Война, которой не будет?

– Ага и от скудноумия. Извини майор, тоже не стану тыкать в чью-то сторону…. Всё – всё, молчу как березовый пень в банный день.

Вовчик обиженно помолчал. Но поскольку и остальные помалкивали, вроде как через силу начал рассказ: – Ну, если вам интересно, то вот до сих пор помню. Была у меня одна, и не такая уж раскрасавица вовсе. И я с первого курса, института еще, а она с последнего. Для меня, только спрыгнувшего из-за школьной парты, года на три старше – старуха значит. И по будущей профессии – бухгалтер, которых я почему-то с детства боялся, из-за какого-то совсем не нашенского названия, что ли. А вот закрутилось у нас. Трудно это объяснить даже самому себе, но одновременно любил я ее и, как слово нужное подобрать, сторонился что ли. Стеснялся, что она такая… вернее, не такая как большинство. Продолжалось мое приключение – то остывая, то разгораясь – целый курс. Впрочем, для меня тогда любовь и похоть, однокоренные слова были. Да и она со мной щенком, вряд ли на что-то серьезное рассчитывала. Но только, похоже, крепко залетела от меня. А я – как и положено настоящему пацану – знать ничего не знаю. Не может с того, что из меня брызгает, человечек хоть и маленький получиться. Как говорится "рожу спрятал в кусты, а вся задница наружу". Чем там у нее кончилось, не знаю. Ну, не дура ведь, надеюсь, от такого рожать? Беременеть надо от человека, чтоб человек вырос. Я летом с друзьями и подружками на каникулы к морю уехал, а она диплом защитила и на родину. Где ее родина, толи в Рязани, толи в Казани, не интересовался даже. Поначалу просто счастлив был, что так легко обделался, тьфу ты, отделался. А много позже не раз ее вспоминал – она, может, единственная в моей непутевой жизни была, опять не знаю, как выразиться, настоящая, что ли. И имя у нее самое красивое – Вера. Может она и была той суженой.

– Не ностальджируй, возможно теперь она теперь такой расширенной стала, что и не взглянешь в ее сторону.

Майор недобро посмотрел на Цыгана, некоторое время молчал, шевелил прутиком гаснущие угольки костра. Но поскольку все по-прежнему хранили молчание, продолжил: – Потом, когда уже служил, долгое время была у меня подружка Надежда. Безотказная, как «трехлинейка57». Она моей любовницей стала, и роман крутила почти на глазах у мужа. Тот в меня засранца почему-то стрелять не стал, сам уехал в Чехню, еще в первую компанию. Там на фугасе подорвался, не человек – обрубок остался. И, представляешь, моя Надюха не слова не говоря, бросила всё и к нему сорвалась. Вот ты и пойми этих баб…. Короче была у меня Вера – я ее предал. Была и Надежда, да оставила. Остается только ждать Любовь…. А иначе ВИЛЫ.

– 

Среди вас по люблям, скромно замечу, я множественный специалист. Но аж я не врублся, причем тут

, Вовчик,

самое светлое чувствование и

вилы?

– 

Ну, это чтоб на грустной ноте не заканчивать. Почти анекдот про поиски любви. Из жизни. Короче, в колхозе, куда нас в сельхозе

58

гоняли, – пацанов разместили в клубе,

развалюшке не

отапливаемой. А девчат в комнате отдыха бригады, расположенной в глубине огромного сарая. Толи гумном, толи еще как-то так обзывающегося. Точно не знаю, я ж сельскохозяйственное образование не завершил.

Запомнилось с трехлетней учебы только что злачные места в деревне не бар иль бардель, а полный бардак и в грязном поле злаки разные растут. Типа рожь цветет и картошка колосится.

– 

И конопля благовоняет?

