Дервиши на мотоциклах. Каспийские кочевники

Раньше-то в Азию раз за разом люди за кайфом ездили. Кайфа-то у нас хоть залейся.

– Мак или план? – спросил Любер.

– За планом многие катались, – подтвердил дядя Леша. – Но в основном мак, да. Опийный. Ему бошку надрезают, коричневый сок идет.

– И его тоже курят? – Любер решил сыграть в наивняк.

– Можно и перорально, и анально, и вагинально, как говорится. Потом они мачье обогащают, вываривают, оно становится помощнее. Но и первый сок тоже ничего, не то что кило запыхтел, и только тогда результат. Но подготовленное совсем хорошо. Зэки его черняшкой еще называют, черной. Они берут пенициллиновый баллончик, туда черняшку эту кидают, водичку и кипятят. Или на ложечке можно. Прокипятили хорошенько, потом машинку берут, и в жилу пускают.

– В живот, что ли? – опять принялся за свое Любер.

– Да нет, по вене, – дядя Леша изумился нашей неосведомленности.

– Получается, как героин? – поинтересовался Вася.

– Не, героин – синтетика, а то натуральный продукт. Синтетику разную америкосы делают, ЛСД всякое, героин. Вот у нас на селе новая штука появилась, крокодилом называется. Дрянь страшная. А эта, черняшка, спокон веку в Азии. И еще дурь, план, конечно, или масло. Знаете, наверное, у нас тут есть Шуйская, или как еще говорят, Чуйская долина. Там трава самая лучшая в Союзе была. Столько с ней связано историй. И у меня было.

Возвращались раз с соревнований, из Алма-Аты. Я за рулем, со мной Игорь Супряга, покойник он теперь. Ну, едем. А там у одного нашего дружок был в поселке рядом с долиной. Заехали, заночевали. Он в дорогу нам гостинец собрал – пачку «Беломора», сколько там, двадцать пять папирос, целиком, заряженные.

Ну, едем, мотики в кузове, покрышками припертые. Неуютно, степь да степь, разлука да разлука. А жара, градусов под 50 днем, в трусах едешь. А рядом Игорь такой же в трусах, небритый, страшный, волосы слиплись.

В общем, дернули одну папироску. Я еду, а он мне лапшу на уши вешает. Понесло его, гонка. Смотрю на него, а у него челюсть как бы отвалилась и сам он лысый. Вот ты разинь рот и не закрывай. Сможешь так говорить? Не сможешь, а он говорил без умолку. И еще лысый какой-то, а глаза синие-синие. Сам лысый, а на макушке ржавчина. Со мной просто спазм какой-то случился. Я, блин, вывалился прямо в пыль. И ЗИЛок мы уронили. На пятом разъезде это было, здесь, между Бомбеем и Актау. От Бомбея километров сто, не меньше. А дело-то к вечеру. На дворе октябрь, по ночам колотун страшный. Мысли всякие: околеем думаю. А потом смотрю, в семи-десяти километрах кошара заброшенная, надо за дровами идти. Еще покрышки жгли. А там дым такой, лицо все в саже. Смотрю на Игоря, ну прямо папуас. Ржу, не могу.

Книгу писать надо. Да, это точно. Книгу надо писать. Но ситуация – звездец. Какой-то праздник был. На дороге никого. И что делать? Решили больше не курить, а то вообще не доедем. В конце концов, вытащили мотики (они стояли связанные у нас в кузове, как стреноженные кони), а у меня рука еще была сломанная, в гипсе, на кроссе поломался, думаю, ехать надо за помощью. Вдруг вижу, по степи километрах в 15 три МАЗа тащатся. Я на мотике с загипсованной рукой, им наперевес. Догнал, в общем. Там Славик, кореш мой. Спрашивает: «Водка есть?» Я соврал: «Есть», а когда уже поставили на колеса ЗИЛ, сознался: «Нет водки».

«Ну, ничего, – сказал Славка. – У меня полный кузов денатурата».

Денатурат, правда, я пить не стал. А Игорек ничего, выпил.

Вот такая, блин, история… Да много чего было, всего сразу и расскажешь. Ну лады, парни, пора вам на боковую, если завтра в дорогу…

Дядя Леша ушел, и сразу стало пусто. Случаются такие люди.

