Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография

Т. К. Агузаров, Ю. В. Грачева, А. И. Чучаев

УГОЛОВНО-ПРАВОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОХРАНЫ ВЛАСТИ (ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ)

МОНОГРАФИЯ

[битая ссылка] [e-mail]

ВВЕДЕНИЕ

Говоря о защите власти средствами уголовного права, необходимо исходить из широкого и узкого понимания данного обстоятельства. По сути, все правовые акты в первую очередь так или иначе охраняли власть, ее интересы и интересы ее представителей, а уж затем – иные ценности, признанные таковыми правящим классом. В то же время в указанных правовых памятниках выделялась специальная группа норм, которые имели цель непосредственной защиты власти в лице верховного правителя – государя.

Разумеется, власть как таковая представляет социальную ценность, и в связи с этим не было и нет ни одного государства, в котором не обеспечивалась бы ее неприкосновенность, в том числе уголовно-правовыми средствами. Однако сферы криминализации даже в одной стране при единой форме правления имеют существенные различия, что заметно при сопоставлении правовых памятников разных периодов развития России. Если в древние времена все преступления против власти сводились к посягательству на князя, а затем царствующую особу, то в XX в. перечень этих деяний пополнился новыми, ранее неизвестными видами преступлений – антиправительственной агитацией и революционной деятельностью.

В отличие от так называемой ядерной преступности (т. е. преступлений, образующих ядро преступности независимо от исторических, политических, экономических и других общественных условий, например убийств, изнасилований, хищений и т. д.) преступления против государственной власти составляют так называемую периферийную преступность, т. е. деяния, которые являются зависимыми от внешних условий, нормативная регламентация уголовной ответственности за их совершение отличается существенной изменчивостью. Особенно это заметно по законодательству времени социальных катаклизмов. Сказанное позволяет высказать утверждение: криминализация деяния против власти не всегда означает признание его объективно общественно опасным, т. е. причиняющим или способным причинить вред общественным отношениям. Некоторые деяния объявлены преступными только потому, что были направлены против угнетения народа господствующим классом; другими словами, таким образом власть стремилась удержать свое господство. Именно поэтому многие нормы правовых памятников, особенно Уголовного уложения 1903 г., а также первых лет советской власти являются откровенно реакционными.

Уголовный кодекс РФ внес существенные изменения в правовую регламентацию ответственности за преступления против власти. Вместе с тем многие исследователи подчеркивают, что уголовно-правовые нормы требуют совершенствования. Подобного рода задача невыполнима без учета современного состояния законодательства в этой части зарубежных стран. Реализация интегративной функции компаративистики способствует гармонизации и унификации уголовно-правовых норм, разработке уголовного законодательства исходя из зарубежного опыта. Сказанное, в частности, относится к вопросам признания главы государства самостоятельным объектом уголовно-правовой охраны и др.

Наконец, судебная практика испытывает серьезные трудности в квалификации преступлений против власти, отграничения их от смежных деяний. Это обусловлено рядом обстоятельств, в том числе несовершенством уголовно-правовых установлений, слабым теоретическим и методическим сопровождением правоприменительной практики. Теоретические исследования проблем уголовно-правовой охраны власти ограничиваются конкретными преступлениями (группами преступлений), что не позволяет системно взглянуть на имеющиеся проблемы в правовом регулировании ответственности за посягательства на нее, и как следствие – выработать комплекс научно обоснованных, социально приемлемых предложений для совершенствования законодательства и правоприменительной практики. Многие вопросы в теории уголовного права до сих пор остаются дискуссионными.

