Анаконда, глотающая живьем

Оставив позади себя кадровичку Порватову и Непрокина, Георгий вышел в общий коридор, приблизился к своему кабинету и вошел внутрь. В голове у него был абсолютный сумбур. Сокращение штатов. Приказы. С признаками нарушений трудового права. Какие-то согласования, от которых тюрьмой несёт.

Георгий сел к столу, облокотился и тотчас вспомнил всё, что казалось давно забытым.

***

Если бы знать заранее, что именно так всё и будет, Гоша Лазовский не пришел бы сюда с собакой. Он придумал бы, как этого избежать. Теперь было поздно: его любимый Шарик висел на перекладине, а Тараканов обдирал его живым. Собака скулила, кусалась и ничего не могла поделать.

Георгию шел тогда восьмой год. Они еще жили в деревне. Мать тогда была замужем за Кузьмой Архипычем – пришлым мужиком, у которого в деревне была лишь сестра да ее сожитель Илья Тараканов, высокого роста и сильный.

Тараканов был любитель поспорить. Бывало, на спор с Кузьмой, велит Гошке ухватиться за большой палец руки, после чего поднимет и перенесет вокруг своей головы, словно гирю. Кузьма тоже возьмётся, обернет разок, покраснеет от натуги и поставит на землю. Слабоват в коленках, но не отступит в споре.

И надо же было такому случиться: Кузьма наладился в тот день к Тараканову, взял с собой Гошку. А где Гошка – там и Шарик.

Илья с Кузьмой вначале подвыпили, вышли во двор и тут, слово за слово, поспорили, что Тараканов живьем обдерет собаку. Какую? Да хотя бы вот Шарика…

Кузьме бы лучше не спорить, но где там! С пеной у рта он доказывал, что это никак невозможно, а когда до него дошло, то было поздно: собака висела под навесом на перекладине, головой вниз, а Тараканов, орудуя ножиком, сдирал с нее шкуру.

У Кузьмы мелко тряслись штаны. Лицо побледнело.

Гошка плакал, ненавидя обоих. Спорили бы на собственную шкуру, а то ведь на чужую. Разве же это справедливо?

Шарик дергался и зло скулил. Такого предательства от людей он не ожидал и пытался укусить. Тараканов приладил ему на морду сыромятный ремень и продолжил кровавое дело, заставив Кузьму держать за передние лапы.

Гошка метался рядом, просил не мучить собаку. В мокрых глазах у мальчишки ломался и прыгал мир, но его никто не хотел замечать, словно он был пустое место. Его оттолкнули, и теперь он стоял среди двора, униженный и заплаканный. Рядом с ним, усмехаясь, вертелся сын Таракановых, Федька. Этот Федька был младше Гошки. Он не плакал, ему почему-то было весело.

А вскоре всё было закончено. Шарика сняли с перекладины и положили на грязный пол. Несчастное животное едва скулило. На голове кожа осталась нетронутой. Остальная ее часть была подрезана и лежала теперь на шее толстым кровавым узлом.

Тараканов вытирал руки о холщовую тряпку. Из дома на крыльцо вышла тетка Мария, сверкнула глазами и вновь ушла.

– Теперь ты понял? – спросил Тараканов у Кузьмы.

Кузьма натянуто улыбался. Конечно, он понял. Какие могут быть слова, когда и так ясно, что проиграл.

– Теперь будешь знать…

– Я думал, ты шутишь, – мямлил Кузьма.

– Отнеси его в лес, – велел Тараканов.

Кузьма ничего не ответил, намотал себе на ладонь конец веревки и двинулся в огород, волоча за собой собаку – задом наперед, голым телом по комьям земли.

Собака устало скулила, Федька скакал рядом и щерился. Гошка шагал позади. Прощай, Шарик. Еще утром ты играл, радовался жизни, а теперь тебя нет. Кто после этого дядя Илья? Таракан и есть. И Федька у него такой же. Оба гады. И Кузьма, материн муж, такой же гад.

