Байки без утайки. Рассказки. Смешные и не очень

– Ты не из нашего дома?

– Нет, – ответил я.

– А, ты, наверное, из станицы Родниковской? Ты кем доводишься Андрею Максимовичу?

– Никем, – сказал я. – Я стихи ему принёс.

Видно было, что Пётр Иосифович был сильно разочарован. Потом я узнал, что корни Исакова были в этой станицы, и к нему часто приезжали родственники. Они привозили продукты, часть которых перепадала и его соседу. Так как Исаков много пил, жена закрывала его в квартире и уходила на работу. Она не знала, что у соседа точно такой же замок, и он может открыть дверь своим ключом, что он и делал, но только при условии, если бутылку они распивали вместе с Андреем Максимовичем. Супруга же Исакова так и не могла понять, почему её благоверный, несмотря на закрытую дверь, каждый раз навеселе.

Андрей Максимович показался мне глубоким стариком, хотя ему было немногим больше 60 лет. Он принимал участие в гражданской войне, а потом случайным образом познакомился с известным учёным Отто Юльевичем Шмидтом. Тот помог Иакову поступить на литературный факультет педагогического института в городе Орджоникидзе (ныне Владикавказ).

Застал он и Великую Отечественную, был фронтовым корреспондентом. На войне погиб, причём погиб при освобождения Ставрополя, его друг Иван Булкин, тоже причислявший себя к поэтам.

Исаков был человеком с хитринкой. Но о своем творчестве сказал прямо:

– Знаешь, то, что я написал, – туфта. Сам себя убеждал не раз бросить это дело, а не могу, втянулся. Да и печатают, деньги идут какие-никакие.

Мои стихи произвели на него большое впечатление.

– Бог талантом тебя не обидел, – похвалил он меня. – Береги его, не разменивай по мелочам.

Увы, не внял я его совету.

Общага на Добролюбова

Я поехал в Москву поступать в институт. Экзамены сдал на одни пятерки, но по конкурсу не прошел – тогда преимущественным правом зачисления при равенстве баллов пользовались те, кто имел производственный стаж. У меня его не было.

В Москве я задержался. Попал в общежитие Литинститута на улице Добролюбова вместе с кем-то из абитуриентов. За каким дьяволом, мы поехали туда, я уже не помню.

Это жёлтое семиэтажное здание было построено где-то в конце 50-х годов. Но выглядело оно непрезентабельно. Внутри тоже не было порядка. По паркету на пятом этаже пытался кататься пьяный парень на лыжах. У него это не получалось, и он то и дело падал.

Я так и не понял, кто составлял контингент общежития. Скорее всего, тоже абитура, потому что у студентов были каникулы. Но не берусь утверждать это на сто процентов.

Комната, куда мы постучались, была грязной, все вещи были раскиданы. Разбитое окно заткнуто подушкой. За столом сидели двое человек явно старше нас – им было на вид под сорок. Оба густо заросшие щетиной.

Нам пришлось ждать того, к кому мы пришли, – его послали в магазин за очередной бутылкой. Но мы принесли свою, и предложили хозяевам выпить. Те с радостью согласились.

Тут дверь открылась и появился ещё один жилец – его представили как классика якутской литературы. Но он пить с нами отказался. Пошарил в своей тумбочке, достал флакон одеколона и схватил стакан со стола, намереваясь вылить в него его содержимое.

Но стакан у него отняли.

– Хватит, Айдар, – сказал один из «ощетиненных», – на тебя стаканов не напасёшься. Как ни возьмёшь какой, все «Тройным» одеколоном воняют. Пей из горлышка.

– Так оно же узкое, – оправдывался Айдар.

– — А ты раскрути посильнее посуду, – вразумляли его. – Быстрее пойдёт.

Айдар опустошил флакон и завалился спать. Храпел он очень музыкально.

Пока мы допивали принесённую нами бутылку, пришёл «гонец». И не один. С ним был ещё какой-то скуластый мужчина, тоже гораздо старше нас.

– Шукшин, – сказал он, протягивая мне руку.

Мне эта фамилия тогда ни о чём не говорила, хотя она уже была на слуху. Годом раньше на экраны вышел фильм Шукшина «Живёт такай парень», в журнале «Сибирские огни» печатался роман «Любавины». Но я не видел фильма и романа не читал и подумал, что это – очередной «классик якутской литературы». К тому же новый знакомый был изрядно пьян.

