Мужчина, которого она полюбила. Реальная сказка

– Может что-нибудь ещё? – вклинился Марк.

– Пока достаточно. Мне бы это осилить. Спасибо – последняя фраза была адресована официанту.

– Благодарю за заказ. Напитки я принесу сейчас, а первые салаты – через 15–20 минут. – Приятного вечера, – симпатичный грузин удалился.

– Почему ты не уточнил, какое вино? – спросила Варя Марка.

– Не переживай, – Марк прижимал буквы, как магнитофон, зажевывающий пленку, – хорошее принесёт.

– Ну, да, конечно, – саркастически отпарировала Варвара. – Куда уж нам.

– Варюха, не нуди.

Через три сто лика от друзей «поляна» уже ломилась от явств. Егор, которому изначально есть не очень хотелось, уплетал уже третий хачапури. Каким-то магическим образом чем больше он ел, тем больше хотелось. Сулугуни и «Саперави» прекрасно сочетались, образовывая божественное послевкусие. А потом в ход шёл сочный шашлык из телятины. Шашлык в ткемали. На столе также были хинкали с мясом и хинкали с сыром, различные лепешки, овощи с мангала и свежие кавказские сыры и чача. Вино пили только Егор и Леля. Андрей, Федя и Кеша – чачу.

Егор и Варя сидели к друг другу спиной и на приличном расстоянии, поэтому видеть друг друга не могли. Вообще, в зале каждый был занят своей компанией и выступавшими «Мгзавреби». По сторонам посетители особо не смотрели. Тарелки с едой были для них много увлекательнее, как это часто бывает, когда впервые приходишь в новый для тебя ресторан.

Гиги Дедаламазишвили читал речитатив, предворяющий композицию «Tango». Варя не понимала ни слова, но почему-то для неё текст был похож на молитву. А может это просто голос фронтмена «Мгзавреби» делал его таким. Гиги замолчал, вступили струнные. Варя начала пританцовывать плечами и головой, как делала это всегда, когда ей нравилась музыка. Марк пробовал вино, принесённые симпатичным грузином. Звонарёв с умным видом посмаковал напиток, одобрительно кивнул, и официант наполнил бокалы.

– Ну, как? – Марк вопросительно посмотрел на Варю, сделав глоток вина из своего бокала.

– Съедобно, – она прекрасно знала, какой будет следущая фраза.

– Я же говорил – произнесли они хором. Марк этого не ожидал, и расхохотался.

– Иванова, как же ты хорошо меня знаешь. Вот не будь у тебя такой скверный характер, я б на тебе женился, ей Богу.

– Не женился бы – сказала, Варя ухмыляясь и оглядываясь по сторонам, изучая интерьер.

– Почему?! – недоуменно спросил Марк.

– Потому что я, Звонарёв, знаю твой скверный характер.

– Я почти идеален, Иванова. «Почти», потому что идеальных людей не существует.

– Конечно-конечно. А главное скромный.

На столе появилась сырная тарелка, и Варя взяла свой любимый сулугуни и ещё какой-то сыр, похожий на вид, опять же её любимый, адыгейский. Марк уже успел съесть половину хачапури.

– Не понимаю, что в тебе женщины находят, – шуточно продолжила Варя, с аппетитом поедая сыр, и запивая его вином.

– Женщины находят во мне два важных качества. Даже три! Первое, у меня есть бабло. – Второе, я не урод. Третье, я ещё и не стар. Блин, я идеален.

– То-есть, они все с тобой исключительно из-за денег?

– Почему? Бывают те, у кого столько же или даже больше денег, чем у меня. Они со мной из-за секса. Есть, конечно, те, кто наивно предполагает, что я на них женюсь. Но! Русские придумали любовь, чтобы не платить. Вот так вот, деточка.

На этих словах перед Марком поставили тарелку с салатом, и он, как голодающий с Поволжья, начал его поглощать. Очень быстро.

– То-есть, ты не веришь, что кто-то может тебя полюбить просто так, бескорыстно?

– Варь, не надо бросаться вот этими красивыми словами. Вот ты мне можешь объяснить, что такое любовь? Как это понять? Я не знаю. Да, бывает что-то большее, чем физиология. Но потом, чаще всего, она начинает выносить мне мозг. И я сначала терплю, а потом посылаю её на все четыре стороны. И ничего от «доброго, светлого, вечного» не остаётся. Поэтому я больше люблю барышень, с которыми у нас изначально все по-честному, которые мне не клянутся в вечной верности, а уходя говорят «Спасибо, Марк».

