Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 4. Детство и юность Ираиды Глава 3

Фотография, конечно, старая. Рассматриваю её и никак не пойму – излом стены и силует спинки другой кровати. И тёмные стены? Странная фотография. Хотя у меня подобных странных фотографий не так уж и мало. Буквально сегодня просматривала старые снимки, хранящиеся в альбоме на компьютере… И на одном из них рядом со мной – фантом умершей нашей собаки…

Как и много раз раньше, мне начала надоедать работа. Хотелось опять куда-то ехать, чего-то искать в жизни нового.

Может быть, эти качества характера через гены досталось мне от отца?

Я написала несколько писем в разные города и организации с запросом о работе, о прописке. Многие мне отвечали, Но, как правило, это всё были письма с отказами, как это.

Письмо в Шатуру из Ленинграда.

ГР-КЕ Степановой ИРАИДЕ Владимировне, проживающей – город Шатура, Советская ул. 3, кв. 2.

На Ваше письмо. 1-ое отделение милиции города Ленинграда сообщает, что в город Ленинград приезд ограничен, а потому, Вы по приезду в Ленинград, прописаны не будете.

Прописка Вам была бы разрешена, если бы Вы приехали в город Ленинград для учёбы в Вузе на дневном отделении, при условии, жилая площадь, на которую бы Вы пожелали прописаться, соответствовала бы 5 кв.м. на человека.

Начальник 1-го отделения милиции -

ЛЕНИНГРАДА

Сафонов 9.12.57 г.

Ездить в Москву, на свидания к Борису было всё же несподручно, да и дороговато. И, как всегда, помог случай.

Ещё в прошлом году, когда я рассылала во многие места письма с запросами о вакансиях и возможной прописке, посылала письмо и на строительство ТЭЦ – 22.

Получила ответ, в котором говорилось, что в настоящее время вакансий нет, но при утверждении штатного расписания на новый год, возможно… А пока – «Ждите письма».

И вот, неожиданно я получаю открытку. В ней говорится, что имеется вакансия инженера по подготовке кадров, и можно приехать на переговоры.

Естествен, я немедленно отправилась на ТЭЦ – 22.

Строительство велось уже не первый год. Слева от основной дороги, которая вела от Люберец до посёлка «Дзержинский» – уже был построен строительный посёлок «ТЭЦ – 22». А справа, чуть поодаль от дороги строилась сама ТЭЦ.

В то время строительство представляло собой огромные котлованы, кучи строительного материала и мусора. И в глубине этого грандиозного строительства стоял двухэтажный каменный домик – контора.

Я сразу же попала на приём к главному инженеру. После собеседования, он прошел со мной к директору строительства, который коротко выслушав мнение главного инженера, поставил на моём заявлении резолюцию – «В О. К. – оформить». Вот и всё. Я получила работу и лимитную прописку в общежитии. Как в сказке. А что такое – лимит на прописку, наверное, знают только наши современники. Это была путёвка в запретное.

А для меня это был пропуск для проживания и работы в ближнем Подмосковье, и рядом – Москва. Я могла поехать в столицу в любое время автобусом до метро, и вернуться назад в тот же день или вечер.

И вот в моей трудовой книжке появилась новая запись.

5. 1958 г. 4.14. Уволена по собственному желанию.

6. 1958 г. 4.22. СТРОИТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ТЭЦ – 22

ИНЖЕНЕР ПО ПОДГОТОВКЕ КАДРОВ

Общежитие находилось в посёлке строителей. Там была построена всего одна улица. С левой стороны её открывала баня. А потом стояли в линеечку, фасадом на улицу, трёх и четырёх этажные дома, в которых жили работники управления со своими семьями. Для работы на будущей ТЭЦ приглашались специалисты с других, уже действующих ТЭЦ и ГРЭСС. Может быть, по этому принципу и я попала сюда?

С правой стороны улицы стояло три трёхэтажных дома – общежитии: «О -1», «О – 2» и «О – 3». Первый дом стоял фасадом на главную и тогда единственную улицу Ленина. За общежитием был магазин, потом жилые дома, и в конце улицы уже была построена школа.

На первом этаже здания «О – 1» располагался клуб. Два других дома стояли за ним. На каждом этаже общежития, по обеим сторонам коридора, располагались комнаты. Каждая на 4 койки. А остальное, как везде – тумбочки, шкаф, стол, стулья. Уют создавали сами. У каждой девушки над койкой висели коврики, вышивки, фотографии. Естественно, я привезла с собой те же настенные рукоделия, сделанные ещё бабусей. Они кочевали со мной по всем общежитиям. И как только я их не посеяла до сих пор?