– 

Да нет, конопля по за огородами в основном, но не перебивай. Так вот, однажды, как стемнело, отправились мы, – я с двумя друганами, навестить наших девочек. До гумна добрались благополучно, но в самом сарае тьма кромешная и беспросветная. Где тут искать гнёздышко наших пташек? Тогда один из дружков, всё еще днем разведавший, вызвался быть проводником. Встали мы гуськом, и каждый руки на плечи впереди стоящего сложили, чтоб не потеряться. Двинулись потихонечку, но далеко не ушли. Слышу я, провожатому нашему по башке кто-то впереди – хрясь. Замерли мы. Но первый дальше тянет. Сделал я шаг, и тут мне по кумполу – хрясь, аж искры из глаз. Видели замыкание на трансформаторной подстанции? Так от меня фейерверк не хуже, только вот вокруг почему-то не посветлело. А тот, кто впереди, упорно дальше двигает. Сделали еще шаг – уже сзади меня – хрясь. Еще шаг и снова впереди – хрясь. Тут наш авангард шепчет – ребята, давай задний ход. Мы назад шаг – последнему, который стал первым – хрясь, еще шаг – мне – хрясь, а потом соответственно последнему, который раньше был первым – хрясь. Встали мы как вкопанные, и наш, то последний, то первый еле слышно шепчет

– шо це було? – Что было, то было, – грабли, какой чудак на букву

«м» побросал. Но ничего, мы чуток правее возьмем. Двинулись мы прежним макаром дальше, только вдруг первый, что вновь стал первым как захрипит. Я его тормошу – опять грабли? – Да нет, – отвечает, – вилы.

Все кончилось не смертельно, вот только ни девочек, ни их любви нам уже не захотелось. Быстро пришли к выводу, все бабы дуры, да к тому ж такие страшные, что и в кромешной темноте испугаться можно. Ну, их, этих девок, не стоят они наших шишек.

– Эх, что вы в женщинах понимать можете – перебил Цыган, не умеющий слишком долго слушать других. – Вот не так давно у меня бабёнка была. Медсестричка, от слова мёд. Люблю, в основном, я ладненьких. Чтоб тело, которое есть за что ущипнуть, но соответствующее формам жеской принадлежности, да на предложение горячей любви, но без долгосрочных обязательств, не слишком упираясь – ладненько – отвечала. Вот и эта. При росте метр семьдесят без малого, носила на себе килограмм девяносто, да с гаком. И большая чась всего этого великолепия приходилась на попку. Да что там попу – орудийный лафет как с под «царь пушки» и размер груди 59. Не вру ей богу, сам шапкой каждую мерил. Когда она на меня сверху наваливалась, глаза из орбит выпирали, думал вот и все, раздавит меня, как асфальтоукладчик зазевавшуюся на дороге лягуху, или скажем по поэтичнее – стрекозу. Но такой кайф, задохнуться под таким роскошным телом, истекающим соком от одного прикосновения моих нежных и проворных пальчиков.

– Слушай, малдаван, заткнись. Не стрекоза ты, а стрекозёл и совести у тебя нет. Ты про любовь-то, когда-нибудь чо слыхал?

– Товарищ прапорщик, попрошу без личных оскорблений, но на ваши вопросы любезно отвечу. Совесть у меня была. Помню такая вся белая и пушистая. Вот только очень досаждала начальникам в командном училище и научилась, согласно преподаваемого курса, хорошо маскироваться. А потом и вовсе куда-то ушла вслед за умом, честью и совестью нашей эпохи – КПСС59. Но то еще в прошлом тысячелетии было. Поскольку не археолог, то не стану ворошить старое. Да и вообще – совесть в наше нелегкое время все больше с этикетом путают. По этому самому этикету помню, дамам нужно уступать место. Я вот всегда уступаю место мадам. Даже на унитазе. Сам-то могу и в раковину помочиться. А вот про Любовь, это которая с большой буквы? Да была у меня одна Любаша. Любчик, до сих пор в сердце храню ее светленький образ.... Это надо же, какая большая разница оказывается между словами блондинка и светлая голова. Вот только про бесконечную любовь меня непонятки одолевают – это как же так, любовь и без конца? Даже рыбак и русалка на что-то могут рассчитывать, а вечная – бесконечная? Не, мужчинам то не в тему. Трижды сплюнь и постучи по дереву. Из деревянного поблизости лишь головешки? Тогда можно по собственному лбу…. А вот если вы про возвышенную любовь, это на верхней полке в вагонном купе было. Можно расскажу? Нет? Не сегодня? Тогда можно про чистую любовь? Прямо в парилке сауны.

