Палиндром

Так что к любому своему прибытию, появлению и проходу через это, с ног до головы считывающее, и всё в тебе замечающее и примечающее, репортёрское препятствие, Мистеру президенту не просто нужно было готовиться, а ему к нему нужно быть всегда готовым. А это две большие разницы.

И вот если, например, президент, подъезжая к месту своей высадки из автомобиля, к красной дорожке, ведущей в здание парламента, вдруг решит настроить себя на нужный лад и сделать на своём лице неприступный вид, для чего он, ну чтобы посмотреть на тех, кто его встречает, возьмёт и прижмётся лицом, а в частности лбом, к боковому окну своего автомобиля. То когда он прибудет на место, и надо будет уже выходить, то будет уже поздно, и никакие манипуляции с дверями автомобиля, решившими не выпускать из салона президента, не помогут ему, вначале избежать испуганных, а чаще заинтересованных взглядов всей этой встречающей публики, а затем взволнованных вопросов в свой адрес.

Где самый из них простой, произнесённый без лишних вопросов вопрос, прозвучит примерно так: Мистер президент, оппозиция заявляет, что вы с дуба рухнули, когда свой последний твит писали, тогда как сейчас мы отлично видим, что их трактовка этого вашего заявления была в корне не верна. – Совсем не вопросительно прозвучал первый, вызвавший столько смеха вопрос. Что даже ввело в сомнение президента, у которого вдруг с языка сорвалась несдержанное замечание.

– Так это не вопрос. – В сомнении выразится Мистер президент, чем вызовет ещё больше радости, смеха и новых дерзостных вопросов по поводу его такого примятого внешнего вида. О чём Мистер президент только сейчас и догадается, своим лбом почувствовав, какое внимание уделяется ему. А это всё вместе взятое говорит о том, что Мистер президент хоть и готовился к этой проходящей встрече, а всё равно не был к ней готов. А ведь здесь каждая деталь твоего внешнего вида и костюма важна.

И по тому, как ты выглядишь, сразу можно сделать предварительные умозаключения насчёт будущего этой встречи, на которую так спешит или наоборот, шоркая подошвами ботинок об землю, еле передвигает ногами президент. И оттого, как уложены волосы на президентской голове, как выглядит его взгляд – причёсан он или нет, смотрится ли или так, задумчив, – будет зависеть то, что о будущем переговоров решит написать пресса. Ну а если к этому общему портрету президента добавить его костюм, – точно ли выглажен его костюм, ровно по стрелкам, а не в две двойные, куда заправлены брюки, в носки или ботинки, на его шее болтается галстук, бабочка или какой-то шнурок типа селёдки, – то можно уже не сомневаться в верности их прогнозов.

А вот если бы Мистер президент находился в готовности, то с ним ничего такого не случилось. И тогда этот каверзный даже не вопрос, а указание на что-то такое, что президент и видеть не может, что подло и гадко, он бы легко парировал глубокомысленной фразой: Зрите в корень и тогда вам не нужно будет опасаться лезть на дуб. – И пока все вокруг раскрыли рты от изумления, президента уже и след простыл.

Но вот Мистер президент миновал все эти препятствия на своём пути, пока что только ко входу здания конгресса, и теперь, когда перед ним дверь была открыта для прохода внутрь, этого не просто здания, а одного из фундаментальных основ государства, то он, занеся свою ногу вверх, для того чтобы сделать шаг вперёд, вдруг на одно лишь мгновение задерживается, чтобы обдумать все свои дальнейшие шаги. И здесь нет ничего странного, ведь именно в такие переходные моменты своей жизни, а не загодя, людей которым предстоит сделать этот последний и много чего решающий шаг через свой фигуральный Рубикон, и настигает то самое озарение, которое, показав ему общую картинку событийности, всё и расставляет по своим местам, убирая в нём последние сомнения, если они и были, наполняя его уверенностью в благополучном исходе своего правого дела.

Что же сейчас увиделось Мистеру президенту такого, что озарением остановило для него это мгновение. Ну, во-первых, ему увиделась стена из лиц своих не единомышленников (то, что президент в таком дипломатическом тоне о них подумал, говорило о том, что он был готов к этой встрече), а если точнее, то треклятых врагов, которые на этот раз не скрывали своего негативного отношения к нему, как это они всегда делали на людях, прикрываясь ничего не значащей улыбкой или окаменением лица, а как думали про него, так и смотрели с налитыми в ненависти глазами. Что холодком обдав спину президента, взбодрило его перед предстоящей схваткой.