Меня поселили в комнату ИТР. Со мной жила Дина Бастрыгина – директор клуба. Она попала сюда по распределению, окончив специальное культпросвет училище. Родом она была из какой-то деревни, этого же района. Родители – простые колхозники. Она их стеснялась, так же, как и своего имени – Зинаида. Поэтому, она переименовала себя в Дину. Мы с ней сразу как-то сдружились.

Жила с нами – Лида. Она работала на строительстве мастером, потом – сметчицей. Она была безнадёжно влюблена в женатого мужчину – Анатолия. После того, как она узнала, что ждёт от него ребёнка, мы все участвовали в её «страстях». Он приезжал. Мы оставляли их одних для выяснения отношений. Он обещал бросить жену. Но… В результате, она уехала рожать домой к маме, тоже в какую-то деревню. Какое-то время две койки у нас пустовали. Потом кого-то подселяли, потом переводили в другие комнаты. И только мы с Диной оставались постоянными «жиличками» этой комнаты.

В общежитии работала воспитателем (и зачем взрослым людям воспитатели?) Алла Ружанская. Она гордилась тем, что начала работать с «первого колышка». В посёлке она имела свою комнату. На втором этаже нашего общежития у неё был кабинет. Она быстро влилась в нашу компанию, или мы в её. Главное, у неё в кабинете был телефон, которым мы могли пользоваться без ограничения. Когда нам было скучно вечерами, мы собирались у неё в кабинете, сплетничали, веселились, как могли. В общем, не скучали. Она курила, как мне казалось – 24 часа в сутки. Именно с ней я начала баловаться, а потом и серьёзно втянулась в процесс курения. А курили тогда – «БЕЛОМОР». Позже перешла на сигареты с ментолом.

Подружилась я и с молодыми девчатами, работавшими в самой конторе. Это – машинистка Ниночка Пузанова, и телефонистка – Валя Вендина. Поскольку я тогда уже не просто баловалась, а курила во всю, я бегала на перекуры на телефонный узел. Мне было интересно, и я даже научилась соединять абонентов, если звонки были редкими. Быстро работать, естественно, у меня не получалось. Можно было прослушивать чужие разговоры, хотя интересного говорилось редко.

Моё рабочее место находилось в одном кабинете с инженером по технике безопасности. Не помню, как его звали. Это был высокий, сухощавый, старше пятидесяти лет мужчина, напоминавший мне почему-то старого учителя по математике (по образу, а не по подобию). Иногда он болел, или уходил в отпуск. Тогда я замещала его. Это – ведение кучи журналов по проведению инструктажей на рабочих местах по правилам техники безопасности.

Но самым приятным было то, что временами нужно было проводить экзамены на сдачу знаний по технике безопасности, при присвоении повышенного разряда. Принимать экзамены он один не имел права, и он всегда включал меня в состав комиссии. А за это причитались, хоть и небольшие, но денежные выплаты. К концу месяца он собирал все экзаменационные ведомости, составлял отчёт, и мы кое-что имели к зарплате.

Основная работа моя заключалась в том, чтобы организовывать повышение знаний тех самых работающих, кому периодически присваивали новый повышенный разряд. А это было связано с повышением заработка, напрямую зависящего от разряда. Поэтому я пользовалась уважением рабочих. Кроме главного инженера, которому я подчинялась непосредственно, у меня была ещё кураторша в министерстве. Ей я возила отчёты.

А однажды она мне предложила открыть филиал заочного строительного техникума при ТЭЦ – 22, для техников и инженеров – практиков. Вот здесь-то я развернула широко свою деятельность. Я вообще-то на своей должности работала, как играла в забавную игру, ну а здесь мне было особенно интересно. В своём лице я представляла и приёмную комиссию, и главного представителя министерства, и института – по этим вопросам. Поскольку не всем было удобно приходить в контору с заявлениями, я «принимала» в общежитии. Открывала дверь, перегораживала изнутри проход письменным столом. Каждого приходящего я инструктировала, помогала подготовить необходимые документы, и т. д.