…Когда я ложился спать, голова гудела, причем не от водки, а от дядилешиных рассказов. Он сработал мне полное переключение, я забыл об аварии и погрузился совсем в другую реальность. «Соль земли», – говорят о таких, кажется. И еще я подумал, что в эпоху Семевского страна искала и находила своих положительных героев в ударниках, рекордсменах, первопроходцах, в тех же шоферах каракумского ралли, бывших красноармейцах, тянущих грузовики на веревках по коварным барханам Каракум. А один из главных героев нашей эпохи – дядя Леша, русский человек из детдома, владелец и держатель автомотохостела возле казахской узловой станции Бейнеу…

V. Узбекская матрешка для «Иваныча»

От дяди Леши я уезжал с одним ощущением – не договорили. Но это свойство дороги: не успел встретиться, надо расставаться, а задержишься – пожалеешь. Не зря же пишет Гурджиев, – минут пять я все же умудрился почитать перед сном: «Человек без впечатлений может прожить даже меньше, чем без воды».

В степи и пустыне с почти нестерпимой ясностью понимаешь, как это верно.

…До границы оставалось где-то сто километров грунта, и я тащился со скоростью 30 км в час. Ну, может, чуть быстрее, однако больше двух часов мы ехали. Любер с Васей уходили вперед, поджидали меня, гонялись на мотиках по степи за верблюдами и снимали один и тот же пейзаж, который никак не хотел меняться. Было холодно.

На казахско-узбекской границе нас пропустили вперед всех фур и легковушек, но все равно проходили ее мы часа четыре. Узбеки встретили очень ласково, но тщательно проверили телефоны у Любера нашли и удалили всю порнуху. Она в Узбекистане строжайше запрещена. Перед тем, как удалить, лейтенантик просмотрел файлы с особенно пристальным вниманием. Кажется, не было бы нас, решил бы заняться с собой любовью. А так, увы, обломилось…

…До Кунграда от границы оставалось километров 300, мы думали, уйдет на это пять-шесть часов, и мы мирно заночуем наконец, перед погружением в настоящую пустыню. К тому же перед выездом я глянул на свою подтекающую переднюю вилку и понял, что ремонт ей явно не помешал бы.

Блажен, кто верует, тепло ему на свете.

Дядя Леша рассказал, что с бензином в Узбекистане теперь лучше, чем раньше. Как было раньше, трудно себе представить. На границе мы выяснили, что в привычном для нас понимании бензина в Узбекистане нет. Ну, почти нет. То есть бывает, но его надо специально искать, заказывать и ждать. Ждут бензин в чайханах, которые стоят по дороге. И никаких дополнительных милостей от природы. Потому что это явно будет не совсем тот бензин, к которому привыкли наши мотоциклы. Ничего не поделаешь, однако. К такому раскладу мы, в сущности, были готовы.

Хуже было, что в 40 км от границы я попал в новую серию ям, пробил колесо и, главное, погнул диск.

– Что у тебя с кармой? – спросил Макс.

– Это просто приключения, – ответил ему Вася.

Выход существовал только один: ловить машину, грузить туда «Иваныча» и как-то добираться до Кунграда с его мотомастерской. У Макса же и Васи, как назло, почти кончился бензин. Я отдал парням свой запас и вышел на обочину.

Узбеки никогда не оставят человека одного на дороге, особенно гостя, да еще с московскими номерами. Останавливалась практически каждая машина, но погрузить мотоцикл было некуда. Наконец, удалось застопить микроавтобус, форд небесного цвета. Водитель, паренек лет тридцати по имени Хайрат, почти не говорил по-русски, но знал, что делать. Мы кое-как объяснились, и он начал откручивать ярко красные задние сидения. В итоге мотоцикл встал, я сел, и мы поехали. Парни укатили вперед.

Однако счастье было недолгим. Проехали полчаса, и снова встречаем на обочине Макса с Васей.

–Что, обсохли? Как так? – спрашиваю.

Самое неприятное дело лишиться бензина посреди узбекской полупустыни.

Нет, топливо, к счастью, никуда не делось, зато у максова мотоцикла оторвало весь его красивый олдскульный фартук. Скотч, клейкая лента и стяжки позволили легко решить этот вопрос.

– Ну, поехали?

– Поехали.

Но и это было ненадолго. Через полчаса заглох наш с Хайратом микроавтобус.

– Ну что, спрашиваю я его, – кирдык?

– Кирдык, кирдык, – радостно кивает он. Это слово, при слабых познаниях в русском наречии, пришлось ему, видимо, очень по душе.

Сделав пару кругов вокруг своего чуда техники и приговаривая, даже напевая «кирдык», Хайрат решил ловить машину. Поймал бензовоз.

