Палиндром

И видимо Дульсиней ожидал услышать от Антанты что-то более страшней и глобальней, ну, например, обвинения в скрытых намерениях выпустить на большой экран новую картину, где была бы вскрыта вся правда о мультяшном закулисье, а тут как оказывается, такой пустяк. Ну и осознание того, что ему ничего не угрожает, приободряет Дульсинея, и он, наполнившись той самой уверенностью по самое не хочу, с которой он губернаторские двери открывает ногой, окинув прокурора сверху вниз презрительным взглядом, ехидно так заявляет:

– Столько времени не возникало никаких вопросов, а сейчас они вдруг возникли. Хм. – Хмыкнул Дульсиней, в упор не видя флэшки, на которую он сейчас посмотрел (настолько его взгляд был презрителен). – А время, между прочим, самый что ни на есть главный судья, не зря же говорят, что время всех нас рассудит и всё расставит по своим местам. И как оно посмотрит на дело рук твоих, так и будет оценен твой труд.

– Согласен. – Согласился в ответ Атнанта, кивнув головой. – И скажу больше, сейчас как раз и настало то самое время, судить. Чем мы сейчас и займёмся. – Атнанта замолкает и под взглядом Дульсинея начинает по-новому обустраиваться на этом своём месте. Так он поправляет под собой стул, слегка отодвинув его от стола, после чего принимается за себя. Где он для начала, поворотами в разные стороны, разминает свою шею, затем взяв руки в замок, выпрямляет их вперёд и таким образом протягивает себя. После чего он возвращает руки и, скрестив их, кладёт на груди, когда сам облокачивается спиной на спинку стула. Когда же он, таким образом, привёл себя в готовность, то после совсем небольшой паузы он берёт слово.

– Для того чтобы не возникло путаницы в мыслях, а там и до неразумных, ни каким здравым смыслом необъяснимых поступков недалеко, которая вполне может возникнуть в результате нашего недопонимания друг другом, я вкратце, ничего не утаивая, объясню вам положение ваших дел, и что в данный момент находится… Нет, не на флэшке, хотя и не без этого, а на той чаше весов правосудия, которая находится на …Скажем так, на противоположной от вас стороне. – Атнанта пододвинулся к столу и, положив на стол руки, заговорил:

– И я пока что не буду прибегать к тем красноречивым аргументам, которые всегда сопровождают такого рода дела. Хотя несколько примеров, для того чтобы понять направление будущей дискуссии, всё же приведу. То, что рисуют нам как настоящую реальность, – поднимутся голоса возмущения со стороны самой передовой общественности, – не есть такова, она есть плод больного воображения обделённого природой человека. – Атнанта на этом красноречивом моменте покосился на руки Дульсинея, который сам не зная почему, невольно спрятал руки под стол. – Который под себя кроит этот мир и хочет, чтобы и все остальные смотрели на мир его глазами и почувствовали свою природную ущербность перед теми, кого природа так обошла своим вниманием. А такая открытая демонстрация своего отличия, принижает наше человеческое достоинство, нравственно нас мучает и действительно заставляет чувствовать себя нравственно ущербными. Но это так сказать, лирика. – Сказал Атнанта, переходя к самой сути разговора.

– Ну а теперь конкретика. По одним только прикидочным расчётам, вы на одном только анимационном фильме, благодаря этой манипуляции с пальцами рук, в карман себе положили до 45-ти тысяч. И при этом в старых ценах. Так что совсем не сложно сосчитать, какие колоссальные суммы вы зарабатывали на этих не дорисовках. – И только Атнанта это сказал, как Дульсиней уже всё сосчитал и сообразил. А вот насколько он сообразительный человек, то это должен был решить Атнанта, к которому он и обратился с достаточно провокационным и двусмысленным вопросом. В котором Дульсиней однозначно преследовал цель проверить Антатне уже на его сообразительность.

– Сколько? – многозначно посмотрев на Атнанте, спросил его этот до чего же хитрющий Дульсиней. Но Дульсиней, задаваясь этим своим провокационным вопросом, который должен был поставить в тупик бездействия Атнанту, не учёл того, что в этих стенах по надзору за правосудием, где постоянно задаются вопросами, вопросами и ещё раз вопросами, именно этот вопрос и звучит чаще всех. Так что Антанте не смутить такой постановкой вопроса, и если на что-то он и знает ответ, то именно на этот вопрос.

