Мертвый час

– Остановки парохода. Проторчим тут весь день. Пока выловят тело, дождутся полицию, составят протокол…

Тело? Это ведь не про Володю? Нет! Нет!

– Пароход не остановят. Точно знаю, – поспешил успокоить старуху брюнет. – Прошлым летом я возвращался в Петербург последним рейсом. Со мной на палубе стоял мужчина, явно бывший кавалерист, только они еще носят эти безобразно большие усы с подусниками. Кавалерист еще до парохода изрядно набрался. Однако все ему было мало, постоянно прихлебывал из фляжки. И мне совал, – брюнет скорчил брезгливую физиономию. – А я не пью-с, желудок, знаете-с, слабый. А потом вдруг спрашивает: «А почему небо зеленое?»

– Вот чем закончится твоя страсть к лисабончику[66], Жорж, – назидательно произнесла старуха.

Брюнет продолжал:

– Супруга кавалериста фыркнула, мол, допился до чертей. Тот в ответ резкость, она разволновалась до аффектации и ушла в каюту. А кавалеристу все нипочем, еще хлебнул, потом еще, затем вдруг покачнулся, схватился за сердце и плюх через перила.

Сашенька чуть не последовала за ним.

– А дальше? – с нескрываемым интересом и к брюнету, и к его рассказу спросила старуха.

– Подозвали матроса, тот доложил капитану. Однако останавливаться не стали. Все одно в море труп не найти.

– Вы меня успокоили, молодой человек, – обрадовалась старуха и улыбнулась, обнажив беззубый рот.

Улыбочка эта совершенно не обрадовала Жоржа:

– Лили, идем в каюту. У меня от воздуха голова раскалывается.

– Глупости, Жорж, – прервала его стон старуха. – Морской кислород полезен. А голова твоя болит от сигары. Выкини немедленно.

– Так гаванская…

– И больше не кури.

Сашенька понимала: секунда-другая – и она упадет в обморок. Только бы не в воду. Ведь… Даже если… Все равно надо жить дальше. Ради Жени, Тани, Диди… Нет, без Володи… Но почему она верит этому мерзкому брюнету? Володя не мог упасть. Он умный, осторожный, он просто где-то бегает. Надо успокоиться, собраться с мыслями, и Володя сразу найдется…

– Я еще не закончил, – манерно расстроился возможному уходу старухи брюнет. – Вы не представляете, как убивалась жена кавалериста. «И миленький, и хорошенький!» Что ж, спрашивается, раньше не ценила?

– И Жоржик меня не ценит, – пожаловалась карга.

Ее спутник заскрипел зубами. Мечталось ему выкинуть брюнета туда же, за борт. Но мерзавец продолжал как ни в чем не бывало:

– Выяснилось, что супруга кавалериста – актриса.

– Какой ужас![67] – пролепетала старуха.

– Фамилия ее – Красовская.

– Как? Красовская? – удивилась старуха.

– Вы ее знаете?

– Да что вы? Конечно, нет.

Сашенька совершила усилие и таки оторвала руки от поручня. Теперь надо открыть глаза… И вперед на поиски Володи.

– Мама, мама! – послышалось сзади.

Сашенька обернулась. Не послышалось ли? Нет, слава богу! Володя, живой и невредимый, за руку с Женей.

– Мама? Я думала, гувернантка, – разочарованно процедила старуха.

– Разве гувернантка не может быть матерью? – резонно спросил Жорж.

– Матерью может быть кто попало, – пошутил брюнет, ближе и ближе придвигавшийся к старухе. – Позвольте представиться…

Сашенька позволила себе в буфете рюмку коньяку – нервы успокоить, после пережитого руки-ноги тряслись, как у марионетки. Ругаться на Володю не было сил. Спасибо, что живой.

Дети же умяли блюдо посыпанных корицей и сахарной пудрой булок, напились лимонада и заели все это вишнями.

Ну вот! Самое время про Кронштадт рассказать. Вперед, на палубу!

– А Нина где? – спросила Наталья Ивановна.

И вправду, где?

Сашенькины дети равнодушно пожали плечами. Даже Евгений! Вчера глаз с Нины не спускал, а сейчас ни на капельку не разволновался ее исчезновением.

В который раз за день Сашенька спросила себя – что все это значит?

– Мы пойдем, поищем ее, – встала Татьяна.

Евгений радостно закивал головой и тоже поднялся. И даже обжора Володя слез со стула, положив обратно которую по счету булку.