– Нет в парилке горячая любовь, чистая в душевой кабинке стоя под тугими струями.

– Вот видишь, товарищ прапор, господин майор сечет в данном предмете. Только еще лучше в бассейнчике таком маленьком с пузырьками. Мабуть слыхали где стороной его прозвание – джакузи. Ооо.

– Да чо там, бывало – барахтались. Только совсем распрекрасно, прямо в море, придерживаясь за надувной матрасик и покачиваясь на волнах. А неподалеку отдыхающие плавают, и то только подзадоривает.

– Ну, надо же, старшина, и ты сечешь? Ну, боже ж мой, компашка подобралась. Тогда, как специалисты мобуть классифицируете вот такую любовь. Грязная мабудь? Только грязь как бы учебная. Я честное слово коротко и без похабных лапидарностей.

Вроде недавно совсем это было и так давно. Мама еще здравствовала. Она-то попросила меня хоть в один из ее выходных помочь на даче. Кой там даче, огородишко шесть на восемь и домишко – сараюшка приспособленная сохранять тень над садово-огородным инвентарем. Конечно, подготовка к экзаменам важная составляющая к баллам при аттестате по окончании школы. Только все равно до злаченой медальки при всех потугах не коснуться. Поэтому она, майне мутти60, решила, мол надо совместить приятное с полезным. (Где тут и то и другое?) Тут премного здорового физического труда, зато зубрежка билетов под бдящим оком, а не под соблазнами весны на юного оболтуса. Понаблюдав как лихо орудкую цапкой, срезая без особого разбору сорняки и полезную поросль, мать грустно вздохнула и отравила меня таскать воду из ручейка сочивщегося в лиман. Трудность в том, что заливать воду надо в бочки на кой-то поставденные на столбы. Т.е надо збираться по хлипкой лесенке с полным ведром на высоту почти человеческого роста. Наши две бадьи соседствовали с такими же соседскими по причине того, что ранее в соседях был соседкин мужик обеспечивающий их наполнение. Я имею в виду бочки, впрочем, тоже можно сказать про их хозяйку, даму довольно наполненную и весьма симпатичную. Перед описываемым временем сосед куда-то испарился, по слухам прихватив все сколько-то ценное. Даже тот самый электронасос.

Чиво заерзали, это только присказка, но не взбудораживайтесь так, рассказ короче.

Оказывается, наполнением бочек озадачился не я один. Соседка також стояла под ними с полными ведрами и беспомощно улыбалась. – Не пойму как с ними можно туда забраться. Проще бы вылить сразу на грядки, да надо чтоб вода прогрелась и со шланга удобнее, чем с лейки.

– А Вы, тётя Рая, встаньте наверху, а я снизу ведра подам. Ваши вам, наши к нам.

– Какая я тебе тетенька? Всего-то чуть постарше. Но может ты на лесенку, а то ведра тяжеленные над головой их задирать.

– Ну я ж все ж мужчина, с достоинством ответил я стараясь чтоб голос звучал побасистей и при этом предательски, как бывало, не пискнул. (мужик, хоть годков на десяток младше и по комплекции раза в полтора поменьше).

Мысли мои она не прочитала, поэтому благодарно улыбнулась и бойко взобралась на верхотуру. И тут ОЙ. По причине жары, видимо, под сарафанчиком отсутствовали трусики. И я узрев что-то столь заветное сквозь кучерявую поросль меж, таки да, красивых ног, обомлел с раскрытым ртом.