Марк запил «пламенную» речь красным сухим, осушив бокал наполовину. Вариному аппетиту мешала меланхолия, поэтому она развивала мелкую моторику, пощипывая то лепешки, то сыр.

– А тебе не жаль тратить свое жизненное время на то, что изначально временно? – продолжала Варя. – Ты ведь сразу знаешь: через неделю или месяц, или полгода между вами все закончится.

– Кто тебе такое сказал?! Я искренне каждый раз верю, что нашел «ту самую», – Звонарёв поднял указательный палец к потолку, имитируя небо, – посланную мне небесами. Я верю, что мы проживем с ней долго и счастливо.

Только полная идиотка не заметила бы в этом ответе красную нить сарказма. По крайней мере, Варя была в этом уверена. Но она просто хорошо знала Марка, и, к тому же, была неглупа.

– С тобой совершенно невозможно разговаривать серьезно, – Варвара вздохнула, как вздыхают мамы, видя очередную шалость своего чада.

– Варюха, ты пойми. Хотя, нет, в этом и проблема.

– В чем?

– В том, что ты этого понять не можешь.

– Чего этого?

– Мы с тобой по-разному смотрим на мир, на жизнь, на…

– Конечно, я же с Луны.

– Да, ты с Луны. Но именно это в тебе и прекрасно. Да, в твоем мире не существует всех этих временных абонентов. А мой состоит из них. Мне нравится она сейчас, и я буду с ней сейчас. Я не хочу думать «а вдруг», «а если», «а может». Извини за выражение, но если мне хочется сегодня трахнуть красивую бабу, то я её трахну, не размышляя над тем, будет ли нам о чем поговорить утром. Извини. – Звонарёв положил правую руку к сердцу и кивнул головой.

Этот жест означал извинение за грубость. Он достаточно прожил с Варей, чтобы научиться жалеть её уши, и лишь изредка позволять себе «нецензурную нелитературную брань». Варя достаточно прожила с Марком, чтобы научиться не вспыхивать багрянцем при подобных высказываниях. В детстве она очень смущалась, когда Марк выдавал подобное. А за откровенную пошлость могла и подзатыльник отвесить.

Пока Варя и Марк обсуждали целеположение взаимоотношений мужчин и женщин, официант принес горячее. А «Мгзавреби» доиграли песню, и получали заслуженные аплодисменты. Марк осушил второй или уже третий бокал вина, и попросил принести еще бутылку.

– Иванова, ты почему не пьешь. Папочка платит.

Варя зло нахмурила брови. Она не любила этот Звонарёвский афоризм, объясняя это тем, что чувствует себя проституткой или содержанкой. Марк об этом знал.

– Не хочется ничего – отрезала Иванова.

– А тебе надо сегодня выпить, – Марк подлил в Варин бокал вина – не побоюсь этого слова, напиться тебе сегодня надо. Давай-давай. Это ж лекарство.

Варя сделала глоток вина.

– До дна! – запротестовал Марк. – Пей до дна, пей до дна, – и он изобразил барабанную дробь, ударяя ладонями по столу.

Варвара осушила бокал, и друг тут же налил ей новый.

– А теперь выпьем за давай выпьем за то, благодаря чему мы, не смотря не на что – сказал Марк, поднимая бокал.

Варя захохотала.

– Вот это же другое дело, Иванова. Я же говорю: лекарство. А теперь пошли танцевать.

– Нет, нет я не пойду, – Варя отчаянно замотала головой, и попыталась отодвинутся в угол от Марка, который уже встал из-за стола. Но друг крепко схватил девушку за руку и потащил к сцене.

Играла какая-то быстрая грузинская мелодия. Под такую легко себе представить кавказские зеленые холмы и громкий праздник, когда «танцуют все». Но в этот вечер Марк и Варя были единственными танцорами. Варвара стеснялась недолго. У Марка был талант: рядом с ним неожиданно можно было почувствовать себя легко и свободно, будто нет границ и правил. Он заражал своей уверенностью и незакомлексованностью. Конечно, на самом деле это было лишь поверхностное восприятие – думать, что он бесстрашен. Но в определенных ситуациях это было необходимое и прекрасное качество, в котором люди, такие, как Варвара Иванова, очень нуждаются. И вот, её платье уже кружилось под музыку, создавая юбкой огромное темно-зеленое солнце, выгодно подчеркивая цвет золотистых длинных распущенных волос, переливающихся в мягком вечернем свете ресторана. Варя ничего не замечала вокруг: ей было весело и легко. Марк улыбался ей, а она улыбалась Марку, и они вместе скакали, как бы сказала Варина бабушка, как кони.