– Нет, дружок, ты останешься со мной, – велела ему Сашенька. – Никуда тебя от себя не отпущу. Во всяком случае сегодня.

Женя с Таней ушли на поиски, Володя принялся за булку.

– И где ты был? – спросила у него княгиня.

– Прятался. Ящик на палубе красный, а в нем песок. Туда и залез.

Сашенька два раза пробегала мимо пожарного ящика, над которым висела лопата. Почему не заглянула? И вдруг поняла. Да потому что без посторонней помощи Володя в этот ящик залезть не мог. В сей миг кусочки смальты, которые никак не хотели стыковаться, склеились в общую картину. Каждая деталь нашла свое объяснение. И неожиданное предложение Нины поехать сегодня в Кронштадт, и мушкетерское рукопожатие у калитки, и даже ужас в глазах детей, когда Четыркин решил отправиться вместе с ними.

Ох уж эта Нина! Голову ей следует открутить. Собственные дети тоже хороши. Ну, она им покажет.

Княгиня приступила к допросу:

– А как ты в ящик забрался? Он ведь высокий. Крышка небось тяжелая?

– Ага, – сказал, слизывая пудру с пальцев, Володя. – Женя еле открыл.

– То есть спрятаться тебе Женя помог?

Малыш от испуга снова закрыл рот руками. Потом отвел глаза и пробормотал:

– Женя еле открыл, когда нашел.

– А кто залезть помог? – рассердилась на наглое вранье княгиня.

– Никто! Сам.

– Лучше правду скажи. Чуть с ума не сошла, чуть не поседела. Понимаешь, что натворил? Официант, ну-ка, еще коньяку.

Видя, что княгиня на взводе, что готова сорваться, схватить Володю и вытрясти признание, Наталья Ивановна сама обратилась к нему:

– Володечка, ты ведь знаешь – врать плохо. Мальчики, что врут, вырастают негодяями. Ты же не хочешь превратиться в негодяя?

Володя обиженно помотал головой.

– Тебя Женя спрятал?

Малыш кивнул.

– Зачем?

Молчание.

– Я вам скажу зачем, Наталья Ивановна, – произнесла Сашенька, глотнув коньяка. – Это их Нина подговорила. Чтобы незаметно покинуть пароход. Разве не так? Что молчите, князь?

Если Сашенька обращалась к отпрыскам на «вы» и по титулу, значит, жди расправы. Дети это знали.

– Да, – тихо подтвердил Володя. – Нине надо князя Уружадзе спасать! Его в темнице держат. Если Нина не поможет, его пошлют на ка…

Мальчик от волнения не мог вспомнить куда. Не на казнь, но слово очень похоже.

Сашенька подсказала:

– На каторгу?

– Да, – обрадовался Володя. – А что хуже: казнь или каторга?

– У отца спросишь… Когда расскажу про ваши художества…

– Не надо, мамочка, не надо.

Наталья Ивановна положила свою руку на Сашенькину. Мол, успокойтесь.

– Нину ее родители никуда не пускают. А ей надо. Чтобы Уружадзе спасти, – принялся объяснять Володя. – Мы решили помочь. Ведь друзьям надо помогать. Во всех книжках так написано.

– А в книжках не написано, что надо чтить родителей, быть послушными и честными?

Наталья Ивановна тихонько шепнула княгине:

– Александра Ильинична, можно вас на пару слов?

Они пересели.

– Не ругайте Володю. Он не виноват. Наоборот, горд собой. Ведь старшие взяли его в компанию и доверили тайну. Разбираться надо с ними.

Княгиня медленно допила рюмку:

– Вы правы. Я просто не могу успокоиться. Не владею собой. Чуть не умерла. И все из-за какой-то Нины. Как они посмели?

– Они дети. Им еще сложно просчитать последствия своих поступков.

– Тоже мне, дети. Женьке в будущем году в университет.

– Они хотели помочь несчастной Золушке, у которой пусть не мачеха, а отчим, но такой же злой и отвратительный. Ущипнул меня вчера, словно кухарку. Не ругайте Таню с Женей. Этим лишь оттолкнете их от себя. Попробуйте объяснить деликатно.

– Вы что? Тоже с ними в заговоре?

– Нет, что вы. Нина не рискнула бы меня вовлекать. Понимает, что я старше, что я не позволила бы…

– Простите. И спасибо за поддержку. Согласна, мне надо успокоиться и даже сделать вид, что ничего не знаю. И при случае вывести их на разговор. Но как же тяжело. Сейчас станут врать, что Нина отстала. Случайно отстала. Как это мерзко…

Сашенька не ошиблась.