Втроем они подошли к задам, открыли калитку и вышли за огороды. За просторной поляной опускался низом пихтовник. У пихтача Кузьма остановился, закурил, потом ухватился обеими руками за веревку и рывком, наотмашь, бросил собаку в низину. Шарик при падении всхлипнул и навсегда замолчал.

«На пенек угодил», – подумал Гошка и снова заплакал. Он ничего не мог сделать с безжалостной сворой. У него не было сил бороться.

Кузьма бросил в траву папиросу, растоптал сапогом и пошел к огороду. Его племянник, Федька Тараканов, скакал следом, норовя ухватиться за руку.

…Женские голоса за дверью прогнали видение. Но образ Ильи Тараканова так и стоял в глазах. И тут вдруг подумалось, что Непрокин Фёдор Ильич чем-то напоминает Тараканова. И если б не разные фамилии, то всё совпало бы – тот же тяжелый взгляд, те же повадки. При этом выходит, что сын живодера – медик. По рассказам односельчан Федька вроде бы тоже куда-то поступал и где-то что-то закончил. Уж не медицинский ли?

Лазовский посмотрел на часы, потом поднял трубку и набрал номер.

– Адвокатская палата слушает, – сказал женский голос.

– Лазовский беспокоит. Как с моим заявлением?

– Вам отказано, – ответила дама. – У вас нет оснований претендовать…

Отказ был голословным, и Лазовский возмутился. Однако дама не захотела его слушать, сославшись на занятость.

Лазовский вновь набрал номер и продолжил доказывать свою правоту.

– У вас отсутствует необходимый стаж, – стояла на своем дама. – Согласно справке УВД, вы занимали должность старшего дознавателя. Из этого следует…

– Из этого ничего не следует, – оборвал ее Лазовский. – Я занимал не только эту должность, но и служил в ОМОНе, а также был следователем…

– Вы были дознавателем… Впрочем, приезжайте к президенту и задавайте ему свои вопросы…

– Надеюсь, не к президенту страны?

– К президенту адвокатской палаты. Сегодня его уже нет, так что завтра, пожалуйста.

***

Гусев с Телегиным ходили по отделу полиции, заглядывая по пути в кабинеты, и в коридоре столкнулись с Брызгаловым. Тот сразу разинул рот.

– Вам что – делать нечего?! Бродите, как сладкая парочка! У тебя что, Телегин, все преступления раскрыты?

Телегин молчал.

– А ты, Гусев? Ты же следователь! У тебя дела плачут в сейфе…

– Мы деньги собираем, – произнес Гусев и добавил: – С вас причитается, товарищ полковник…

– Чего?!

– Он же работал у нас, Барабанов…

– Ты еще будешь меня учить?! Кто ты такой?!

– А ты? – удивился Гусев.

– Нет, ты скажи, кто ты такой?!

– А ты кто такой?

– Нет, кто ты такой, а?!

Мимо сновали сотрудники. Концерт с участием начальника и сладкой парочки набирал обороты и грозил перерасти в побоище, поскольку Брызгалов уже начал махать руками перед носом у Гусева, а затем уцепил его пятерней за лацкан пиджака.

– Клешни убери…

Следователь перехватил ладонь Брызгалова.

– С вас сто рублей, товарищ полковник, – напомнил Телегин и протянул руку.

– Чтоб сегодня же духу вашего не было в отделе! – орал полковник.

Развернувшись, он шагнул коридором к выходу.

***

Жил-был мужик. И вдруг не стало его. Гусев с Телегиным таращились на свежий могильный холмик, на котором рабочие устанавливали деревянный крест. Оглянувшись, Гусев заметил Лазовского и молча кивнул ему. А потом подошел и заговорил – где работаешь, как живешь…

– Живу, – ответил Георгий. – Сам-то как?

– Если сказать хорошо – не поверишь…

– И всё же.