– Вот оформляю свой развод с Викой, – объяснил он своё состояние.

Только потом стало понятно, что Вика – это Виктория Софронова, которая в феврале 1965 года родила от Шукшина дочь Катю. Шукшин приглашал нас в Свиблово, где он недавно получил квартиру, чтобы продолжить пьянку. Но туда мы не поехали. Так мы избежали скандала – много времени спустя я узнал, что практически каждая попойка Василия Шукшина кончалась мордобитием. Он бросил пить то ли в 1968-м, то ли в 1969-м году…

Позже мне попалось на глаза стихотворение Александра Воронина, посвящённое общаге литинститута. Он очень точно описал то, что там творилось:

«На Добролюбова спокойно,

что удивления достойно.

Должно быть, пьянствуют пристойно

на всех прожженных этажах.

Молчанье в коридорах бродит,

и ничего не происходит,

но этот дом, в каком-то роде,

как злая брага на дрожжах».

Ложись! Граната!

Вернулся в Ставрополь – меня ждёт повестка в военкомат. И я взял под козырек, да еще и сманил с собой на армейскую службу соседа Сашку Ильченко по кличке Хаким. Он попал в другую команду, но попросился вместе со мной, в ракетные войска. И мы отправились в Казахстан.

Тогда о том, что нас ждёт, я не имел ни малейшего представления. До отправки в часть оставалось десять дней, и я не знал, что делать. На календаре – сентябрь, все мои друзья поступили в вузы. Мы же с Хакимом маялись от скуки, фланируя во дворе в надежде встретить кого-то. И встретили Юру по кличке Старший тренер. Так прозвали его за то, что он как бы курировал молодняк, давая уроки начальной алкогольной подготовки. Узнав о том, что мы скоро будем нести службу ратную, Юра оживился.

– Ну вот, а я не знал, с кем поддать, – сказал он. – Теперь и повод есть.

Мы купили и пошли искать свободный газон: в Ставрополе выпивали без зазрения совести прямо на улицах. Милиция смотрела на это сквозь пальцы. Только когда ей накручивали хвост, устраивала рейды и гребла всех без разбора.

Мы расположились на проспекте Мира – довольно оживлённой транспортной магистрали. Юра достал железную кружку, с которой никогда не расставался. Но своим намётанным взором он заметил какой-то непорядок. Этот непорядок заключался в том, что в некотором отдалении от нас остановилась машина без опознавательных знаков.

– Это – менты, – заключил Старший тренер. – Они за нами наблюдают. Но пока предъявить нам нечего. Мы трезвые, не разливаем. Можем сказать, что устали, решили посидеть на травке…

– Всё это так, за исключением того, что одна бутылка раскупорена, – огорчил я Юру.

– Пожалуй, ты прав, – согласился он. – Надо смываться.

Он сунул открытую бутылку за пазуху, схватил свою кружку и, пригибаясь, как от пулемётной очереди, бросился бежать, ожидая, что мы тоже последуем за ним. Но мы не тронулись с места. Мы были призывники, а с призывниками милиция предпочитала не связываться.

Но Старший тренер не совсем верно оценил обстановку и, искренне желая выручить нас, не придумал ничего другого, как запустить кружкой в тех, кто погнался за ним. Она загремела по асфальту, и преследователи растерялись.

– Ложись! Граната! – крикнул кто-то из них.

И они распластались на дороге. Юра выиграл драгоценное время и побежал дворами, скрывшись из виду за считанные секунды.

Опомнившись, менты подошли к нам.

– Выпиваем? – осведомился, видимо, старший из них, в штатском.

Я снял шляпу. Накануне мы с Хакимом из эпатажа постриглись под машинку. Менты переменили тон:

– Служить собрались? Ну, тогда ладно, не будем вас задерживать. Только пейте дома, под одеялом.

Мы подняли свои бутылки и медленно пошли в ту сторону, в какую убегал Старший тренер.

– А гранату возьмём? – спросил Хаким. – Она же Юре дорога как память.

Я оглянулся. Машина с ментами уже исчезла из поля зрения, и мы вернулись. Но нас ждало разочарование. Ручка от кружки отвалилась, а сама она была изрядно помята.