Дети вернулись с озабоченными лицами:

– Матрос, что проверял билеты, сказал, что девушка, похожая на Нину, сошла на берег. Искала ребенка, – заявил Евгений.

– И на пароход не возвращалась, – добавила Татьяна.

Дети замолчали, ожидая реакцию Сашеньки.

Та натужно улыбнулась:

– Значит, приедет на следующем пароходе. Мы ее на пристани подождем.

Таня с Женей переглянулись.

– Ну, а теперь на палубу, – поднялась с венского стула княгиня. – Расскажу про Кронштадт.

– А на кроватях попрыгать? – возмутился Володя.

Спальные места в каюте были двухъярусными, таких малыш еще не видел.

– Потом, – пообещала Сашенька.

Володя насупился.

– Вы, конечно, помните, что Меншиков и до строительства своего дворца часто бывал в Ораниенбауме. Но зачем?

Старшие молчали в пользу Володи, но тот был обижен (двухъярусные кровати куда интересней!) и ответить не соизволил.

Пришлось Сашеньке:

– Петр Первый, заложив город в дельте Невы, быстро понял, что тот уязвим с моря.

– Карамзин, кстати, считал Петербург «бессмертной ошибкой великого преобразователя», – ввернула Таня.

Сашенька порадовалась. Дочь не пустышкой, не ветреной барышней растет. Книжки умные читает. А что с норовом да с характером – так и сама была такой.

– Согласна с Карамзиным, – сказала княгиня. – Найти такое неудачное для города место надо было постараться. Но Петр Первый, отдадим ему должное, быстро понял свою ошибку и в первую же зиму повелел возвести крепость, способную защитить город с воды. Для ее строительства выбрал остров Котлин. Кто знает, что значит Котлин?

– Чухонского не изучал, – рассмеялся Евгений.

– Это не по-чухонски.

– Шведский тоже.

– Шведы, между прочим, сей остров называют Ретузари, – едва не сломав язык, выговорила Сашенька. – Когда Петр решил его завоевывать, он отправил туда большой отряд солдат. Небольшой шведский гарнизон, охранявший остров, завидев русские лодки, перепугался и в спешке ретировался. Даже котел бросили, в котором уху варили. Петр, про то узнав, повелел остров впредь звать Котлиным, а на гербе нарисовать котел. Зимой 1704 года тут началось строительство крепости, руководил которым Александр Меншиков. Вот почему он так часто ездил в Ораниенбаум. Оттуда по льду залива до Котлина всего пять верст. Строили крепость, вернее первый форт Кроншлот, следующим способом: прямо на льду сколачивали ряжи, внутри которых рубили проруби, а потом засыпали их камнями. Шведы, открыв весной 1704 года навигацию, неожиданно обнаружили в родном для себя Финском заливе вражеский форт, закрывший им проход к Невской губе.

Вокруг Сашеньки полукольцом стала собираться публика, даже ее собственных детей попытались оттеснить.

– Лили, какое интересное нововведение, теперь во время морской прогулки нас развлекает чичероне, – удивился Жорж, которому никак не удавалось избавиться от брюнета и вернуть к себе внимание старухи. – Давай послушаем.

– Возьми лорнет. Это все та же глупая мамаша со своими глупыми детьми.

– Неужели? Увы, Лили, ты права. Я ведь говорил: у меня раскалывается голова. Срочно в каюту.

– Петр Первый часто инспектировал Кронштадт, – продолжала Сашенька. – Трехэтажный дворец, выстроенный для его визитов, увы, не сохранился, но вот домик, подобный домику возле Петропавловской крепости, цел по сию пору. Мы обязательно туда сходим. А в 1720 году царь повез в Кронштадт, что с немецкого переводится «венец города[68]», шведского посланника, присланного известить о восшествии на престол их нового короля. Показав ему крепость, император заметил: «Я сэкономил вашему правительству много денег, которые вы раньше тратили на лазутчиков, можете их больше не посылать».

Петр не успел закончить крепость. Но его дело продолжили потомки. В царствование Николая Первого были сооружены циклопические форты, мимо которых мы как раз проплываем. Вон форт «Петр Первый», чуть подальше «Меншиков» и «Павел Первый». Обошлись они столь дорого, что Николай в сердцах воскликнул: «Дешевле было выстроить их из серебра, чем из гранита!»