– Существуем помаленьку.

Телегин приблизился к ним и протянул руку Лазовскому.

– Если б они подменили его, то он был бы жив… – продолжил Гусев. – Дежурный виноват. Представь, ты дежуришь в изоляторе, а тебе привозят родного сына…

Народ тем временем потянулся к выходу с кладбища. Лазовский знал старшину Барабанова с первых дней службы. Оба они поступили тогда в милицию на должности рядовых милиционеров и вместе патрулировали – в пешем порядке или на машине. Потом Георгий поступил в юридический, и пути их разошлись.

– В голове не укладывается, – ворчал Телегин. – Он же в нашем отделе работал, в дежурке пахал…

– Игин с Брызгаловым – те еще черти, – рассказывал Гусев. – Ты должен их помнить… Они в старом городе работали… Короче, умные мужики уходят, прихвостни остаются – вот тебе и реформа. Так что решили мы, что лучше самим уйти. Место под солнцем всегда найдется.

– Завтра в кадры – и гуд бай, амигос! – воскликнул Телегин. – Можно создать своё предприятие, детективное агентство… Или адвокатский кабинет, например.

Лазовский сморщил губы.

– Уйти, конечно, можно, если приспичило. Но я бы, например, не спешил, – принялся он рассуждать. – Я бы все-таки отслужил. Лет двадцать. А потом гуляй себе на пенсии.

Но его никто не слушал. Этим двоим казалось, что гражданское общество ждет их с распростертыми объятьями – стоит лишь влиться в него. Ведь на гражданке такие громадные возможности! Можно стать детективом, а можно податься в адвокаты.

– Не спорю, – продолжал Георгий. – Можно создать детективное агентство. – Но для этого потребуется лицензия той же полиции. Дадут вам лицензию при таком раскладе? Так что я бы советовал отработать сначала. Всё-таки хоть какая-то привилегия. В смысле, пенсия…

– Ты не знаешь Брызгалова! – Гусев сплюнул. – Он ни черта не смыслит. А теперь вошел во вкус. Так что я для себя уже решил…

– Я тоже, – сказал Телегин.

– Я тоже ухожу от Непрокина, – вздохнул Лазовский. – Уже документы подал в адвокатскую палату.

– Тебе проще, – согласился Телегин. – У тебя есть возможность маневра…

– Вот именно! Так что я не советовал бы…

– Он копает под нас, так что по-хорошему вряд ли удастся.

За оградой возле ворот людей поджидал огромный автобус. Они подошли к нему, поднялись внутрь и вскоре сидели за общим столом в арендованной по этому случаю столовой.

Глава 6

Назавтра, после работы, Лазовский сидел у себя дома, разбирая принесенные с работы копии документов. Он смотрел на бумажные листы, и не мог понять содержание.

– Походит на какой-то язык, а понять не могу, – бормотал он. – Точно, не обойтись без специалиста.

Жена Ирина пока что пыталась молчать, глядя на страдания мужа. Вбил себе в голову, что у него за спиной затевают интригу. Но так ведь и тронуться можно. Раз подумал, два подумал… Потом оно само собой покатится – и нет человека.

– Успокойся, Жора, – не выдержала супруга. – С утра почитаешь – может, поймешь…

– Ты что же, думаешь, в моей голове с утра будет больше опилок?!

– Не так скажи. – Ирина села в кресло напротив. – У меня и то с утра голова лучше варит.

– Специалист нужен! Лингвист!

– Какой лингвист! – воскликнула Ирина. – Ты где работаешь, чудик?!

– Сама ты…

– Кто писал, тот и пусть читает! – не сдавалась Ирина. – Что? У вас нет там начальства, что ли?

– Есть, – ответил Георгий. – Главный лекарь ему фамилия. С шилом в заднице. Сидит в кабинете, спать никому не дает…

Ирина усмехнулась.