3. АРМЕЙСКИЕ БАЙКИ

Матч закончился вничью

На первом году службы мне часто приходилось дневалить. Как-то после отбоя старшина Никонов и каптёр Тесля наладились играть в домино.

– Матч века, – заявил Главный Ус, как мы звали старшину. – Суперкубок. Кто проиграет, катать на себе победителя будет.

Прошло какое-то время – смотрю: «газик» подруливает, а в нём – начальник штаба дивизии Карпов. Я в каптёрку:

– Карпов приехал.

А там – азарт. Начхали Главный Ус с каптёром на начштаба. Ни о чем не думают, кроме как о костяшках.

Карпов же каким-то чутьем звериным непорядок чувствует.

– Почему у вас в каптерке свет горит? – спрашивает дежурного по роте, Шайдалиева.

– Не знаю, товарищ полковник.

– Вы должны знать, – говорит Карпов. – Где ключ от этого помещения?

А ключа нет – Никонов и Тесля изнутри заперлись.

– Найти ключ немедленно!

Надо как-то отвлечь Карпова. Я увел его стенгазету смотреть – только что выпустили.

Тем временем Главный Ус и каптер уже в своих кроватях лежали. Да вот только второпях свет погасили. Не надо было этого делать. Да кто знал тогда, что делать нужно?

Тут Шайдалиев к Карпову с ключом в руках направляется:

– Вот он, товарищ полковник.

Открыли каптёрку, а там – темно, как в желудке у негра.

– Что за чудеса? – Карпов вопрошает. – Я своими глазами видел, что свет здесь был.

– Это у нас электропроводка барахлит, – встрял я. – То свет включается, то отключается.

– Вот что, – серьезно заключает начштаба. – Вызовите утром электрика. – И обо всем мне доложите.

Интересно, зачем ему это знать, если он вооюще-то штабом командует?

Фуражка генерала

Однажды наш комендантский взвод среди ночи поднял по тревоге заместитель командира батальона майор Лемасов – он был дежурным по части. Я сразу же подумал, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Мы построились.

– Оружие не брать! – скомандовал майор. – Ставлю перед вами задачу. Надо найти фуражку генерала, прибывшего из Москвы. Она исчезла во время товарищеского ужина. Весь клуб обыскали – ноль целых и ноль десятых. Надо прочесать всю прилегающую территорию. Не может ведь генерал ходить с непокрытой головой. А фуражка где-то здесь, украсть ее никто не мог.

– Неужели генерал не может вспомнить, где он ее потерял? – спросил командир роты охраны Коровин, которого вытащили из-за праздничного стола довольно тепленьким – у него был день рождения.

Лемасов промолчал, и нам стало понятно, что во всем виновата пьянка. Никому эта фуражка не нужна, как лампочка в ясный день.

Её и не было нигде, и об этом Коровин доложил Лемасову. Майор издал какой-то звук, напоминавший рычание. Потом перешел на нормальный командирский язык:

– Даю вам срок до семи утра. Фуражку во что бы то ни стало найти!

Увы, мы так ничего не обнаружили. Пришлось нашему комдиву Парамонову офураживать гостя своим персональным головным убором. Он, правда, был великоват. Видимо, мозги у начальства разного качества и разного объёма.

Уже перед самым дембелем я заступил в наряд на контрольно-пропускной пункт у штаба дивизии. Помощник дежурного по части – старлейт, которого я хорошо знал, явился на дежурство сильно задутым. И разоткровенничался.

– Помнишь, приезжал генерал, у него фуражку украли?

– Помню, – сказал я. – Мы её целую ночь искали.

– А знаешь, чьих это рук дело?

– Нет.

– Моих! – гордо заявил старлейт. – Так у меня и лежит в шкафу. Может, когда-нибудь пригодится.

Действительно, какой солдат не мечтает стать генералом?!

Толпа кучей

К кому-то из солдат неожиданно приехали родители. Сумели каким-то образом прорваться через все кордоны. Крайним, понятно, стал их сынуля. Комбат Талалаевский обрушил на него всё свое негодование. В заключение подытожил:

– Советская армия – не притон, нечего здесь бардак разводить. И не приезжать толпой-кучей.

Бормотуха из хрустальных стаканчиков

Однажды, когда я был посыльным в штабе дивизии, один мой сослуживец, грузин по фамилии Георгиади, попросил меня купить две бутылки вина. У меня уже были связи, и я пошел в Военторг, а он остался ждать у магазина. Выхожу – патруль ведет его на гауптвахту.