Соседка, конечно, разгадала, чиво за столбняк со мной приключился, мигом соскочила на землю. Я потупил взор и покраснел от кончиков ушей и до кончика … ну, короче весь. Раиса же не стала меня отчитывать за излишнюю наблюдательность, а мягко ухватила рукой за то, что вот-вот порвет всю мою одежку т.е. сатиновые трусы.

– Надо же, ты такой еще молоденький, а у тебя уже такой взрослый. Можно погляжу. Честное слово никто не узнает.

Запустив руку в мои труселя она так ласково там погладила, что я прыснул через пару секунд.

– Ооо, какой ты нетерпеливый. Давай научу тебя, как вести себя с женщиной. Это не школьные предметы. Это всегда пригодится.

Стянув промокшую преграду, она наклонилась и губами сделала то, что до этого мог позволить себе только руками. Я лишь безвольно оглянулся, не увидит ли мама, но нас хорошо маскировала поросль разросшейся оглядиции. Подобно как там было дальше, уважая уши куска, рассказывать не рискну, но только пришел в себя на земле весь в грязи из-за раскисшей земли с опрокинутых ведер.

Подробности можно поведать? Как? Опять ничего не рассказывать? Заткнуть фонтан? Ладно, так и быть, «буде» в следующий раз. Слушай старшина, ты обещал нам открыть, как здесь очутился.

– После ваших разговоров настроение не то. Другораз буде, если перебивать не станешь.

А Цыган, хотел бы рассказать совсем другую историю. Но возможно и хорошо, что не дали излиться этой эротической может и фантазии даже, которая явно детям от шестнадцати….

«… Я ввалился в свой «бокс» и слегка офигел. Эта недавно зареванная студенточка, развалилась на моей полуторке, а рядом расположилась Манька и блаженно мурлыкала.

– Это шо за дела? Ан ну брысь обе. Кошка, томно блеснув зеленым взглядом, лениво отодвинулась к краю, освобождая место посередке, а девица и так прижатая к стене, типа отступать некуда, похоже, нагловато улыбалась. – Я легла, где вы сказали, но там холодно и кровать сеткой провисает чуть не до пола.

– Ладушки, ты сама сделала выбор, потом не верещи, мол, изнасиловали и все этакое. Ляпнул я, скорее несерьезно, так чтоб толи попугать, толи….

– А кто сказал, что собираюсь сопротивляться? Явно првоцировала не столь симпатичная, сколько молодая барышня.

Когда на базе «отдыхают» штудиусы то порой рука так и тянется набрать то 02, то 03. Лишь бы не 0161. Но дотянется до 1/3 от 0,5 и всё не так уж гнусно. Не будь я слегка под градусом, испугался б и наглости молодухи и того что моя старуха вдруг прикатит, застукает и…. Кто знает чиво тогда, а сегодня я завалился не снимая брюк и сразу стянул с девушки свитер. Лифчика на ней не было, а крохотные округлые грудки восхитительно топорщились увенчанные упругой полусферой сосков. Жаль, на не в меру стройном теле. Я вырубил бра над собой, но в нагло льющемся из коридора свете всеж слегка заметны проступающие сквозь тонкую кожу ребра. Чтоб не заморачиваться по столь незначительной мелочи я слегка сжал затвердевшие девичьи перси.

– Ой, только осторожнее, я какая-то блин больная и они у меня иногда при прикосновениях, суки, болят.

Нагловая грубость фальшиво нарочита и демонстрируется явно, чтоб скрыть не сокрушенную еще стыдливость. Я молча, одними губами прикоснулся к сосочкам и чуть не отпрянул от дрожи пробежавшей по ее напряженному телу. – Дурочка, расслабься я древнемногоопытный. Расстараюсь не сделать тебе ничего дурного. Слыхала ведь, шо старый конь эт дело не портит…. О, а это у тебя первый раз что ли? В смысле ты еще девочка?