– Вечно ты шутишь, Жора…

– Допустим, вот это слово мне понятно, – сказал Лазовский. – Трансплантологией называется. Но при чем здесь этот вид деятельности, когда в ЦГБ последний хрен доедают. Выходит, расширяться надумали. Но это значит, что будут дополнительные субсидии. Надо спросить у него.

Лазовский шевельнулся в кресле. Сказал «спросить», но как это сделать – не подумал.

– И точно, – сказал он тихо. – Надо пока молчать и тихонько рыть. Хотя бы ради спортивного интереса.

– Что-то серьезное? – спросила жена.

– Не то слово, – ответил Георгий. – Чует сердце, плохое задумал. Кстати, ты помнишь Федьку Тараканова, который в деревне у нас жил. Их два брата было…

– Ещё бы не помнить… И что?

– Кажись, он же медиком стал… Папа собак обдирал – сынок в эскулапы подался…

Лазовский собрал листы, подошел к книжному шкафу, вынул один из томов словаря русского языка на букву «Н», вложил в середину книги и захлопнул. Потом поставил на привычное место. Пусть роются, если хотят. Да и кому придет в голову лезть в квартиру. Он же полнейший инкогнито.

Лазовский замер у шкафа. Люберцева Марина Аркадьевна. Заведующая отделением. Поросёнок сожрёт её с потрохами, как слопал до этого еще двоих, сославшись на то, что те брали взятки с клиентов.

***

Внедорожник уверенно держал дорогу. В машине сидели Непрокин, начальник полиции Брызгалов, а также Игин. Путь их лежал подальше от города – к тихой заводи. Машину вел персональный водитель Непрокина, сухопарый мужик лет пятидесяти.

Непрокин сидел впереди. Брызгалов с Игиным расположились на заднем сиденье.

Водитель прибавил скорость.

– Не спеши, Витя, – осадил его Непрокин.

– Вы же сами сказали, что побыстрее, – огрызнулся тот.

– Всё равно не спеши, – повторил Непрокин.

Обернувшись к Брызгалову, он продолжил разговор:

– Короче, жили-были два друга. Один ничего себе, а другой петый дурак.

– В смысле? – не понял Брызгалов.

– Закинул наживку, как ты подсказал, – он и клюнул.

– Вот и славненько! – воскликнул Игин.

– Осталось уволить…

– Гуляй, Жора, ешь опилки, – добавил Брызгалов.

– Я начальник лесопилки! – закончил за него Игин.

Притормозив на шоссе, они свернули с дороги и пошли под откос проселком, углубляясь среди леса. Вскоре показалась река, запахло свежестью, а дорога сделалась еще круче. Водитель сбавил скорость, опустился впадиной к берегу, въехал под крону раскидистой ивы.

– Приплыли, – сказал водитель.

Выйдя из машины, он открыл заднюю дверь и принялся разгружать рыболовные снасти, продукты питания и прочие предметы, среди которых были бутылки с водкой, пивом, а также шампанским.

Пассажиры бродили теперь по округе, тычась по углам. Место им было давно знакомо. Одно беспокоило: поодаль стояла чья-то «Приора», возле которой валялись в песке мужик в годах и баба лет тридцати.

Непрокин сморщил лицо, глядя в сторону отдыхающих. Соседи явно его не устраивали, и это не ускользнуло от внимания Брызгалова.

– Щас устроим, – сказал он. И к Игину: – Разберись с голубями.

Игин понятливо кивнул, поправил на животе оперативную кобуру и, позвав за собой водителя, направился к «Приоре». А вскоре отдыхающие уже собирались. Сели в машину и тихо смылись.

Гаврилов следом за ними выдвинул из кустов массивную жердь, поместил поперек дороги в древесных рогатках. Затем вернулся к машине, взял оттуда дорожный знак с изображением кирпича и примотал куском провода к «шлагбауму».