Говоря об уровне исследованности темы, необходимо иметь в виду соответствующие исторические эпохи. Так, в дореволюционном праве проблемы ответственности за посягательства на власть изучали С. Абрамович-Барановский, И. Андреевский, К. Анциферов, М. М. Богословский, П. О. Бобровский, В. И. Веретенников, М. Ф. Владимирский-Буданов, В. В. Волков, Н. А. Воскресенский, Л. Гетц, Ш. С. Грингауз, Ф. Ф. Древинг, Г. Г. Евангулов, Я. Г. Есипович, Н. П. Загоскин, М. М. Исаев, Н. Калачев, В. Книрша, Г. Е. Колоколов, А. Ф. Кони, Г. К. Котошихин, Д. И. Курский, Н. Ланге, В. Н. Латкин, В. Линовский, А. Лохвицкий, П. И. Люблинский, П. Н. Малянтович, В. Меншуткин, М. Михайлов, С. П. Мокринский, Ф. Л. Морошкин, П. Н. Мрочек-Дроздовский, Н. К. Муравьев, Н. А. Неклюдов, С. В. Познышев, Н. Н. Полянский, А. Попов, А. Е. Пресняков, Д. Я. Самоквасов, Н. Д. Сергеевский, В. Д. Спасович, П. Стучка, Н. С. Таганцев, Г. Г. Тельберг, Б. С. Утевский, А. Д. Чебышев-Дмитриев, И. С. Урысон, И. Я. Фойницкий, Д. А. Червонецкий, П. И. Числов, И. Ф. Эверс и др.

Из числа современных специалистов обращались к дореволюционному законодательству об ответственности за преступления против власти В. А. Балыбин, И. В. Дворянсков, А. И. Друзин, Д. А. Донсков, А. Ю. Кизилов, А. Г. Маньков, А. Т. Потемкина, В. А. Рогов, А. А. Рожнов, Е. А. Скрипилев, А. В. Федоров, Г. В. Фецыч, С. А. Цветков и другие ученые, исследовавшие вопросы уголовной ответственности за конкретные преступления против власти.

Общим и частным вопросам компаративистики посвящены работы Х. Бехруза, О. Н. Ведерниковой, В. Н. Додонова, Г. А. Есакова, Х. Кетце, И. Д. Козочкина, Н. Е. Крыловой, Н. М. Марченко, В. С. Нерсесянца, К. Осакве, А. Х. Саидова, А. В. Серебренниковой, Ю. А. Тихомирова, В. А. Туманова, К. Цвайгерта, А. Е. Чернокова и др.

Проблемы уголовной ответственности за преступления против власти по советскому и постсоветскому законодательству исследовались Е. Р. Абдрахмановой, С. Э. Асликяном, М. Васильевым-Южиным, М. А. Гараниной, М. Н. Голоднюк, И. В. Дворянсковым, С. А. Денисовым, С. В. Дьяковым, П. С. Елизаровым, Л. Д. Ермаковой, П. В. Замосковцевым, Э. В. Зеренковым, А. А. Игнатьевым, И. Н. Кабашным, М. П. Карпушиным, А. Ю. Кизиловым, В. С. Клягиным, Е. Е. Козельцевым, Ю. И. Кулешовым, М. М. Курбановым, А. Г. Лебедевым, Л. В. Лобановой, Г. Магульяно, Т. Ю. Марковой, В. Д. Меньшагиным, З. А. Николаевой, С. П. Ордынским, А. А. Пионтковским, Г. Ф. Поленовым, В. С. Прохоровым, А. А. Радченко, Ш. С. Рашковской, А. Р. Саруханяном, А. В. Седых, В. И. Симоновым, Е. А. Смирновым, И. И. Солодкиным, В. И. Субботиной, М. Х. Сулаймановым, Е. А. Сухаревым, П. Ф. Тельновым, К. В. Третьяковым, М. В. Турецким, А. В. Федоровым, М. Х. Хабибуллиным, К. Н. Харисовым, Е. Ю. Хлопцевой, К. Л. Чайкой, И. М. Черных и др.