А если бы Варя оглядывалась в это мгновение по сторонам, то она наверняка бы засмущалась и перестала кружиться в танце. Потому что из противоположного угла зала, у входа, за ней наблюдал молодой человек, теребя в руках пачку сигарет. Наблюдал, не смотря на то, что его звала пара парней – видимо, его друзья.

– Егор, ты идешь? – Кеша хлопнул друга по плечу.

– А? – еле слышно ответил увлеченный Егор.

– Ууу, да тут все серьезно.

– Что серьезно? – миг очарования прошел, это же миг.

– Что девушка понравилась? Идем познакомимся. – И Кеша уверенно направился в противоположную от двери сторону.

– Нет, не сегодня, – теперь Егор хлопнул Кешу по плечу. – Идем курить, брат.

– Ну, как знаешь. А девчонка, действительно хороша. И фигура, что надо… – у Кеши это прозвучало не оценивающе, а как-то мечтательно.

– Эйейей, товарищ режиссер! Вы без пяти минут женаты.

– И то правда. Тогда курить.

И Егор с Кешой под руку удалились на улицу, где моросил неприятный октябрьский дождь.

Совсем другая погода встретила Марка и Варю, когда они заполночь покинули ресторан. От мокрого асфальта исходил приятный почти неуловимый запах, больше характерный для весны или лета. Под ногами кое-где шелестели просохшие после дождя листья. Ночь стояла тихая, спокойная и теплая. А может, друзей просто согревало вино и грузинское гостеприимство.

Что касается Марка, то он вообще был в прекрасном расположении духа, и даже мороз не помешал бы ему в эту ночь орать на всю улицу «Тбилисо». Он почти не знал слов, поэтому вся песня состояла из пары повторяющихся строк и «мурлыканья». Переодически исполнитель прерывался, но не для того, чтобы горожане могли отдохнуть от ночного вокала, а чтобы отпить из бутылки, третий или четвертой по счету, которую Марк унес из ресторана «для согреву и на посашок». Варя выпила меньше друга, и поэтому уже начала трезветь. Вместе с трезвостью к ней возвращалось и дурное настроение. Она шла рядом с Марком, переодически улыбаясь, когда он обращался к ней с рассказом о том, что жизнь прекрасна. Но это была уже не та веселая улыбка, а лишь действие губами без участия глаз.

Так они добрались домой. Марк тут же разделся до трусов и упал на диван в гостиной-кухне со словами «Варюха, спальня твоя. Я спать». Варя укрыла его пледом, и ушла в спальню. Нашла в шкафу свою пижаму, переоделась и вышла на балкон. Спальню она любила как раз за балкон и широкий подоконник, на который можно забраться с ногами. Еще с балкона открывался шикарный вид. Хозяину квартиры балкон служил курилкой, и здесь всегда можно было найти пачку сигарет, зажигалку и пепельницу из черного камня кубической формы. Такой легко прошибить человеку голову. Варя открыла окно и закурила. На улице снова моросил дождь. Еще по пути домой, она знала, что дождется, когда Марк уснет и пойдет покурить на балкон. Она почти всегда делала это втихаря, потому что Марк ей курить не разрешал, апеллируя фразой «Тебе это не надо». В Варино оправдание скажем, что курила она редко. Но сейчас внутри была звенящая тишина и ей хотелось, чтобы не до конца протрезвевший мозг снова одурманился, приправленный сигаретами. Поток её сознания сейчас трудно было назвать связными мыслями. Просто человек блуждал в закоулках собственных потаенных страхов и несчастий, скрытых от окружающих днем.

В это же время в другом районе Города на балконе также накручивал на палец прядь дыма и мыслей, смотря в сырую ночь, еще один человек. Думаю, нетрудно догадаться, кто.

Глава 6

По ночам Ермаков любил учить роли. В темноте. Единственным источником света служила старая дедовская лампа, которую он выпросил у бабушки. Предмет, ассоциирующийся с партийными кабинетами и более всего с декорациями сталинской эпохи, многие годы жил в кабинете Егора Алексеевича на даче в Подмосковье. Он так же, как и внук сейчас, часами работал при отсвете стеклянного зеленого абажура на высокой ровной металлической ножке, разложив на громоздком деревянном столе бумаги: сценарии, заявления, черновики, записи.