Не успел он вернуться к машине, как раздался сигнал машины: перед «шлагбаумом» стояла черная иномарка. Водитель обернулся в сторону Брызгалова, тот приветственно махал обеими руками.

– Открывай, быстрей! – приказал он водителю.

И водитель бросился убирать заграждение. Пропустив машину, он пристроил жердь на прежнее место и вернулся к компании. Прибывшим оказался Брызгаловский заместитель Круча. Одних с ним лет, кучерявый плотный мужик.

– Рыбалка – святое дело, – бормотал он, выползая из машины. – Где бредень?

Водитель молча распутывал сеть.

– Может, потом? – спросил Непрокин. – Может, сначала это?

Он изобразил фигуру из мизинца и большого пальца, но никто его не послушал. Бредень был расправлен и лежал на песке. Осталось зайти с ним в реку и выйти к берегу. Они так и сделали. Командовал водитель, согласуя движения непослушной команды. И вскоре мотня у бредня оказалась забита трепещущей рыбой: здесь оказалось несколько щук, множество мелкой рыбешки и пара внушительных стерлядей.

Рыбаков от холодной воды трясло.

– Налейте скорей! – орал Непрокин. – Иначе я окочурюсь!

Водитель торопливо выбрал рыбу, кидая ее в ведро, смотал бредень и убрал в машину.

Возле машины стоял раскладной столик, на нем лежала закуска. Игин разливал водку в стаканчики. Оставалось заварить уху.

– Давно не хлебал ухи, – бормотал Круча.

– Иди сюда, Виктор, – позвал водителя Брызгалов.

Тот присоединился к компании. Он знал их всех давно, поскольку сам выходил из полицейских рядов. Он заранее знал даже то, о чем будет у них разговор. И не ошибся: начальство разговорилось о трудной судьбе чиновника, о личном предназначении. Вспомнили о недавних событиях – о том, как в соседнем регионе трое придурков в полицейской форме допрашивали подозреваемого, после чего тот скончался.

Непрокин встрепенулся, торопливо закусывая. – Они же его изнасиловали. Бутылкой шампанского…

– Слава богу, не у нас, – назидательно произнес Брызгалов.

– Ребята попали не в ту комнату и не в то время, – сказал Игин. – Потому их и взяли в оборот.

– В смысле, если сильно захотеть, можно каждого посадить. У меня у самого таких оперов хватает, – говорил Брызгалов, глядя в сторону водителя.

Тот наскоро закусил и занялся ухой. Разжег походную газовую плиту, поставил кастрюлю с водой и принялся чистить рыбу. Задача у него была простая: молчать в тряпочку.

«Званием вот только не вышел», – думал он про себя в третьем лице.

Брызгалов пел всё о том же. Как трудно быть начальникам в современных условиях.

– У меня, – говорил он, – оппозиция завелась. Телегин с Гусевым… Эти хуже казанских будут, которые с бутылкой. Говорить много стали…

– Отдел на дыбы подняли из-за одного старшины… – вставил Игин.

– А кто он такой, этот старшина? – спросил Непрокин.

– Саня Барабанов, – пояснил Брызгалов. – В РОВД у нас раньше работал, а потом в ИВС перевелся. После дежурства сменился, приехал домой и помер…

– В неудобном месте, – добавил Круча.

– На горшке, – уточнил Игин.

– А этим чё надо? – спросил Непрокин.

– Политический капитал хотят заработать…

Брызгалов вдруг хлопнул в ладони и перешел на другую тему:

– Хорошо здесь, ребята, а?! Просто не верится, что такие места у нас под рукой!

– И ты будешь их терпеть? – вернул его к прежней теме Непрокин.

