Осенний жираф

Сегодняшнее утро началось с торжественной линейки, на которую должны были приехать спонсоры. Слово незнакомое, но очень красивое и притягательное. Мишин отряд, как лучший в лагере, получил право поднимать флаг и приветствовать спонсоров от имени и по поручению. Миша с утра мотался как ужаленный, подгоняя некстати разволновавшихся детей, повторяя с ними речи, стихи и порядок действий.

В торжественную минуту все прошло гладко, хотя чуть было не стратил сам Миша, когда должен был вручать хлеб-соль приехавшим гостям. Из дорогущей иномарки ему навстречу с незнакомым мужчиной с солидным брюшком вышла его Наденька. Та самая, из 9-Б, на которой он еще в десять лет обещал жениться. И обалдев от увиденного, он вручил хлеб с солью ей, а не ее спутнику, как предписывал протокол. Она рассмеялась и передала хлеб по назначению. Больше казусов не было.

Под вечер в лагере был намечен праздник, а так как на календаре четким полиграфным шрифтом значилось 6 июля, в лагере готовились отмечать что-то среднее между советским праздником лета и Ивана Купала, пришедшем к нам еще с языческих времен. Дети сидели у костра и пели песни, а кое-кто из сорванцов даже успел пожарить картошку в углях. К обозначенному времени все отряды были разведены по спальням, и оставив со спящими дежурных вожатых, кои несчастливцы выбирались слепым жребием, вся остальная молодая взрослая часть лагеря снова собиралась у костра, разжигая его до небес. В эту ночь позволялось немного пошалить, выпить вина, и самым смелым – попрыгать через огонь, изгоняя злых духов.

Спонсор, посидев у костра первые 15 минут и торжественно выпив рюмку водки, вместе с руководством лагеря удалился, и веселье вспыхнуло, как сухой хворост от искры. Прыгать через костер в одежде – дело опасное, как считала мужская половина вожатых после выпитой первой части припасенного красного, и джентльмены, отвечающие за здоровье охраняемых ими дам, дружно настаивали на купальных костюмах. Девчонки немного пошушукались, обдумывая предложение, и к общей радости джентльменов согласились.

Миша сидел, как не свой, не понимая, что с ним происходит. Он быстро разделся до плавок, но прыгать через костер его не тянуло. Даже вино, так приятно веселящее кровь, не брало его, хоть убей. Школьная любовь (хотя разве можно назвать любовью то мимолетное виденье, кое встретилось ему один раз на линейке с алым галстуком в руках?) спутала ему все карты. Он сидел у костра в грустях и тревоге, сам не зная, что творится у него в душе.

Вдруг две руки, приятные и нежные на ощупь, подкравшись со спины, закрыли ему глаза. Нежный девичий голос, принадлежащий владелице этих рук, прошептал на ухо: «Пойдем, биолог, я покажу тебе, как цветет папоротник». Миша попытался уныло сказать, что папоротник не цветет никогда, а размножается спорами, но руки разжались, и он увидел Наденьку в купальном костюме, освещаемую только отблесками костра. Просить дважды его не пришлось. Взявшись за руки, они убежали в лес, и бежали вместе, не выпуская рук, пока их не стало подводить дыхание.

Наутро Миша впервые чуть не проспал подъем, и его отряд изрядно волновался, бежать ли им на завтрак самим, чтобы, как обычно, прийти первыми, или подождать вожатого. Но Миша появился, и в прекрасном настроении умчался с пионерами на камбуз. Весь день у него прошел в приподнятом настроении, он строил планы, потом отметал их и строил еще более амбициозные. Под вечер он стал настойчиво искать свою проводницу в мир цветущего папоротника, но сказка закончилась вместе со вчерашним праздником. Двери «мерседеса», оказывается, хлопнули еще с утра, когда Миша мчался с пионерами за утренним чаем и пирожками, и унесли его Наденьку в неизведанные дали. А вместе с ней унесли и его обещание жениться на ней только из-за имени, как сделал это его отец, и возможность шептать об этом ей на ушко, аккуратно прикасаясь к нему губами.

Развал СССР, как ни странно, стал крушением и всех Мишиных надежд. Он никогда даже подумать не мог, что общественнополитические преобразования так скажутся на его личной жизни. Он не стал офицером, не получил родительскую квартиру в Киеве, так как и они не получили ее, не поездил на «москвиче» по той же причине, и вот теперь Наденька уехала из его жизни навсегда. Он вспомнил вчерашний день, когда казалось, что он увидел улыбку жизни, и горько усмехнулся.