– Нет, не боись, уже два раза не целка, но до сих пор не привыкла. Ну а мой бой-френд, такой дурак, умеет только делать больно. Сейчас, он пидор, с трахалкой Светкой, а Вы такой классный и я хочу с Вами. Не прогоняйте, я постараюсь делать все хорошо.

Видя, мою нерешительность она довольно проворно стянула свои узенькие джинсы сразу вместе с трусиками, но свою тайну, покрытую почти детским пушком, всё ж стеснительно старалась заслонить узенькой ладошкой.

– Что ж с тобой делать девонька, когда у тебя везде и всё хворое?

Далеко не так изящно как она, я стянул свои штаны, тоже вместе с труселями, но это чтоб не заметила, сколь последние застираны.

– Забирайся ка сверху. И губками осторожно поводи по Нему.

– Ой, губами я еще не пробовала и стесняюсь. При этом она еще больше вжалась в угол меж кроватью и стенкой.

– Дурочка, не ртом, а вот этими губками. Я раздвинул ее ноги и осторожно языком провел по клитору. Она выгнулась и ногтями впилась в плечи, едва не продырявив мою шкуру. Но это можно простить, то у неё от восприятия неизведанных ощущений.

Я не останавливался осторожно касаясь в поисках сокровенно местечка внимая всем торсом к отзывам её трепетного стана. Вот оно, похоже сыскалось то возможное к ласковому приложению неких усилий, алкания нежнейшей плоти источающей самый-самый аромат. Тело ее внезапно напряглось и она даже приподнялась, но тут же блаженно вытянувшись рухнула обратно в скрипучую кровать, едва не придавив кошку нагло жмущуюся к нам. И почти сразу брызнул сок юного тела.

Встревоженный шепот – ООО, прости, я кажется маленько обоссялась.

И такое сморозила студентка, да еще и скорее всего отличница. – Ты точно еще первый раз!

– Нет, но так вот хорошо, первый.

– Иди сверху и не бойся. Не вводи Его в себя, а прикасайся так, как для тебя лучше. Поняла?

Снова полувиноватая улыбка. – я попробую.

Сначала она елозила взад-вперед, едва прикасаясь и явно прислушиваясь к своим ощущениям. Но постепенно движения стали приобретать все большую плавность и глубину. Голова все дальше откидывалась назад. И в какой-то момент вырвался негромкий стон. И тут она едва не подскочила – ой опять это из меня. Ты теперь весь сырой.

– Дурочка, знала б ты как мне дорога эта твоя влага. Продолжишь еще?

– Нет. Я очень хочу, но не могу. Коленки дрожат спасу нет.

– Шож ты девочка с недужными коленками решила заняться этаким делом? Не смотри удивленно, то из старого анекдота. Нет, рядом с тобой я не занимаюсь вспоминаниями всякой херни, я просто столько раз занимался тем восхитительным, коее вы зовете грубым словом секс, что немного зачерствел. Но с тобой, похоже, оттаиваю. Ну-ка ляг поудобнее.

Еще раз внизу своим языком, но теперь стараясь не только по губкам, но и пропихнуть поглубже во внутрь. Снова она, то до дрожи сжимается, то истомно откидывается, но уже не отпрянула когда потекла и даже вместо чуть слышного стона издала негромкий, но ощутимый рык.

– О, милая, да ты потенциальная блядь. Из тебя прям, сочится неиссякаемый источник.

– Да не ссяка, теперь сама поняла. Да, хочу, хочу с тобой быть последней блядью. Ну, войди ж в меняя скорей. Нет, подожди, подожди я тоже должна своим ртом сделать тебе так же кайфово, как ты сделал мне.

– Хорошо, попробуй, только осторожнее, один язык и губы. Страсть тут не нужна.

– Фу, он соленый какой-то. Подожди, подожди – зато какой он сладенький. Это и правда оказывается классно.