– С чего ты взял? – удивился Брызгалов. – Они уже в кадрах… У нас с этим делом теперь строго. Трудовую в зубы – и вперед с песней. Реформа МВД – это не в бирюльки играть…

Глава 7

«Махали топором весь двадцатый век и сейчас машут им», – бормотал какой-то деятель вечером по ТВ. Лазовский запомнил фразу, а утром вспомнил, сидя в троллейбусе. По-другому не скажешь. Действительно, махали…

«Однако придется откопать его вновь, этот топор», – подумал Георгий, шагая к ЦГБ мимо будки охраны. Транспорт вперемешку с пешеходами двигался сплошным потоком, так что охраннику надлежало быть оперативным. Георгий присмотрелся и узнал в охраннике Снопкова. Та же сухая улыбка, та же тощая фигура. Вместо волос – та же «солома».

Лазовский шагнул в будку, остановился у распахнутой двери. Охранник вскользь посмотрел на него и отвернулся, косясь в сторону зеркала на столбе.

– Здравствуй, Снопков, – сказал Лазовский.

– Приветствую, – ответил тот, поглядывая в окно. В руке у него был сучок с тупыми концами и остатками кожуры.

– Причуды замкнутого пространства, – продолжил Георгий. – Обязательно встретишь знакомого человека… Кстати, ты помнил Барабанова Саню?

Снопков насторожился:

– Что значит, помнил?

– Вчера схоронили. Представь, привезли к ним задержанного, а это его сын.

– Скоты, – произнес Снопков.

Вдавив кнопку сучком, он поднял шлагбаум кверху и оставил в таком положение.

– Идем на улицу, жарко здесь… – сказал он и поднялся из кресла.

Они вышли из будки и в тени сели на лавочку. Снопков тупо смотрел в сторону пешеходов. На территорию ЦГБ двигался персонал, родственники больных, а также транспорт. Вся эта масса двигалась единым потоком, так что отделить одно от другого не было никакой возможности.

– Какими судьбами? – спросил Снопков.

– Работаю здесь, – ответил Лазовский, – юристом.

– А у нас здесь ты видишь, что творится. Взяли и сузили дорогу…. Но не это главное. Оказывается, я еще должен старух гонять на площади, чтоб не торговали. Нет, ну я видел, идиотов, но чтобы таких. А то, что в пешеходные воротца пройти этой толпе невозможно, так это его не волнует…

Поговорив минут пять, бывшие сослуживцы распрощались, и Лазовский направился к себе в кабинет.

«Скроюсь. Уйду в параллельный мир, – дурашливо думал он, отмахиваясь от навязчивых мыслей. – Иначе нас погубит желание делать всё самим… Существуют органы, которым и карты в руки. Пришел. Увидел. Надел наручники. А так-то оно, если самому всё делать, шею можно свернуть… Коля Снопков только что пришел, а уже своему директору собрался звонить… «В гробу, – говорит, – видал ваш объект…» И действительно, если бы не трудности жизни, разве пошел бы он в охранники (считай, в сторожа)? Каково ему было слышать от Непрокина – какого ты здесь сидишь!» Какого надо, такого и сидит…

Лазовский надеялся, что в кабинете настроение улучшится. Однако стоило войти в вестибюль, как навстречу бросилась главная кадровичка Порватова (специально, видать, караулила) и, ухватив за рукав, чуть не силой повела к себе в кабинет.

– Приказик у меня для вас, – чирикала она, нервно зевая.

– Что случилось? Откуда такая спешка?..

– В кабинете всё объясню, – торопила Порватова. – Сами понимаете… Зыбь, рябь. Короче, девятый вал…

– Опять сокращения? – спросил Лазовский.

– Выходит, что так. Боюсь, что следующей буду я. Он и Люберцеву, кандидата наук, задвинул…

– Где он сейчас? На месте?

Оказалось, Непрокин на работе отсутствует.

– Гад ползучий, – выдохнул Георгий.

Порватова едва не рыдала. Её пока что не трогали, но тучи и над ней потихоньку сгущались.

– Одно не пойму, – удивлялась она. – Для чего ему ЦГБ?

– Вот и мне непонятно. Деньги, которые он по должности здесь получает – курам на смех по сравнению с доходами от бизнеса.