Во-вторых же, Мистер президент памятливым взглядом обратился к своим тылам, где из всех людей стоящих за ним, как всегда выделялся сэр Рейнджер, с кем он тщательно, вплоть до каждого шага и движения своей души, прорабатывал его сегодняшнее появление на заседании комитета. Хотя нет, чуть раньше, совсем вскользь, как это всегда и бывает, президенту представилась физиономия главы службы протокола, который посмел настаивать на соблюдении им, президентом, какого-то там протокола, которого он в глаза не видел и слыхом не слыхивал.

– Запомни, сморчок, – притянув эту мелочь пузатую, главу службы протокола, чьего и имени нет в реестре памяти Мистера президента, за его галстук ближе к полу, зычно так вспугнул на его голове волосы Мистер президент, – я и только я, определяю все эти правила. А это значит, что кто их и нарушает, то только не я. – Дунув, что есть силы в затылок главы службы протокола воздуха, Мистер президент в тот же момент отпустил его галстук, и как результат его таких согласованных действий, глава службы протокола проткнул своим носом ковёр.

– Всё-таки идея встретиться с Товарищем президентом без галстуков, вполне разумная. – Глядя сверху вниз на поверженного главу службы протокола, подумал Мистер президент. Ну а как только он, таким образом, разобрался с этим навязчивым типом, то перед его лицом предстало памятливое изображение сэра Рейнджера.

– Веди себя как всегда, естественно. – Доводил президента до белого каления своей придирчивостью к мелочам, сэр Рейнджер, в который раз уже позволяя себе такое панибратское обращение к президенту. И ведь нашёл же хитрец объяснение этой своей позволительности. Я мол, говорит, таким образом, подготавливаю президенту к тому прикрытому хамству, которое по отношению к нему будет позволять противная сторона.

– Ни к кому не проявляй уступчивость, если пару ног отдавишь, то это даже лучше – заручишься дополнительной поддержкой, отмеченных тобой людей, – продолжил наставлять президента на путь истинный, сэр Рейнджер, – не ограничивай себя в движениях, а вот с высказываниями не спеши. И на вопросы связанные с прогнозами, посылай всех, но только деликатно, в метеослужбу.

– Не переживай, кому надо отдавлю, а кого надо, пошлю. – Успокаивал сэра Рейнджера Мистер президент.

– Когда первое препятствие в виде журналисткой публики минуешь и окажешься внутри здания, то там, рядом с тобой, уже не будет столько охраны, чтобы оградить тебя от нападок оппозиционеров, так что слишком вперёд не зарывайся, и держись в окружении сопровождающих тебя лиц из числа своего аппарата. Но я думаю, что оппозиция, несмотря на свой количественный перевес, как всегда ограничится одними гневными высказываниями и презрительными взглядами в вашу сторону. Ну а так, на всякий случай, начальник секретной службы, генерал Кленси, всегда будет рядом, и если что, уладит возникшие проблемы. – Кивнув на стоящего неподалеку генерала Кленси, сказал сэр Рейнджер.

– Только пусть попробуют. – Сжав кулаки и расправив плечи, тревожно для некоторых ненавистных голов произнёс Мистер президент, судя по его виду, только и ждущего, когда возникнут эти проблемы на чью-то голову.

– Будь готов ко всему и к тому, что тебя с первых шагов по галерее конгресса, будут провоцировать на несдержанность или какой-нибудь промах в своём поведении. И это будут не какие-нибудь там скандальные выкрики: «Явился, не запылился!» или ещё хуже: «Да, кстати, мне сейчас отличный анекдот в тему вспомнился!», а они будут действовать куда умнее и изобретательней. – Сэр Рейнджер набирает в лёгкие побольше воздуха, и обрушивает на президента ту подлую изобретательность, на которую только и способны, что люди из числа оппозиции. – Они начнут демонстративно игнорировать вас, в упор вас не видя и глядя мимо или сквозь. – С тяжёлым сердцем сказал это сэр Рейнджер. Что, конечно же, тяжело и больно слышать и президенту, но он крепится и не показывает виду, как ему непросто приходится, представляя всё это.

– И тут уж надо потерпеть и, сжав зубы, не показывать виду, что готов в порошок стереть все эти наглые физиономии. – Добавил сэр Рейнджер.

