Нераскаявшиеся каины. Криминал прошлых веков

«Апостол» Григорий был допрошен с пристрастием. Он указал место нахождения Кузьки. Когда его нашли, он трясся, словно в лихорадке. И на допросах во всём признался. Правда, свою вину в убийстве исправника отрицал, сваливал на другого члена секты, терюханина Бакулина. Но это не подтвердилось. Бакулину вырвали ноздри, дали сто ударов кнутом и отправили на каторгу.

А казнь Кузьки-бога происходила в сентябре 1810 года. Терюхан согнали на неё из всей волости. Как писал Михаил Пыляев, Кузька «страшно похудел и поседел, что подало повод мордве утверждать, что истинный, подлинный Кузька-бог взят на небеса, а здесь подменен другим человеком».

После казни Кузьки терюхане примерно лет двадцать ждали его воскресения. Но, увы, их ожидания, не оправдались.

Глава вторая. Неволя

НЕ ТЮРЬМА, А ДОМ ОТДЫХА

«Хозрасчет» в «казенном доме»

Первый острог появился в Нижнем в год основания города, в 1221 году. Преступники содержались в обычной рубленой избе, правда, окружённой со всех сторон высоч

енным забором с заостренными кольями.

«Тати» и «душегубы» отделялись от преступников рангом пониже. Самых опасных, склонных к побегу, заковывали в цепи, а иной раз сажали в железные клетки – в такой в Первопрестольную доставили пойманного Емельяна Пугачева.

«Казенные дома» в старину, выражаясь современным языком, были «на хозрасчете». Тем, у кого имелись родственники или друзья, голодать не приходилось, а вот если никого близких не было, – тут хоть «караул» кричи. Таких тюремных сидельцев, скованных одной цепью, периодически выпускали на волю под присмотром стрельцов, и они канючили на паперти:

– Подайте, люди добрые!

Самое любопытное, что это не было «инициативой» местных властей. Царь Федор Алексеевич своим высочайшим указом узаконил тюремный «хозрасчет». Потом передумал, повелел городским воеводам обеспечивать кормежку колодников. А воеводы государево повеление то и дело нарушали. Десятки голодных, одетых в рубища, бренчали своими цепями и умоляли о помощи, пытаясь вызвать сострадание горожан.

При всем при этом нижегородский воеводв Коржбок-Столпин был человеком предприимчивым. О себе ни в коем случае не забывал. В 1627 году позаботился и о собственном кармане: половина собранного тюремными сидельцами подаяния доставалась ему. Когда царю донесли о злоупотреблениях воеводы, он только слегка его пожурил.

В 1711 году Петр I издал указ, согласно которому выпускать из тюрем узников, дабы они просили милостыню, строго воспрещалось. Виновных ждала каторга. Однако и этот указ не исполнялся. Вплоть до 1767 года, когда благотворительные пожертвования арестантам стали использовать для закупки продовольствия и одежды. Тут ввели строгую отчетность.

«Самобеглый» экипаж

В Нижегородском остроге был изобретен первый автомобиль и первый спидометр. Причем задолго до того, как они появились в Европе. Шел… 1752 год.

Неграмотный русский мужик Леонтий Шамшуренков проходил по делу о мошенничестве на винокуренных заводах. Но был заключен под стражу не как обвиняемый, а в качестве свидетеля: сыскари опасались, что он «сделает ноги» и не даст на суде нужных показаний.

От нечего делать Леонтий сконструировал макет «самобеглого» экипажа. Так как он был неграмотен, его сокамерник написал в Сенат. От имени Шамшуренкова предложил построить коляску, которая а управляться «будет передвигаться и без лошади», «через инструменты двумя человеками, стоящими на той же коляске, а бегать будет хотя через какое дальнее расстояние и не только по ровному местоположению, но и к горе, где не весьма крутое место».

В Сенате изобретением нижегородского умельца заинтересовались. Его срочно выписали в Петербург, где выделили мастерскую, поставили на пищевое довольствие. И он за короткое время сотворил «самобеглую» коляску. Специальная комиссия Сената 5 ноября 1752 года после «ходовых испытаний» признала её годной для езды, вручила изобретателю 50 рублей премиальных и… отправила обратно в Нижегородский острог – суд над виномошенниками затягивался.

В апреле следующего года Шамшуренков посылает в Сенат еще одну бумагу. На этот раз сосед по камере предлагает от его имени новые изобретения: «самобеглые сани», которые а также Они «будут ездить без лошадей зимой, а для пробы могут ходить и летом с нуждою», «часы-верстомер». «будут у коляски на задней оси и на каждой версте бить колокольчики».