Кстати, был забавный случай. Ко мне приходил из посёлка Дзержинского Володя Минаев, который тоже хотел подать заявление в заочный техникум. С ним пару раз был друг – Валентин, живший в деревне Гремячево. Друг развёлся с женой, и она с ребёнком жила отдельно. Девушки из строительной бригады, в которой она работала, проживали в общежитии, и как раз на нашем этаже. Мы особенно не водились с рабочими девчатами, хотя и не ссорились. А они нам, наверное, просто завидовали. Наверное, было за что.

В общем-то мы имели много привилегий. Так вот, кто-то из них, перепутав Валентина с Володей Минаевым, а, может быть, увидев Валентина вместе с Володей, когда они приходили в общежитие, быстренько донес его жене, предположив, что её бывший муж, вероятно, встречается со мной. Та решила устроить разборки. Задумано было так. Она с ребёночком приходит к девчатам и ждёт. Как только Валентин приходит «ко мне», и мы уходим, например, на танцы, она выпускает ребёнка вперёд. Он кидается к отцу и кричит – «Папа!». А мама выскакивает следом, и устраивает скандал.

А Володя Минаев, действительно несколько раз приглашал «нашу комнату» на танцы в Дзержинку, и сопровождал нас туда. Я одна не ходила, мы отправлялись туда с девчатами – стайкой. Так было и в этот раз. Володя пришел. Мы собрались, вышли из комнаты, и пошли по коридору. Я, действительно, помню, как открылась дверь, и из какой-то комнаты выбежал малыш. За ним выскочила мама, посмотрела на нас, поймала малыша за руку, и увела в комнату. «Концерт» не состоялся. А о сути его мне рассказала наша воспитательница – Алла Ружанская, так как она всегда была в курсе всех «дел и событий», происходивших в стенах общежития. У неё везде были «свои» глаза и уши.

Но вернёмся, к проблеме техникума. Я организовала так, чтобы приёмные экзамены проводились в местной школе. Из Москвы (из техникума) и из местной школы приглашались преподаватели. Я с ними заключала от лица министерства – договора на проведение консультаций и экзаменов. Затем организовывала проведение самих экзаменов. Мне было доверено привезти из министерства экзаменационные билеты и задания на письменные экзамены.

Естественно, я ухитрилась, и текст диктанта переписать, и задачи по математике, и сами билеты… Это же были мои «старички». Многим было под 40 лет. Они уже давно забыли школьную программу. Почти все они работали мастерами, бригадирами, а кое-кто, и прорабами. В общем, поступили все. В первый год всё обучение проводилось непосредственно в посёлке – ТЭЦ – 22. А когда я уволилась, заниматься ими никто не стал. Но «старички» мои техникум не бросили, и ездили на занятия уже в Москву, непосредственно в сам техникум.

Несколько лет спустя, когда я уже вышла замуж и, жила в Дзержинке, я встретила одного из моих бывших подопечных студентов. Помню, у него фамилия была громкая – Пушкин. Он, увидев меня, бросился ко мне, как будто встретил родного человека. Он наговорил мне столько благодарных слов, и не только от себя, а от всех бывших учащихся. Он рассказал, что все они окончили техникум. И благодаря этому, остались на работе. Практикам становилось всё труднее удержаться на технических, и, тем более, на инженерных должностях. Столько хороших слов в свой адрес до тех пор мне ещё слышать не приходилось. Я имею ввиду – не подхалимажные благодарные речи, а признательные слова за действительно совершенное хорошее дело. Приятно…

Часть 20

Ссора с Борисом

Борис Белобородов и я (Ираида)

Ну, а в личной жизни произошло что-то не то… Не помню, из-за чего, но мы поссорились с Борисом. Иногда мы встречались в Москве. Пару раз он приезжал в общежитие, посмотреть, как я устроилась на новом месте.

После ссоры, мы перестали встречаться. Конечно, мы с девчатами не скучали, но нет, да нет, где-то в глубине души щемило. Вот так сразу вычеркнуть его из своей жизни мне не хотелось. Я поняла, что, наконец, впервые влюбилась.

Однажды сидели мы с девчонками и «плакались друг другу в жилетку». Как раз, у Лиды был не определён вопрос с её Анатолием, а она уже ждала ребёночка. Я решала – как бы мне помириться с Борисом, не унижаясь тем, что первая ищу примирения. И вот, неожиданно, кто-то из девчонок предложил – «А ты скажи ему, что ждёшь ребёнка».