– Стоп. Что делаешь! Он же не резиновый. Живой как никак, а ты чуть не откусить готова. Нежнее надо. Нет, еще не так…. Потом потренируемся. Хочу в тебя, весь целиком.

– И я уже коленками начинаю скать, так хочу, чтоб заполнил собой всю-всю. ООО, а с тобой совсем не больно…. ООО, вот так, даааа…, дааа. Ты же гад не только до гланд достал, а уже в ушах ковыряешь, и не больно. ООО…. А говорил про какого-то коня, будто глубоко не пашет…. А…. Вот так, даааа…, ещё…, даааааа!

Как обидно, что это самое-самое в жизни длится так недолго, а тут и десятка минут летит меньше секунды. Она даже похоже не чувствует, как бьёт семя и не останавливает свои немного неловкие движения пока последние капли не выжимаются из меня. Только тогда замирает и расслабляется настолько, словно уснула. Глаза блаженно закрыты, только на уголке, на ресничке, в рассеянном свете пробивающемся из коридора, поблескивает слезинка.

Девочка, миленькая, где ж ты была всю мою жизнь? Ах да, лет с адцать моего непутевого бытия тебя вообще еще не было.

Еще, только вот сейчас замечаю, Манька, хоть и кошка, но сучка та еще, трётся спиной о мой бок и мурлычет словно паровоз. Есть мыслишка выкинуть эту мохнатую дуру куда подале, но боюсь потревожить девочку имени которой даже и не вспомню. Да и самому не «в жилу» шевелиться, и так тепло от этой твари….»

Вот чем особо плоха война – отрывает настоящих мужчин от настоящего дела. Баб жалко, но и нам от некоторых воспоминаний хучь на стенку лезь…. Хорошо, мужики не дали распылиться про такое. Да и не пересказать словами, только «про себя» вспомнить возможно. Сейчас вот помянул, сам того гляди поплыву. Совсем и к чему разбалтывать такие истории. А то эти солдафоны, за порог выгонят и потом ночью на все запоры от меня запрутся.

СТАРШИНА.

Призвали меня на срочную службу в середине семидесятых. В то время еще гордились, что служат в пограничных войсках. Служба поначалу давалась несладко, но дальние корни мои кержацких62 кровей. Дед мне, мальцу, рассказывал, как при Екатерине второй, что ли, казаков-староверов с южной Руси, с реки Сало, за участие в каком-то бунте переселяли. Ссылали на необжитой еще Урал. Расковывали из колодок семьи на расстоянии десятков верст друг от друга, чтоб в общину обратно не сбились. Оставляли на семью один топор да небольшой нож, и мешок овса или проса. Во многих семействах и мужчин-то взрослых не было, поубивали мужиков при подавлении того бунта. И вот кто сумел силы найти, смог первую зиму пережить, грят один с десятку, тот и дальше сдюжил, да дал такой крепкий род, хрен, чем прибьешь. До сих пор сохранились кое-где кержацкие хутора с «пятистенными» домами и крытыми дворами, похожими на небольшие крепости, вековые деревянные постройки которых не гниют и не тлеют, так как уложены на венцы из неподъемной по тяжести, но не разлагающейся лиственницы63.

