Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома

После этого в квартире Таисии Крестовой несколько дней царило затишье. Она снова пошла на работу, предоставив там справку о мнимой болезни. Однажды к ней пришла одна пьяная пара с мужчиной, в шутку посватали её за него. Когда они остались одни, появился второй мужчина. И Диане пришлось увидеть, как они глумились над пьяной до бесчувствия матерью, наваливаясь по очереди на неё. А в другой раз, когда собралась компания и пела песни, некий лохматый верзила, с сигаретой в зубах, поднёс девочке рюмку с водкой. Диана полагала, что тот даёт ей лимонад. Но неприятный запах её насторожил, она загородилась от угощения рукой. А мужчина чуть ли не насильно влил ей горькую жидкость, которая как огнём обожгла губы, язык и горло. Она закашляла и заплакала. Мать оттолкнула от себя второго, который пытался её целовать, и ковыляющей походкой подошла к дочери. Когда догадалась, почему мужчине стало весело, Таисия залепила ему пощёчину. А тот так озверел, что кулаком сшиб её на пол.

Диана увидела на лице матери кровь и страшно закричала. И оравшая песни пьяная компания враз притихла. Девочку стали успокаивать и ласкать. Но она отступала, нервно махала руками, чтобы к ней не приближались, и ещё громче плакала, визжала. А потом убежала в переднюю комнату. Здесь, на затоптанном полу, наткнулась на игравшего брата Ваню, который увидел плачущую сестру и прижался к ней, подняв вслед протяжный вопль.

Таисия, шатаясь, подошла к детям, наклонилась к ним, еле держась на ногах, желая как-то успокоить дочь и сына. Однако вид разбитой кровоточащей губы матери повергал Диану ещё в больший трепет и страх. И она в ужасе отмахивалась от неё, как от прокажённой, не выпуская из объятий брата, который кричал и плотней прижимался к сестре…

Когда уже ближе к полночи все гости ушли, Таисия лежала ничком на измятой постели, на которой недавно терзали её мужчины и безутешно плакала. Дети, утомлённые гамом пьяных людей, уже спали. Диана во сне видела, как мать громко стонала, а потом на неё против её воли наваливался мужчина и девочка плакала…

Наступали вечера, когда Таисию охватывала истерика, она выгоняла всех гостей. И со стола со звоном летели на пол тарелки, стаканы, вилки, бутылки. Мать без сил падала на стул, со всклокоченными волосами, обхватывала отчаянно руками свою голову, исторгала громкие рыдания, нагоняя на детей тот же страх, который они испытывали каждый день.

После этого мать не пила месяца два, отдала дочь в школу, стала с ней заниматься. Когда Таисия вдруг плакала, Диана пугалась, ещё не зная причины горя одинокой женщины. С того дня как покинул их отец, она помнила, как он обещал ей помогать воспитывать детей, но своего слова не сдержал. Жить становилось тяжелее, она подала на алименты, а получив первый перевод, купила детям одежду и обувь. На остальные деньги – продуктов и бутылку. И услышала плаксивый выкрик дочери:

– Зачем водку взяла?

– Доченька, это всё от горя. Не могу без него проклятого, – и залпом опрокинула стакан горькой, расплакалась. Диана, чуть сама не плача, успокаивала. Но слёзы у матери и дочери лились непроизвольно.

– Мама, мама, не надо долго плакать, а то Ваня боится…

И тогда Таисия поворачивала голову на голос дочери, лихорадочным, хмельным блеском глаз, как слепая простирала к ней руки, чтобы её крепко обнять. Она нащупывала девочку, порывисто прижимала к себе, и с новой силой причитала: то повышала, то понижала интонации:

– Доченька, милая, вот до чего довёл нас твой проклятый отец! Разве я этого хотела содома, разве я об этом мечтала? О, господи, прости меня окаянную! – и она вытягивала руку на угол, где висела икона Богоматери, будто призывала ту в свидетели.

После этого наступали дни отрезвления. Таисия усердней прежнего бралась за работу: мыла, чистила квартиру, приводила её в надлежащий порядок. Из детсада, где работала поваром, её уволили, и теперь убирала в магазине. Но зарплаты уборщицы и алиментов не хватало, чтобы в достатке кормить и одевать двоих детей. Да и самой хотелось выглядеть прилично.