Советский человек умел горько усмехаться, этого не отнять. Не плакать, не впадать в истерику, не напиваться или обкуриваться в хлам, а так, тихонько усмехнуться про себя, переворачивая носком ботинка опавший лист, как часть безвозвратно ушедшей жизни, и с горькой усмешкой снова встать навстречу утренней заре. Миша был не только советским человеком, но и сыном офицера, а это что-то да значило.

Уходила старая жизнь, и в прошлом советских людей принимала в свои объятия новая. Потихоньку стал просачиваться мир денег, меняя развитой социализм на дикий капитализм во всей его красе. Красивые девчонки постепенно исчезли с улиц, пересев на «порши», BMW и «мерседесы» своих воздыхателей, преподаватели вузов, коим стал Миша после выпуска, перестали считаться элитой общества и стали зарабатывать на жизнь, получая мзду от студентов за хорошие оценки на экзаменах. Мир менялся прямо на глазах, и остановить его движение было непосильно даже Гераклу.

И сын офицера Миша не стал стоять в стороне от этих перемен. Наскоро распрощавшись с университетом и преподавательской работой, он сколотил первый кооператив по травле комаров, тараканов и муравьев в жилищах, и стал неплохо зарабатывать, что позволило ему купить себе небольшую квартиру и помогать стареющим родителям. Он женился на прекрасной девушке Миле (так о ней, по крайней мере, говорила Мишина мама), и та родила ему близнецов, мальчика и девочку. И Миша бы счастлив, как тогда в лагере, когда ночью на Ивана Купала жизнь улыбалась ему, раскрывая свои объятья. А ночью он целовал Милу и шептал ей, что женился на ней из-за ее прекрасного имени, на старославянском означающего «милая».

Была, правда, у Миши одна слабость: он очень любил сказки и предания о цветке папоротника. Так, что даже сделал его изображение экслибрисом на все домашние книги. Рассказывая о нем, он всегда делал акцент, что цветет папоротник всего один раз в жизни, и редким счастливцам удается увидеть его цветение. Тем же, кто увидел этот волшебный цветок, открываются все тайны мира, и клады сами идут таким счастливцам в руки. Умникам, кто говорил о спорах, коими размножаются папоротники, Миша всегда сочувственно пожимал руку, негромко приговаривая про себя: «Значит, не довелось». Но кто из нас без чудачеств?

Облачное королевство

Я спрашиваю Вас:

зачем звезда небес

Манит нас в этот мир,

где бедам нет числа?

Юлий Ким

О счастье, что ты? Легкое облачко с нарисованным единорогом на борту? Мираж, порхающий над головой? Но даже легкий ветерок, едва шевелящий листву деревьев, сдует его без следа, и все – нет его, словно и не было никогда. И всматривайся затем в небеса: не оно ли плывет навстречу? Но облака все больше попадаются пустые, пыльные, а то и совсем прибьет бурю вместо счастья, и дождь льет, как из ведра, или метет загулявшая метель. А ведь было, было!

Я помню это ощущение каждой клеточкой своего тела, когда хорошо, не жарко, не холодно, спокойно и счастливо на душе. Но ветер унес мое облако без следа – гулять среди бескрайних небесных просторов. Я помню тебя, мое счастье, твой влюбленный взгляд и статную осанку. Бывало, застыв с открытым ртом, всматриваешься в небо – не оно ли летит навстречу? Не покажется ли из-за туч развивающаяся грива моего единорога, не блеснет ли его горделивый взгляд? А после бредешь по мостовой, погруженный в думы об устройстве мира и вечном непостоянстве.

Облачный единорог родился в апреле, и как все младенцы даже у людей, что смешно топают внизу по старушке-Земле и коптят небо бесчисленными трубами, стал праздником для своих родителей, уважаемых членов облачного королевского общества. Мама единорога была фрейлиной при дворе, и королева-мать посетила счастливую семью, лично одарив юного наследника поцелуем.