– А вы ещё не соглашались, когда я вас назвал бизнесменом. – Заулыбался Атнанта. – А рефлексы, с их цепкой хваткой, так сказать, не обманешь. Но да ладно. Вы, как я вижу, уловили суть нашей судебной системы, раз решили обговорить условия сделки. Ведь на торге зиждиться вся наша система правосудия. Ну а для того чтобы получить удовлетворяющий все стороны результат, то тут нужен точный расчёт. А по расчётам наших аналитиков с бухгалтерским образованием, без которого нынче некуда, то, как я вам уже говорил, – но память такая удивительная штука – ей вечно хочется, чтобы ей о ней напоминали, – сумма возможных претензий к вашей компании, будет кратно превышать все ваши активы. – Атнанта замолчал. Теперь мяч был на стороне поля Дульсинея, и от него зависело, как воспользоваться этим правом.

И почему-то, как часто бывает в таких случаях, Дульсиней решил, что он не такой как все человек, он не подчиняется единым правилам и установкам (они его просто не колышут), на него не как на среднестатистического человека давит атмосферное давление, в общем, не захотел прислушиваться к своему здравомыслию, а решил поупрямиться, заявив, что всё это чушь, и Атнанта всего лишь берёт его на понт с этой пустой флэшкой. – Пока собственными глазами не увижу, то не убеждусь. – С яростью во всём себе заявил Дульсиней, в своей экзальтированности поведения посмев прихлопнуть кулаком откуда-то вдруг появившуюся на столе муху.

– Да вы, как я посмотрю, обладаете скрытыми талантами. – Глядя на раздавленную кулаком Дульсинея муху на столе или вернее, на то, что от неё осталось, бесстрастным голосом проговорил Атнанта. – Которые, я даже не сомневаюсь в этом, помогли вам в обустройстве вашей замечательной во многом жизни. Что ж, хотите, чтобы я вас убедил в безальтернативности моего предложения, я не буду против. – Атнанта приподымается со стула, и отправляется к стоящему у окна рабочему столу. Что между тем начинает тревожить Дульсинея, проведшего параллели между собой и мухой, – прихлопнет меня, как я её.

Там Атнанта долго не задерживается и, прихватив со стола некий предмет, возвращается обратно к своему месту. Правда на этот раз он не садится на свой стул, а остановившись за ним, демонстрирует Дульсинею прихваченный с собой ножичек для резки бумаг. Чей вид не прибавляет уверенности в себе у Дульсинея, а вот волнения за свою целостность, сколько угодно.

– Это, конечно, глупо, думать, что он меня этим ножичком сейчас покромсает, – глядя на ножичек в руках Атнанты, Дульсиней принялся нервно соображать, – но и исключать такого варианта развития было бы глупо. Зачем тогда он его сюда принёс.

Атнанта между тем опирается руками на спинку стула и приступает… Нет, не к кромсанию господина Дульсинея, чего он вполне заслужил, и не только из-за своего отношения к части живой природы, мухе, а к тому, на чём настаивал Дульсиней – к его убеждению.

– Господин Дульсиней, – обращается к этому слегка взмокшему господину Атнанта, – я не исключаю варианта, что всё вами сказанное насчёт всей этой истории, для вас есть всего лишь пустяк, незначительность и чушь. И ваше слово, подкреплённое вашей состоятельностью, куда как весомее и больше значит, чем десятки мегабайт слов в устах так и не состоявшихся людей. Но как быть в ситуации с единственным, ещё и трёх лет нет от роду, сыном губернатора нашего штата, который был обнаружен своим отцом с отрезанным мизинцем, во время просмотра им ваших усечённых мультфильмов. А ведь его отец, и лишь для того чтобы ответить на важный телефонный звонок, всего-то вышел на минутку из своего рабочего кабинета, где они с сыном часто проводили совместное время – он занимался делами, а сын смотрел мультики. Чего вполне хватило его малолетнему сыну, чтобы забраться к нему на рабочий стол и нащупать вот такой ножичек, – Атнанта показательно продемонстрировал Дульсинею ножичек, – а затем использовать его по прямому назначению по отношению к себе – сделать себя похожим на своих, так им любимых, мультяшных героев. Ведь так хочется быть похожим на них, а тут такой непорядок с пальцами. И тут никакие, даже самые разумные доводы, что такое в принципе самому, да ещё в таком малом возрасте, сделать с собой никак невозможно, и ещё что-то в этом роде, даже не будут услышаны и приниматься в расчёт находящимся в умственной прострации отцом. Которые отныне все свои силы и возможности направит в сторону мщения. И как думаете, на что пойдёт и не пойдёт в своём мщении губернатор, как обезумевший отец, чей единственный сын чуть не погиб на его глазах, и всё из-за того, что он так по возрасту наивен и доверчив? – уставившись на Дульсинея, низким голосом спросил Атнанта.