Антикварная советская лампа совсем не вписывалась в дизайн квартиры Егора, тем самым привлекая к себе внимание. Она, как постаревшая красавица, уже не могла флиртовать с кавалерами и выбирать выгодную партию, но при этом продолжала восхищать молодых красавцев достоинством и мудростью, носящей отпечаток большой истории. Эта обычная настольная лампа не только была соратницей великого актера и театрального режиссера, она была свидетельницей, как рождались новые кумиры и легендарные спектакли, при ней рушилось и начиналось многое. И Егор взял бы её куда угодно, потому что что-то необъяснимое и родное чувствовал он в этом предмете. В его студии не было того, что принято называть письменным столом или рабочим местом, поэтому лампа кочевала за новым хозяином по квартире. А он мог то сидеть, обложившись листами на полу, то сесть за барную стойку на кухне, то уйти курить на балкон, а потом умоститься на полу там. И везде зеленый абажур, как факел, освещал сосредоточенное лицо молодого мужчины, погруженного в текст.

Егор готовился к главной роли в сериале, о котором вы, дорогой читатель, уже слышали от рассказчика. Не вдаваясь особо в сюжет, скажем, что актеров ждала приключенческая история с элементами детектива на заре советской власти, а главная героиня к 7 серии из 12 должна была окончательно и бесповоротно влюбиться в главного героя. И, как у же также было отмечено, иронией судьбы за романтический сюжет в картине отвечали бывшие супруги.

«Дура! Ты, Синицына, просто дура!» – прочитал Ермаков про себя, а затем вслух. Он сидел на полу на балконе с сигаретой в правой руке и пачкой листов в левой, остальная часть сценария лежала рядом у его ног. За ухом у актера торчал простой карандаш, которым он время от времени делал заметки на полях или между строк. «Дура! Ты, Синицына, просто дура! Какого черта ты поперлась туда одна? Кто тебя просил?!» – вполголоса Егор перебирал разные интонации, как вокалист, подбирающий верную тональность. Пепел с дотлевшей сигареты упал на лист сценария. Егор сдул его, отправил окурок в пепельницу, обычную жестяную банку из-под консервированного зеленого горошка, потом положил страницы и стал шарить рукой по полу, ища пачку сигарет. Она оказалось пуста. Тогда он встал и вышел на кухню. Блоки сигарет Ермаков всегда хранил в духовом шкафу, которым никогда не пользовался. Достав новую пачку, он возвратился на прежнее место работы. Но не вернулся к работе, а закурил, открыв настежь окно. Вдохнул полной грудью поток холодного мокрого воздуха и заорал на всю округу: «Дура, ты, Синицина, дура!». Он нарочно протянул последнее «а», и оно эхом влетело в балконное окно. А потом захохотал. Приступ смеха быстро его отпустил, и он посмотрел в ту же пустоту уже совсем иным взглядом, не зазорным и насмешливым, а усталым и грустно-ироничным. Будто там в темноте стояла та самая, которой он кричал «Дура!».

«Или я дурак, – уже тихо и спокойно продолжал Ермаков сам с собой. – Может не надо было нам расставаться, а может не надо было нам и жениться. Хорошо было в 20-ть лет. Я вот все знал про эту жизнь. Я знал, кому и как надо жить. Плохо – хорошо. Герои и подонки. Все было просто и понятно. Легко было. А теперь, чем дольше живу, тем меньше понимаю. Когда пытаюсь разобраться, голова идет кругом, и хочется нырнуть глубоко-глубоко и вынырнуть в другом месте. Отчего же так хреново-то все? – он посмотрел в небо и крикнул в высь – Эй, отчего все так хреново? В жизни? В стране? Молчите.».

Ермаков сделал последнюю затяжку и бросил окурок вниз с балкона. Потом провел пальцами по волосам, которые стали такими же влажными и холодными, как улица. Закрыл окно. Снова сел на пол, продолжив читать: «Герой стучит кулаком по столу, а затем нервно ходит по комнате».

Около четырех утра Ермаков решил: пора спать. В семь приедет машина на площадку. Первый съемочный день на натуре в Подмосковье. В дороге он вздремнет или почитает сцену. «Да, надо спать», – мысленно констатировал Егор.

Минут пятнадцать он крутился в кровати, но не мог уснуть. Тогда Ермаков встал, и снова пошел на кухню. Достал из холодильника початую бутылку иностранной водки. Залпом выпил стопку, потом еще одну. Отправил бутылку обратно в холодильник. Вернулся в кровать, и провалился в сновидения. Проверенный последними месяцами способ работал безотказно.

