На васильковой стороне

Ближе к вечеру празднества присоединился один из чекистов, который матерно и громко шутил, раскидывал по полу салат Оливье и бросался в людей кусками хлеба. Песня Газманова «Господа офицеры» в его исполнении гарантированно заняла бы на Евровидении первое место. Он был уже изрядно пьян и натурально падал под стол, что придавало пению некие трагические ноты.

В один из перекуров чекист умудрился разодраться с ветераном Афганистана, но их быстро разняли, и развели в разные углы. Звали этого чекиста – Хомяк. Он сидел на открытом окне пятого этажа и курил. Я стоял рядом, посматривая, чтобы он никуда в очередной раз не упал. Эххх! Знал бы я в тот момент, что меня ждет в дальнейшем, не ручаюсь, что не сделал бы из него легким движением руки десантника-парашютиста.

– У тебя какое образование? – спросил он у меня.

– Высшее, юрфак в этом году закончил.

– А какого черта ты тут работаешь? Пойдем к нам, у нас лучше. Тут же просто болото, пустая трата времени. Короче – он поднял вверх указательный палец и один из окосевших глаз – после Нового года найдешь меня, поговорим.

Я еще какое-то время посмотрел за Хомяком, чтобы он не подавился очередной порцией сельди под шубой и не упал на новый музыкальный центр. Потом мне все это надоело, так как он начал подобно младенцу давиться твердой пищей каждую минуту и падать вообще везде, так что я ретировался восвояси, сбросив с себя этот непосильный груз ответственности.

В тот момент мне требовалось более цивилизованное общение и снятие пережитого стресса. В основном, путем обильного поедания пирогов с брюквой.

Этим же вечером, уже после моего ухода, у Хомяка прямо за столом украли телефон, что вызвало неимоверный резонанс. Вора нашли моментально, так как он по глупости вставил свою сим карту в аппарат и сделал один звонок. Это был один из множества техработников, которые трудились здесь совсем от безысходности, и за еще более низкую зарплату. Про вора я знал, что он бывший контрактник и успел поучаствовать в боевых действиях в Чечне. Его, конечно, сразу же уволили, но осадок остался.

В последующем я его видел несколько раз. В 2015 году он попался мне у банкомата с бравым видом и в форме с сержантскими лычками. Сказал, что служит контрактником-мотострелком в Оренбурге и несколько раз выезжал в командировки в Украину. В связи с изложенными выше обстоятельствами о воровстве чужого имущества, за достоверность его слов я ручаться не могу. В то же время, ничего не исключаю.

Далее были праздничные выходные. Мы, теперь уже с женой, уехали путешествовать в Москву натуральным образом – в плацкарте на верхних боковушках у туалета.

Наша свадьба была комсомольской, без гостей, а поэтому почти без подаренных денег. Так что для организации свадебного путешествия пришлось залезать косматой рукой в свою бережно скопленную из копеек заначку. Да и путешествие было недолгим, потому что из праздников три дня выпадали на дорогу. А праздники именно в тот год были короткими.

Вот так, еще с самых младых ногтей мы начали привыкать к безудержной роскоши столичной жизни!

После праздников я вышел на работу и несколько раз заглядывал в отделение ФСБ, но своего знакомого никак не мог застать. В конце концов, на одном из дежурств я его встретил лицом к лицу.

– Здравствуйте. Вы мне говорили подойти после праздников по поводу работы.

– Да? Какой работы? Что-то я не помню.

– На празднике перед Новым годом разговаривали – Хомяк вертел красными похмельными глазами в разные стороны и, очевидно, не мог вспомнить не то что наш разговор, но и текущий день недели.

– Аааа… Ну, вкратце, требования у нас жесткие, отсутствие судимых родственников, высшее образование, спортивные нормативы. Со здоровьем как?

– Я здоров, с родственниками все нормально. Но у меня ограничение к военной службе и военный билет – в глубине души я надеялся, что для ФСБ не существует никаких бюрократических препятствий и главное, чтобы голова была на плечах.

– Мммм… Нет, тогда не пойдет. Мы тут все военнослужащие, так что… Ну ты заходи, если что-то изменится – он похлопал меня по плечу и ушел.