Ну а белее белого Дульсиней, уже одним своим видом демонстрирует своё полное понимание ожидающих его последствий недоговорённости с Атнантой. – Что вы хотите? – через хрип своего голоса проговорил свой вопрос Дульсиней. А вот этот его вопрос куда как конструктивней и разумней, и сразу видно, что он, не как, как какой-нибудь торгаш, смотрит на правосудие, как на продажную тётку, которая от стыда за такое правосудие спрятала свои глаза за повязку, а серьёзно относится к своим обязательствам перед обществом. Что должно оценено Атнантой, и он вновь занимает своё место на стуле напротив Дульсинея, откуда и обращается к нему.

– Для начала скажите, вам знаком конгрессмен Альцгеймер? – спрашивает Атнанта Дульсинея. Ну а Дульсиней почему-то искренне удивляется и переспрашивает Атнанту. – Для начала? – Для Атанты же такого рода непонятливость его клиентов не в новинку, и он возможно даже удивился про себя, если бы Дульсиней повёл себя иначе.

И Атнанта в ответ на этот демарш Дульсинея заявляет. – А что вас так удивляет, господин Дульсиней. Вы что, дозировано проявляете свою гражданскую позицию? Сегодня вы добропорядочный гражданин, а на завтра кто знает, и даже не надо загадывать, как знать, что там нас всех ждёт. Нет уж, господин Дульсиней, так не выйдет. К тому же наше сотрудничество с вами, будет вам не безынтересно. И если меня не подводит память, – здесь Атнанта многозначительно посмотрел на Дульсинея, мол ты, надеюсь, не сомневаешься в этом. Но вроде бы Дульсиней даже не думает сомневаться, и тогда Атнанта вновь берёт слово, – то ваша семья всегда ответственно относилась к своему гражданскому долгу. И когда красная угроза, как никогда была велика, то вы первые начали бить в набат, проявляя в этом деле незавидную для многих инициативу. Ну а то, что в этом деле были некоторые перекосы, например, когда вместе с красными от своих идеологических установок, запойных выпивох, которые, конечно же, осуждались за дело, страдали люди с повышенным кровеносным давлением, то, что уж тут поделать, когда на войне без сопутствующих жертв не обойтись. Впрочем, вы ведь тоже в накладе не остались в результате нашего сотрудничества. Откуда бы вы ещё могли черпать столько вдохновения для производства вашей продукции, как не наблюдая всё это в своей жизни, которая местами жестока, а некоторыми, – Атнанта вновь многозначительно посмотрел на Дульсинея, – ещё как жестока.

– Ну так что скажите, в ответ на мой вопрос? – спросил Дульсинея Атнанта после совсем короткой паузы.

– Поскольку, постольку. – Ожидаемо, в таком ключе даёт ответ Дульсиней. Что, впрочем, устраивает Атнанту. – Так вот, мне нужно знать, с чем я могу выйти на тех людей из вашей сферы бизнеса, с кем этот конгрессмен поддерживает крепкие связи. – Сказал Атнанта и, давая время Дульсинею подумать над ответом, как он уже ранее делал, откинулся на спинку стула и принялся вести наблюдение за Дульсинеем.

Дульсиней же, кем бы он там про себя не был, и кем бы его окружающие его люди не считали, уж точно кем не был, так это дураком. И он прекрасно понял, чего от него требует Атнанта, который, если что, то выказал себя не меньшим коммерсантом, чем он. – Умеет торговаться, сука. – Так выразительно обозначив своё отношение к Атнанте, Дульсиней принялся перебирать в голове всех тех, кого можно было с меньшими для себя издержками и по более выгодному курсу продать.