Сенат снова заинтересовался. – адресуют чиновники конкретный вопрос изобретателю. Тот отвечает: . Но на этом, к сожалению, переписка обрывается. Больше никаких документальных свидетельств о Леонтии Шамшуренкове я не нашел. «Во что оные сани и часы со всеми материалами станут?»  «Сани обойдутся в 50 рублей, верстомер – в 80»

Замок Бетанкура

Рубленую избу-тюрьму сменила в Нижнем каменная темница. Она тоже была построена на территории кремля. Но сюда в первой половине ХVIII века попадали только по большому блату – в основном местная знать, подозреваемая в мздоимстве, а также проворовавшиеся торговцы и купцы, которые вовремя не платили долг ростовщикам. Их потом отправляли не на каторгу, а «на исправление» в Балахну, на соляные промыслы. И порой новоиспеченные солевары находились там пожизненно. Так, одного из разорившихся торговцев, Ивана Бударина, приговорили к работам на варницах на… 120 лет, 6 месяцев, 11 дней и 10 часов.

Но проблема содержания подозреваемых в совершении преступлений была в Нижнем Новгороде так остра, что ей озаботился император Александр I. В 1818 году он поручил архитектору Августу Бетанкуру, руководившему возведением нижегородского ярмарочного комплекса, выполнить чертежи нового каменного тюремного замка.

Бетанкур справился с заказом за полтора года. К работам приступили, не промедлив ни дня. В 1823 году строительство острога на улице Овражной – теперь это площадь Свободы – было закончено. И арестанты, как и тюремные начальники, были весьма довольны: условия содержания заключённых и службы их охранителей здесь были куда лучше, чем раньше. В мае 1826 года флигель-адъютант Мансуров докладывал государю, что новая тюрьма «вмещает в себя с большой удобностью военных и гражданских арестантов и, сверх того, проходящие партии ссыльных в Сибирь».

Но «удобность» вскоре сменилась теснотой. Если весной 1826 года в остроге было 70 заключенных, то после суда над декабристами, здесь постоянно находилось не менее 280 человек. Ссыльные, чей маршрут пролегал в Сибирь, никак не могли миновать Нижний Новгород.

Приговор: пожизненка

Начальник тюремного замка в городском табеле о рангах занимал место в первой пятерке. Он не подчинялся никому, кроме губернатора. В его команду входили смотритель и смотрительница (среди арестантов были и женщины), священник, врач, надзиратели, прачки, кухарки и другая обслуга. В тюрьме даже была своя школа. Занятия в ней в обязательном порядке посещали малолетки. Они учились грамоте, арифметике и Закону Божьему, осваивали навыки чистописания.

Смотрителя боялись больше, чем начальника острога. Он находился здесь постоянно, то есть, по сути дела, был приговорен к пожизненному заключению. Но в то же время смотритель олицетворялся с кормильцем, поскольку обеспечивал тюрьму провизией. И, как раньше, с голоду арестанты не умирали. Их рацион включал в себя в начале ХIХ века полтора килограмма хлеба в сутки, фунт мяса, 100 граммов крупы (обычно варили пшенную или гречневую кашу, приправляя её салом) и 10 золотников соли (42 грамма). В середине позапрошлого века зэков неожиданно побаловали молоком и овощами. Чтобы не было цинги, им выдавали чеснок и лук.

Смотритель мог поместить арестованного в карцер. Сюда, в каменный мешок, где зимой вода превращалась в лёд, попадали за нарушение тюремного режима, грубость и драки. Ни коек, ни нар здесь не было, приходилось спать на холодном полу. В обед давали лишь ломоть хлеба, да кружку кипятка.

По утрам над острогом плыл колокольный звон. Он возвещал побудку. Вскоре после этого смотритель обходил камеры, пересчитывал узников, стучал молотком по решёткам, проверяя их крепость. Периодически устраивались обыски. За хранение запрещённых предметов тоже можно было угодить в карцер.

День заключенного заканчивался вторым обходом. Снова перекличка, снова проверка надёжности решёток и замков на дверях. И снова звонил колокол, возвещая, что свобода стала чуть-чуть ближе…

Когда отсидка казалась лафой

Поначалу все арестованные вне зависимости от вменяемых им в вину статей Уголовного уложения содержались вместе. Но в 1842 году Николай I повелел разделить заключенных по четырем разрядам. Уголовников теперь надлежало помещать к уголовникам, политических – к политическим, должников – к таким же, как они, разорившимся мещанам и купцам. Для пересыльных начали строить отдельный барак.

В это же время, кстати, появились и камеры-одиночки. Как говорилось в царском указе, К ним относились те, кто убийцы и насильники. Однако срок пребывания в одиночках ограничивался полутора годами. «для особо опасных государственных преступников». «замышлял заговор против существующего строя»,

До 90-х годов позапрошлого века основную массу заключенных составляли уголовники, которым «светили» либо виселица, либо каторга. Но вскоре убийц и разбойников потеснили революционеры всех мастей. Сначала это были члены марксистских кружков. Их было столько, что начальник тюрьмы был вынужден направить прошение в вышестоящие инстанции с просьбой разрешить построить во дворе острога три новых барака.

Однако режим содержания был достаточно либеральным. Арестантам можно было гулять по двору до захода солнца, они устраивали концерты, чаепития, митинги. Кому такая отсидка лафой не покажется?