Прекрасно понимая, что само по себе ничего не изменится, а также осознавая тот факт, что в военкомате нельзя проработать до пенсии, я начал новый мозговой штурм. Как раз к этому новому штурму начали приходить отказы из прокуратур урочищ и хуторов, куда я отправлял резюме, и где волки натурально опасаются справлять естественную нужду. Пришло уже порядка пяти отказов, так что, в целом, ситуация была ясна. Ждать чуда было бессмысленно.

Тем же ходом я направился к военкому и рассказал ему обо всей своей нелегкой ситуации. Он нисколько не удивился, но и не воодушевился моей идеей по прохождению повторной ВВК. Единственное, он спросил меня: а кто будет работать, если все разбегутся? Поговорив с ним еще немного, была выбрана общая стратегия. Он мне помогать не будет, но и мешать не станет. Так что все в моих руках.

Натуральный нехороший и несознательный гражданин! Знал бы он в тот момент, что ему самому осталось служить несколько месяцев, точно принес бы из дежурки тряпочку для протирания моего будущего величественного зада.

В этот же день я подошел к главному врачу военно-врачебной комиссии в военкомате, и она тоже не воодушевилась моими планами.

– Зачем тебе это надо? Сиди тут и работай, здесь же спокойно, и мухи не кусают – сказала она, протирая очки с толстенными диоптриями.

Конечно, если бы я был шестидесятилетней одинокой женщиной с гипертонией и тремя домашними кошками, то точно последовал бы ее примеру. Но, увы, это было не так. Каким-то чудом и откровенным подхалимажем мне удалось ее убедить пойти навстречу. Единственной проблемой было то, что нужно было ждать весенней призывной комиссии. А до нее было еще три месяца. Целых три месяца деградации! Но делать было нечего, оставалось только ждать.

После зимне-весенней тягомотины, и высчитывания минут до окончания рабочего дня, наступил заветный апрель. Я взял в отделении призыва свое личное дело и внимательно его изучил. Внес актуальные сведения о родственниках и образовании, прошел повторно психологические тесты. Так что подготовительная работа была полностью проведена, далее следовало самое важное – военно-врачебная комиссия. Обежав в трусах вместе с призывниками всех врачей (а надо учесть, что я здесь работал и ежедневно встречался почти со всеми этими чудесными женщинами пост-пост-пост-бальзаковского предсмертного возраста), я подошел к дерматологу.

– Жалобы?

– Отсутствуют.

– Тааак, посмотрим – врач залезла в свои бумаги, – Погодите, вы же состоите у нас на учете?!

– Я? Не может быть – пришлось для убедительности сымитировать искреннее удивление и поддернуть для пущей бравости трусы – Это какая-то ошибка, я здоров!

– Да точно, вот смотрите. В 1998 году вы обращались к нам с диагнозом «нейродермит». Что вы мне голову морочите? С таким диагнозом вам здесь делать нечего.

– Подождите, давайте не будем торопиться – я решил сбавить темп войсковой операции – Здесь точно какая-то ошибка. Смотрите, я здоров.

– Да я и не спорю, что вы здоровы! – она посмотрела на мою божественную кожу цвета бледной поганки – Но все равно, я ничего не могу вам подписать.

В этот момент я решил бросить в бой последние резервы, чего к счастью не сделал Наполеон под Бородино. Эта врач-женщина была подменной и не знала, что я здесь работаю. Так что удар был убийственным, ведь вся методика работы была мне известна.

– Тогда пишите, что нужно. Зачем вы меня сюда позвали? Или вы думаете, что я хочу в армию? Мне что, больше заняться нечем, чем к вам ходить?! – врач заметно напряглась, подсознательно не желая выпускать потенциального призывника из своих когтистых лап.

– Ну а что же вы так резко?! Я вот вам направление сейчас напишу в диспансер. Не будет справки – пойдете у меня как миленький служить (я мысленно потирал руки)! Вам нужно взять ее в нашем диспансере от того врача, который вас поставил на учет. Успевайте все сделать сегодня, чтобы завтра мы с вами уже закончили. Иначе – собирайте вещи и в морфлот!

Отпросившись у военкома с работы, я тут же полетел в диспансер. Удивительно, но через столько лет врач все еще работал. Он, конечно, постарел, но нисколько не утратил тягу к добрым делам.

– Здравствуйте, мне нужна справка для военкомата о годности к службе.