Увы, форты эти оказались никудышной защитой. В Крымскую войну пришлось снова, как во времена Петра, засыпать фарватер камнями, иначе эскадра Непира неминуемо прорвалась бы в Петербург. Поэтому, сразу после заключения мира, генерал Тотлебен составил новый план укреплений. Работы вот-вот будут закончены. Ну что, кажется, будем причаливать? Продолжу на берегу.

Слушатели наградили Сашеньку аплодисментами. Княгиня смутилась. Всего-то делов – путеводитель пересказать.

А Володя разрыдался:

– А попрыгать?

Когда малыш успокоился, Сашенька отправила его с Натальей Ивановной в Петровский парк. Пусть погуляет, пока она со старшими выяснит отношения.

Да и история Петровского парка, которую она решила рассказать в назидание, была не для его ушей.

– На месте парка когда-то было обширное болото. В царствование Николая его осушили и превратили в плац-парадную площадь. Здесь наказывали провинившихся солдат. Знаете, как это происходило?

Таня с Женей который раз переглянулись. Солнце начинало припекать. Как бы увести отсюда маменьку? Как бы аккуратней ей сообщить, что Нина ни следующим, ни каким другим пароходом не приедет?

– Солдат выстраивали в две шеренги, в руке они держали шпицрутены – пруты из березы или ивы, которые предварительно вымачивались в уксусе, а потом кипятились в соленой воде, дабы приобрести гибкость и упругость. Солдата, присужденного к наказанию, раздевали по пояс и привязывали его руки к дулам двух ружей. За эти ружья преступника вели меж двух шеренг. С левой стороны от них шел командир и следил, чтобы каждый солдат ударил наказуемого по спине изо всей силы. С правой стороны шел доктор. Обычно на двухсотом ударе провинившийся лишался чувств, и тогда доктор говорил: «Довольно». Наказание прерывалось; несчастного отвозили в госпиталь, там залечивали его спину и снова вели на плац-парад дополучить недоданное число шпицрутенов. А приговорить могли и к тысяче ударов, и к трем тысячам, и даже к шести! Однако обычно более пятисот ударов никто не выдерживал. Юридически смертной казни у нас в империи не было, фактически была[69]. И отменили шпицрутены совсем недавно, всего шесть лет назад. Плац-парадная площадь стала не нужна, здесь высадили деревья, превратив ее в парк.

Сашенька замолчала, искоса наблюдая за детьми. Тех рассказ и ужаснул, и встревожил: вдруг неспроста мать завела разговор про наказания? Догадалась, или Володя нечаянно проболтался?

Почву рискнула прощупать Таня:

– Мама, а вдруг Нина не поехала следом за нами в Кронштадт? Вдруг до сих пор ищет Володю на пристани?

– Нина – человек ответственный и, надеюсь, понимает, как я волнуюсь за нее.

– Мы тоже надеемся… Но я скоро сварюсь, – упавшим голосом сказала Татьяна.

– Скажи спасибо, что не позволила надеть тебе длинное платье, – заметила княгиня.

Длинные до туфлей платья барышни начинали носить после шестнадцати. До того юбки прикрывали их ножки чуть ниже колен.

Конечно же, четырнадцатилетняя Татьяна стеснялась выставлять напоказ панталончики и правдами-неправдами стремилась надеть свое единственное из розовой тафты[70] с оборками и рюшами[71] платье, пошитое для торжественных случаев.

– Мы же не будем здесь стоять целый день? Это глупо, – вступил в разговор Женя.

– Если ваша приятельница не приедет, пойдете гулять с Натальей Ивановной, а я вернусь в Ораниенбаум и пойду к Четыркиным домой, удостовериться, что Нина там.

– Нет, мама, – закричали дети хором.

– Это еще почему?

– Мы… Мы ее отпустили, – признался Женя.

– Отпустили? Вы? – Сашенька сделала паузу, чтобы прочувствовали. – Позвольте узнать: на каком основании?

Молчание.

– Позвольте тогда узнать – куда?

– Не знаем, – выдавила из себя Татьяна.

– Нина сказала, что секрет, – с сожалением произнес Женя.

– Нина знает человека, который подтвердит алиби князя Урушадзе. Но не может назвать его имя, – снова вступилась Татьяна.

– Или ее имя, – добавил Женя.

Сашенька возликовала. Значит, не ошиблась. Нина знакома с женщиной, которую в ночь ограбления посетил Урушадзе.

– Вот мы и решили помочь, – заявил не без вызова Евгений.

– Едва не отправив меня в могилу, – укоризненно сказала Александра Ильинична.