За Семашко отдувались все

В 1905 году тюремным старостой был избран Николай Семашко. Арестанты надеялись, что пользовавшийся авторитетом среди них самих и тюремного начальства будущий нарком здравоохранения станет их надеждой и опорой. Но, увы, вышло всё по-другому.

Существуют две версии падения авторитета тюремного старосты. Согласно одной из них, Семашко возомнил себя вождем всех времен и народов (он действительно был очень самолюбив), а согласно другой, ему дали банальную взятку. Так или не так, установить уже невозможно. Фактически же Семашко поспособствовал бежать из острога латышу В. Левниексу.

Побег был успешным. За это отдувались все: и политические заключенные, и уголовники. Прогулки без вооруженных охранников с собаками начальник тюремного замка отменил вообще, митинги и чаепития запрещались, за исполнение революционных песен тюремных солистов помещали в карцер, а свидания с родными ограничили во времени. Кто-то из заключенных после этого плюнул Семашко в лицо, назвав его негодяем и предателем. Биографы наркома здравоохранения об этом при застое, естественно, умалчивали.

Но прошло два года, революционный пыл поутих, и режим в остроге снова помягчел. Здесь даже выпускался рукописный журнал под названием «Тополь». Снова двери днем камер открывались настежь, можно было беспрепятственно навестить друзей, выпить с ними чаю или чего-нибудь покрепче. За целковый охранники приносили из соседней лавки и вино, и водку, и фрукты. Ну, чем, спрашивается, не курорт?

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, всех обитателей острога в спешном порядке переселили в новое здание тюрьмы на Арзамасском шоссе. Их места заняли германские и австрийские военнопленные.

Пламя красного террора

С октября 1917 года острог пустовал. Но после того, как большевики объявили о начале красного террора, камеры снова заполнились. Правда, уже совсем другим контингентом: бывшими царскими офицерами, представителями дворянства, купцами, банкирами. Их в 1918 году доставляли сюда группами по 20—30 человек, многих затем расстреливали.

В феврале 1918 года на буржуев Нижнего Новгорода была наложена контрибуция в 50 миллионов рублей. Чуть меньшую дань надлежало выплатить богатым людям Арзамаса, сел Богородского и Городец, других населенных пунктов. Но кто-то из предпринимателей был не в состоянии заплатить требуемую от него сумму, либо попросту отказался субсидировать большевиков. И в тюрьме оказались такие известные предприниматели, как Башкировы, Марковы, Курепины, Вяхирев. Всего в начале апреля в Нижегородский острог было заключено около ста бизнесменов. Началась национализация их домов, а потом и расстрелы. В числе первых жертв были купцы В. М. Теребин, Г. А. Вичин, А. М. Дьячков, Н. П. Обозов, А Чичеров, Вячеслав и Константин Бебешины.

В наши дни острог стал музеем. Только вот как быть с площадью Свободы? Всю дорогу она не была свободной от насилия. Может, лучше вернуть ей прежнее название – Острожная?

ПАЛАЧИ

Арзамасская быль, арзамасская боль

…Его повели в пыточную башню. Это была одна из башен деревянной с присыпом крепостной стены Арзамаса. Там была огромная печь, лежали разные пыточные инструменты и стояли два столба с перекладиной, а под ней – гири разного веса.

Антипа ждали палач, двое сторожей и писарь, который должен фиксировать показания. Антипа привязали к лавке, и палач начал его сечь кнутом. К последнему двадцатому удару кожа на спине полопалась. После этого вздёрнули на дыбу. Антип кричал от боли. Но его ждали еще более суровые испытания. Палач взял раскаленный прут и стал водить им вдоль израненной кнутом спины, в некоторых местах нажимая с особым усердием…

А после этого Портнова приговорили к смерти, и тот же самый палач посадил его на кол. Эта казнь была очень мучительной. Кол медленно пробивал кишки, некоторым страдальцам приходилось мучиться сутки и более…

Кату – плату

История не сохранила имя арзамасского палача, пытавшего Портнова. Как и многих других – их запоминали разве что по кличкам. И хотя данная, с позволения сказать, профессия считалась в народе презираемой, все вакансии среди мастеров заплечных дел до начала позапрошлого века были заполнены. И сегодня это не очень-то понятно: работы у заплечника хватало. Требовалось провести экзекуцию так, чтобы осужденный не умер во время пыток и давал показания. Палачи осуществляли также надзор за городскими проститутками, собирая с них плату, отвечали за чистку общественных уборных, занимались отловом бродячих собак, удаляли из города падаль и выгоняли прокаженных. Плюс к этому – уборка на месте казни, придание мертвому телу как можно более ужасающего вида, чтобы выставить его напоказ. Насадить, например, отрубленную голову на железный прут, а прут прикрепить к столбу. А между тем жалование жизнегубцы получали мизерное (в XYII веке – всего четыре рубля в год, а начиная с петровских времен – 9 рублей 95 копеек, так как дел прибавилось). К тому же все их ненавидели. Палач пожизненно лишался духовного окормления и не допускался к причастию.