– Я не могу вам выдать такую справку. Вы обращались на прием с диагнозом «нейродермит» в 1998 году. Для снятия этого диагноза нужно минимум 10 лет отсутствия ремиссии. Где ваша карточка?

– Вот, держите, – незадолго до этого я, подозревая возможные проблемы, взял свою старую карточку на руки под предлогом, что иду на прием. Потом просто вышел из диспансера и выкинул ее в ближайшую мусорку.

Перед новым походом, я завел себе другую карточку, совершенно чистую. Чудны дела Господа, но такого наглого вероломства никто не заметил.

– Но она же пустая? А где ваша старая карточка? – у врача округлились глаза

– Не знаю, у меня только эта – врач грустно выдохнул.

– В общем, так. Я напишу вам справку о том, что вы ранее обращались за медицинской помощью с датой приема. Диагноз писать не буду, так как нет подтверждающих сведений из карточки. Напишу, что в данный момент видимых болезней нет. Не знаю, что вы задумали, но так делать неправильно.

Я не был до конца уверен, что документ с такими формулировками поможет. Но это было хотя бы что-то. Вся эта история с претензиями и угрозой судами о снятии диагноза явно буксовала и тянулась через пень-колоду. Но стоило начать играть по другим правилам, и система тут же дала сбой, ломая сама себя. Мои действия не были запрещенными и наказуемыми. Все шло в рамках правового поля, но особого – российского. Поэтому дело, как экскаватор в болоте, помаленьку начинало двигаться. Идиотский бюрократизм практически был побежден.

На следующий день я предъявил полученную верительную грамоту врачу призывной комиссии.

– Такая справка меня не устраивает. Тем более, вчера я разговаривала с выдавшим ее врачом. Куда вы дели свою старую карточку?

– Никуда. Зачем она мне нужна? Раз уж в больнице вы ее потеряли, что теперь горевать? Пишите как есть.

– Я не могу написать, что вы здоровы, о вас есть сведения в основной картотеке. Но и по-другому я написать не могу, так как нет медицинской карточки. В общем, вы мне надоели. Езжайте в краевую призывную комиссию, пусть они с вами разбираются.

В краевой призывной комиссии было чисто, светло и пусто. А еще солнечно, симпатично и дружелюбно. Весь поток призывников еще не добрался до этих мест, поэтому я был один. Молодой врач посмотрел на меня, посмотрел в документы и ничего не понял.

– А зачем вас сюда прислали?

– Не могу знать – соврал я – требуют заключение от вас.

– Маразм какой-то. Совсем, видимо, нечем заняться. Держите. Годен, здоров.

Далее все было быстро и четко. У меня забрали военный билет, выдали приписное удостоверение с высшей категорией годности к военной службе «А» и отсрочкой по беременности жены. Мне же ситуация очевидно напоминала сцену из фильма «Перл Харбор», в которой полуслепой летчик прикидывается перед врачами зрячим и, в дальнейшем, сбивает кучу вражеских самолетов. С единственным отличием, что в действительности я здоров, и сбивать самолеты в тот момент явно не собирался.

Так произошла моя первая победа на этой никому не нужной войне.

И именно так я стал пешкой в большой игре всемогущих спецслужб.

Часть 2. Рождение лейтенанта

Через пару дней с момента получения военного билета я вновь пришел в местное отделение ФСБ на встречу со своим знакомым – Хомяком. Дверь мне открыла женщина-секретарь средних лет в темно-сером брючном костюме и с добрейшим на свете выражением лица.

– Вы к кому? – спросила она, скривив при этом рот в порыве отвращения к моей скромной персоне.

– К Хомяку, мы с ним договаривались о встрече – нагло соврал я и легонько оттеснил эту тетеньку от двери плечом.

– Хомяяяяк! Хомяяяяаааак! – закричала она в проход – Тут к вам посетитель, юрист из военкомата. Пускать, или вы заняты?

Хомяк басисто пробурчал из глубины своего логова, что в данный момент он не против незваных гостей, после чего секретарь спрятала за голенище приготовленный для самообороны штык-нож и проводила меня до самых дверей его кабинета.

По пути навстречу пламенным объятиям единственного «лучшего друга» в этом ведомстве я успел заметить, что помещение отделения ФСБ состояло из четырех комнатушек. В самой просторной из них заседал Хомяк. Антураж его бункера смотрелся после окружающей нищеты просто божественно – встроенная мебель, большие зеркала, массивные сейфы и огромная железная штуковина в углу, похожая на стиральную машину.