Сначала я высмеяла это предложение. А потом подумала, что терять-то мне нечего. И мы всей комнатой стали сочинять письмо…

А когда он получил его, то на следующий же день примчался ко мне. Я так растерялась, но, начав врать, уже не могла признаться, что «пошутила», чтобы помириться. А он уговаривал меня сразу же расписаться, переехать к нему домой. Говорил, что любит, что рад, и т. п.

Я поняла, что сама «загнала себя в угол». Я сказала, что не хочу иметь детей и сделаю аборт. Только это дорого стоит – 100 рублей. Откуда я взяла эту цифру? Так, сорвалось с языка. Борис расстроился очень. Попросил меня подумать. Сказал, что, если я не передумаю, денег, конечно, он мне даст, но никогда не простит, и между нами будет всё кончено. Договорились, что думать я буду неделю…

Через неделю мы встретились в Москве. Я сказала, что не передумала. Мы прогуливались по вокзальной площади, где вытянулись в ряд продавцы цветов. Он дал мне эти несчастные 100 рублей. Затем купил большую охапку розовых и белых пионов, и проводил до электрички.

Он стоял до тех пор, пока не захлопнулась дверь. Когда электричка тронулась, я уткнулась лицом в цветы и так зарыдала! Мне было так больно и стыдно. Рядом стоявшие мужчины наблюдали за молчаливой сценой нашего расставания, И, когда я заплакала, стали меня утешать. Они говорили, что никакая ссора не стоит слёз, что в жизни плакать нужно по другим поводам и т. д. и т. п.

Приехав в общежитие, я швырнула девчонкам 100 рублей и цветы. А они, ведь, не были виноваты. Если бы я сама не согласилась на эту авантюру, может быть, всё было бы по – другому.

Накупили мы на эти 100 рублей всякой всячины, устроили ужин, и отпраздновали кончину моего последнего романа.

Правда, я временами делала попытки что-нибудь узнать о Борисе. Поддерживала связь с его товарищем – Николаем Голубевым. Он по прежнему временами приезжал в командировки в Шатуру.

Письмо из Шатуры на ТЭЦ-22.

28.04.58 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ИРИШКА!

Писать тебе из Шатуры я не стал, т. к. был один лишний свидетель, а пишу тебе из дома. Весточку я от тебя получил 25 числа. Хотя короткая, а всё-таки весточка. Я так же как и ты хотел, чтобы о наших встречах меньше знали, но учти одно, что кроме нас там были ещё люди, которые знали о наших встречах, а у них-то, наверное, «языки без костей».

Приехали в Шатуру мы 16 числа, а выехали 27. Были там 11 дней. Вообще, мне лично было там скучновато без тебя.

Иришка! Ты мне вообще ничего не написала о себе, как ты устроилась с работой, как приняли тебя и вообще обо всём понемногу.

Я думаю, что ты сейчас «большой начальник», и у тебя есть телефон, а, если есть телефон, то из Москвы можно тебе звонить, то и я тебе позвоню, и мы договоримся о встрече.

Скоро первое мая. Моё письмо придёт как раз к нему. Так что, Иришка, я тебя поздравляю с праздником и желаю тебе самого, самого лучшего.

Адрес ты мой знаешь, и тебе остаётся только написать по нему коротенькую записочку, в которой желательно, чтобы был написан телефон.

До скорой встречи – Николай.

Как-то раз я даже задумала вклиниться в организацию, в которой работали Николай и Борис.

В первый раз я, ещё работая в Шатуре задумала заказать комбинату макет – «Будущая Шатура». И даже говорила об этом Борису. Сейчас я то же самое, правда, на уровне трёпа, решила попробовать, с тем, чтобы «нечаянно» пересечься с Борисом. Написала об этом Николаю. Он мне ответил

ЗДРАВСТВУЙ, ИРА!

Во первых, я пишу тебе адрес нашего комбината, вернее, правление находится по адресу – «Большой Новинский переулок, дом 19». Сейчас из Большого Новинского переулка сделали Кутузовский Проспект. На берегу Москва реки. Около нового моста, стоит большой серый дом. Нижний этаж этого дома, левая сторона – аптека, а правая – наш комбинат, посередине – арка.

Я думаю, тебе понятно, и ты найдёшь сразу. Удобней тебе ехать на метро до ст. Смоленская, а там сядешь на троллейбус (одна или две остановки), до остановки «Большой Новинский».