Это было прекрасно, особенно в условиях дефицита бензина на узбекских просторах. Одно плохо: бензовоз шел пустым. Но на буксир он нас все же взял, за что ему большое узбекское «рахмат».

…Говорят, что матрешки произошли откуда-то отсюда, из недр Центральной Азии. Своего рода такой, самой маленькой, матрешкой получились и мы с «Иванычем» внутри микроавтобуса, который на металлическом тросе длиной метра четыре тянул гигантский бензовоз. Впереди я видел только корму бензовоза и неутомимого Хайрата, который рулил и одновременно говорил по телефону. В самые жаркие минуты разговора он отрывал руку от руля и делал угрожающие жесты в сторону предполагаемого противника. Хорошо, что противник был далеко, а не здесь, рядом с нами.

За всю дорогу трос рвался четыре раза. Наконец мы остановились у небольшой чайханы. Бензин кончился и у бензовоза. Делать было нечего, приходилось ждать. Мой путь теперь однозначно лежал к механику, а Максим и Вася решили все же съездить на Арал, посмотреть, что осталось от моря. Завтра они меня найдут в Кунграде, благо, телефон работает.

…К механику добрались к половине второго ночи. Он приехал за нами сам к ближайшему повороту, отцепил от бензовоза и аккуратно довез в свой гараж, километрах в восьми от трассы.

На ночевку я устроился в чудесной чайхане, и с первой ложки тающего во рту лагмана понял, как устал. Но здесь же, в чайхане, была баня, и засыпал я уже совершенно обновленным, как будто не было этого безумного дня.

Перед сном подумал: «Интересно, как там парни, на дне Аральского моря?»

Посмотрел на часы: три часа ночи.

Проснулся часов в семь, умылся, огляделся и вдруг ощутил совершенно явственно, всем телом, как бывает только в дороге: я в Азии, причем не просто в Азии, а в глухой узбекской провинции, в том месте, откуда Нукус и Ургенч кажутся невероятными центрами цивилизации. И здесь тоже люди, жизнь, у кого-то, как обычно, скучная и нелепая, а у кого-то совершенно сумасшедшая.

С этими мыслями вышел к завтраку и увидел за соседними столиками человек двадцать таджиков. Большинство – ребята молодые, едят, смеются, видно, что подкалывают друг друга. Но человек пять-шесть постарше ни на кого не смотрят, мрачно поглощают свой плов, уставившись в тарелки. Неожиданная, в общем-то, картинка, рано утром в таком месте.

Вдруг в столовую тяжелой и уверенной походкой полной хозяйки положения вошла русская женщина лет сорока с немного примятым, но не поврежденным перманентом, и заявила таджикам, что завтракать им осталось пятнадцать минут, и ждать она никого не станет.

Я с удивлением воззрился на хозяина чайханы. Как-то не срослись у меня сразу концы с концами в этой ситуации.

Но ларчик, оказалось, открывался просто. Женщина звалась Галя. Она была водителем «газели» и возила людей в Россию на заработки. В «газель» помещалось человек двадцать. Ну хоть не тридцать два, которыми пугал нас дядя Леша. В любом случае, эти таджики – ее пассажиры. И им пора в дорогу.

И действительно, через пятнадцать минут, как по мановению волшебного жезла регулировщика времени, столовая опустела…

…К восьми, когда приехал мой мастер, я уже достаточно много знал про местный мир и его простые, но лишенные нежности нравы. Чтобы выжить и еще немного заработать, надо было изрядно постараться, – эта простая истина была ясна даже без общительного хозяина заведения.

…На авторынке, куда мы отправились, чтоб прикупить камеру и сальники для амортизаторов, стало ясно, что идея ехать до Ташкента на полностью починенном мотоцикле грешит некоторой наивностью. Рынок был почти пуст, а на развалах продавался ржавый хлам. Спрашивать сальники для амортизаторов «Мерлони» размером 43/54/11 было так же нелепо, как в Антарктиде интересоваться у пингвинов, не созрели ли фейхоа.

Однако с камерой повезло, камеру нужного радиуса мы все-таки нашли. Правда, была она от «Урала», что не совсем радовало, особенного после позапрошлогоднего нашего пробега на «Уралах» от Камчатки до Питера, и китайского производства, что естественно, потому что легендарные некогда мотоциклы «Урал» клепают теперь из китайских комплектующих.