Как и у всех грузных людей, спинка офисного стула Хомяка была сломана и неправдоподобно изогнута назад. На его столе не было ни одного документа, компьютер был выключен. Хомяку не понадобилось и пяти минут, чтобы оценить ситуацию.

– Ну вот, другое дело. А ты говорил, что это невозможно – он басисто засмеялся – Ничего невозможного нет!

Пролистав еще раз все документы вместе с новеньким приписным свидетельством, Хомяк запустил очередной бюрократический маховик и выдал мне телефон отдела кадров управления. По его словам, на том конце провода меня уже знали и ждали звонка.

Уже дома пришлось немного отрепетировать перед важнейшим в моей жизни разговором порядок слов в предложениях, после чего трясущиеся руки машинально набрали на дисковом телефоне записанный номер. Собеседник на том конце провода действительно меня знал и назвал по имени. Он не стал ходить вокруг да около, и просто пригласил меня на встречу в управление через несколько дней. Естественно, я приехал на это рандеву вовремя в парадном и единственном костюме, который у меня был. В моих руках находился полный комплект всех необходимых бумажек и справок, часть из которых пришлось добывать в неравной и кровавой схватке с российскими бюрократами всех мастей.

Кадровика привезенная макулатура устроила, и он прямо здесь же выдал мне короткий тест на эрудицию, в котором были веселые вопросы для третьеклассников. В стиле, в каком году основана Москва? Или в каком году крестилась Русь? Или кто написал сказку «О царе Салтане»? Так что решить эти вопросы даже для простого обывателя вполне возможно. Конечно, если сдающий тест не потомок Маугли, воспитанный волками, пантерой и ленивым медведем.

По расширенным глазам кадровика я понял, что результат теста его явно удовлетворил. Далее он взял копии всех документов, которые я принес, и выдал направление на уже ведомственную ВВК. Ее пришлось проходить в несколько этапов, так как врачи различных специальностей работали в госпитале управления по графику.

Несмотря на все мои опасения, за несколько недель я ее успешно осилил и чувствовал теперь себя человеком с чрезвычайно крепким здоровьем. Новое приписное свидетельство и свежая дата ВВК делали свое дело и ни у кого не вызвали сомнений. Далее мне было сказано ждать своей очереди в психо-физиологическую лабораторию.

Сразу хочу сказать, что я до сих пор не знаю, с чем связаны такие долгие перерывы между всеми этапами устройства на службу. Никаких очередей из кандидатов уже после зачисления в штат я не видел. Их просто не существует! Скорее всего, система специально себя тормозит, дабы придать большую значимость проходящей проверке.

Так что на психо-физиологическое исследование я попал только через пару недель. Там у кандидатов в режиме реального времени вынимали мозг, разрезали его на мелкие кусочки и исследовали под микроскопом. Я не испугался, поэтому прибыл на данное мероприятие, предварительно помыв голову шампунем Хэд энд Шоулдерс.

Психолог-Очкарик сидел в отдельном светлом кабинете с многочисленными цветами и аквариумом. К беседе с ним особенно располагали расслабляющие вырвиглазные тона, в которые было окрашено окружающее пространство, и висящие на стенах репродукции картин Эдварда Мунка «Крик» и Винсента Ван Гога «Купание красного коня».

Первая часть исследования заключалась в решении целой кучи компьютерных тестов. Часов на 5, не меньше. На айкью, выявление психотипа, общее эмоциональное состояние, внимательность, интуицию и т. д. Хоть я и покрылся испариной, пока решал всю эту белиберду, Очкарик остался доволен. Единственное, он спросил меня прямо в лоб, не страдаю ли я депрессией. Разумеется, на этот внезапный прием лобовой атаки, рассчитанный на наивных представителей советской интеллигенции, я не поддался. На мой отрицательный ответ он ничего не ответил, а просто заставил меня пройти еще раз один из самых долгих по времени тестов, сказав примерно следующее – «Ну… У юристов иногда бывают такие результаты, давай-ка еще раз, дружок!». Что имел ввиду этот правнук Фрейда, мне до сих пор непонятно.

После подведения итогов первого этапа ПФИ, следовал еще один небольшой антракт размером в несколько недель и ожидание исследования на полиграфе.