Насчёт этого макета я немного слышал от Бориса, но подробности хотел бы услышать от тебя. Вечера я свободен, и с большим удовольствием хотел бы посвятить тебе.

Сейчас работы не очень много, но всё-таки она есть. Работаю на улице «Домниковка», там у нас мастерская, и есть телефон. Если будешь до 5 часов в Москве, то сможешь позвонить К – 4–04–06, но это только, если ты сможешь быть в Москве до 5 часов на этой неделе, а так, давай с тобой условимся о встрече.

Я буду тебя ждать в среду, в 8 часов вечера, у Казанского вокзала, где стоянка такси, и где выход в город с вокзала.

А ещё лучше, если ты мне позвонишь по этому телефону из Люберец.

До скорой встречи – Николай.

Но мне было лень идти окружной дорогой, и я просто написала письмо Борису сама, и вскоре получила ответ.

Письмо на ТЭЦ-22 из Москвы.

ПРИВЕТ, ИРА!

Я даже не удивился твоему письму. Я давно его ждал. Я знал, что оно будет. Даже уже тогда, на платформе.

Ступенька. Удобная, невысокая ступенька. Я на тебя не сержусь.

Спасибо за правду. Теперь всё встало на свои места. Что ни говори, и я смотрел дальше тебя. Пойду продам книги, и выпью по этому случаю.

Между прочим, у Олега я и раньше не бывал месяцами, а сейчас наступает лето, так что бывать у него буду очень редко. Деньги можешь выслать почтой. Был бы рад отдать долг за тебя, но сейчас сам в жестоком цейтноте.

Понадобится когда какая помощь – пиши. Что в моих возможностях, помогу. Будь здорова.

Борис.

А в августе неожиданно пришло от него ещё письмо.

10.09.58 г.

ЗДРАВСТВУЙ ИРА!

Вот я и в Крыму! Представляешь?!

Солнце, море, улыбки! Как в сказке. Только некоторые детали напоминают о прозе жизни. Я тебе тогда не дозвонился – ты или нарочно ушла, или телефонистка не знала твоего кабинета – никто не подходил.

Потом я достал немного денег, и сразу уехал. Но, без твоей помощи, видно, не обойтись. Дома рассчитываешь на одно, а здесь..!

Кашмар, на каждом шагу соблазны. На Олега надежды мало, а маму мне не хочется огорчать. Я ей сказал, что мне хватит шестисот рублей, и она не должна знать, во что мне обходятся такие поездки. Надежда только на тебя. Если сможешь, раздобудь где-нибудь 400–450 рублей. Мне тогда хватило бы числа до 25-го прожить, не умирая с голода и жажды. А в течение октября, я бы с тобой расплатился. Хорошо?

Не обижайся, что такое маленькое письмо – на почте только такие листики, а брать два – дорого.

Мой адрес: – «Крымская область, Алушта, почта, до востребования Борису Семёновичу». Только телеграфом. Или, если не сможешь, то немедленно предупреди телеграммой. Иначе я пронадеюсь, и не смогу выехать. Мой приятель Митя Зеленский уедет раньше. Я один погибну. Привет Дине и всем. Постарайся достать Целую.

Борис.

Но у меня никогда не было свободных денег. Их почему-то у меня вообще никогда не было… А занимать такую большую сумму, может быть, и можно было бы, но мне не захотелось. Ведь её нужно было бы – отдавать…

Больше писем я от него не получала. Наши дорожки разбежались в разные стороны. Да и к этому времени у меня уже была совсем другая компания. Как говорится – клин вышибается клином. Борисом я переболела. Наверное это и был тот бумеранг, который мне дал почувствовать боль утраты…

Часть 21

Литкружок

В Дзержинском посёлке был, как и полагается – клуб. Я узнала, что в нём работают разные кружки, в том числе и кружок литобъединения. Я, естественно, не зная – куда себя девать в свободное время, записалась сразу в два кружка – драмкружок и кружок литобъединения. Слово-то какое. Оно наверное предполагало объединение людей на основе литературных интересов. Раз в неделю из Москвы приезжала в клуб Алиса Акимовна (теперь фамилию уже не помню), – член союза писателей. Видимо и она была писательницей. К сожалению с её произведениями мне познакомиться не удалось. Это была маленьая, ссутулившаяся женщина, с умными глазами, всегда готовая спокойно и внимательно выслушать любого до конца. Именно такой она осталась в моей памяти.