Раза два Таисия сходилась со случайными мужчинами, но, кроме пьянства, у неё ничего с ними не выходило. Правда, однажды встретила серьёзного, прожила с ним в трезвости несколько месяцев. И какие это были дни! Думала, к старому больше не вернётся. Отчасти он знал её историю. Но он ушёл, когда увидел её на улице с другим мужчиной. И как она ни уверяла, что встретила его случайно, что между ними ничего больше нет, он не поверил. Хотя Таисии казалось, что он бросил её вовсе не из-за этого, просто его отпугнули её дети. А ведь как она убеждала сожителя, дескать, всё у них изменится, если он всегда будет с ней. Однако пустыми обещаниями она уже не внушала ему доверия и полагала, что он наслушался от соседей о ней разных сплетен. И ей ничего не оставалось, как опять искать утешение в вине…

И новые загулы привели бедную женщину к тому, что уже нельзя было закрывать на неё глаза. И наступил день, когда её лишили материнских прав, а саму отправили на принудительное лечение…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

…Кражи в детдоме в порядке вещей. У Шуры Брыкиной пропала библиотечная книга, воспитатели стали доискиваться и обнаружили злополучную пропажу в тумбочке Дианы.

– Где Крестова? Кто видел Крестову? – спрашивала суровым тоном старшая воспитательница Роза Викторовна Кротова, ещё очень моложавая средних лет женщина.

– А к ней мать приходила. Наверно, она во дворе, – ответила Луиза Дубинина, кровать которой стояла по соседству с кроватью Крестовой.

– Луиза, сбегай живо и пришли её ко мне! – резким тоном приказала Кротова.

– Ещё чего, что я крайняя? Пошлите Шуру, это её книга, – неожиданно отрезала та, хотя редко прекословила старшим, умея с ними ладить, чего ни от кого не скрывала.

– Как тебе не стыдно, Дубинина! От тебя я этого не ожидала! У кого ты перенимаешь этот дерзкий тон? Да, верно говорят, с кем поведёшься от того наберёшься! – констатировала Кротова и продолжала: – Если сейчас же мою просьбу не исполнишь, я велю перевести тебя в спальню к старшим девочкам, они быстро приучат к утерянной вежливости…

Луиза была полненькая, симпатичная с умными карими глазами. И она хорошо понимала, что ей грозило за непослушание, если будет проявлять упрямство. Однако Диану сколько раз переводили к старшим девочкам, и на неё это нисколько не влияло…

Но, слава богу, в этот момент Диана явилась сама. На всех девочках одинаковой простой расцветки вылинявшие платьица, одного фасона туфельки. В детдоме подраставших красавиц никогда не баловали нарядами. В положенный срок всем поровну выдавали одинакового фасона и покроя обновы. И в такой жалкой почти однотонной одежде все воспитанники обоего пола производили безликое впечатление, впрочем, дети в казённом заведении иначе не воспринимались, а как только близнецы и близняшки.

– Итак, Крестова, ты понимаешь, что опустилась до гнусного воровства? – спросила Кротова вглядываясь в строптивую воспитанницу.

Диана, ещё не понимая, о чём идёт речь и в чём её вновь обвиняют, состроила удивлённую мину и загадочно молчала, разглядывая в руках у Кротовой книгу Гайдара «Школа мужества».

– Что вы имеете в виду, Роза Викторовна? – спросила недоумённо Диана. – Неужели есть ещё и не гнусное воровство? А я этого не знала? – насмешливо сказала она, чем немало смутила воспитательницу.

– А ты не передёргивай слова, не видишь, что я держу в руках и вытащила из твоей тумбочки? – воззрилась она возмущённо.

– Но прежде, чем так заявлять, вы докажите, что эту книгу я украла? – с язвительной улыбкой отрезала девочка.

– Посмотрите на неё, какая наглая и бесстыжая! Я только что при Луизе и Шуре, а также Натэлле Ивановне достала её из твоей тумбочки!

– Я нашла эту затрепашку в умывальнике, Роза Викторовна, – бросила Диана, с дерзким вызовом.

– Та-ак, – протянула она. – Луиза, позови Шуру Брыкину, я кому говорю? – как бы Дубинина была сейчас не покладиста перед воспитателями, однако она тоже чтила неписаные правила детдома. Поэтому Кротовой пришлось повысить тон, чтобы упредить непослушание воспитанницы, и которая под угрозой наказания поплелась из спальни искать Брыкину.

«Значит, тут Шуры не было?» – между тем подумала Диана.