Отец же нашего младенца слыл знатным повесой, и пропустил час рождения первенца, участвуя в славной королевской охоте, где, превращаясь в злобного хищного облачного тигра, вместе с ветром гудел и злобно рычал, так что даже благородные земные олени прижимали уши и бежали по зеленым лугам, выставив страшные рога на радость молодому королю и его свите. А поздно вечером, узнав благую весть о рождении наследника, он с виноватой главой и хитрой усмешкой предстал перед супругой у колыбельки сына. Не дав ей проронить ни слова, он крепко поцеловал супругу, как и мы, бывало, целуем друг друга после долгой разлуки, встречая родных на выходе из аэропорта и предваряя рассказ, который, казалось, уже собрался сорваться с уст любимых.

«Я принес тебе запах луговых трав. Я весь день гонял по полям, чтобы собрать самый пышный букет ароматов, вобрав в себя все полевые цветы, когда-либо росшие под солнцем», – сказал наш повеса, превращая себя в огромный полевой букет. «Прощен», – ответствовала ему фрейлина ее величества, и, приподняв из кроватки сына, с гордостью показала супругу их первенца.

«Слушайте все ветра, неподвластные никому, моря и океаны, высокие горы, подчас касающиеся своими вершинами свода небес! У нас родился сын! Пусть Солнце, отец наш небесный, и наша мать-Земля выберут ему предназначение, ведь рождаясь, облако не может жить без великой цели», – промолвил отец, принимая первенца из заботливых рук матери.

В отличие от нас, людей, облака искренне верят в какую-то великую цель, стоящую перед каждым вновь родившимся. Не допуская обратного, каждое облако считает крайне важным открыть свое предназначение и следовать ему. «Величие замысла Вселенной откроется всякому, нашедшему свое предназначение», – выложено светом утренней звезды на сводах королевского дворца. Но как достичь цели, раскрыть тайну мироздания, постичь то великое предназначение, ради которого ты появился на свет? Этому не учат в школе и не расскажут многочисленные книжки с кричащими названиями типа «Поиск предназначения: советы для чайников».

«А вдруг я первое облако, родившееся без всякого на то предназначения?», – раз за разом посещала нашего единорога предательская мысль, когда все больше и больше сверстников вокруг проходили обряд «достижения цели», с высоких сводов сообщая миру о своем предназначении и поступая на вечную службу ему. И юное облако металось по небу, соревнуясь с грозными ветрами, всматриваясь в полет птиц и таяние звезд. Но тот счастливый момент, когда краски вокруг вспыхнут, как новогодний фейерверк, украшая небо огнями, и великое таинство появления на свет предстанет пред тобой во всей красе, все не приходил, вселяя грусть и отчаяние.

Облака живут гораздо дольше смертных, но бессмертие не даровано им. Десять человеческих жизней – вот тот срок, что отведен им, не ведающим тяжести земного притяжения. И время, беспощадный погонщик всего живого, гналось за облачным единорогом, больно жаля и кусая его за бока, но счастливый час откровения, выбранный Солнцем и Землей по просьбе отца, все заставлял себя ждать. И королева-мать, поцеловавшая сына фрейлины еще в день его рождения, пригласила не нашедшего свое предназначение в свои покои.

«Знаешь ли ты, сын моей фрейлины, о прекрасный облачный единорог, что и я, родившись на свет, долго не могла определиться, кто я и зачем? – сказала она. – Я прикрывала все живое от палящих лучей солнца, орошала дождем пустыни, рисовала влюбленным сердца на небе и пропускала сквозь себя свет звезд, чтобы путники не сбивались с пути. Все это было не мое, хотя я с удовольствием могла служить любой из этих целей. Но в один день я поняла для себя, что забота обо всех облаках на свете, поддержание основ жизни и порядка – и есть моя цель жизни. Это чувство нельзя забыть или перепутать. Чувство, словно давно попавшая заноза вынута рукой врачевателя, и сотни пут, связывающих твою душу, лопнули в один момент. Такое спокойствие приходит, и свет знания своего пути проливается на тебя небесным дождем. Испытал ли ты это, сын мой?»

«Нет, Ваше Величество, – ответствовал единорог. – Я плыл над морями и парил над землями, я играл с ветрами, управлял бурями и ураганами, находил пропавших и укрывал туманом влюбленных, но ничто из этого не заставило меня отказаться от всего остального. Что не так со мной?»

Королева стояла, направив взгляд на картину на стене своего дворца, где Солнце и Земля пеленали вновь родившееся облако. Картине было столько лет, сколько и самому замку, и мало кто из ныне живущих помнил, кем она была сотворена из небесных красок на королевской стене. Затем королева-мать решительно обняла единорога и подвела его к старому полотну.