Но, как говорится, не до жиру…

Наконец, приехали в мастерскую. Она являла собой чистое поле, посреди которого стоял «Иваныч» без колес и амортизатора. Эти его части несколько парней только что отмыли в грязной жидкости, издалека напоминающей воду, и теперь грузили в багажник автомобиля, собираясь куда-то везти.

Я застыл в необычайном замешательстве. Что за дела? Зачем без меня трогали мотоцикл и куда, собственно, собираются отправить колеса?

– Как куда? – изумились ребята. Сейчас быстро все сделаем, и ты поедешь дальше. Везем в соседний город, перебирать.

– А соседний город – это где? Да и найдутся ли там для «Иваныча» сальники?– поинтересовался я.

– Вот насчет сальников мы не знаем. А город здесь, да, рядом здесь. Сто километров.

…Если эта идея мне и понравилась, то и исключительно теоретически. На практике она выглядела слишком сомнительно. Восток, однако, дело тонкое. Грубо и сплеча тут нельзя. Особенно, если дело происходит в Узбекистане, и каждый человек из последних сил мечтает тебе доброе сделать, помочь. Начинать надо издалека. Нужно спросить, как дела вообще? Как мама, отец, сестра и восемь братьев? И только потом попросить все поставить на место.

…За час мотоцикл был на ходу. Камеру поменяли, и как-то можно было ехать. Оставались только две проблемы: трещина в алюминиевом диске и амортизаторы без масла. Диск обещали заварить завтра в Хиве – с мужиками я списался. А амортизаторы «Байкеры Узбекистана», очень славные ребята из ташкентского мотоклуба, которых я методом тыка обнаружил в Интернете, тоже обещали устроить в лучшем виде, но только у них в мастерской. До Ташкента ерунда – какая-то тысяча – полторы тысячи километров. Ладно, как-нибудь докачу. Правда, Василию и Люберу ехать со мной будет непросто, как лошадям и черепахе вместе путешествовать. Но на пути Бухара, Самарканд и множество интересных мест. Так что не заскучают, доберемся как-нибудь…

А вот с бензином, как объяснили мне ребята из мастерской, нас ждут неизбежные проблемы. Так что двигаться будем от чайханы к чайхане. Хорошо еще, что мы запасливые. У меня есть бутылки, а Макс прихватил с собой канистру…

VI. Дрейф по дну Арала

…К полудню я был готов двигаться дальше. Но парней все не было. Как они там, на дне Аральского моря? Даже местные не знали, сколько времени может занять их круг. По самым оптимистическим расчетам, это километров 200, но дорог нормальных там нет и в помине, а если пойдет дождь, дно бывшего моря вообще превращается в болото.

…Вася и Макс вернулись в семь вечера, «усталые и довольные». Макс, правда, пополнил, – по его словам, – «клуб падающих байкеров», но без особых последствий. Главное, они видели дно Арала и бороздили его. Совершенно лунный пейзаж, где ориентироваться можно только по сторонам света. От той чайханы, где мы расстались, они сразу свернули налево и двигались по линии электропередач. Так объяснил им чайханщик. Видели в Мойнаке корабли, стоящие на суше, бродили по их палубам и лазали по их мачтам. Разговаривали с людьми, оплакивавшими ушедшее от них море. Чувствовали себя космонавтами на совершенно пустынной планете, где чудом был обретен воздух.

Мне было завидно, конечно, но спортстер не прошел бы там ни при каких обстоятельствах, даже безо всяких моих приключений.

Оказалось, что казахи построили плотину, и с их стороны Сырдарья по-прежнему впадает в «море». Там, в районе Аральска, «море» сохранилось, и вода даже прибывает.

Амударья же, которая делит Туркмению и Узбекистан, до «моря» не доходит, и с узбекского берега оно продолжает высыхать, отступая с каждым годом и обнажая солончаки.

…Парни познакомились с Юрой, человеком из Свердловска именно из Свердловска, потому что ему не удалось навестить город под названием Екатеринбург, где остались все родственники. Юра рассказал им, что раньше по берегу были бесконечные пионерлагеря и базы отдыха. Они принадлежали разным предприятиям из дальних городов – Оренбурга, Челябинска, Кургана, Тюмени. Существовал и специальный аэродром, люди прилетали сюда на кукурузнике, они летали за овощами в Кунград на базар и за пивом – в волгоградские пивные. От аэродрома к берегу привозили на одном из двух ПАЗиков, и водителей звали дядя Гоша и дядя Мамед. Рыбы было меряно-немеряно, а подальше лежал свободный берег, настолько свободный, что какой-нибудь его участок годами назывался именем человека, если он там рыбачил. Вот Юркин километр, за ним Алешин, еще где-то Колькин. Ну и так далее.