Глава 7

Сон Вари был крепок, но короток. Когда она проснулась, Звонарёв мирно сопел там же, где она его оставила ночью. Сопел на фоне «живописного бардака»: грязной плиты, горы немытой посуды, разбросанной повсюду одежды в том состоянии, в каком она была снята. Благо, Марк всегда спал так, что можно было хоть с включенным пылесосом над ухом стоять – не проснется.

К моменту просыпновения хозяина квартира выглядела совсем иначе. В доме царил мир и уют, как пишут в глянцевых журналах или женских романах, или. Где-то точно так пишут. Кроме уборки, Варя успела приготовить завтрак и запустить стиральную машину.

– Доброе утро, Варюха, – радостно заявила голова с мятым лицом и взъерошенными темными волосами. – О, еда! – улыбаясь сказал Марк, сползая с дивана.

Он уже пересек кухню и потянул руку к тарелке с сырниками, стоящей на столе. Но Варя опередила его, хлопнув по протянутой руке.

– Думаю, сначала душ? А я пока кофе сварю.

– Я буду эспрессо, – торжественно заявил Марк, удаляясь в ванну и посылая Варваре воздушный поцелуй.

– Я в курсе – бодрость друга подняла Варе настроение. Она тоже заулыбалась.

За ночь погода резко поменялась. В лужах отражалось яркое солнце, заигрывающее с золотистой листвой. Оно пробивалось в окно, бегая «зайчиками» по глянцевой поверхности черного кухонного стола. Марк один за другим уплетал сырники. Каждый кусочек он макал в сгущенку, и лишь после этого отправлял в рот. Порция сгущенки была заботливо налита Варварой в розетку. Конечно, если бы Звонарёв ел один, сырники он макал бы прямо в банку. Правда, один он вряд ли бы ел сырники. Варя сидела напротив него, забравшись на стул с ногами, поджав колени, а локоть поставив на край подоконника. В правой руке у неё была белая большая чашка с капучино. Варя не любила чашки с темным дном и специально купила себе «свою чашку», потому что у Марка вся посуда была черная. Она прекрасно сочиталась с лофтовым дизайном квартиры.

– Варюха, а от…уда у нас …орог? – спросил Марк, прожевывая очередной сырник. По губе у него стекала капелька сгущенки.

– Сама в шоке, Звонарёв. Но у тебя в холодильнике наблюдаются продукты – Варя демонстративно выпучила глаза и вскинула вверх брови.

– Наверное был в магазине, – задумчиво произнес Звонарёв, будто вспоминал был он там или нет.

– Наверное, – Варя отпила кофе, и посмотрела в окно, подставляя лицо утреннему солнцу.

Добродушное солнце тут же заиграло в волнах её длинных светлых волос. Она стала жмуриться. Потом повернулась обратно к собеседнику, и заметила, что Марк просто сидит и улыбается, какой-то блаженной миролюбивой улыбкой. Варя поймала себя на мысли, что никогда не видела у Звонарёва такого выражения лица. Такого спокойного, такого доброго. Выражения счастья.

– Все хорошо? – озадаченно спросила Варя.

– Да. – удивленно ответил Марк, отпивая черный кофе из небольшой черной чашки с выбитыми инициалами «МЗ». – Почему ты спрашиваешь?

– Да так, ничего… Наелся? – Варя поспешила сменить тему и вернуть беседу в «милую» тональность.

– Более чем, – Марк облокотился на спинку стула, потягиваясь. – Спасибо, тебе огромное, Варюха. Все таки очень хорошо, что хотя бы одна женщина в моей жизни умеет готовить.

– Чтобы женщины умели готовить, их надо искать не тем местом, – саркастически отпустила Варвара, убирая со стола.

– Зануда, – отпарировал Марк. – Я хочу, чтобы она была прекрасна во всем.

– А еще желательно, чтобы имела кроткий нрав и слушалась мужа.

Марк засмеялся. Варвара улыбнулась краешками губ, убирая грязную посаду в посудомоечную машину.

– Брось ты её, – сказал Марк, указывая на посуду , – я потом запущу.

– Забудешь, – вздыхая ответила Варя.

– Это да, – согласился Марк. Он уже успел перебраться из-за стола на диван «завязывать жирок» и щелкать каналами телевизора. – Варюха, а поехали сегодня гулять.

– Гулять?

– Гулять. Погода хорошая! Съездим куда-нибудь.

– Я думала сегодня поработать… – неуверенно сказала Варя.