На удивление, полиграфолог оказался уже знакомым мне психологом-Очкариком. На этот раз он завел меня в совсем небольшую комнату, которая располагалась прямо в его кабинете, и которую, при первой встрече, я даже не заметил. В комнате стояло кожаное кресло, стол с ноутбуком и табурет. На стене висела рамка с фотографией, на которой Очкарик был среди гор в камуфляжной форме и автоматом в руках. Иные неодушевленные предметы в кабинете отсутствовали.

Очкарик заботливо усадил меня в кресло, закрепив перед этим на моем туловище датчики и цепи. Цепи были явно похожи на оковы, которые в 1917 году рвали большевики. Сам же Очкарик занял суперпозицию за ноутбуком, сидя при этом на табурете. После того, как приспособление для выуживания правды из лжецов было приведено в боевую готовность, последовали контрольные вопросы, на которые можно было отвечать только «да» или «нет». Откалибровав тем самым аппаратуру, Очкарик приступил к раскапыванию великих тайн. О моей вербовке Моссадом, причастности к убийству Сергея Мироновича Кирова и хищению чертежей баллистических ракет «Булава».

Долго копать не пришлось, так как все мои особо охраняемые секреты находились на поверхности. На третьем вопросе психолог спросил, пробовал ли я курить коноплю, и я ответил утвердительно. Он переспросил сколько раз, и я ответил, что три раза.

И в тот момент я соврал… Я пробовал ее четыре раза, поэтому мне стало стыдно за свою мерзкую, гнусную жизнь и невынужденную ложь. И стало также очень стыдно перед Родиной, что я подвел ее и практически предал своим недостойным безалаберным поведением.

Чудесный аппарат при этом нисколько не пытался меня осудить и даже наоборот. Он предательски молчал, явно встав на мою сторону. Знал бы я в тот момент, сколько вынюхано тонн кокаина властными представителями нашей великой Родины при решении государственных вопросов, то просто не стал бы ничего отвечать, а рассмеялся бы Очкарику в лицо. Но так я делать, разумеется, не стал.

После этого Очкарик с невозмутимым видом сказал, что мы закончили, снял с меня свое чудо-приспособление и улыбнулся. Довольно доброжелательно он проводил меня к выходу и пожелал удачи, подопнув легонько коленом чуть ниже спины. Так что первый раз исследование моей личности на полиграфе заняло всего несколько минут. Гораздо большее время из всей беседы заняли не сами вопросы, а включение дорогущего ноутбука, надевание на мои чресла датчиков, цепочек и их последующий демонтаж.

Выйдя за ворота управления я, как ни в чем не бывало, отправился на ближайшую автобусную остановку. Так что осознание краха пришло не сразу. Через несколько часов я вдруг понял, что все документы остались у Очкарика. На руках же было пусто, и новой встречи мне никто не назначил. Ситуация была очевидна – меня спровадили восвояси безо всякого дальнейшего шанса на успех.

Конечно, в тот момент было немного обидно, что на устройство в ФСБ было потрачено столько времени, но все так бесславно закончилось. Под словами «немного обидно» в данном случае следует понимать стадию – Ааааа! Все пропало!

В тот день я просто просидел до самого утра глядя в одну точку. А далее просидел так еще несколько дней, пока на мне не начали спариваться мухи. В конце концов, я выдохнул, подумал, что все не так уж плохо, и решил жить дальше. Тем более что теперь все документы были чистые, и путь для свершения богоугодных дел был относительно свободен.

Обдумав всю ситуацию примерно сто сорок шесть тысяч раз, я был крайне удивлен, что этот чудо-лекарь так негативно отнесся к моему утвердительному ответу по поводу курения марихуаны. Ведь, как минимум, 99% лиц мужского пола от 13 до 65 лет в моем городе ее пробовали. Учитывая, что проблемой нашей деревни была далеко не вшивая конопля, казалось странным проводить отбор в серьезную структуру по данному критерию.