А с восьмидесятого года море ушло далеко за горизонт, и никто не верил, что оно вернется. Хотя люди остались ведь там проходит газопровод Бухара – Урал, есть и собственные месторождения. По всему дну Арала стоят буровые. Так что работа есть, что в таких местах принципиально. Но как они там живут, без моря, в степи, почти в пустыне – как в тумане живут. Вася спросил Юру:

– А ты когда сам-то последний раз доходил до воды, видел море?

Юра ответил:

– Да лет шесть назад. Геологов возил. Они искали что-то нефть, газ…

В общем, в советское время был рай и военные базы. Теперь ни военных баз, ни рая. Обычный ад…

Пока они мне все это рассказывали, я неожиданно вспомнил воткнувшееся когда-то мне в память стихотворение:

«Бежим, бежим, бежим по дну Арала,

Отчетливее тявканье овчарок,

Быстрее, слышишь, —

мы проход завалим

Отсюда – в рай».

И еще фильм Сокурова по сценарию Арабова мне пришел в голову, страшный, как любое его кино. Люди там жили в вымороченном и покинутом богом поселке среди степи… Говорят, на Арале снимался…

…Выпили мы чаю, чайника три Азия все-таки. Я остался один на один со своими мыслями, а парни ушли спать. Им надо было хорошенько отдохнуть.

…Уже к позднему вечеру привезли бензин. Так что наутро можно было двигать в Хиву.

VII. Хорезм: страна исчезнувшего света

…«Азия с неохотой впустила нас», – записал я в дневнике и задумался. Все-таки, кто мы такие, маленькие перемещающиеся точки на теле этой земли? Входим в новое, совершенно иное для себя пространство, и в нем надо отдышаться, оглядеться. Степь, пустыня, верблюды, древние и молодые племена и народы – этой стране несколько тысяч лет. Она видела все, что угодно. Блуждающие русла рек и высыхающие моря. Библейских пророков и Заратустра. Александра Македонского и Чингиз-хана. Тамерлана и Бабура. Воинов русских экспедиционных корпусов и крутящихся дервишей, ввинчивающих свое тело в иные пространства и измерения. Советских землепроходцев, наконец, и всю тщету их усилий. Если отъехать в пустыню на километр-другой от трассы и остановиться, на тебя наваливается такая напоенная временем тишина, что не хочется никуда двигаться или наоборот, тянет бежать отсюда, сломя голову и не оглядываясь. И что тут наши желания, гордость, уверенность современных людей, привыкших, что пространство легко ложится под колеса их мотоциклов? Караваны когда-то шли по Великому Шелковому пути месяцами. А мы путешествуем только пять дней, и наши мотоциклы, как ткацкие челноки, рисуют узоры среди песков.

…В Хиве стало окончательно ясно, зачем и куда мы ехали. Первый настоящий оазис, некогда цветущая земля Древнего Хорезма. Символично само ее название – Хаварезм – Страна Света. «Какие здесь жили надежды, сколько было мысли, сомнения, постижения, и как все опустело», – вздыхал в 30-х годах советский востоковед, писатель и путешественник Виктор Виткович, а у меня, если честно, возникло совсем другое чувство. Вот они, волны истории. Волна пришла, и волна схлынула. И что останется от того времени и пространства, где сейчас – мы? Хорошо, если хоть какие-то приметы, которые позволят тем, кто придет после нас, хоть краешком глаза, хоть промельком, хоть случайно, в полуяви-полусне, увидеть, как мы жили. А так, может быть, и ничего не будет. Звенящая пустота после цифровой эпохи. Хотя пластик – хороший материал для будущих археологов.

…На самом деле я, как только чуть прикрою глаза, так и вижу толкотню на этих базарах, хорезмийские сады, споры о философии и законе, о любви и постижении – все эти бесконечные вращения и песни суфиев в парадных залах только выстроенных медресе и ханак…

Да ладно, ерунда все это. Вглядываться в прошлое все равно, что смотреть в глубину на ярком солнце. Ничего толком не разглядишь, а вот разгулявшееся воображение способно подсунуть тебе любые картинки. Что захочешь, то и увидишь. А тут передо мной во всей неотменяемой реальности возвышались стены Ичан-Кала, старой цитадели Хивы.