Указанные и другие работы, посвященные проблемам ответственности за преступления против власти, несомненно внесли вклад в российскую науку, однако в них, как правило, исследуется либо конкретный состав преступления, либо группа рассматриваемых преступлений в сфере функционирования определенной ветви власти, что объективно, по сути, не позволило представить генезис норм об этих деяниях, показать связь последних со становлением российской государственности. Кроме того, ряд исследований, хотя и не утратили своей научной значимости, были осуществлены на базе ныне не действующего законодательства, следовательно, многие вопросы, которые в них затрагивались, в настоящее время уже не актуальны.

Среди преступлений против власти особое значение имеют насильственные посягательства на ее представителей. Однако многие аспекты ответственности за их совершение в литературе до сих пор остаются дискуссионными, что не может не сказаться на правоприменительной практике. Именно поэтому в работе подвергнуты всестороннему анализу составы преступлений, предусмотренные ст. 277, 295, 296, 297, 2981, 317, 318, 319 УК РФ.

Раздел I

УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ОХРАНА ВЛАСТИ: ВОПРОСЫ ИСТОРИИ

Глава I

УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ОХРАНА ВЛАСТИ: ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД

§ 1. Исторический метод в уголовном праве

Метод (греч. methodos) в широком смысле слова означает, во-первых, «способ познания, исследования явлений природы и общественной жизни»; во-вторых, «прием, способ или образ действия»[1]. В сфере науки данное понятие используется в первом его значении, выступает в качестве внутренней организации и регулирования процесса познания. Поэтому под методом понимается совокупность определенных правил, приемов, норм познания и действия, «способ построения и обоснования системы философского знания»[2].

По Ф. Бэкону, метод – светильник, освещающий путнику дорогу в темноте, следовательно, нельзя рассчитывать на успех в исследовании какой-либо проблемы, двигаясь ложным путем. Универсальным по сути методом он считал индукцию (лат. inductio – наведение) – вид обобщения, связанный с предвосхищением результатов наблюдений и экспериментов на основе данных опыта. Последние индуцируют общее, поэтому индуктивные обобщения обычно рассматривают как опытные истины или эмпирические законы[3].

Р. Декарт методом называл «точные и простые правила», соблюдение которых способствует приращению знаний, позволяет отличить истинное от ложного. В отличие от Ф. Бэкона, апеллировавшего к опыту и наблюдению, он обращался к разуму и самосознанию. Принцип субъективной достоверности (отрицание чужого мнения и создание своего) Р. Декарт признавал единственным методом познания мира (рационалистический метод)[4].

«Существенный вклад в методологию[5] внесли немецкая классическая (особенно Гегель) и материалистическая философия (особенно К. Маркс), достаточно глубоко разработавшая диалектический метод – соответственно на идеалистической и материалистической основах»[6].

В современном научном познании важную роль играет диалектико-материалистический метод познания, основанный на принципах объективности, всесторонности, конкретности, историзма, противоречия.

Принцип историзма методологически выражает развитие действительности во времени в виде целостного единства таких ее состояний, как прошлое, настоящее и будущее. Он предполагает, во-первых, изучение настоящего состояния предмета исследования; во-вторых, реконструкцию прошлого – генезиса (происхождения, возникновения) явления, основных этапов развития; в-третьих, предвидение будущего, прогноз тенденций его эволюции. Выражая сущность марксистского понимания указанного принципа, В. И. Ленин подчеркивал: «…Не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»[7].

Марксистский историзм распространяется на все сферы объективной действительности. «Мы знаем только одну единственную науку, – писали К. Маркс и Ф. Энгельс, – науку истории. Историю можно рассматривать с двух сторон, ее можно разделить на историю природы и историю людей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей взаимно обусловливают друг друга»[8].

К. Поппер, отрицательно относясь к революционным взглядам К. Маркса, тем не менее разделял его «“экономизм” (или “материализм”), т. е. утверждение, согласно которому экономическая организация общества, организация нашего обмена веществ с природой является фундаментальной для всех социальных институтов, особенно для их исторического развития (курсив наш. – Авт.)»[9].