Я был знаком с начальником патруля – он нередко заступал в наряд помощником дежурного по штабу. Спрашиваю:

– За что моего приятеля в кутузку?

– За нарушение формы одежды (на грузине был чужой бушлат с эмблемами лётной части, которая у нас не квартировалась). – Будем выяснять, не украден ли он. А ещё потому, что наш клиент послал нас далеко-далеко.

Все мои поползновения спасти горячего грузина потерпели фиаско. Вермутом, который годился разве только на окраску заборов, мой знакомый офицер вряд ли бы соблазнился. Я и не предлагал. Уже перед самой губой Георгиади обронил такую фразу, которая была понятна лишь мне:

– Чувствую, что тут я застряну надолго, меня не ждите.

Я, честное слово, не знал, что делать. Где-то спрятать бормотуху не было возможности. А где выпить? И пошел я не куда-нибудь, а в штаб дивизии, вспомнил, что мой друг Володя Муляр во время обеденного перерыва делает в кабинете генерала влажную уборку.

– Генерал должен уйти, – шепнул он мне, – его два часа не будет, вот мы в его апартаментах и оформим. Из хрусталя фараоновского (мы называли генерала Парамонова Фараоновым).

Комдив действительно уносит свои генеральские ноги. Муляр впустил меня в его резиденцию. Я снял сапоги, развесил портянки, чтобы просохли (амбре ещё то). Муляр достает хрустальные стаканчики, срывает бескозырку с бутылки и разливает вермут.

– Выпьем по случаю тебя, – говорит он.

И вдруг кто-то вставляет ключ в замок, и ключ медленно поворачивается…

Тут впору замереть истуканом. Но мы среагировали моментально. Я метнул бутылки в сапоги и впрыгнул в них. Муляр успел выпить свою порцию, сунуть стаканчик в карман и схватить портянку, которой стал с журнального столика пыль вытирать.

Генерал так и не понял ничего. Он даже на уборщиков не посмотрел, хотя число их непонятно почему выросло вдвое, ничего не сказал, взял какую-ту бумагу со стола и ушёл. Теперь уже окончательно.

Мы тоже ничего друг другу не сказали. Потому, что было много мороки. Долго не могли снять с меня сапог с открытой бутылкой. Вермут выпили из хрустальных стаканчиков. Египетскими царями, правда, себя не почувствовали.

Антрацит любил поспать

Однажды ночью, когда я нёс службу в штабе дивизии, раздался телефонный звонок: в автопарке горит что-то.

– Буди немедленно дежурного по части! – кричат в трубку.

Я с трудом растолкал офицера – спит, как медведь в берлоге.

– Автопарк горит.

– Автопарк?

– Да, автопарк?

– Горит?

– Да, горит.

– Ты меня на пушку берёшь?

– Да нет, в самом деле.

Удивляется:

– Какой автопарк?

– Наш автопарк.

Встал. Потянулся. Тут позвонили снова: все сгорело синим пламенем. Дежурный и вздохнул с облегчением. Лег и снова стал Морфея пасти. Небольшого росточка майор, смуглый, чернявый. Солдатня его за глаза Антрацитом звала.

К вопросу о чести

У меня заболел зуб. Промаялся всю ночь, на разводе попросил разрешения сходить в санчасть. И вот иду. Боль такая, что ничего не замечаю вокруг. Вдруг слышу окрик:

– Товарищ солдат!

Оглянулся: офицер. Подзывает к себе:

– Почему честь не отдаете?

И я решил удивить обиженного лейтенанта. Говорю:

– Как, скажите, товарищ лейтенант, я могу отдать свою честь кому-то?

Новоиспеченный офицер задумался. Он не знал, что ответить.

Мы всегда первые

Однажды наш комбат Талалаевский изрёк: «Мы не допустим, чтобы вперед нас разрушили СССР». Удивительно, но на него никто не стукнул.

Ты Кабан?

Мы с Когикиным служили посыльными в штабе дивизии. Меняли друг друга через сутки. А был Когикин очень худым. Но прозвали его почему-то Кабаном.

Прилипла эта кличка к нему, и всё. Только Кабаном и величали. Даже он сам привык, отзывался.