«Что ты видишь?» – спросила она. «Я вижу старую картину, где нарисовано появление первого облака. Говорят, эту картину сотворили Солнце и Земля в память об этом чудесном рождении». Королева аккуратно потянула за край полотна, и картина, отстав от стены замка, приоткрыла проход, усыпанный мириадами звезд. «Это дверь, сотворенная Солнцем и Землей. Дверь для тех, кто не смирился с участью, уготованной облаку небесами, кто не готов выбрать себе предназначение, и, вновь и вновь просыпаясь с первыми лучами солнца, снова будет выбирать его для себя».

«А как же цель жизни? Кто эти существа, которые живут, не имея единой цели познать свое предназначение?» – спросил удивленный единорог. «Имя им – люди. Проживая свою непомерно короткую жизнь, они никогда не смирятся с одной конкретной целью, одним конкретным предназначением. Они будут искать себя каждый день, отвечая на вопрос, кто они и зачем приходят в этот мир, и никогда не примирятся с найденным ответом, снова и снова постигая неизведанное, растрачивая себя с десятикратной силой. Шагнешь в эту дверь – и оттуда нет возврата, но по-другому людям не суждено появляться на свет. Каждое новое человеческое дитя, каждая новая жизнь – это облако, прошедшее по звездному пути. Запомни: больше не будет облачного единорога, и где-то на Земле в человеческой семье родится ребенок. Он заплачет, и его жизнь начнется вновь».

«Так значит, люди – самые счастливые существа, живущие короткую, но яркую жизнь? Каждый день, как бушующий океан, обрушиваясь на земную твердь, они отступают, чтобы вновь и вновь подняться на борьбу за поиск своего предназначения. А найдя его, отвергают уже пройденный путь, чтобы опять вступить в борьбу с мирозданием за право обладать его тайнами. Но я много летал над Землей и видел, что далеко не все из живущих на ней счастливы. Глаза их печальны, их океаны давно залегли в полный штиль».

«О счастье, что ты? – ответствовала королева. – Не помня, кто они, от кого произошли, люди придумали себе много теорий, и кое-кто из них даже видит свое сходство с обезьяной. „Труд сделал из обезьяны человека“. Как бы не так! Труд сделал из обезьяны уставшую обезьяну, и не более того. Человек же, появляясь из облака, иногда забывает о небе, которое покорял так легко. Многие люди, конечно, инстинктивно помнят, ради чего пришли на этот свет – искать и не находить ответа. Их взгляд горит мириадами звезд, навсегда оставшихся в глазах прошедших тропой за картиной. Но часть людей сбились с пути и с тоской смотрят в небеса, желая вернуться назад и снова стать облаком, найти свое единое предназначение, а путь назад им уже заказан. Что выберешь ты, мой юный облачный единорог? Закрыть ли мне эту дверь, или ты сделаешь шаг навстречу звездам?»

О счастье, что ты? Легкое облачко с нарисованным единорогом на борту? Мираж, порхающий над головой? Даже легкий ветерок, едва шевелящий листву деревьев, сдует его без следа – и все, нет его, словно не было никогда. И всматривайся затем в небеса: не оно ли плывет навстречу? Где ты, мой облачный единорог? Увижу ли я тебя вновь? Шагнул ли ты вперед и сейчас живешь где-то по соседству, или улетел гулять по бескрайним просторам и, найдя свое предназначение, орошаешь земли дождем или укрываешь путников от палящего солнца? Когда-нибудь я встречу тебя, увижу в небесах или в глазах незнакомца на улице, во взгляде друга или любимой, верного пса или отражения в зеркале. Попутного тебе ветра!

Серенада солнечной долины

Моя любовь, ты знаешь,

Что твои глаза похожи

на яркие сияющие звезды?

Рон Рулье. Лунная серенада

Мне было двадцать пять, когда я впервые увидел Карен. Прекрасный пол всегда уделял мне много внимания, ведь как ни крути, а я был хорош. Долларовый миллионер, высокий и статный, спортсмен и завсегдатай роскошных вечеринок, я любил вечером посидеть с книжкой у камина, где мой покой могли нарушить только треск огня и мой верный пес Банга, время от времени подбивающий руку своей башкой, требуя ласки и внимания.