Пятиклассница Шура Брыкина, с рыжей чёлкой и обильными под глазами веснушками, робко вошла в чужую спальню. А следом за ней пожаловал директор Марусьев, плотный, несколько грузноватый, с выступавшим брюшком, бросив свои казённые дела.

– Нашли уже виновницу, Роза Викторовна?

– Да, Александр Александрович, вы как в воду глядели, Крестова… И вот стоит и нагло отпирается, голову нам морочит…

– Очень отвратительно с её стороны. Ведите Крестову и Брыкину в мой кабинет, – приказал решительно он.

В кабинете, загромождённом книжными шкафами, диваном и двумя канцелярскими столами, поставленными посередине буквой «Т», с застеленным дорогим ковром паркетным полом, было тихо и уединённо. Со стены, за спиной директора, высоко смотрело портретное изображение основателя учреждений для детей-сирот – Антона Макаренко, который, казалось, невольно думал о не всех воплощённых его педагогических мерах воздействия на непокорных и непослушных детей. «Не дали, не дали довести до ума педагогическую практику, хоть ты, Сан Саныч, что-то сделай. Но сумеешь ли, как я?» – кажется, говорил директору корифей педагогической мысли. Хотя сейчас ему было не до этого.

Шуру и Диану директор Марусьев усадил на диван, а сам оседлал перед ними мягкий стул. Кротовой он предложил сесть где-то позади себя, хотя в душе желал, чтобы беседа с воспитанницами состоялась исключительно наедине. Так бы он и сделал, если бы между ними не было личного нюанса отношений…

– Крестова, тебе известно, в кого ты превращаешься? – спросил Марусьев.

– Нет, в этом вся беда Александр Александрович. Диана думает, что мы к ней несправедливы, – вмешалась Кротова, на которую директор слегка недобро покосился. – А ещё она считает, что ничем не хуже нас с вами.

– Что-о? Это правда, Крестова? А может, дело в том, что мешаем привыкать к воровству, не так ли, Крестова?

– Мне известно одно: я расту! А когда вырасту, буду не хуже вас. Нет, даже лучше, потому что я знаю цену обидам и унижениям. А вы этого не знаете, и я всегда у вас в чём-то виновата. А это совсем не так, – отрезала она. – А вашу книгу я нашла в умывальнике и не успела объявить о находке, потому что… – тут она запнулась, ведь не хотелось говорить о тайном приходе к ней матери. Но и этого было достаточно, чтобы почувствовать в душе боль и раздражение.

– Ну, чего ты недоговариваешь? Или нечего сказать, так как факт деяния налицо! – проговорил директор самодовольно, забыв о её недавних словах.

– Шурочка, ты где читала книгу? – спросила Кротова.

– В комнате для приготовления уроков, – тихо проговорила та, с опущенной головой.

– Брыкина хорошая девочка, и я уверена – она говорит правду. И чтобы она делала с книгой в сыром умывальнике?

– Откуда я знаю, это вы у неё спросите! – вспылила Диана.

– Тогда зачем положила книгу в свою тумбочку? В таком случае, могла бы занести мне! – жёстко проговорила Кротова.

– Я не догадалась. Конечно, я бы всё равно её вернула. Такая скучная книжка мне не нужна и даром…

– Что ты такое говоришь, Диана? Эта книга лучшего детского писателя, – в испуге изумилась Кротова. – Тогда какие ты предпочитаешь книги?

– Наверно, про любовь, да? – цинично усмехнулся Марусьев, блеснув по-молодому серыми глазами, и с пониманием перехватил, направленный на него взгляд старшей воспитательницы.

Кротова, видно, этих окрашенных иронией слов директора не ожидала, так как слегка покраснела. Ведь перед ними как-никак были дети. Хотя Крестова уже строила из себя раннюю барышню. И ей вполне хватило бы ума уловить непристойную двусмысленность Марусьева, и он это тоже понимал.

– Положим, для тебя книга скучная, тогда зачем взяла? – снова повторила Кротова, глядя на Диану.

– Чтобы не намокла! – с вызовом бросила Диана, вскидывая голову, смеясь одними глазами. А её широкий рот тоже вытянулся в неприкрытую усмешку.

Однако Диане самой было интересно, отчего это вечно задумчивая Шурочка, известная, будто бы как, вообще не умеющая врать, стала вдруг говорить неправду?

И после нудного допроса директора, когда они вместе вышли из кабинета, Шурочка несколько растерянно утверждала, что она читала в комнате. Но потом ей приспичило в туалет, а когда вернулась к оставленной книге, то её уже там не было. И тут Брыкина осторожно боковым зрением посмотрела на Диану, дескать, не могла ли она сама исказить истину в свою пользу?