И вот однажды пришел к нам в подразделение новый заместитель командира батальона по тылу – майор Лещун. Стал к порядку приучать. По его распоряжению навели блеск и чистоту в казарме, проклеймили всё обмундирование, поставили штампы на простынях и наволочках.

Однажды Лещун решил проверить, как выполняется его приказ. На всех простынях штампы были чёткие с номером воинской части, а на одной такового не оказалось.

Не на шутку майор рассердился.

– Кто спит на этой постели? – грозно спросил он дневального.

А тот был первогодок, только-только в нашу часть попал после карантина.

– Кабан, – выпалил он.

– Позвать Кабана! – распорядился зам по тылу.

Кабана отыскали, и он предстал пред очами Лещуна. Начал, было, докладывать, что рядовой Когикин явился по приказанию старшего по званию, но тот оборвал его на полуслове.

– Ты Кабан? – последовал вопрос.

Кабан опешил.

– Я… Кабан, – согласился он.

Сценка эта привлекла внимание. Раздался взрыв хохота. Лещун недоумевал:

– Что за смех?

Захохотали пуще прежнего. Кабан, ничего не понимая, часто-часто моргал.

– Так ты Кабан или нет? – вновь переспросил его Лещун.

Когикин молчал.

– Ты ответишь мне, наконец! – повысил голос майор. И поскольку ответа снова не последовало, добавил: – Рядовой Кабан, объявляю вам три наряда вне очереди.

Тут уж было, как говорится, не до смеха. Но Когикин потом отшучивался:

– Это не мне. Это – Кабану.

Невыполнение приказа

Начальник дивизионной слесарной мастерской Басак получил приказ убить сову – генералу Василию Федоровичу Парамонову зачем-то понадобилось чучело. Сова влетела в раскрытое окно его кабинета.

Басак сначала хотел задушить сову, но она страшно хлопала глазами. Тогда он позвал на помощь рядового Вавилкина.

– Я лучше задушу генерала, – говорит тот.

– Душить его не надо, – вразумляет Басак. – Бери молоток.

– Зачем? Таким не убить. Кувалда нужна.

– Сам ты кувалда. Бери молоток! А теперь гвоздь. И в голову вгоняй.

– Себё? Я с дуба ещё не рухнул.

– Себе успеешь. Сове.

Тут кто-то к Басаку вошел без стука. Сова вырвалась, улетела. А генерал Басака посадил на гауптвахту. За то, что не произвел надлежащего удушения.

Заводная машинка

Уже на исходе последнего года службы я получил посылку из дома. А в ней, кроме съестного, – заводной автомобильчик. Попал он туда, скорее всего, по ошибке, или же его втихушку презентовал трехлетний племянник.

Машинка мне понравилась. Я привязал к ней шпагат, и когда шел без строя, а на горизонте возникал офицер, особенно новоиспеченный (от таких за версту несло), вынимал её и за собой тащил.

Однажды иду – навстречу молоденький лейтенантик в форме еще необмятой. Я – мимо. Лейтенант кричит:

– Товарищ солдат!

Я шаг приумерил, остановился. Это в мои планы, безусловно, входило.

– Почему честь не отдаете?

– Я на машине. Разве не видите?

– На какой машине?

Я показал.

– Так это же ведь машина игрушечная.

– Да, – согласился я. – Игрушечная. Но зато заводная. Вот смотрите.

Достал из кармана гимнастерки ключик, завёл. Грузовичок буксует в песке.

– Ну и что? – спрашивает лейтенант.

– А ничего, – говорю. И собираюсь дальше идти. – Труба зовёт – на обед успеть надо.

– Постойте, – останавливает новоиспеченный офицер. – А вы знаете, что такое правила воинской вежливости?

– Нет. Не знаю.

– И вы не изучали Устав? – изумляется лейтенант. – Вы какой год служите?

– Последний. Третий.

– Последний? – у моей жертвы глаза становятся слоновьими. – Ну, хорошо. Давайте я вам все объясню.

И объясняет:

– Встретив военнослужащего, другой военнослужащий должен за три шага перейти на строевой шаг, повернуть голову направо или налево – в зависимости от того, где находится «объект его внимания», – и взять под козырек.

– Поняли? – спрашивает он. – Давайте мы сейчас это прорепетируем.

Лейтенант отходит на несколько метров. Я стою там, где стоял. Литер идет навстречу, переходит на строевой шаг и отдает честь. Я выполняю роль бронзового монумента.