Потом были слезы, извинения, нравоучения. В итоге Сашенька, конечно же, их простила, и они вместе отправились в Петровский парк. Оттуда уже с Володей и гувернанткой пошли в Андреевский собор, потом осмотрели домик Петра, лютеранскую и реформаторские церкви, etc…

Предложение пройтись по Рыбным рядам Татьяну возмутило:

– Фи, ненавижу запах рыбы.

– Нет там никакой рыбы, – рассмеялась Сашенька. – Рыбным рядом в Кронштадте именуют местный Гостиный двор. В отличие от нашего, петербургского, здесь гораздо больше иностранцев: купцов, шкиперов и матросов, потому все приказчики свободно изъясняются на английском, немецком и голландском.

После Рыбного ряда заглянули в крохотную деревянную церковь Святой Екатерины, затем отправились на Вал. Полюбовавшись панорамой, спустились в низину с забавным названием Палы. Дети с гувернанткой изрядно повеселились, обсуждая, кто именно здесь пал: шведская армия или дворник с крыши? Сжалившись, Сашенька объяснила, что слово Палы произошло от впалости, иначе – низменности.

Пройдя берегом, вышли к Петербургским воротам, где зимой начинается ледовая дорога на столицу. Путь туда неблизкий, сорок пять верст, поэтому на льду – он столь крепок – строят трактиры и даже постоялые дворы.

Детей поразил рассказ про буера:

– Они похожи на лодки, только к днищу прикреплены три железных полоза: два на полную длину, а третий, короткий, под рулем. Внутри лодки ставят мачту с парусами, а вокруг нее скамейки. Пассажиры садятся на них, матросы поднимают парус – и все, полетели. Говорят, буера способны преодолеть сорок пять верст до Петербурга за час с четвертью!

– Хочу на буера! – заорал Володя.

– И я! И я! – подхватили старшие дети.

– Ладно, так и быть, во время зимних вакаций, – пообещала Сашенька.

В гавани Володя начал капризничать. Шел туда, чтобы посмотреть на военные корабли, а их не оказалось – эскадра ушла в море. Зато рядом, в купеческой гавани, от судов рябило в глазах. Кронштадт – крупнейший торговый порт империи, за навигацию здесь успевают выгрузиться полторы тысячи кораблей. В столицу привезенные ими товары доставляют уже на мелких суденышках, способных пройти в мелководье Невы.

Вслед за Володей раскапризилась и Татьяна, тоже устала. Да и Евгений начал жаловаться, что ноги стер. Пришлось вести всех в Английскую гостиницу и поить чаем, ведь до отхода парохода оставалось добрых два часа.

Когда дети с наслаждением уплетали ромовые бабы, раздался знакомый голос:

– Разрешите?

Ребята повскакали с мест. Дедушка!

– Что ты тут делаешь? – спросила Сашенька, по-купечески прикоснувшись губами к его руке и подставив для поцелуя лоб.

Ответ был привычен:

– Дела. А вы что позабыли? Нешто Рамбов так быстро надоел? Сюда, значит, перебрались?

– Нет, мы на экскурсии, – ответил Володя, не стесняясь набитого рта.

– Тогда оставайтесь на ночь. Сниму вам номер.

– Увы, – Сашенька развела руками. – Приглашены вечером к соседу, графу Волобуеву.

– Волобуеву? – удивился Илья Игнатьевич. – Не знал, что ты с ним знакома.

– Я и не была. Нас представили позавчера.

– И он тут же пригласил тебя? Странно.

– На дачах так принято, Волобуевы как раз по пятницам принимают.

– Давай-ка отсядем, – предложил отец.

Сашенька с отцом переместились в глубь зала.

– У меня с Волобуевым трения, – приватно сообщил Илья Игнатьевич.

– На какой почве?

– На финансовой, конечно. История малопонятная. Помнишь, я рассказывал, что заполучил концессию на строительство дороги в Малороссии?

– Помню, конечно.

– Граф Волобуев тоже на нее претендовал.

В царствование Александра Второго длина железнодорожных путей каждый год прирастала на полторы тысячи верст![72] Строили их частные подрядчики, однако государство предоставляло им кредиты под самый низкий процент, устраняло административные барьеры, а после сдачи дороги передавала ее во временное пользование на выгодных условиях. Нетрудно догадаться, что за железнодорожные концессии шла ожесточенная борьба, ведь каждая из них гарантированно превращала счастливчика в миллионера. Так, например, неприметный юрист фон Дервиз заработал на строительстве дороги Москва – Козлов десять миллионов рублей[73] всего за два года.