Так что история с книгой ни к чему не привела. Диана была уверена, что её кто-то подстроил, но кто была (или был) тот человек она не стала гадать…

* * *

…Переменчивая природа взглядов среди детей, особенно под влиянием обстоятельств, обычное дело. Если, к примеру, с утра ты был честен, то к вечеру во мнении окружающих вдруг становишься вором. Если в дружбе слыл надёжным товарищем, то произвести в предателя могли в два счёта.

Ипполит Ивашечкин приносил Диане абрикосы, черешню. И, принимая от названного брата угощения, она никогда не расспрашивала, откуда он притаскивал столько плодов и фруктов. Собственно, по соседству с детдомом, не считая его большого сада, почти во всю длинную улицу тянулся частный сектор. И у каждого тамошнего хозяина при усадьбе нарезана своя земля, отведённая некогда под сады. Так что детворе оставалось только не зевать, чем Ипполит и пользовался, состоя во главе своей компании подростков.

У Ивашечкина было много друзей не только в детдоме, он также знался с ребятами не одного городского квартала. Но до интересов и увлечений мальчишек Диане не было никакого дела. Зато она охотно принимала ухаживания Ипполита как брата, которому со временем одной дружбы с ней уже было недостаточно. И на правах главаря, он уже тогда поддерживал отношения, начатые ещё раньше не только с Полиной Крагиной, но и с Луизой Дубининой, и с Шурой Брыкиной.

Поскольку Ипполит верховодил оравой детдомовских пацанов, он приблизил к себе и её брата Ваню. Хотя поначалу Диане ничего плохого не виделось в этом общении мальчишек разного возраста. К тому же теперь Ваню вообще никто не мог тронуть и пальцем, поскольку даже старшие ребята почему-то безотчётно побаивались Ипполита.

Ещё до того дня, как он сблизился с Дианой, она не знала, что он благоволил к Луизе Дубининой. Но с обретением новой подружки, старую, разумеется, не оставил, а лишь отодвинул на вторую роль. Хотя до начала дружбы Поля и Дианы, многие детдомовские девчонки в нём прямо-таки души не чаяли. А с того дня, как он всё больше стал отдавать своё предпочтение новенькой, Луиза донельзя взревновала, как, впрочем, и Шура тоже. И как после этого Крестова не могла всё чаще вызывать у Луизы раздражение? Но ещё и тем, что с первого дня кровать Дианы стояла впритык к кровати соперницы. И, конечно, сблизиться тогда ещё не могли в силу разного положения, занимаемого в детдоме. Во-первых, Луиза, будучи небольшого роста, заметно пасовала перед рослой Дианой. А во-вторых, в школе они были нарочно разведены по разным классам, словно судьба не торопилась сдружить девочек. Они продолжали друг друга обзывать, приставшими к ним кличками: Диана окрестила Луизу Пышкой, а та в свой черёд погоняла её Жирафой. И вот с какого-то времени Луиза снова попала во внимание Ивашечкина, и с ним пропадала за пределами детдома, чего себе Диана ещё не позволяла.

Однажды Поль и Луиза увидели как голубые «Жигули» остановились перед баром. Из салона вышёл грузный, толстый ни кто-нибудь, а сам директор детдома Александр Александрович Марусьев. Он обошёл машину, открыл дверцу, и вот показалась Кротова. Юной парочке пришлось спрятаться за круглую рекламную тумбу напротив гостиницы «Южная».

– Видала, куда они направились? – буркнул Поль.

– Это какое-то непонятное место: то ли кафе, то ли…

– Бар, там новый питейный уголок. Мне Белый говорил, в бильярд играют под деньги.

– А что тут такого, разве нельзя? – пожала плечами Луиза.

– Ты смотри, никому не вякай, кого мы с тобой видели…

– Ой, подумаешь, в… бар зашли наши… хи-ха, папа с мамой! – усмехнулась Луиза, поводя жеманно по-взрослому плечами.

– Смотри мне, не будь треплом!..

– Да ты сам не проболтайся Диане…

– Это ты так обо мне думаешь? – Поль ткнул её в бок кулаком.

– Ой, мне больно, пошутить нельзя.

Они пошли своей дорогой, думая каждый о своём…

* * *

…Диане не стоило труда смекнуть о том, зачем Поль брал с собой Луизу? Своё открытие она пока держала при себе, но однажды не выдержала и спросила:

– Что ты делаешь с Пышкой в городе? Разве тебе меня одной мало, Поль?