Исторический принцип диалектического метода познания активно используется в различных науках. Известный исследователь истории науки Б. М. Кедров отмечал: «Изучение прошлого может и должно служить средством для того, чтобы понять настоящее и предвидеть будущее и на основе этого осмыслить развитие науки как целенаправленный исторический процесс»[10].

Гегель, оценивая роль Монтескье в историческом исследовании права, отмечал: «Относительно… исторического элемента в положительном праве Монтескье указал истинно историческое воззрение, подлинно философскую точку зрения: законодательство вообще и его частные постановления нужно рассматривать не изолированно и абстрактно, а как взаимно зависимые моменты некоторой целостности, в связи со всеми другими особенностями, составляющими характер определенной нации и определенной эпохи; в этой связи они получают свое истинное значение, а также и свое оправдание»[11].

Историзм практически присущ исследованиям всех русских криминалистов прошлых веков. Н. Д. Сергеевский, например, таким образом объяснял его значимость в уголовно-правовых исследованиях: «Проследив происхождение известного института или законоположения, мы узнаем те условия, которые породили его и которые влияли на его развитие; зная это, мы имеем возможность оценить его современное значение, иначе говоря, мы получаем возможность решить: должно ли быть это законоположение сохранено, или оно должно уступить место другому, как потерявшее жизненное основание, вследствие изменившихся условий»[12].

Говоря об историзме в науке уголовного права, Б. С. Волков, на наш взгляд, обоснованно отмечал, что он важен не сам по себе; его методологическое значение определяется тем, насколько он связан с другими методами научного познания, с философскими взглядами и представлениями, основными требованиями диалектического метода[13].

Исторический принцип диалектического метода исследования уголовного законодательства имеет прикладной характер, это обстоятельство предопределяет цели и задачи историко-правового анализа юридических памятников. В обобщенном виде их можно представить как более глубокое проникновение в сущность эволюционных процессов, взаимосвязи между правовыми явлениями различных эпох, прогноза тренда и динамики развития уголовного права и выработку научной основы совершенствования уголовно-правового регулирования социальных явлений. «Историко-правовой анализ либо укрепляет основания научной концепции, отражая ее соответствие законодательству и традициям общества, либо ослабляет эти основания, показывая ее инородность и тому и другому»[14].

Надо иметь в виду, что ретроспективное исследование законодательства, обеспечивавшего безопасность власти, фактически охватывает два исторических массива: первый – генезис и эволюцию институтов власти в России; второй – генезис и эволюцию уголовно-правового обеспечения ее функционирования. Игнорирование данного обстоятельства может привести к выводам, которые не отражают либо социально-правовые основания уголовного законодательства, либо его характеристики и, во-первых, не будут соответствовать сущности охраняемых общественных отношений, во-вторых, будут смещены во времени.

При этом, как обоснованно отмечается в литературе, недостаточно лишь констатировать и наблюдать выявленные изменения уголовно-правового регулирования, сравнивая их с предыдущими подходами к формулированию соответствующих уголовно-правовых запретов. Представляется важным изучение концептуальной основы таких изменений. Другими словами, их следует сопоставлять с эволюцией теоретических воззрений, доктрин, учений. Все это предполагает использование методологии, основанной на инструментарии целого ряда наук (философии, в том числе философии истории, истории, социологии, политологии, психологии, семантики, лингвистики и др.)[15].

М. А. Дамерли пишет, что историей науки давно уже подтвержден факт тесной связи всех наук с философским знанием, их обращения к философии за основополагающими методологическими идеями. При историческом изучении права одновременно присутствует и «право», и «история», поэтому важно использовать знания, аккумулированные как философией права, так и философией истории[16].

Методология исследования истории уголовного права во многом обусловливается содержанием предмета познания и его закономерностями. Другими словами, метод определяется особенностями самого предмета изучения[17].