Светловолосая норвежка Карен появилась в нашей тусовке как-то ненароком, никто не помнит, кто впервые привел ее. Может, в это трудно поверить, но наша компания жила в целом весьма дружно, без сплетен, сердечных драм и сцен с разбитыми блюдцами. Мы были молоды, и нам просто хотелось жить. Так, наверное, обстояли дела. В двадцать пять я думал о браке, как о чем-то сверхъестественном, невероятном. «Теда смогут привести под венец, только предварительно здорово накачав его, и то наутро, увидев себя в супружеском ложе, он сбежит от невесты назад к нам», – говорили мои друзья, и были правы.

Наверное, обилие звезд, пусть и не самых ярких, может затмить любое сияние, разбавить и смешать его лучи. Как же я был слеп, не разглядев сияние глаз Карен сразу! Мы спускались с гор на лыжах, когда Карен подвернула ногу. Я поднял ее на руки, и так мы добрались к крошечному отелю, находившемуся недалеко от лыжной трассы. Ночь под луной, гитара и серенада, удававшаяся Карен лучше всего. «Я вижу солнце даже среди дождя», – кажется, так звучали ее слова. К утру я сделал ей предложение и вынес ее на руках к приехавшей за ней карете скорой помощи. Карен не сказала сразу «да», но перед тем, как санитары захлопнули дверь кареты, она приподнялась и, оглянувшись вокруг, взяла меня за руку и прошептала слова любви в самое ухо.

На радостях я решил купить этот мини-отель и запретил своему управляющему менять в нем что бы то ни было, даже его смешное название «Солнечная долина», никак не вязавшееся с лесной чащей, окружающей отель со всех сторон, и лыжной трассой рядом. Мой поверенный оформил покупку на моего пса, завещав нам с Карен от имени Банги его в наследство. Не знаю, сколько денег он отвалил местному нотариусу, но получилось смешно, когда Банга в зубах принес нам с Карен под венец оформленную купчую, свернутую в специальный чехол в виде сахарной косточки. «Спасибо, Банга!» – сказали мы хором, крепко поцеловав его с двух сторон.

«Почему ты женился на мне?» – спросила меня Карен после торжеств. «Разве ты не знаешь, что твои глаза похожи на яркие сияющие звезды?» – сказал я ей в ответ. Я бросил к ногам супруги весь мир, благо, дела у нас шли отлично. Монмартр, Тадж-Махал, пустыня Гоби, цветные скалы Китая…

Год любви. Разве я смогу забыть его? На Самуи мы попали в сезон дождей. Тропический ливень стоял стеной уже четвертые сутки, но Карен была счастлива, когда упиралась руками в непрерывную стену воды, выставив их в окно нашего бунгало. «Я вижу солнце даже среди дождя», – говорила она мне.

Наверное, я слишком увлекся своей молодой женой, хотя можно ли говорить «слишком», когда речь идет о Карен? Но, так или иначе, а очередную смену власти я прозевал, не успев, как водится в наших краях, заверить нового лидера в своих верноподданнических чувствах. А может, дело было и не в этом, но Михо бросил меня в тюрягу, тут же переписав весь мой бизнес и недвижимость на свою челядь. Через сто дней тюрьмы он даже встретился со мной. Меня привезли в президентский дворец, дав возможность наскоро привести себя в порядок. «Тед, – сказал он мне, – нужно отдать все». И я отдал, чем выкупил свою свободу. Я сам перевел деньги со своих швейцарских счетов.

На улице шел проливной дождь, когда мы с Карен стояли, нищие, посреди улицы. Нас выбросили, как приблудившихся котят, прямо на мостовую, без денег, еды и дома, не дав унести с собой даже зубную щетку. Карен, светловолосая дочь Норвегии, плакала, и ее слезы вместе с дождем каплями скатывались по моей груди. «Куда нам идти?» – спросила она. «В „Солнечную долину“», – сказал я и взял ее на руки. Это единственное, до чего не дотянулись власти, и что чудом осталось в нашем распоряжении, ведь благодаря шутке моего поверенного в реестре этот отель принадлежал нашему псу. «Ты жил у меня с рождения, а теперь я пришел жить к тебе», – сказал я ему, вилявшему мне хвостом, как маленький щенок.

Первую ночь мы спали голодные в холодном доме, и только Банга грел нас, забравшись в нашу постель. Но голод прекрасно умеет мотивировать, заставляя человека подниматься с самого дна своих печалей, и на время забывая о всех трудностях и несправедливостях жизни, взяться за тот насущный труд, который может накормить прямо сейчас, к обеду или хотя бы к ужину. Дом нашего знакомства второй раз за короткое время коренным образом менял нашу жизнь, теперь обеспечивая самым необходимым.