– Тебе ещё рано это знать… У меня такая роль, разве ты уже забыла – воспитатели придумали, – не совсем понятно объяснил Поль, тушуясь под взглядом девочки, в которую был тайно влюблён. – Сам Маруся одобряет, ему нравится, что помогаю наводить порядок…

– Кто тебе поверит, чтобы отпускали с девочкой в город? – отрезала недоверчиво Диана. – А Полина по тебе страдает… – резко засмеялась она.

– Погоди, скоро придёт и твой черёд… – загадочно приговорил тот.

Но Диана ещё не могла доходить до всего того, что с таким тайным значением порой изрекал Ипполит. И она смущённая его словами промолчала, впервые растерянно посмотрела на Поля, инстинктивно чувствуя, что тот представлял для неё какую-то опасность.

По мере своего взросления Диана всё заметнее опережала своих сверстниц как физически, так и духовно. А от этого выглядела старше своих лет, чего конечно, девочка до конца ещё не понимала. Но зато была весьма довольна, что начинала выглядеть как вполне взрослая девушка. И потому любила крутиться перед зеркалом в умывальнике, рассматривая, как застиранное казённое платье облегало растущую грудь, которая становились предметом её гордости…

Ипполит рос физически развитым и крепким юношей. Он занимался спортом, усиленно тренировался боксом и бегом. А преображение Дианы, которое происходило у всех воспитанников на глазах, разумеется, Поля тоже приятно волновало. Она была уже в пятом классе, тогда как Ипполит – в седьмом. Из школы в детдом они часто возвращались вместе, рассказывая друг другу о школьных событиях. Глядя со стороны на юную пару можно было подумать, что они ровесники.

После обеда, тайком от посторонних глаз он в первый раз привёл её к высокому кирпичному забору. Поль предложил побродить по городу, и Диана согласилась. Но для этого нужно было преодолеть двухметровую кирпичную стену. Она этого ещё не делала, и пока Поль объяснял, как они преодолевают это препятствие к свободе, они сидели в глубине двора, где росло несколько фруктовых деревьев. Диана не представляла: как можно перелезть через забор. А ведь именно этим путём Поль уводил детдомовских девочек к городским ребятам. Но для Поля в этом деле проблем не было. Он живо указал Диане на старую вишню, на которую тот забрался как кошка, откуда скинул предусмотрительно сплетённую из верёвки лестницу. И Диана стала по ней неловко подниматься, что удалось проделать с чрезвычайным трудом. Поль стоял на толстом наклонном стволе, который уходил округлым ровным брусом в сторону забора. Он помог Диане залезть на дерево и снова поднял лестницу. А когда по стволу дерева прошли к забору, Поль укрепил канат, сбросив его вниз по кирпичной стене. И показал девочке, как надо спускаться, держась руками за верёвку, а ногами упираясь в забор. Наука очень простая, но требовала силы и сноровки. И с этим препятствием Диана справилась вполне удачно.

И вот они на асфальте, перед ними открывался тенистый, расходившийся аллеями в разные стороны парк, от самых аттракционов и до танцевальной площадки, с которой в вечера танцев доносилась эстрадная музыка.

Вот они прошли через весь парк, вышли с его боковой стороны, пересекли мощёную булыжником улицу и упёрлись, в давно некрашеные деревянные ворота. В тихом безлюдном дворе Поль коротко свистнул, и в форточку одного дома высунулась белобрысая голова парня. Он приветственно взмахнул рукой и вскоре вышел к гостям. Поль представил его Диане, назвавшегося Белым, потом он кивнул головой, чтобы они шли за ним к тому флигелю, который стоял почти в конце узкого двора.

Внутри флигеля было две комнаты, на окнах цветные занавески, на крашеном полу зелёные с бордовыми полосками дорожки, простая мебель, кровать в одной комнате и кровать в другой. Проём соединял комнаты, он закрывался из двух половинок створчатыми дверями.

Хозяин включил старый потрёпанный магнитофон, но играл он вполне исправно. Потом из стола достал стаканы, из кастрюльки на тарелку положил ломти тушёной рыбы, нарезал хлеба. И только после этого, открыв в полу ляду, он полез в подвал с кувшином. А когда показался обратно, держа стеклянную посудину, наполненную чем-то до краёв, Диана наивно спросила:

– Это что, компот? – разглядывая через толстое стекло кувшина, красноватого цвета жидкость рубинового оттенка.