– Есть такой человек. – После небольшого размышления проговорил Дульсиней. Что между тем не стало новостью для Атнанты, он это и без Дульсинея отлично знал, и поэтому никак не отреагировал на это заявление Дульсинея. – Мистер Валенштейн. С ним в последнее время, выше названный вами конгрессмен, часто встречается. – Дульсиней было сделал паузу, но Атнанта его тут же подогнал, вопросив: «И?».

– Да вроде бы всё. – С таким простодушием на лице это сказал Дульсиней, что будь на месте Атнанты человек более доверчивый к людям, то он был бы не просто введён в заблуждение этим хитрым Дульсинеем, а он был бы обманут им. И хорошо, что на страже закона стоят такие маловерующие и бесчувственные люди, как Атнанта, которых вот так просто на чувства не прошибёшь.

И Атнанта на основе своего немалого опыта общения с людьми всевозможного качества, – со всяким сбродом, людьми авторитетными и уважаемыми, и не только в той среде, где этим авторитетным уважением прокладывают себе дорогу к сердцам людей, людьми с активной жизненной позицией насчёт своего места под солнцем, где их всех связывает одно, страсть к лицедейству, – совсем-совсем не поверил Дульсинею. При этом Атнанта понимает, что если он напрямую не поверит Дульсинею, а сразу примется выкручивать ему руки, то это не будет сопутствовать дальнейшему диалогу. И поэтому Атнанта делает заход к Дульсинею с другой стороны.

– Я понимаю, что вот так сразу, без подготовки, трудно припомнить всё, что может связывать этих людей. И для этого нужно время, например, пару дней. А чтобы у вас отпали все сомнения по поводу нашего негласного договора, – бескорыстная помощь друг другу, – и так сказать, промотивировало, я отдам вам эту флэшку на ответственное хранение. В ней вы найдёте для себя много чего интересного. – Сказал Атнанта, пододвинув в сторону Дульсинея флэшку.

Дульсиней, глядя на флэшку, не спешит демонстрировать готовность взять её, а всё также сидит, не шелохнувшись, явно ожидая от Атнанты подтверждения своего намерения отдать флэшку. При этом Дульсиней совершенно не верит в такой альтруизм Атнанты. – У него однозначно есть копия. – В один момент считал по лицу Атнанты эту информацию Дульсиней. Что не мешало и Атнанте в ответ считать эту информационную мысль с лица Дульсинея. На которую он тут же даёт ответ. – Можете мне не верить, но копий нет. – Говорит Атнанта, ещё ближе пододвигая флэшку.

– А не боитесь, что я её уничтожу? – из глубины себя смотря на Атнанту, спросил его Дульсиней.

– Вы же знаете, что не боюсь. И ещё вы знаете, что чем целее она будет, тем целее будут наши с вами отношения. – Сказал Атнанта, отбирая руку от флэшки. Что служит сигналом для Дульсинея, который протянув к ней руку, осторожно берёт её, затем приближает к себе, изучающе смотрит на неё и, усмехнувшись какой-то мысли, убирает её в карман своего пиджака. Ну а как только Дульсиней убирает флэшку, Атнанта поднимается из-за стола и таким образом подводит эту встречу к своему окончанию.

После же того, как Дульсиней без лишних ему напоминаний со стороны Атнанты о том, что обо всём том, о чём они здесь беседовали и договорились, лучше никому не распространяться, был отправлен на свободу волноваться и по своему переживать и готовиться к новой встрече с Атнантой, о чём ему будет сообщено отдельно, сам Атнанта не стал расслабляться, откинувшись на кресло и, закинув ноги на стол, а он вынимает из внутреннего кармана пиджака совсем невзрачный телефон из прошлого, с кнопками века, и набирает только ему известный номер.

Когда же трубку на той стороне линии берут, Атнанта сухо говорит. – Флэшка у объекта.

– Я подключаюсь. – Следует ответ от Вольфа. На что ответа от Атнанты не следует. А он, выключив телефон, убирает его обратно, во внутренний карман пиджака.