В кружке я познакомилась со многими поселковыми графоманами. Помню среди них был Володя Макаров. Много позже, он из посёлка перешел на работу в Москву, – заведующим музея В. Мояковского.

На занятия кружка все участники собирались в одной из комнат на втором этаже клуба. Встречи проходили всегда интересно. Сначала Алиса Акимовна проводила с нами занятие по теории. Именно там я узнала и запомнила, что каждое произведение должно состоять из трёх частей. Сначала – завязка – начало интриги, в середине интрига постепенно развивается, доходя до накала, – эпогея. И, наконец, – развязка, желательно с моралью…А я – то думала, что, например – повесть, это от слова – повествовать. (Правильно, конечно, – наоборот). А повествовать, – по – моему означает – рассказать о чём – то. Это, как фотография – раз, и осталась на память картинка увиденного. Или можно сравнить с песней казаха, который едет на лошади, и – что видит, о том и поёт… А оказывается, нужно перед тем, как писать о чём-то, – построить схему будущего произведения, и т. д. и т. п. А то, о чём я говорила, скорее всего, подпадает под определение – очерк. Но самым интересным на занятиях кружка была вторая часть. Кто-то из кружковцев вслух читал своё очередное произведение. А мы – все остальные выступали в роли критиков. Я тоже однажды попробовала вынести на суд свой рассказ, который специально написала к очередному занятию. Алиса Акимовна несколько раз организовывала приглашение известных поэтов и писателей с выступлениями в нашем клубе. Вечера проходили интересно, особенно мы – кружковцы радовались таким мероприятиям и организационно помогали, чем могли.

Но вот произошел случай, который нас всех возмутил и обидел. Мы обратились в Государственный институт имени Горького с просьбой…

Но я не буду пересказывать своими словами то, что написано в письме, которое я здесь привожу.

В редакцию – «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА»

Просим поместить в газете наше письмо. Случай, о котором мы пишем, глубоко возмутил всех жителей посёлка имени Дзержинского.

В Подмосковье, на берегу Москва-реки, в Ухтомском районе раскинулся зелёный посёлок им. Дзержинского. Хорошие, дружные люди живут в этом посёлке, и мечты у них красивые.

Каждый вечер по улицам Дзержинки весёлыми стайками спешит молодёжь к клубу, и не спеша, степенно, направляются туда же взрослые. А сегодня в клубе особенно людно. У дверей клуба – большая яркая афиша:

22 октября, в 7 ч. 30 м. вечера, в клубе пос. Дзержинского состоится

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕР

посвящённый 40-ой годовщине комсомола.

У нас в гостях – студенты – поэты, комсомольцы Государственного института им. Горького и поэты

ДОСТАЛЬ и КВИЛИВИДЗЕ.

Но где же гости?

Время – 7 ч. 40 м. В зале раздаются первые аплодисменты. И вдруг – телефонный звонок: – вечер отменяется…

Как?! Что случилось? Почему?

Часом позже приезжает расстроенная Татьяна Николаевна, и рассказывает историю, достойную острого фельетона.

В 6 ч. Вечера Т. Н. вошла в бюро пропаганды, где назначен был сбор студентов литературного института. Должны были ехать – 7 человек и 7 человек должны были быть готовы к поездке на случай замены.

В бюро пропаганды уже ждали – студент ПАРФЁНОВ с 4-х дня (ему далеко ехать домой) и поэт ДОСТАЛЬ. Больше никого не было.

Немного позже в широко распахнувшуюся дверь вбежал человечек, маленького роста, в макинтошике и растоптанных ботинках.

– Здравствуйте, – Анциферов! К сожалению, ехать не могу. Разговор на междугородней.

Т. Н. растерянно посмотрела на него:

– А какже поездка?

– А я приеду. Приеду обязательно. Разговор в 7 часов. Ну, немножко опоздаем. Подождут, потанцуют. А как же?! Приеду…

И исчез также молниеносно, как и появился. А потом позвонил телефон.

Оказалось – Квиливидзе не придёт. У него болит зуб. Может быть, он и придёт, так как ему сделают впрыскивание, но, если вспрыскивание не поможет, он не придёт, но, может быть, и придёт, если ему будет лучше.

А потом в бюро пропаганды зашла молодая пара.

– Здесь, конечно, можно позвонить??