А. И. Калашникова приходит к выводу, что «…научная методология историко-правовых исследований – это базирующаяся на философском мировоззрении система взаимосвязанных принципов, законов и категорий и обусловленных ими средств (способов), а также процедур познания развития государственно-правовых явлений»[18]. Автор, на наш взгляд, обоснованно подчеркивает, что рассматриваемая методология не может быть сведена к совокупности приемов, даже если при этом превалирующее значение придается историческому принципу диалектического метода исследования; она является более сложным по своей структуре образованием, включает ряд элементов, находящихся между собой в отношениях, характерных для составляющих именно системы. К ним относятся: потребности в изучении истории права вообще и уголовного права в частности (объективные и субъективные); мировоззренческие (философские) и научные позиции исследователя; задачи, принципы, законы и категории изучения; непосредственно методы познания и обеспечения связи с практикой (методы применения результатов исследования)[19].

Методология уголовного права в той или иной мере, по сути, всегда была в центре внимания криминалистов. «…Вопросы методологии, метода исследования становятся весьма актуальными в переломные моменты истории, когда сама жизнь заставляет по-новому оценивать и даже переоценивать многие традиционные методологические постулаты»[20].

Первой работой, специально посвященной методам науки уголовного права, стала докторская диссертация Г. С. Гордеенкова, которую он защитил в 1838 г. в Харьковском университете по разряду наук: законы полицейские и уголовные с судопроизводством[21]. В ней он развивал идеи, обозначенные им в своей магистерской диссертации[22].

Г. С. Гордеенков в качестве методов исследования уголовного права выделял догматизм (догматическое учение), философский, социологический (автор не упоминает этот термин, а говорит о практическом изучении законов[23]) и исторический. Право, по его мнению, неотделимо от всего того, что складывается в государстве на момент принятия и действия закона (экономических, политических, социальных, культурных, религиозных, предшествующего опыта правового регулирования и т. д.)[24]. Оно обособляется лишь искусственно для более полного и глубокого его познания. «При таком понятии права видно: что истинное знание оного неразрывно соединено с знанием прочих элементов народной жизни, или, по крайней мере, того влияния, какое элементы сии, по близкой их связи, имели и имеют на существо и форму права. Изъясняя это влияние, юристы открыли в праве присутствие элемента исторического»[25].

Выделяя историзм в науке уголовного права, Г. С. Гордеенков придавал ему особое значение, в системе методов ставил его на второе место после догматизма.

В литературе обращается внимание на то, что цели исторического познания Г. С. Гордеенков не ограничивал собственно наукой уголовного права, обоснованно полагая, что полученные знания важны как для правоприменителя, так и законодателя. «Применительно к первой из них историзм обеспечивает определенную степень точности толкования закона, основанного на знании причин его появления и господствующей в нем идеи. Законодателю же важно знать эволюцию закона; наблюдая за его развитием, он вносит в него изменения, отвечающие потребностям времени, находящие отклик в “общем чувстве народа”, другими словами, соответствующие правоожиданиям населения»[26].

Л. С. Белогриц-Котляревский историзм в науке уголовного права связывал с двумя методами познания – дедукцией и индукцией, причем последней отводил второстепенную роль. По мнению автора, индуктивный метод связывает исследователя с положительным правом, на основании этого он получает критерий для оценки уголовного права; дедуктивный же метод приобретает этот критерий из логического содержания самих понятий[27].

Н. С. Таганцев, как следует из его лекций по уголовному праву, не выделял историзм в качестве самостоятельного метода науки уголовного права. Он его включал в так называемый критический метод, который наряду с рассматриваемым методом охватывал социологию уголовного права (автор говорит о данных практики) и компаративистику (опыт других народов). «Преобладание того или другого элемента, догматического или критического, зависит от того состояния, в котором находится в данный момент законодательство страны. Появление нового полного кодекса всегда выдвигает на первый план работы чисто догматические, и наоборот, чем более устарело законодательство, чем сильнее сознается необходимость его реформы, тем более преобладают и в литературе данного права работы критические»[28].