История иногда выкидывает странные шутки. Как это ни смешно сказать, глядя на эту крепость, на ее обожженный на солнце кирпич, датирующийся где-то V веком, но Хива в Хорезме – молодая столица. Когда-то это был небольшой хорезмийский городок, возникший у колодца Хейвак. По преданию, его выкопали по приказу библейского Сима, старшего Ноева сына. После потопа Сим долго странствовал по этим местам, если верить местным легендам. Это вполне может оказаться правдой большая всемирная история вплетается в малую местную, и неизвестно, откуда берутся нити, из которых возникает эта ткань. От горы Арарат совсем недалеко. А там, на горе Арарат, даже археологи нашли остатки Ноева ковчега. Я их видел в Эчмиадзине, в музее армянского католикоса. Так что все сходится…

Остается загадкой только, кто были те люди, которые выполняли Симовы приказы? Ведь после потопа всех осталось только пятеро: Ной, жена его, Сим, Иафет и Хам. Меня всегда волновала эта история. На полях ветхозаветного сюжета возникают какие-то иные персонажи, совершенно сторонние великаны – дети земных женщин от ангелов, неизвестные народы и племена, которых, вроде бы, не должно было существовать, по крайней мере, после потопа, ну и так далее. А где во время потопа бродил или плавал Каин? Какие колодцы этого мира вырыли по его приказу?

Но что древним легендам до нашей банальной логики?

Это особенно ясно, когда стоишь под стенами этого города, который две из двух с половиной тысяч лет своей истории был глубочайшей провинцией великого Хорезма. Своему возвышению Хива обязана большой беде. В конце XVI века в Стране Света, пережившей десятки нашествий, случилась природная катастрофа космического масштаба – ушла вода и наступила пустыня. Семевский, – с некоторой научно-рационалистической наивностью, свойственной его эпохе, – критиковал эту версию, но факт остается фактом. Амударья, великая река, берущая свое начало в предгорьях Памира, за несколько десятилетий изменила русло. Когда-то она впадала в Каспийское море, затем стала впадать в Аральское. Теперь, с конца ХХ века, она не доходит даже и до Арала, теряясь в песках, и может быть, поэтому нам легче представить весь ужас тех, давних уже времен. Пустыня год за годом наступала на кишлаки и дороги, на города и сады, река сначала обмелела и стала не судоходной, а потом вода и вовсе ушла. Начались болезни и голод, люди в ужасе бежали из насиженных мест, а суда, шедшие по Великому Шелковому пути на Восток, соединяя Европу и Китай, уступили место верблюжьим караванам – ведущие их проводники и погонщики сменили капитанов и матросов.

Воспетый в тысяче древних книг город Гургандж (Ургенч), – старая столица Хорезма (нынче Старый Ургенч на территории Туркмении) – оказался погребен под песками, а столицу перенесли ближе к новому руслу Амударьи, в Хиву. Тогда это было невероятное несчастье для всех хорезмийцев, вынужденных покинуть родные земли не под напором врага, а под ударом сил куда более мощных и неотвратимых.

Старое хорезмийское предание рассказывает о злом хане, укравшем воду. Действительно, разоритель и губитель этих земель Чингиз-хан, первый иностранный завоеватель, которому удалось покорить Хорезм и сравнять с песком Ургенч, засыпал арыки и разрушал плотины. Но он ли виноват в окончательной катастрофе, которая случилась несколькими столетиями позже, – кто сегодня сможет ответить на этот вопрос?

…Ныне цитадель Хивы – Ичан-Кала – едва ли не единственный сохранившийся цельный ансамбль старого азиатского города. Отчасти Хиве повезло, она каким-то образом оказалась в стороне от большого советского строительства, и разве что единственная в Центральной Азии международная троллейбусная линия Хива – Ургенч, странная реплика к троллейбусу Симферополь – Ялта, напоминает о том, что здесь когда-то был Советский Союз.

Когда бродишь по этим мощеным улицам, выходишь на площади, изучаешь дворцы и минареты, хочется остановиться и спросить себя: а реальность ли все это или декорация к съемкам какого-нибудь кино, типа «Арабских ночей» или «Али-Бабы»? Нет, все-таки реальность. Если подняться на смотровую башню Ак-Шейх, старый город ложится перед тобой, как картинка. Вот они, городские ворота, сориентированные по сторонам света. Главная улица ведет с востока на запад, и это тоже символично. Или, может быть, с запада на восток?