– И главное, во всём молчать и особенно взглядом. – Добавил присутствующий на этом совете, президентский имиджмейкер, господин Оброзио.

– Но кто эти все они? – Мистер президент не удержался и задался вопросом.

– Так или иначе, вы их всех знаете, – сказал сэр Рейнджер, – но всё же давайтесь пройдемся по наиболее знаковым фигурам. – Сэр Рейнджер задумчиво посмотрел на господина Оброзио, чья приметливая выразительность внешности, вполне могла считаться знаковой. Что может быть и польстило господину Оброзио, но вот только такая его знаковая ассоциация с противниками президента, ему не очень-то нравилась. Правда тут, в данной ситуации, он ничего поделать не может. И хмурься он, не хмурься, это всё равно будет воспринято сэром Рейнджером, как его желание отразить на своём лице типаж противников президента.

Между тем сэр Рейнджер надумал и вновь взял слово. – На данный момент, наиболее для нас опасным является Анри Кортес Демагог. – Сказал сэр Рейнджер.

– Чем он для нас опасен? – спросил Мистер президент.

– Он говорит правильные вещи. – Как что-то очень значительное, таким условным тоном сказал сэр Рейнджер. Что, между тем, не вызывает у Мистера президента ожидаемого сэром Рейнджером отклика. И Мистер президент хмыкнув, с долей удивления и усмешкой говорит. – Всего-то. Я если что, то тоже умею говорить правильные вещи. – Но видимо президент со своего места не может видеть то, что у него валяется под ногами, и что со стороны прекрасно видит сэр Рейнджер. О чём он и сообщает президенту.

– Но он не обременен обязательствами как вы, и поэтому может говорить всё, что ему вздумается. Тогда как вы по своей должности обязаны держать данное вами слово. – Даёт ответ президенту сэр Рейнджер. С чем президент не может не согласиться. – И то верно. – Говорит Мистер президент. Сэр Рейнджер вновь берёт задумчивую паузу, чтобы там, у себя в голове, припомнить следующую знаковую фигуру. А как только она найдена, то сэр Рейнджер озвучивает её.

– Конгрессмен Альцгеймер. – Так значимо произносит это имя сэр Рейнджер, как будто одного этого имени для президента будет достаточно, чтобы понять, насколько опасен для его президентства этот тип из конгресса. Но Мистеру президенту это имя ни о чём не говорит, ну а то, что он был наслышан о том, как этот конгрессмен себя непримиримо к некоторым конгрессменшам и просто леди ведёт, то он никогда не завидовал и не следил за чужими успехами. В общем, Мистер президент, так ничего и не поняв, что сэр Рейнджер хотел сказать, многозначительно отвечает ему. – Я слышал это имя.

– Этот конгрессмен за словом в карман не лезет и не боится говорить правду прямо в лицо. – И вновь сэр Рейнджер в своём ответе использует специальную тембральную технику своего голоса, чтобы усилить эффект им сказанного. Но Мистер президент сегодня какой-то прямо не пробивной и неотзывчивый, и он вместо того, чтобы как следует встревожиться от перспектив встречи с этим прямолинейным конгрессменом, наоборот, ухмыляется и храбрится.

– Вот удивил, – усмехается Мистер президент, – я тоже не боюсь быть прямолинейным. – И опять у сэра Рейнджера есть в запасе свой контраргумент. – Но у него для этого есть все основания. – Заявляет сэр Рейнджер в запале.

– Какие? – тут же спрашивает Мистер президент, по вине этого неумолкаемого сэра уже начинающий нервничать.

– Он прошёл в конгресс по квоте. – Как козырем аргументирует сэр Рейнджер. Что вызывает на лице президента смесь удивления и недоумения, которую он попытался стряхнуть головой, а затем уже вопросом к этому, уже начавшему заговариваться, сэру Рейнджеру убрать.

– Вы, наверное, хотели сказать, по партийному списку. – Попробовал поправить сэра Рейнджера Мистер президент. Но как выясняется, то сэр Рейнджер никоем образом не оговорился. – Нет, всё верно. По квоте. – Твёрдо заявляет сэр Рейнджер.

– Да по какой? – не меньше прежнего удивлён Мистер президент.