А лейтенант чуть не плачет:

– Я же всё объяснил вам, товариш солдат. Почему вы не пошли мне навстречу?

– Потому что ты мне надоел, – говорю. Степь большая. Вокруг – ни души. Мы один на один.

– Военнослужащие должны называть друг друга на «вы», – поучает офицер. – Какой же вы невоспитанный

– В нашем колхозе все такие, и ты обтешешься.

И я торжественно удаляюсь.

Но все это стало известно замполиту – майору Геймуру.

– Где машинка? – спрашивает он.

– В ремонте.

– А кто тебе позволил выдавать себя за шофера?

– Никто. Я и не выдаю. Просто вожу машинку. Очень нравится. Детство вспоминаю.

– Тут тебе не детский сад. Давай сюда машинку.

– Нет, говорю. – Это – моя частная собственность. Недвижимость. А недвижимость либо продают, либо покупают. Я же ничего не продаю.

– В армии нет частной собственности.

– Как нет? Вот, к примеру, взять фуражку вашу, товарищ майор. Отдайте её мне, если она принадлежит не вам лично, а всей армии, я её носить буду. И стану майором.

Геймур не знал, что и сказать. Я его в тупик завёл своей идиотской антилогикой. Наконец, изрек:

– Не положено солдатам носить фуражки офицерские. У них своя форма одежды.

– Ну, вот, что и требовалось доказать. А офицерам положено отбирать чужое имущество?

– Знаешь что, Степанов, – не выдержал Геймур. – Свободен. Но узнаю, что из-за этой машинки с офицерами перепираешься – посажу на губу. Десять суток объявлю от имени командира части.

– Есть десять суток за перепирательство, если оно будет, – сказал я.

Как дедушка превратился в девушек

Наша ракетная часть была засекречена. Согласно легенде, никаких ракет тут и не ночевало, а был аэродром. Для понта стоял даже самолет, который часовые из нашей роты охраны однажды умудрились продать за литр водки. Когда новый владелец давно забывшего о небе истребителя, о котором мечтали все музеи воздухоплавания, с верблюдом и дюжиной лошадей явился, дабы забрать своё приобретение, другой караул это не оценил. Пришлось даже сделать несколько предупредительных выстрелов, прежде чем обманутый казах не удалился, грозя всеми карами небесными.

Путь сюда с гражданки был заказан. Пассажирские поезда останавливались только по предъявлении военного билета с номером части или командировочного удостоверения. Высшее начальство доставлялось самолетами в Целиноград (ныне Нурсултан), а оттуда уже по грунтовым дорогам – к месту назначения. Все вольнонаемные строго проверялись…

Тем удивительнее было то, что вблизи нашей части патруль задержал двух девушек из Ростовской области. Они приехали сюда, чтобы повидать своих женихов. По этому поводу наш комбат выразился так:

– Стали соблазнять посторонних женщин. Пишут на деревню дедушке, и она едет.

Зачем солдату табуретка

Однажды на разводе комбат учинил допрос Толику Молчанову.

– Не на хорошем уровне стоите, – сказал он. – Почему где угодно и когда угодно вас можно увидеть с табуреткой? Зачем она вам, рядовой Молчанов?

Толик был мастером спорта по настольному теннису и иногда ради куража играл не ракеткой, а табуреткой или тапочком. И кто-то стукнул комбату. Но он, как всегда, ничего не понял. А Молчанов ответил так:

– У меня бессонница, товарищ майор. Я хожу, хожу, а когда устаю, хочется присесть, отдохнуть.

Комбат задумался. Бессонница Уставом Вооруженных Сил не предусмотрена. И он вынес такой вердикт:

– Если будет справка от врача, разрешаю спать в свободное от несения службы время, но в кровати и в разобранном виде без обмундирования.

Он все же схитрил. Как такового, свободного времени у солдата нет. По субботам, как правило, затевают общую уборку, помывку в бане. По воскресеньям – культурно-массовые мероприятия…

Врачам в армии не доверяют

Записали в караул, а у меня – освобождение. По этому поводу повздорил с ротным. Капитан Коровин обещал отвезти на гарнизонную «губу» «за уклонение от воинской службы».

– Не получится, – транслировал я на всю казарму. – У меня бумага имеется.