Оборотная сторона холста

* * *

Энни 1941 год

Я тебя не нашла. Юра, они летали так низко, что я видела лица немецких летчиков. Ноги все в крови. Мы роем окопы. То ли дождь, то ли слезы льются, то ли пот застилает глаза. Сколько мы будем здесь, я не знаю. Как дать тебе знать. На всякий случай, в общежитии лежит записка для тебя.

* * *

Галина 1941 год

Мы едем на паровозе, в теплушке. У мамы поднялась температура. Ночью, кто-то стащил валенки. Как согреть мамины ноги. Остановка. Нужно бежать за кипятком. Слава Богу, чайник, который с остатками чуть тёплой воды мы с Натой, подкладывали маме, цел.

Где мы? Вроде едем на юг, а пока всё холоднее. Я вышла из состава. Куда бежать за кипятком?

– Почему вы плачете? – на меня смотрел улыбчивый молоденький солдат.

– Не знаю, где взять кипяток. У меня мама очень больна. У нас украли валенки, – я заревела ещё громче.

Солдатик взял меня за руку и повел за водой, утешая смешными словами, будто сказку рассказывал.

Потом мы бежали к моему составу, который уже шипел, предупреждая об отправлении.

– Я тебя найду, Я тебя люблю, – солдатик вынул кусочек бумажки из планшета и нацарапал самые дорогие слова.

Я покраснела и нацарапала на той же бумажке «дурак». Кинув скомканный комочек бумажки, бросилась с чайником внутрь теплушки, которую уже закрывали. Я даже не успела сказать ему спасибо. Он ведь придал мне сил.

Когда я вернулась в вагон, то увидела, что мама совсем плоха…

* * *

1980 год

Я взяла листики, которые были аккуратно собраны. Это были письма бабушки Тани к деду. Медленно, внимательно читала я кровью написанные строки утешения. Она уехала, так ничего не узнав о судьбе деда.

Уже нет сил читать и страдать вместе с ними, но я старалась всё же, испить эту чашу страданий до дна.

Я взяла следующее письмецо, приготовившись ещё раз переживать трагедию моей семьи. Сначала я читала не очень внимательно, но неожиданный тон записки сконцентрировало мое внимание. Мне показалось, что письмо из другой чужой жизни.

«Я никогда не смогу смотреть тебе в глаза, гладить твои руки, волосы, целовать твои губы. Мне не нужна была такая жертва. Ты не должна была ходить к этому ублюдку, который измывался надо мной. Но, то, что я узнал от него, убило меня. Ты с ним переспала, чтобы меня выпустили…! Как ты могла?! Ты растоптала меня. Считай, что я не вышел из тюрьмы. Для тебя я умер. Я даже не хочу видеть дочерей. Если найдешь слова, объясни им сама как сможешь. Прощай».

Что это? Неужели мой дед Алексей Сергеевич мог написать такие слова? Кто этот ублюдок, к которому обращалась бабушка.

Я взяла альбомчик мамы.

Мама угасала. Перед самой смертью она поведала нам историю своей «любви» и жертвы, которую она принесла во имя свободы отца. Она боялась, что мы с сестрой её осудим.

Я же готова была растерзать отца. Натуля молчала. Мама уходила от нас, несколько успокоенная.

– Простите меня, девочки. Я сделала, как понимала, – глаза её закрылись, только слеза замерзала на щеке.

* * *

1980 год

Боже, как реагировать на весь этот кошмар. Я ещё не знала, что самое страшное впереди.

Я повалилась на пол и зарыдала. Не могу объяснить, чьи воспоминания больше всего меня задевали. Но прочитанные строчки из альбома мамы добили. Я с трудом встала с пола. У меня болели все мышцы, дрожали руки, и тянуло в душе.

Почему-то в голове вертелся вопрос: «А, тот мальчик солдатик выжил?».

Вспомнила, что дневник Энни нужно прятать или спать с ним в обнимку. Я решила, на время, отложить все картины, документы, воспоминания. Мне, как, оказалось, очень трудно было их читать, словно я залезла в чужую страшную тайну. Нет, не так. Я проживала вместе с ними перипетии их многослойной жизни. Охватить сразу я не могла, поделиться не с кем.

Я спрятала под матрас дневник Энни и легла, надеясь всё же заснуть. Последней мыслью было: «А где же всё-таки мой дед Алексей?»

Я ещё не знала, что бояться нужно не только за дневник Энни.

Спустя несколько дней я обнаружила, что за мной кто-то наблюдает. Этот взгляд жег мне спину.

Однажды, прейдя домой, я обнаружила, все документы и картины, которые я уже сложила и поставила аккуратно, снова разбросаны. Обессилев, я села на пол среди погрома и стала думать, кому я всё же могу довериться…. Так, сидя и прижимая крепко дневник Энни, я заснула…

* * *

Юрий 1941 год

Я понял моего отца. Мы должны были вернуться, чтобы защищать свою Родину, свой род, себя.