– Интересно, как всё-таки решит поступить господин Дульсиней. – Задумчиво задался вопросом Атнанта, после того как присел на своё рабочее кресло, которое не в пример всем остальным стульям из его кабинета, умело крутиться и оттого выделялось Атнантой. – Чью сторону выберет. Мою или Альцгеймера, поделившись с ним информацией об этой встрече. Или может даже отдаст ему флэшку, когда сочтёт, что он слишком значителен и непотопляем. И всё что на флэшке есть, как он выразился, недостойная его внимания чушь. Хотя, что гадать. Он выберет сторону сильнейшего. А вот кто в итоге им окажется, то на это будет интересно посмотреть. – Атнанта замолчал, рассеянным взглядом посмотрев на находящуюся в его руках точно такую же, что он отдал Дульсинею, флэшку. После чего он хотел было позвать Тари, чтобы справиться у неё насчёт кофе, но почему-то передумал и оставил себя на сухую размышлять, о чём ему захотелось поразмышлять.

Впрочем, даже если Атнанта и позвал Тари, то он бы всё равно остался без кофе. И не потому, что она крайне негативно относилась к такого рода просьбам, унижающих её достоинство высококлассного специалиста и служащих лишь только для одного – подчеркнуть существенную разницу между ею, хоть и два высших образования за плечами, а всё равно человеком находящимся в статусе наёмного служащего, и её начальником, который на своём месте может быть кем ему вздумается быть, от полного придурка, до полнейшего кретина, и всё равно она, а не он будет готовить ему кофе, – а потому что её сейчас на месте не было. Она отправилась по тем своим служебным надобностям, о которых никогда не удосуживается знать начальство, которое почему-то всегда уверено в том, что их настолько конфиденциального характера поручения, что их передавать нужно только из рук в руки, сами перепоручаться, без участия в этом ног их секретарей и секретарш. Чьё именование, между прочим, уже говорит о их близости к секретам их начальников. За что им нужно доплачивать, а не орать на них, требуя полного, поминутного отчёта об их отсутствии не знамо ими где.

– Где тебя, сволочь, носило?! – взревёт в своём недовольстве несдержанный начальник, который вдруг почувствовал себя обделённым, когда так неотзывчиво откликнулась на его зов его секретарша, посланная им пять минут назад в магазин за сигаретами. И не давая ей возможности оправдаться, выхватывает из её рук протянутые сигареты, и тут же обвиняет её в том, что она способствует расстройству его желудка и нервов. – Теперь я понял, почему я так закуриваюсь. Ты как кукловод, дёргаешь меня за нервные ниточки и тем самым провоцируешь меня на курение. Ждёшь, не дождёшься, когда я сдохну. – Свирепый начальник подводит итог своему взаимоотношению со своей секретаршей и, пустив сигаретный дым ей в лицо из закуренной сигареты, решает проявить упорство в отношении к этой строптивой секретарше, и всё сделать для того, чтобы он первая сдохла.

Что же касается Тари, то в случае с ней не всё было так туманно и жизненно бесперспективно. И Атнанта не слишком к ней придирался (если она, конечно, и для него что-нибудь съестное принесёт), когда она в своё обеденное время отлучалась в находящееся на другой стороне улицы, заведение общепита. Куда она прямо сейчас и направляла свой звучный и отточенный шаг. И одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что она точно знает, куда и зачем идёт. А шла она, как упоминалось чуть выше, в то самое кафе, в котором она каждый свой рабочий день проводила за самым простым обедом, состоящим из её неосуществимых желаний, наестся до отвала, и той скудной реальности, которую она могла себе позволить, если, конечно, она так и хотела оставаться стройной, как тростинка – чашки чая и какой-то завёрнутой в красивую бумажную упаковку, низкокалорийной лабуды.

Ну, а когда человек день ото дня, с постоянством проделывает одни и те же движения в одном направлении, то у него до автоматизма вырабатываются все эти его движения. Где уже можно предсказать каждый его шаг и последующее направление его движения, которые через цепочку следующих друг за другом действий, – выхода из здания прокуратуры, перехода через улицу в строго отмеренном месте, прибытие в кафе, где Тари уже ждут свои препятствия на пути к её столику, – приводят к своему итогу – сомкнутости её зубов над чем-то съестным.

Ну а сегодняшний день ничем ни лучше и не хуже, чем все предыдущие дни. И Тари, следуя выработанной ею схеме движения на пути к своему обеду, и сегодня ни на шаг не отклонилась от своего маршрута и, миновав раздачу, где она получила свой заказ в виде обеда, в точности прибыла к своему столику, чтобы занять за ним своё место и немного себя насытить.