– Что странно, ведь моя победа заранее была согласована с «кальянщиками», – похвастался Илья Игнатьевич. – Поэтому никто из сильных конкурентов инда[74] не подал заявки.

Император страдал запорами, во время поездки на Кавказ ему рассказали про местный способ ослабить кишечник – кальян. С тех пор каждый день после утренней прогулки Александр шел в нужник, спускал штаны, садился на горшок и закуривал кальян. По другую сторону ширмы собирались особо доверенные лица, призванные развлечь монарха во время столь важного занятия: флигель-адъютанты, министры, генералы. А заодно решить важные государственные вопросы, в том числе и концессии. Хотя формально, конечно, проводились конкурсы, на которых сравнивалась стоимость строительства, проработанность проекта, опыт подрядчика и его инженеров, выигрывал концессии тот, кто мог договориться с завсегдатаями царского нужника.

– А Волобуев подал. Я решил, что он просто дурак. Ну или за его спиной кто-то посильней «кальянной партии»!

– Кто, например? – поинтересовалась Сашенька.

– Графиня Долгорукая, любовница императора. Однако «кальянщики» заверили меня, что это не так. И не ошиблись, конкурс я выиграл. Однако через неделю получил письмо от графа с завуалированными угрозами. Мол, если не компенсирую ему расходов, получу неприятности. Я навел справки. Знаешь, что выяснилось? Волобуев – родственник прокурора Петербургского военного округа. Вроде и невелика птица, но нагадить может как бегемот. Пришлось мне встретиться с графом. Думал предложить ему тысяч сто, ну двести. А он затребовал миллион. Вот и не знаю: послать куда подальше или заплатить? А тут выясняется, ты к нему приглашена. Случайно ли?

– Конечно, случайно.

– А вдруг нет? Держи-ка ухо востро…

Глава шестая

– Где вы договорились встретиться с Ниной? – спросила княгиня старших, выйдя с ними на верхнюю палубу подышать морским воздухом.

Володя неистовствовал в каюте, прыгая как макака вверх-вниз по кроватям. Приглядывать за ним оставили Наталью Ивановну.

– Нина будет ожидать нас на пристани, – сообщил Женя.

Отлично, там Сашенька ей и выскажет. Сразу! Без просмотра представления, которое, несомненно, заготовила дерзкая барышня.

А может, все-таки его поглядеть? И сперва притвориться, что поверила? Пусть Нина успокоится, расслабится, и вот тогда-то Сашенька и поставит ее перед дилеммой: либо пусть раскрывает личность любовницы Урушадзе, либо княгиня доложит Юлии Васильевне о ее выходках.

Да! Так Сашенька и поступит.

– Не говорите Нине, что я знаю про ваш заговор, – велела она детям.

Те понуро кивнули. Спорить не стали, стыдно было…

До случайной встречи с Ильей Игнатьевичем дело Урушадзе интересовало Тарусову из одного любопытства, но теперь, когда выяснилось, что на кону большие деньги, княгиня решила заняться им всерьез. Сразу и новая версия появилась: а не инсценировал ли ограбление сам Волобуев? По словам Четыркиной, денег у графа нет, все вложил в некий проект, теперь понятно какой. А еще назанимал. Возможно, кредиторы стали нервничать, не исключено, что долгушей[75] пригрозили… Кража облигаций, несомненно, дала графу передышку – при таких обстоятельствах самый бесчувственный ростовщик согласится на отсрочку.

Завидев Тарусовых на палубе, Нина запрыгала, захлопала в ладоши, а когда те спустились, схватила Володю, обняла, по щекам даже слеза прокатилась:

– Милый! Любимый! Как я волновалась. Все щели осмотрела, все углы обежала. Всех-всех расспросила. Где ты был?

Володя ответить не успел.

– Мы тоже рады, Ниночка, что с тобой все в порядке, – поддержала ее игру Сашенька. – Но зачем ты сошла на берег?

– В поисках Володи. Одна дама сообщила, что видела мальчика в матроске, который сбежал вниз по сходням, громко рыдая, потому что потерялся. Я решила, что это Володя. Стала спрашивать матросов, которые проверяют билеты. Они отмахнулись, мол, не видели никакого мальчика. Но Володя ведь маленький, могли и не заметить, как шмыгнул мимо них. Потому и сошла, вдруг он к кассе вернулся? Но там его не оказалось. А обратно на пароход я не успела. Вот!