Необходимо различать историзм в уголовном праве как науке и историческую школу уголовного права. Последняя возникла в Германии (Савиньи и др.), но не получила там достаточного развития. В России указанное направление стало развиваться в 40-е гг. XIX столетия[29]. Ученые видели свою задачу в том, чтобы, толкуя законодательные памятники, «вскрыть особенности национального духа их постановлений»[30].

«В отличие от своих немецких предшественников, российские криминалисты-историки не абсолютизировали результаты более ранних исследований, не ограничивались старыми приемами изучения законодательных актов, инициировали новые подходы в историческом познании уголовного права. Вместе с тем надо иметь в виду, что и сама историческая школа была неоднородной. Выделялись историко-догматическое, историко-философское, историко-сравнительное направления»[31]. Например, представитель первого направления Н. С. Власьев исходил из того, что право должно изучаться путем «перенесения в наши исторические изыскания систем и воззрений уже готовых, хотя выработанных по явлениям быта нам чуждого»[32]; это необходимо для того, чтобы «показать во всех периодах, прожитых человечеством, одно и то же нравственное существо, руководимое вечным и неизменным побуждением осуществить во внешней жизни в возможной полноте свое нравственное содержание»[33].

Историко-сравнительный аспект присущ, пожалуй, практически всем работам криминалистов прошлого. Первым из них следует, вероятно, назвать Фердинанда Л. М. Имгоффа, который защитил в 1711 г. диссертацию «Опыт составления права Московиии общего» (Specimen collationis iuris Moscovitici et communis). Г. С. Фельдштейн обоснованно указывает: «Труд Ферд. Лаз. Мавр. Имгоффа… представляет собой диссертацию, написанную с привлечением всего ученого аппарата того времени»[34].

В диссертациях Ф. Ф. Деппа «О наказаниях, существовавших в России до царя Алексея Михайловича»[35], М. В. Духовского «Понятие клеветы как преступления против чести частных лиц по русскому праву» – законодательства о преступлениях против чести[36]. В работах К. Г. Лангера «Слово о начале и распространении положительных законов, и о неразрывном союзе философии с их учением» (1866 г.), «Слово о происхождении и свойстве вышнего криминального суда, и что употребление оного рассуждать надлежит, по различному состоянию гражданств, и по намерению, которое в наказании людей иметь должно» (1867 г.) не только содержится историко-сравнительный анализ уголовного законодательства египтян, евреев, греков, римлян и древних германцев, но, главное, формулируются требования к данному методу исследования. «Яснее полуденного свиста есть сколь нужно знание происшедших перемен в общежительстве, коего законы мы познать или изъяснять стараемся… Из исторических писателей весьма изрядно усмотреть можно мнения законодателей, причины, советников, страсти, сложение тела, воспитание, состояние общества, нравы граждан и все прочее обыкновенно повод и начало подающее к узаконениям и учреждениям, чего инако никакою остротою проникнуть бы не можно было»[37].

Историко-сравнительный метод исследования С. Е. Десницкий обосновывал, в частности, тем, что «…знание, касающееся до правил истины, зависит от свойственности наших рассуждений о том, что праведным и неправедным, добрым и худым почитается у разных народов… Руководство, показующее, в чем свойственность наших рассуждений состоит, есть нравоучительная философия и натуральная юриспруденция»[38].

В работе П. Дегая «Взгляд на современное положение уголовного законодательства в Европе» предпринята попытка дать оценку изучения основных черт западноевропейского уголовного права в его историческом развитии, чтобы затем на этой основе создать уголовно-правовую науку. «Автономические туземные законы порождают науку законодательства… она не стесняется пределами местности… отделяет общее от частного, постоянное от временного… и… усиливая полезное, достигает до окончательного ее развития…»[39].

Рассматриваемым методом активно пользовались А. Д. Любавский[40], П. А. Муллов[41], К. Арсеньев[42], В. Андреев[43], В. Серебрянный[44] и др. Но «только в лице В. Д. Спасовича русская криминалистика получает юриста, благодаря которому научная догма нашего уголовного права вступает в новый фазис ее более глубокого развития»[45].