Но на этот раз, на этом заключительном этапе дистанции её пути, её ждала непредвиденная ситуация – за её (!) столиком поместился какой-то, явно неудовлетворённый жизнью тип (так широко, до своего неприятия окружающими людьми, он раскинул в стороны свои ноги). И Тари, в один момент наткнувшись на это препятствие, замерла в одном положении, не зная, как себя вести. Чего не скажешь об этом развязном типе, которого ничуть не смутило появление у столика столь прекрасной незнакомки, и он как продолжал прихлебательски, огромными глотками наполнять себя из большого бумажного стаканчика, так и не остановился, пока не утолил свою жажду. После чего он, смотря на Тари, отстраняет от себя стаканчик и теперь оттуда на Тари смотрит его насмешливость, на губах которой выделялась выпачканность, оставшаяся от соприкосновения его губ с тем напитком, который он так насыщенно прихлебал.

– Что, понравился? – вытерев рукавом пиджака свои губы, усмехается незнакомец, наполняя лицо Тари красотой красных красок. – Вижу, что да. – Прибавляет незнакомец. – А раз так, то я не вижу препятствий для того чтобы заняться моим перевоспитанием. Ведь я представляю из себя отличный образчик для такого рода действий. К которым все вы питаете такую склонность. – И тут от Тари можно было ожидать всякого, вплоть до того, что она пойдёт на жертвы, и весь свой сегодняшний обед опрокинет на этого наглеца, на чью самовлюблённую ухмылку и смотреть нет никакой мочи, но только не такого, что она сделала (хотя она возможно сочла, что этому наглецу слишком жирно будет, если она останется без обеда и поэтому лишила того удовольствия, оставить себя голодной).

А Тари вдруг так проницательно крепко смотрит на этого наглеца, что тот теряет всё своё нахальное самообладание и даже начинает собираться ногами. Когда же ноги этого наглеца усмирены и приведены в некоторый порядок (а то, сколько можно об них запинаться), Тари повелительным тоном ему говорит: «А ну, живо подвинулся», – и как только он повинуется, то садится на свободное место напротив него. Заняв же место напротив этого типа, Тари как ни в чём небывало начинает свои приготовления к своему обеду, тогда как этот усмирённый наглец напротив, вынужден наблюдать за всеми этими её приготовлениями.

Когда же Тари, разорвав один одноразовый пакетик из под сахара, высыпала его в чашку чая, а затем взяла второй точно такой же пакетик, который вызвал у неё сложную дилемму – добавлять или нет – то усмирённый наглец, видя всё это её затруднение, попытался подмазаться к ней. – Если новости хорошие, то можешь себе позволить немного сладкого. А я, ты знаешь, всё пойму. – Сказал этот наглец, который всё не уймётся, и так и хочет простелить свою власть на Тари, которая, по каким-то там его внутренним желаниям и соображениям, которые скорее есть плод его воспалённого наглостью воображения, непременно должна знать его. И при этом он ещё себе позволяет отдавать ей команды.

Тогда как Тари, и сама, без всякой подсказки со стороны, что собственно и было, сможет для себя решить, что ей делать со вторым пакетиком сахара. – Гулять, так гулять. Говорю, как жертва своего социапатизма, помешанного на стремлении к совершенству. – Горько усмехнулась Тари, разрывая пакетик с сахаром. – Вот и подсласти свою горечь. – Тихо-тихо так сказал этот усмирённый наглец напротив, наблюдая за нервными движениями рук Тари. Но Тари всё равно услышала эту его тихость, за что она была ему благодарна.

– Господина Дульсинея сегодня зарядили. – Размешивая чай, проговорила Тари.

– А ты у меня молодец, Исти. – Сказал Простота.

Глава 11

Сомнения мистера Сальери против уверенности конгрессмена Альцгеймера

Любой, первый же попавшийся на глаза дом, если не разбирать его по мелким частям, а так, всего лишь образно на него посмотреть, то из всего увиденного можно сделать вывод, что он в основном состоит из перегородок и внутренних пространств между ними, которые человек решил называть комнатами, или же ближе к сути, помещениями (существительное и глагол в одном значении этого слова). А вот что он в эти пустые пространства поместит, то это зависит оттого, в каком человек качестве видит все эти помещения. И тут уж не обойтись без того, что человек при наделении этих помещений своими качественными характеристиками, ни в чём себя не обделит. И самая просторная и лучшая из всех имеющихся в наличии комнат, обязательно будет им застолблена для себя дорогого.