– Да, почти, но ещё лучше! – ответил хозяин юношеским баском. – Ну что Поль, а Диана получше тех, – сказал вдруг Белый, окидывая высокомерным взглядом высокую девочку, у которой из-под платьица уже что-то там бугрились. Притом она уже выросла из этого платья, оно высоко оголяло её стройные длинные ноги.

– Ну-ну, ты мне не пялься, никакой халявы, понял, Белый! – предупредил его Поль. – Учти, Диана будет только играть в карты.

– А когда проиграет?

– Не в счёт, голый васер не пройдёт. На кайф она тоже не пойдёт, я точно знаю…

– Поль, ещё посмотрим, кликну своих Маврушек. Через десять минут приведу, ждите!

Хозяин тотчас подхватился и быстро ушёл, закуривая на ходу. Пока он где-то пропадал, Диана допытывалась у Поля, что они тут будут делать и почему всегда ребята в разговоре прибегают к непонятным словам?

– Вспомни, я когда-то тебе обещал познакомить с друзьями. Вот увидишь то, что в книжках не прочитаешь…

– Ты хочешь, чтобы я пила это вино?

– Да какое это вино… так… кислюха!

– Допустим, но всё равно мне тут не нравится.

– Ладно, один раз можно, посмотрим и пойдём, – успокоил Поль.

Вот послышались со двора девичьи голоса, вот они входят. Диана увидела девушек в брюках, которые выглядели намного старше, чем она. Белый перезнакомил со всеми подругами и одним чернявым приятелем. Поль этих тоже знал.

Все уселись за стол, хозяин наливал в стаканы пузырившийся хмельной напиток. А потом почти разом все чокались и пили, девицы передёргивали плечами, кривились. Поль смачно причмокивал влажными губами и зазывно глядел на Диану, которая осмелев, взяла предложенный ей стакан и аккуратными глоточками отпивала кислицу, вино отдавало в придачу терпкой горечью. Нет, она ни за что бы не стала пить, если бы не девушки, которые умышленно подавали ей дурной пример. Впрочем, они почти на неё не обращали внимания, видя в ней для себя неровню, и ещё посмеивались, когда украдкой смотрели на Диану. Такое высокомерное к себе отношение она не могла снести, поэтому решила показать, что она тоже может пить вино. Хотя стала пробовать в первый раз в своей жизни. Но оно оказалось таким невкусным, что Диана больше не притронулась…

Луиза Дубинина, от которой Поль вдруг переметнулся к Диане, в тот день обыскала весь детдом, чтобы убедиться в отсутствии «этой парочки». И не найдя их нигде, Луиза затаила непомерную злобу на Диану. А поскольку Дубинина отличалась повышенным честолюбием, то в соединении с ревностью к Полю, она почла себя оскорблённой. Ведь тот теперь отдавал предпочтение Диане. И это подтолкнуло Луизу распустить о Крестовой порочащие её достоинство слухи, правда, пока среди девочек, что Крестова призналась Полю в любви, о чём она ей, Луизе, сама рассказала. И ей очень хотелось, чтобы её выдумка как можно быстрей дошла до воспитателей, а от них к Марусьеву, от которого Диане тогда не будет пощады. Но пока это произойдёт, она вдоволь натешится с Полем, ведь он так хорошо научился любить девочек. Ведь кто как не Луиза была в том заветном местечке, куда Ивашечкин теперь вытащил Диану. И вот Луиза вспомнила свой первый ранний грех, совершённый с Полем во флигеле у Белого. Однако как недурно тогда было всё обставлено, но как забавно и жутко всё началось! Поль классный мальчик: добрый, справедливый, в обиду Белому её не давал.

Ну, подумаешь, уже курил и пил вино, к чему её понемногу тоже приучал. Только одна мысль, что Поль давно знался с городскими ребятами, её это почему-то возвышало даже в собственных глазах.

Потом они несколько раз собирались у одного парня, играли в карты с изображениями нагих женщин и мужчин, которые занимались любовью. При виде этих картинок у неё в холодной оторопи захватывало дух. Для Луизы эта взрослая сторона жизни была уже отчасти известна. Ведь она с младых лет знала то, каким способом на свет появлялись дети. А тогда на картах она увидела совокупление, то это её удивило тем, что пацаны, сдав карты в руки, об этом ей ни словом не намекнули. И даже своего отношения не выказали к тому, что так похабно было изображено на картах.