– Новая политическая повестка сегодняшнего дня такова, что в конгрессе, в этом представительном органе власти, отныне должны присутствовать представители всех слоёв населения, где не должно быть места никакой дискриминации, ни по физическому, ни духовному отличию. А это только и достигается, как через квотирование. Вот конгрессмен Альцгеймер и представляет ту часть населения, которую он отлично понимает и чьи чаяния ему так близки. – Сказал сэр Рейнджер. Но президенту всё равно ничего непонятно и он, разведя в стороны свои руки, непонимающе говорит. – Я всё равно ничего не понял.

Что, почему-то, совсем не нравится сэру Рейнджеру (а просто тема разговора была очень скользкая), и он позволяет себе грубость по отношению к президенту. – Да просто конгрессмен Альцгеймер, больной на всю голову конгрессмен. – Повысив тон своего голоса до мало допустимого, заявил сэр Рейнджер. – А квотируется он от психов, – их, конечно, так нельзя называть, и они зовутся людьми с ограниченными в своей сложности возможностями здоровья, – чьё количество за последнее время так кратно возросло, что пренебрегать их электоральными возможностями было бы просто глупо. Ну а то, что их дееспособность пока что вызывает споры, то… В конгрессе и появляются такие конгрессмены, как Альцгеймер. – Сэр Рейнджер замолчал, уставившись на президента.

– Вы что, шутите? – так ничего и не поняв, в удивлении переспросил сэра Рейнджера президент.

– Если бы так. – Мрачно сказал сэр Рейнджер, и президент, поверив ему, глубоко, но ненадолго задумался.

– Тогда у меня есть предложение. – С серьёзным лицом заявляет Мистер президент после этой небольшой паузы, потраченной им на размышления. И было его советники настроились на серьёзный разговор, как Мистер президент обрушивает на них такое (!), что они и не знают, как на всё это реагировать – выбор в таких случаях как всегда состоит из двух вариантов: хоть стой или хоть падай.

– Если у конгрессмена Альцгеймера столь специфический электорат, то мы должны довести до его сведения, что их представитель в конгрессе, конгрессмен Альцгеймер, слишком много на себя берёт и занимает собой места. На что указывает его диагноз «на всю голову больной». Ведь на его место вполне могли пройти сразу два выборных лица, у которых только наполовину головы больные. А? Как вам моё предложение? – с улыбкой обратился к своим советникам Мистер президент, в котором сейчас говорил его знахарь.

Ну а что ещё могут сказать в ответ на такое (!) заявление президента его советники, когда на их лицах итак всё их недоумение написано. Разве что только поинтересоваться у президента. – Вы не шутите? – спросил президента сэр Рейнджер. И, конечно, Мистер президент не шутит. Да и вообще, он редко шутит, когда его памятливая мысль несколько увлекается и вносит некоторые смысловые поправки в эти его вспоминания. Ну а как было на самом деле, когда речь зашла об этом конгрессмене Альцгеймере, которого Мистер президент считал больным на всю голову за его непреклонную оппозиционную позицию по отношению к нему, то это выглядело хоть и не так закручено, но всё же не без того.

– Пригласите доктора Диди. – Предложил Мистер президент, в ответ на озабоченность советников по поводу опасности этого конгрессмена. Что вызывало у них нервное повздрагивание в животах и тут же сглотнулось при упоминании имени доктора – это была всего лишь их рефлексия на белый врачебный халат. После чего все окружавшие президента советники, украдкой посмотрели на своих соседей, в попытке определить по их виду, какая болезнь кого-то из них поразила и могла поспособствовать возникновению этого предложения президента. Но там вроде ничего такого симптоматического и заразного не видно, – жаль, что противность лица не подпадает под категорию болезни, – и тогда каждый советник начал волноваться за себя.

– Если никто вокруг не выказывает желания выглядеть больным, то значит, чем-то таким неизбежным болен я. – Схватившись за самое в себе живое (у каждого оно своё и поэтому здесь не будет упоминаться эта частность), побледнел в холоде неотвратимых мыслей советник президента, пан Паника. А ведь все думали, что он пропал безвозвратно, а он вот, здоров… Хотя быть может и не совсем здоров, раз президент заговорил о докторе. И вообще, где и в каком нездоровом месте пропадал этот пропащий пан Паника? И не выяснится ли совсем скоро, да прямо сейчас, как только Мистер президент чихнёт, что этот пропащий пан, не просто занёс в кабинет президента неизвестную, ясно, что смертельную инфекцию, а он выступает живой бактериологической бомбой в руках непримиримых с президентством Мистера президента безответственных типов – ни у кого нет сомнения, что оппозиционеров.