Вот и я в армии, как говорят у нас, сдюжил. К концу службы, оставаясь рядовым, исполнял обязанности старшины заставы, с начальником чуть ли не в приятельских отношениях ходил. Он и уломал меня пойти в школу прапоров, чтоб и дальше вместе служить. От добра, добра не ищут, и я уговорился. А чо, оклад под пятьсот рублей, по тем временам мабудь как у замминистра. Мой батяня, считалось, неплохо зарабатывал. Он заливщик кокилей, на заводе в литейке, и то почитай в полтора раза меньше получал. На заставе тратить эти деньжищи почти некуда. Вычитали какие-то копейки за питание, да когда солдатики умудрялись полушубок иль шубинки пропить, а я до ревизии не успевал то списать. Вот потому в отпуске каждый год в Сочах, Ялтах или Одэссе отдыхал. В твоей Отесе, капитан, предпочтительнее, так как город хоть и шубутной, но довольно красивый. Даже один раз за все времена в вашем оперном побывал, зато в Воронцовской ложе. Да было времечко. Иль вот, когда в ресторанах ужинал, так официанты, чуть ли не дрались между собой, за то, кто меня обслуживать будет. Знали халдеи, с чаевыми не обижу. От проституток самых разнообразных отбою не было. От кокоток до замужних кокеток. Вот когда казалось, судьба пригрела меня в своих ладошках. Но она, по крайне мере по отношению ко мне, всегда вела себя как малый ребенок. Долго играться не любила. Поласкает немножко, побаюкает, а потом закинет в такой угол, из которого…. Или вот на родину когда приезжал, родня аж плакала, от полноты чувств, зазывая в гости. Ну, еще бы – кому обстановку, кому машину, а кому и квартиру помог справить. Мне на заставе этого без надобности, и казалось, так всегда будет. То совсем недавно, когда на дембель податься надумал, выяснилось, что из родни – кому я там нужен? А от больших моих денег правительство один пшик оставило. Оно, конечно, и минусы в той жизни свои были. Вот женился как-то. Прожила баба на заставе в горах менее года да сбежала, – я грит, от тоски повеситься не обещала, когда за тебя замуж шла. Прости, не «декабристка» такую ссылку терпеть.

– Да тебе еще повезло, шо с тобой таким така долготерпивая оказалась.

– Зато тебе ой как не повезет если рот еще раз разинешь.

Было немного и того, чего, как говорится, и врагу не пожелаешь. Это в основном про Афган, а туда у меня командировки не единыжды приключались. Страху временами натерпелся аж вспомнить до сих пор больно. А каких ребят похоронил…. Сам награды и боевые в том числе, конечно, имею, остались только побрякушки на моей заставе, когда в командировку в отряд уехал. Сейчас у какого-нибудь желторожего солдатика как трофей болтаются.

Всего-то с неделю прошло а, кажется, так давно было. Ну конечно, ведь опять-таки в другой жизни. Вызвал меня старлейчик64, новый хозяин заставы. Чибон недокуренный, ростищем аж полтора метра вымахавший. Плохо не это, а то, что он не только невысокого роста, а еще и тривиально низок и в этом всех кто выше попросту ненавидел. Ну да простят меня святые угодники, за то, что о покойнике плохо помянулось.

"Товарищ старший прапорщик – командует, – Вам предстоит служебная командировка по в отряд. Одна нога туда, другая уже обратно. Получишь положенное вещевое довольствие, и попробуй только не получить норму продуктов. Да смотри, не смей там пить, даю последнее предупреждение! И исходя из создавшейся обстановки водителя Вам не выделяю!"

Это типа того, что я пить не смогу, потому как пьяным за рулем не поеду. Не знал он, как бывший начальник трезвым к водительским педалям близко не садился, а как накушается, души не чаял взгромоздиться за баранку любой колымаги, которая под руку подвернется, и рассекать на запредельной скорости по местным дорогам, чо и раздолбанными то обозвать – считай польститься. И вот замечательно не сшиб никого и не угробил ни одной машины. Действительно чоли пьяных бог бережет.

Приехал я значит в отряд. На ОВС65 вещевку положенную получил, и на прод-фуражный склад. "Выручай начальник, – говорю, – бойцы голодают". А там прапор, хитрый татарин, отвечает, что на всех заставах положенного давно не видели, развивать надо свое подсобное хозяйство, налаживать связи с местным населением…

Грю – Мирза Амирович, ты мне лекций не читай. Есть на моей заставе, сам знашь, и свинарник, и курятник, но до зимы пока хрюшка вес не нагуляла, резать ее не станешь. Разве только одну ножку на тарелочку холодца. И тебе, без шуток, твоё любимое сало, как истинно правоверному, сегодня покамест не светит.