– Именно! – согласилась Порватова.

Удивляться было чему. При старом главном враче всё было иначе. Ходили на работу, получали зарплату и потихоньку лечили народ.

– Марину убрал – это совесть надо совсем потерять…

– За что он ее? Она спрашивала?

– «Не хочешь, – говорит, – добровольно, я тебе взятки пришью – ты только мне скажи, когда пришить…»

– Вот даже как?

– Та и замокла. «И сказать, – говорит, – ничего не могу – только слезы текут… Значит, – говорит, – ему надо, чтобы вместо меня другой человек стоял…»

Лазовский и Порватова повернули за угол и вошли в кабинет с убогой черной табличкой «Отдел кадров». Сотрудница, лет тридцати, оторвала взгляд от монитора и поздоровалась с Лазовским. И вновь опустила голову, щелкая клавиатурой.

– Вы все-таки мужчина – не пропадете, – говорила Порватова. – На худой конец – пенсия. Вы же отставник. А этот всех снимет… И своих назначит…

– Так меня, выходит, за ворота? – спросил Лазовский, живо соображая.

– Ну да, – развела руками Порватова.

Она вынула из стола несколько бумажных листов и протянула Лазовскому.

– Тут все бумаги, – пояснила она. – И приказ о предстоящем увольнении в связи с сокращением кадров, и акт об ознакомлении с правами. И даже список вакансий по нашему учреждению. Слесарем-сантехником, если вас устроит…

– Не имею такой специальности. – Лазовский сплющил губы. – Но я даже рад. Я словно плавал в дерьме и вдруг почуял опору.

– Вот и хорошо, – сказала Порватова.

Лазовский присел за свободный стол. Расписался в документах.

– Но это лишь через два месяца, а пока вам надо ходить на работу, – напомнила Порватова. – В общем – все как обычно, иначе будет прогул. Вы уж постарайтесь. Договорились?

Лазовский отвернулся к окну, качая головой. Юристу ли не знать о последствиях нарушений закона. Впрочем, его слегка начинало трясти.

– Два месяца, говорите? – спросил он. – А для чего? Чтобы я у него под ногами болтался? Чтобы каждый день он ноги об меня вытирал?

Порватова тряхнула головой. Молча. Как лошадь в стойле.

– А если юрист не желает? – продолжил Георгий.

Он поднялся из-за стола и, не оглядываясь, пошел из кабинета. Два месяца работать – это уж слишком. На всех парах он прошел коридором к офису Непрокина, дернул створку «предбанника» и глянул в сторону секретарши.

– Прибыл?

– Фёдор Ильич занят!

Секретарша вскочила из-за стола, пытаясь преградить путь, однако Лазовский опередил, словно его за дверью давно поджидали.

Непрокин оказался в кабинете один.

– Здравия желаю, Фёдор Ильич! – произнес Лазовский. – А говорили, вы заняты…

– Что надо? – буркнул тот, пялясь в компьютер.

– Вы меня сокращаете?

– Вы правильно поняли. Через два месяца вас уволят. Идите, работайте…

– А если я не хочу, допустим? – отчетливо произнес Лазовский. И удивился, как быстро отрезал пути для маневра.

Непрокин оторвал взгляд от монитора.

– Бунт на корабле – или я ослышался? А ну, повтори.

– Ты не ослышался, а я не люблю повторять. – Георгий посмотрел на настенные часы. – Считай, у тебя нет юриста.

– Ну и ступай! – каркнул Непрокин. – Какого ты здесь стоишь…

Главный врач выразился так же, как до этого у шлагбаума.

– И на том спасибо, – улыбнулся Лазовский, – а то растянул себе удовольствие на два месяца. Мы же убьем друг друга. Спасибо, что ответил взаимностью.

Непрокин зло двигал губами. Он был готов проглотить юриста вместе с его башмаками, однако молчал. Кроме хамства, как видно, в голову ничего не лезло.