– Прежде чем пускать к президенту всех этих пропащих советников, нужно пропускать их через детектор лжи и заодно через карантин. – С ненавистью посмотрев на этого пропащего пана Панику, пощупал себя за своё живое, непримиримый противник всех без исключения советников, глава секретной службы, отвечающей за охрану президента, генерал Кленси.

И так вслед за этими представительными лицами, взбешёнными присутствием на этом президентском совете тех лиц, которых они бы никогда сюда не допустили, начали под собой раскачиваться и все остальные присутствующие здесь люди, начав чувствовать в себе присутствие нездоровья. Ведь совершенно здоровых людей не бывает, и каждому есть за что в себе зацепиться.

– Я всегда знал, что моё здоровье это моя ахиллесова пята. – Переминаясь с ноги на ногу, изнемогал от желания почесать пятки своих ног, генерал Браслав, которого сюда пригласили, конечно, не для того, чтобы он советы давал. А чтобы его внушительный вид направлял в правильное русло заговаривающихся советников президента, которые частенько грешили тем, что в своих советах отрывались от действительности. А так Мистер президент, когда уже сил нет слушать оторвавшегося от реалий жизни советчика, подаст незаметный знак генералу, – возьмёт себя за мочку уха, – то генерал одним вступлением ногой на ногу витающего в облаках советчика, в один момент вернёт его на землю.

Хотя всё же этот тайный и по своему коварный сигнал Мистера президента, не прошёл незамеченным для тех, кто стал жертвой своей неосмотрительности и тяжеленных ботинок генерала Браслава. И стоило только Мистеру президенту потянуться своей рукой к мочке уха, – совсем не для этих тайных намерений, а по привычке или просто почесать, – как у всех этих неосмотрительных господ уже в ногах тяжестью и болью отдает, а ведь им на их ноги даже не наступили.

– Мне, по моим годам, было бы нездорово не жаловаться на своё здоровье. Это выглядело бы как вызов природе. – Мысленно почесав свою лысину, сэр Рейнджер подумал поискать в себе недомогание.

– А мне уже никаких сил и нервов не хватает, смотреть на эту сволочь. – Глядя снизу вверх на генерала Браслава, единственный, кто сейчас по делу жаловался на своё нездоровье, то это советник по нацбезопасности, Болтан, у которого не было никакой возможности и сил, вытащить из под ноги генерала свой зажатый туфель. Да, чуть не забыл. Болтан и ногу не успел вынуть из своей туфли, когда Браслав немедленно среагировал на поданный президентом сигнал.

Тем временем Мистер президент, даже не предполагая, сколько шума в головах и волнения в сердцах возникло у его советников после этого его заявления, – а это всё длилось мгновение, – как ни в чём не бывало начинает разворачивать это своё предложение. – Пусть доктор Диди походит по залу конгресса и посмотрит на лица наших конгрессменов. Для его практики это уж точно не будет лишним. Мне, кажется, что он может там для себя найти интересный случай. – И хотя прозвучавшие уточнения в изложении президентом своего предложения, по большей части успокоили присутствующих на совете советников, всё же сэра Рейнджера, как человека умеющего заглядывать дальше чем нужно, эти слова президента не только не успокоили, а наоборот взволновали.

– А ведь в здании конгресса, будут находиться не только оппозиционно к нам настроенные конгрессмены, – начал, правда только про себя, контраргументировать сэр Рейнджер, – а если искомый доктором Диди интересный случай, будет обнаружен на лице конгрессмена, не просто лояльного к президенту, а являющегося его опорой, то, как на это посмотрят другие лояльные нам конгрессмены, когда на их лицах вполне может обнаружен такой же интересный случай. Нет, такого допустить нельзя. Этой прямой путь к импичменту. И кто здесь выиграет, так это конгрессмен Альцгеймер, для которого все эти интересные случаи классифицируются иначе, – по твоей крайне недовольной и психически неуравновешенной роже видно, что ты наш человек и тебе прямая дорога в мою партию.