Наш отель перестал быть закрытым клубом – «Солнечная долина» распахнула свои объятия туристам, предлагая им простую еду и ночлег. Всего два номера нашей мини-гостиницы кормили и поили нас, позволяя не ожидать с тревогой прихода голодных спазмов желудка. Мы с Карен спали в кухне, чтобы не занимать комнаты. Вдвоем мы заменили весь обслуживающий персонал, и периодически нам казалось, что мы состарились и, как два старика, носимся вокруг толпы детей и внуков, приехавших к нам погостить и задержавшихся сверх всякой меры.

А вечерами моя Карен пела для гостей свою серенаду о том солнце, которое она видит даже посреди дождя, и ее глаза все так же сияли, как самые яркие звезды небосклона. Мы засыпали в тесной кухне, прижимаясь друг к другу, и мое серце разрывалось от слез, и уныние накатывало волнами, вызывая ужас и тошноту. Наверняка это потому, что я не умел, как Карен, видеть солнце, когда его нет. Но рано утром я просыпался до первых петухов, и с первыми лучами солнца мое сердце пело и согревалось, ведь вся моя семья – мой пес и Карен были рядом. Мы разменяли мир цветных витрин на жизнь вдвоем ради друг друга – разве не об этом мечтают власть имущие, находясь на вершине олимпа?

Второго января во дворе «Солнечной долины» я увидел Михо с его супругой Вивьен на руках. Четверо охранников угрюмо осматривали наш отель, а Михо и Вивьен с усмешкой стояли у нашей импровизированной стойки регистрации. Вивьен, некогда чрезвычайно красивая и властная женщина с горделивым профилем, возвышалась над Михо, стояла за ним, как нерушимая скала, демонстрируя всю мощь и полноту власти. «Мы хотим остановиться у вас на ночь, – сказал Михо, глядя мне прямо в глаза. – Мы снимаем весь отель, по комнате мне и Вивьен. Охрана переночует во дворе в автомобиле».

Голодная жизнь учит смирять свою гордость сильнее десятков лет, проведенных в тибетском монастыре, скажу я вам. Я принял деньги, не рискнув отказать. Раз Михо оказался здесь, значит, наша шутка с реестром всплыла, и только от него зависит, оставят ли «Солнечную долину» нам. По требованию гостей мы накрыли ужин на четверых. Дорогое вино вперемешку с деликатесами, привезенными гостями с собой, пьянило кровь, и легкий туман, как после приема особенно мощного обезболивающего, застилал глаза. Мне казалось, что мы никак не могли насытиться, изголодавшись по вкусностям богатой жизни. Затем Карен нам пела, и казалось, что сам ангел раскинул крылья над нашим домом.

Огонь в камине догорал, и Вивьен попросила показать ей дорогу в ее комнату. Взяв свечу, мы поднялись наверх. Я вошел в комнату первым, освещая ее. Вивьен прошла за мной и закрыла дверь, перегородив собой выход. Чуть погодя, возвращаясь из комнаты Вивьен, я услышал ритмичное поскрипывание койки в комнате Михо. Я лег в кухне и обнял пса. Где-то через час пришла Карен и молча легла рядом…

Проснувшись утром, я понял, что гости покинули наше жилище еще ночью, оставив на стойке плату и скудные чаевые, завернутые в записку. Развернув ее, я увидел начерченные рукой Михо буквы: «Надо было отдать все». Поднявшись, я убрал комнаты, приведя их в порядок, и застелил кровати свежим бельем. Затем выполнил всю свою утреннюю работу: наколол дрова, принес воду и провизию с рынка. Работа отгоняла хандру, разгоняя кровь по жилам и наполняя энергией каждую клетку тела.

На пороге дома появилась Карен, суровая дочь Норвегии, одетая по-зимнему, так, будто собиралась в дальний поход. В ее руках был собран весь наш нехитрый скарб, а рядом стоял Банга в своем парадно-выходном ошейнике. Она подошла ко мне и поставила чемоданы рядом. Мы стояли вместе, плечом к плечу, разглядывая нашу «Солнечную долину», и ветер грозно ревел вокруг, разбрасывая снег по веткам деревьев. Затем Карен бросила пылающий факел в дом, и огонь стал быстро набирать силу.