– Работа – не волк. Поехали. Одевайся.

С этими словами Марк вскочил с дивана и убежал в спальню, оттуда донесся хлопок балконной двери. «Пошел курить», – подумала Варя, удаляясь в ванну собираться на прогулку.

Глава 8

Варя шелестела по парковой аллее, смотря себе под ноги. Это было так из детства: шелестеть листьями. Когда Варвара была маленькой девочкой, бабушка каждую осень водила её в парк собирать желуди на поделки и шуршать. Парк был не такой большой, как тот, по которому они с Марком шли сейчас. Но он был также стар, только деревья тогда были гораздо выше, тропки таинственнее, а восхищение и радость чище.

«Вот бы сейчас также легко, как в детстве», – подумала Варя. Она резко свернула с асфальтированной дорожки, перескочила через маленький бордюр и побежала в глубь поляны, устланной разноцветным живым ковром. Варвара набрала огромную пригоршню листьев и подкинула их вверх, немного подпрыгнув вместе с «салютом». А потом стояла, запрокинув голову вверх, наблюдая, как листья один за другим парят в воздухе. Когда листопад закончился, она подкинула вверх новую партию. Марк наблюдал за действом со стороны.

– Иванова, у тебя, что детство в одном месте играет? – Марк не злился. Но было бы странно, если бы он сказал в данной ситуации что-то другое или бросился также играть листьями.

– Ага, – ответила Иванова блаженно улыбаясь, как ребенок, которому подарили заветную игрушку. – Смотри, как красиво! – и она снова подбросила листву к небу. Марк только ухмыльнулся.

– Смотри. У тебя появились последователи, – Звонарёв показывал рукой в сторону: неподалеку от Варвары девочка и мальчик лет 5–6 начали проделывать тоже самое, что и она.

Варвара побежала к Марку, загребая еще не до конца просохшую листву кончиками ботинок, из-за чего обувь покрылась капельками влаги, а к подошвам прилипли комочки земли.

– Детский сад, Иванова. Вот кому расскажи, не поверят же, что ты вот такое творишь, – Марк вынул из Вариных волос маленький желтый листик. – Все же видят тебя серьезной, правильной такой. А ты вон…

– Гордись, Звонарёв. Ты владеешь секретной информацией, – перебила его Варя.

Они снова шли по алее, с которой мужчины и женщины в оранжевой униформе активно сметали листву. Какое-то время за их спинами еще доносился детский смех. Но, чем дальше они уходили от поляны, тем тише он становился, а после и вовсе исчез. Марк и Варя свернули в сторону с центральной дороги, и теперь шли уже по совсем безлюдной тропе. Высоко-высоко шуршали верхушки тополей и кленов. Колыхаясь от легкого ветерка, они задевали друг друга ветками.

По узкой аллейке шел довольно своеобразный дуэт. Девушка в короткой стеганой куртке темно-синего цвета, из-под которой выглядывал край клечатой рубашки того же тона, и джинсах, заправленных в темно-серые ботинки. Через плечо у Вари висела маленькая сумочка то ли серого, то ли черного цвета. А может раньше она была черной, но годы изменили её оттенок. Рядом шел Марк, не торопясь, легко и спокойно опуская на асфальт туфли каштанового цвета на толстой подошве. Они были так искусно начищены, что казалось в них можно увидеть собственное отражение. Туфли прекрасно сочетались с слегка зауженными брюками из тонкой темно-темно-коричневой шерсти, почти черной. Довершал образ двубортный черный плащ. Горло молодого человека закрывал ворот черной водолазки.

Здесь стоит сделать небольшое отступление. Марк мог неделями жить в неубранной квартире с пустым холодильником. Потом, правда, устроить генеральную уборку, вызвав клининговую службу. Но Марк никогда не выходил из дома в мятых брюках или грязной обуви. Познав лет в 14 великое влияние опрятного вида на женскую половину человечества, он всегда внимательно следил за тем, что живет в его шкафу. И надо отдать Звонарёву должное, он умел не только правильно сочетать вещи, полагаясь на природное чутье, но и носить их. Педантичность в одежде дополняла еще одну отличительную черту Марка – умение располагать к себе людей. Он нравился людям любого возраста, мужчинам и женщинам. Каким-то чудеснейшим образом этот парень, отчасти плохо представляющий реальную жизнь, мог найти общий язык и с ребенком, и со стариком, открывая двери в прямом и переносном смысле. Тем самым он внушал уверенность людям, находящимся рядом с ним.