Мистер президент, продолжая не подозревать, сколько негатива вызвали эти его слова у сэра Рейнджера, ведёт свой рассказ. – Но главная цель появления доктора Диди в стенах конгресса, это конгрессмен Альцгеймер. Пусть он постоянно находится рядом с ним, и таким образом, незаметно для конгрессмена присутствует в его жизни. И этот невыносимый конгрессмен, погрязший в своей самоуверенности, вскоре затылком почувствует присутствие доктора, но ничего не сможет сделать. И будет только нервничать и дёргаться, раз за разом бросая косые взгляды на доктора. Что не пройдёт мимо и остальных конгрессменов, до которых вначале дойдёт слух, что конгрессмен Альцгеймер находится под наблюдением врача, – а это не может их не встревожить, и от подозрения Альцгеймера в чём-то большем, а не в простом ОРВи, оттолкнёт их всех от него, – а затем они все, убедившись в том, как это действенно, перестанут так открыто оппозиционировать. Ведь не ровён час, и к ним приставят своего доктора. – Мистер президент замолкает и внимательно ждёт реакции на своё предложение от своих советников, пребывающих в такой глубокой задумчивости, особенно сэр Рейнджер. Что его и подвело в том, что он потерял бдительность и недоглядел того момента, когда был кем-то сзади, локтём в бок, подтолкнут в сторону президента и заодно к ответу.

И только сэр Рейнджер собрался гневно обернуться и призвать к ответу посмевшего его толкнуть наглеца, – это либо пан Паника, так всегда на него принципиально колко смотрящий, либо генерал Браслав, который никогда по сторонам не смотрит, – как Мистер президент, обнаружив желание сэра Рейнджера выделиться, своим к нему обращением оставляет того наглеца без ответа сэра Рейнджера.

– Сэр Рейнджер, я вижу, что вы хотите высказаться. – Улыбнувшись, сказал Мистер президент. И сэру Рейнджеру ничего другого не остаётся делать, как высказаться. – Вы, Мистер президент, не шутите? – задался неожиданным вопросом сэр Рейнджер, заставив Мистера президента сразу перемениться в лице и во мнении насчёт рассудительности и дальновидности сэра Рейнджера. Который в последнее время начал Мистера президента беспокоить своими частыми срывами и откровенными проявлениями глупости. Так по высказанному мнению сэра Рейнджера получается, что если Мистер президент позволил себя улыбнуться, то это обязательно значит, что он пошутил. – Да уж. – Только и оставалось Мистеру президенту, как покачать своей головой.

Но как бы сэр Рейнджер не был подвержен умственным срывам, а остальные советники потенциально на это были способны, Мистер президент не прерывает совет на перекур, – потом будут через раз дышать и при этом так вдымчиво, что от кашля изойдёшься, – а продолжает совет. – Ладно, кто там у нас ещё по списку? – задаётся вопросом Мистер президент ко всем, а не к кому-то в отдельности. Но так как сэр Рейнджер находится на самом переднем крае, да и он, в общем-то, был самым компетентным в этом вопросе лицом, то он и взял слово.

– Но это всё, Мистер президент, видимая опасность. Тогда как кроме неё есть не меньшая, а даже большая опасность, которая таится и ждёт удобного для себя момента со стороны ваших тылов. А именно со стороны тех вероломных людей, а по сути ваших врагов, кто вероломно действует, прикрываясь тем, что называет себя вашим другом. Не сотвори, говорят они, себе кумира. Вот мы не сотворяем. Тьфу, противно слушать. – Сэру Рейнджеру видимо представились все эти подлецы и негодяи, кои никогда не переводятся, и которых всегда полным полно во всяком окружении, в том числе и президента (вычищаешь, вычищаешь их полиграфом, а они всё не вычищаются), и он сделал паузу, чтобы перевести дух.

Вдохнув же в себя свежей порции воздуха, Сэр Рейнджер вроде как свежеет и с новыми силами продолжает свой рассказ. – Так вот, эти прячущие под личиной ваших друзей и первых единомышленников, ваши наиопаснейшие враги, – здесь сэр Рейнджер бросил более чем красноречивый взгляд на своё окружение, которое оторопью изошло под этим его взглядом, – будут противодействовать вам так хитро и осторожно, что вы до самого последнего момента не будете сомневаться в их верности. А как только вы споткнётесь на подставленную ими подножку, то уже будет поздно, когда вы с пробитой головой будете лежать в куче того, что осталось от вашего черепа. – Сэр Рейнджер так художественно описал все эти осколки черепа президента, что Мистеру президенту ударило давлением в голову.