Я оказался в паре с одним профессором. В руках у нас была только саперная лопатка. Оружие мы должны были добыть в бою.

Профессор был ополченец. Человек лет сорока пяти, в очках. Он очень подходил мне. Мы всё время смеялись. На нас оглядывались другие, испуганные и хмурые люди, не понимая нас. Ведь мы же шли на войну.

– Юра, когда немцы начнут сбрасывать бомбы, падайте прямо на дорогу, а не в окопы.

– Почему? – удивился я.

– Если они целятся в дорогу, то практически девяносто девять процентов из ста, что не попадут. Это я вам, как математик говорю. Это теория вероятности.

Я послушался старшего товарища. Он оказался почти прав. Несколько раз бомбы всё же попадали в дорогу. Но нас, к счастью не задело. Остальных раненых, несмотря на приказы «товарищей» из СМЕРШа, мы взваливали на себя и волокли до ближайшего медицинского пункта. С нами была медсестричка. Кого могла, перевязывала, давала обезболившее. Но, многие были ранены серьёзно. Мы давали им спирт. Его было немного. Хотелось пить его самому. Было страшно. Только мой профессор всё время рассказывал анекдоты и истории из его интересной жизни.

Как ты там, Анюта? Где ты? Я обязательно тебя отыщу. Ты же меня знаешь, я парень находчивый…

* * *

Энни 1941 год

В Москве паника. Все бегут. Нас срочно эвакуируют. Я не знаю куда. Не говорят, страшная тайна. Где ты? Я ходила к тебе домой, но никого не застала, хотя соседка сказала, что дедушка и бабушка точно здесь. Я оставила записку. На всякий случай нарисовала себя, как могла. Ты же помнишь, что лица мне всегда хорошо удавались. Так хотелось попросить любую твою работу, но не у кого.

Надеюсь, что найду тебя в институте, как только нога заживет. У меня кроме моих хлипких промокающих ботиночек ничего нет, а нога чернеет. Врача найти не могу. Все бегут, собираются. Никто никого не слушает и не слышит. Говорят немцы уже около Москвы.

Люблю тебя. Я никогда тебе не говорила, но без тебя мне не хватает кислорода, и ещё, я боюсь без тебя. Целую Анни.

* * *

1980 год

Как жаль, что папа так и не прочел послания. Может, она на фронт ему писала. Знала ли Энни, где папа воюет?

Я читала дневник Энни на работе. Там его и оставила. Не заходя домой, поднималась в мастерскую. Теперь, когда я обнаружила отцовские записи на картинах и рисунках, очень аккуратно ставлю просмотренное, в один угол, а неизведанное в другой. Рисунки складываю отдельно. Есть же ещё огромное количество фотографий. До них я ещё не добралась. Шла по лестнице медленно, словно дневник Энни, мамин альбомчик, отцовские записи пригибали меня к земле. В то же время меня, как наркоманку, тянуло узнавать всё больше и больше. Надеялась узнать что-то особенное? Не знаю.

Я вошла в мастерскую и обомлела. Все работы, мебель, фотографии, даже папин китель и мамина шинель – всё было разбросано, растоптано. Каморка разломана и оттуда вывалились вещи, которые я ещё не видела, не нашла, а ОНИ нашли. Кто эти искатели? Неужели всё происходит из-за дневника Энни? Нет. Не стали бы, инкогнито, разбрасывать картины и рыться в фотографиях. Я заплакала, то ли от досады, то ли из-за боли, что самое дорогое для моих близких и меня, растоптано чужими грязными ногами, расхватано мерзкими руками.

Я сидела под окошком и машинально собирала моё богатство. Мне стало страшно. Но поговорить на эту тему не с кем. Никто из моих подружек не поймёт меня. Они и так считают, что я слишком увлекаюсь прошлым и абсолютно не гожусь для компании. Я не люблю танцевать, пить, только курю. Мне не интересны их разговоры, у какого фарцовщика или спекулянта лучше покупать кофточки. Где они точно фирменные, а где подделка, хотя всегда, как мне казалось, была одета стильно и изящно.

Я увидела шотландскую беретку и шарфик, на которые кто-то, наступил. Отпечаток грязной рифлёной подошвы меня безумно разозлил. Я вскочила и понеслась вниз, в квартиру. Там было не лучше. Дедушкин кабинет весь растерзан, книги скинуты со стеллажей, стол перевёрнут. В большой комнате было относительно прибрано. Наверное, ОНИ начали отсюда и старались сначала не наследить, а потом пошли в разнос. Или наоборот, последней была гостиная, а ОНИ выдохлись. Не могли они искать дневник Энни.

Я старалась успокоиться. Во-первых, откуда ИМ знать, что он у меня? Но, если ОНИ следили за Juri, то тогда это КГБ. Не может быть. Они всё делают осторожно и давно могли стащить дневник, ещё до того, как в Лондоне кто-то наведался в квартиру Энни.