На самом красивом строении, возведенном в центре моего села, висел баннер «В 2006 году в городе зарегистрировано…» примерно 2 500 случаев заболевания ВИЧ. И это при условии, что в округе живет всего тысяч 70 человек, две трети из которых сопливые дети и дряхлые старики, а все наркоманы, варившие «ханку» из мака и травы-лебеды, уже давно вымерли. Так что мое родное обиталище на тот момент занимало уверенное первое место по плотности зараженных ВИЧ и героиновых наркоманов не только в России, но и в мире, включая страны Африки. А тут какая-то конопля… Тьфу!…

Но уныние – это не наш путь. Попрощавшись с ФСБ, я снова наведался в прокуратуру. Там со мной в очередной раз побеседовали, но сказали, что мест нет, и опять же не предвидится. Тогда уже хороший товарищ – следователь Кубанец позвонил прямо в моем присутствии местному начальнику межрайонного отдела по налоговым преступлениям областного управления МВД и попросил за меня.

Здесь все было проще. То ли звонок Кубанца сработал, то ли у них был жесткий кадровый голод, но все получилось. Собеседование заняло менее 10 минут, после чего местный босс сразу согласился меня взять на службу. Уже на следующий день я был в управлении кадров ГУ МВД на встрече у какого-то полковника, который послушал мои песни о Нибелунгах также недолго и приказал оформляться. Насколько было понятно, ни выводы ВВК, ни любая другая бюрократия их не волновали. Оформляли всех, кто действительно был нужен. Так что через некоторое время мне должны были выдать все необходимые документы, а после этого и заветную красную фуражку.

Вообще, все эти ожидания начали очень сильно напрягать. Тут жди, там жди. Везде нужно ждать, ждать и снова чего-то ждать. На определенном этапе мне стало совершенно наплевать, куда в итоге меня занесет нелегкая судьба, и тут завертелась совсем уже невероятная история.

С момента позорной капитуляции перед полиграфом ФСБ прошло уже больше месяца, и я уже совсем ни на что не рассчитывал. Но в один из дней ко мне в приемную спустился из поднебесья Хомяк и сходу начал на меня орать. Основное, что я уловил из этого монолога, заключалось в моей беспросветной тупости.

– Придурок, ты чего психологу наговорил?

– А какая разница, полиграф все равно бы все показал.

– Что бы он показал? Откуда эта чушь? Потом тебе расскажу, как это все работает – он немного умерил свой пыл и почесал белобрысый морщинистый затылок – Мдааа, натворил ты дел. Теперь жди, Очкарик уходит в отпуск, а это надолго. Попробуем еще раз тебя отправить. Но больше не вздумай там подобное говорить, понял?! – он совершенно серьезно погрозил мне кулаком. Я, естественно, ничего не понял, но пообещал вести себя прилично. Кроме этого, я сообщил ему о том, что уже договорился с работой в отделе по налоговым преступлениям милиции.

– Поступай, конечно, как хочешь, но мы на тебя надеялись. Если в следующий раз все пройдет как надо, тебя оформят практически со 100% вероятностью. Если решишь устроиться в любую другую силовую структуру, даже на время, вероятность тут же упадет до нуля.

Немного подумав, я все же решил сделать ставку на ФСБ, поэтому честно пришел в ОНП и сообщил о своем отказе от дальнейших действий по трудоустройству. Рассказывать, куда иду в дальнейшем, я не стал. Они похвалили меня за честность, удивленно покачали головой, сели в свои буржуинские автомобили стоимостью больше десяти моих годовых зарплат и разъехались дальше «кошмарить» бизнес. Судя по виду, зарабатывали они гораздо больше любого прокурора, чекиста или обычного милиционера даже вместе взятых. Я же опять остался ждать.

За следующие два месяца мой военный босс снова поменялся. Как после этого выяснилось, предыдущие руководители были достойными и порядочными людьми. Но в жизни все всегда нестабильно и похоже на рулетку, поэтому в третий раз мне не повезло. На эту должность назначили молодого подполковника, выпускника химического факультета гражданского ВУЗа. Какого-то бывшего заведующего клубом самодеятельности. Вроде даже в ГДР…

Ровно в первый же день его владычества, после попытки сделать из меня солдата-срочника с увлекательным развлечением «сесть-встать», я написал заявление на увольнение и после двухнедельной отработки ушел в закат. В самый короткий период после меня уволилось еще около 5 человек по аналогичным мотивам. Естественно, работникам не хотелось ходить строем под военные марши и заваривать чай из тряпочки для протирания губ после целования чекистских задниц. Ни за какие деньги, а уж тем более за откровенно жалкие копейки! Хотя подавляющее большинство коллектива в итоге и с этим смогло смириться.