Голова у меня раскалывалась. Позвонить в Лондон? Боюсь. Все телефоны прослушиваются. Сидеть и дрожать в одиночку. Кстати замки ни в мастерской, ни в квартире не взломаны. У кого же есть ещё ключи или это отмычки?

Я надела пальто и пошла вниз в подъезд. По пути я встретила нашу соседку тётю Мусю.

– Нюся, куда ты, на ночь глядя? – Соседка была искренне обеспокоена.

– Хочу пройтись, душно, – я решила, что пока спрашивать у тёти Муси ничего не буду, хотя она целый день дома. Всё слышит и видит. Уйдя на пенсию, её и без того сильное любопытство, перешло в навязчивую идею. Всё, что происходило в нашем доме, соседнем, да, по-моему, по всему району, было известно Муси досконально. – Я пойду, я скоро. Вы уж присмотрите за моей квартирой, – ехидно бросила я реплику, надеясь, что тётя Муся отстанет.

– Обязательно, ты не волнуйся. Вот, сегодня, кто-то всё топтался на нашем этаже. Только я не поняла, кого искали. В глазок плоховато видно. У нас же четыре квартиры на площадке. Твою не очень хорошо видно, а напротив….

– Я поняла, тётя Муся. Наверное, ошиблись, – крикнула я уже из двери подъезда. Если сейчас не уйти, то соседка не слезет с любимой темы до утра. Мне же нужно подумать. На улице мне было менее страшно, чем дома.

Нужно понять, что могли искать, а для этого, если отмести поиски дневника Энни, нужно вспомнить события жизни нашей семьи, хотя бы что-то наведет на мысль. Я шла и шла. Остановилась и почувствовала, что за мной тоже кто-то остановился. Я оглянулась. Никого.

Кто бывал у меня после возвращения домой. Кто мог вытащить ключи. Или это было на поминках?

Размышляя и гадая, я дошла до дома подруги. Посмотрела на часы. Половина первого ночи. Катюша ещё не спит. Мне было стыдно себе признаться, что идти домой мне страшно. Я договорилась с собой, что проделать обратный путь тяжело и опасно. Мне и так с момента разговора с Juri всё время кажется, что за мной следят.

Я позвонила в дверной звонок. Какое-то время было тихо. Я уже решила идти обратно, но в это время услышала ворчание Кати за дверью.

– Аня? Что случилось? – Катя была не на шутку обеспокоена.

– Почему должно что-то произойти, чтобы я пришла к близкой подруге, – мне было немного стыдно. Я думала о том, не подставляю ли я Катю, не падут ли на её голову неприятности?

– Просто… ты же всё время бежишь домой последнее время, словно за тобой гонятся. Ты стала замкнутой и задумчивой, ни в меру.

– Катенька, ты же знаешь, что я за короткий срок потеряла всех близких. Трудно веселиться, когда…

– Прости. Я всё же тебя немного попробую развеселить. Раздевайся, – подружка пошла вглубь квартиры на кухню. Я была рада этому, потому что мне нужно было переместить дневник Энни, вытащить его из-под джемпера, где он выпирал и засунуть… куда же его положить? Я решила, что в колготках, сзади, ему будет вполне уютно. На всякий случай, я накинула длинный платок, который висел у Кати на вешалке.

– Ты что мёрзнешь? Хочешь, дам тебе теплую кофту?

– Нет. Мне так очень хорошо.

– Так вот. Ты знаешь, что у Марины с Петькой роман. Сегодня такой скандал разгорелся в нашей комнате. Его жена, Жанна, которая работает редактором, примчалась…. Кто-то ей настучал и чуть Маринке все волосы не выдрала. Кстати, а где ты-то была? – Катя не умолкала ни на минуту. К счастью, ответы ей были не нужны. Она продолжала монолог, быстро меча на стол всё, что было в холодильнике, резала овощи, колбасу и ещё какие-то продукты, совершенно не мешая мне думать.

Когда мы закончили трапезу, Катя вдруг поинтересовалась, а как я оказалась у её дома в столь поздний час.

– Я ездила к одному автору. На обратной дороге обнаружила, что забыла ключи от дома на работе. Автор живет недалеко от тебя. Кроме того, пожилую соседку не хотелось будить. У неё есть запасные ключи. Произнеся эту фразу, я похолодела. Тётя Муся – любопытная дама. Сама ли, или дала ключи кому-то. Могла? Вполне. Мне уже хотелось бежать обратно, но быстро сообразив, что такой поступок бессмысленный, я попросилась спать.

– Я же тебе ещё не показала, что я себе прикупила за последнее время. На работу не ношу, чтобы наших старушек не дразнить. Хочешь, вместе пойдём, в одни чудесные гости в субботу? Дом потрясающий, хозяева тоже. Туда нужно приодеться. Я сейчас всё выложу, а ты скажешь, что лучше надеть.

– Катюнь, давай ближе к субботе обсудим. Я всё равно сейчас ничего не соображаю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.