Война, которой не будет?

– 

Никогда не жалей!!!

Проснулся Васькин весь в липком холодном поту. Все нутро трепетало толи от так явно полученного удара, толь от какого-то неясного, но щемящего душу предчувствия.

«Сердечко что ли стало пошаливать? Вот не хватало мне еще и этого в мои довольно молодые годы. Возможно араки поменьше употреблять надо, но где тут водки, настоящей добудешь. Верно, что некачественное пойло пробивает как-то некачественно. Печень за сутки обязана перерабатывать алкоголь, а зачем еще потребна? Но тут видимо полно еще каких-то токсинов или перезагрузка происходит чаще означенного». Он хотел крикнуть местную жену, которую использовал лишь только в качестве прислуги, по причине слишком юного возраста. Но, ухватив взглядом предусмотрительно оставленный в изголовье, слегка запотевший кувшин с колодезной водой, передумал. Торопливыми глотками утолил уже ставшую привычной похмельную сухость глотки и, быстро одевшись, вышел на еще темную улицу. Здесь ему немного прояснилась причина смутного беспокойства. Со стороны пишпекских позиций раздавался приглушенный гул, по всей вероятности, многочисленной техники.

«Ох уенишки, что-то тут сраслось да не к сему месту», – шевельнул он затуманеными мозгами и в некоторой растерянности направился к своим позициям.

В блиндаже Вовчик нарочито бодро спросил. – Ну, что там у нас с боевой обстакановкой? Собравшиеся почти в полном составе офицеры не скрывая тревоги, сообщили, шум возник еще с ночи, но приученные к спокойной жизни, сообщать о нем, вдруг да недовольному начальству, не стали.

Днем на супротивных позициях все было тихо и спокойно, что еще больше усиливало тревогу. От пишпекцев ни в аул, ни на позиции аджиков никто не являлся. Посланный для связи офицер толь заблудился, толи заблудил. Короче, не возвращался. Недобрые предчувствия имелись не у одного Вовчика. Сразу после обеда командир полка – полковник Разьебаев вспомнил о каких-то срочных делах в штабе дивизии. Ставка высшего командования находилась на реально недостижимом расстоянии в двести с лишним километров раздолбанных дорог. Отправиться туда, это как для правоверного хадж в Мекку. Надо бы хоть раз в жизни побывать, но сперва полжизни готовиться надо. Но тут такой казус, можно и поутруждаться. И у высокого начальства не завсегда выходит согласно старой армейской поговорке: – два просвета, три звезды и все заботы до ….ды. Озаботишься по полной, когда уяснишь когда сматываться надо. Прихватив двух офицеров, своих дальних родственников, комполка свалил на древнем «уазике», последней ходовой технике подразделения. Был еще танк. Но поскольку двигатель его сдох от старости, считалась эта войсковая единица танковым корпусом.

Многие солдатики также как и начальник мечтали убраться подальше из блиндажей и окопов. Васькин с оставшимися командирами, так как не хватало словарного запаса, пинками загонял их обратно. Потом долгое время его будет мучить едва сомкнутся сонные веки: аджикские молоденькие парнишки, остриженные под ноль, являются полубредовым видением и вопрошают на чистом расейском языке:

– 

Почему, ты, Вовчик, не отпустил нас в тот день?

Вовчик будет оправдываться, прорываясь сквозь сон, мол так было предопределено не им, а каким-то сволочным провидением. Только несуразны оправдания себя пред собой и невозможное прощение этими мальчишками тяжким гнетом давит где-то в гудине.

Ближе к вечеру, когда Васькин наконец-то добил свою обычную норму туземной алкогольной отравы и решил сам отправиться к так называемым противникам, в его блиндаж, в сопровождении ропщущей гурьбы офицеров, ввалился смазливый и зачастую не в меру разговорчивый, пишпекский штабной капитан. Фамилия его какая-то не нашенская, а вот имечко запомнилось – Рома. Впрочем это не столь важно, поскольку к нему, за шустрый нрав и смуглоликость на той и на этой стороне приклеилась прозвище «Цыган31».

– 

Товарищ господин майор, разрешите доложить! Вам хоть и не тот климат, но, похоже, писец конкретный подкрался, – с порога запричитал он.

Только проглотив полный стакан мутной араки, Цыган немного успокоился и смог, сбиваясь с одного на другое, объяснить, что вчера вечером к ним прибыло немалое подкрепление. Войско почти сплошь состоящее из ханьских военных. С ними только парочка другая наших, в смысле пишпекских. Зато из самого главного штаба. Впрочем, присутствие столь большого начальства, похоже, из вновь прибывших хозяев мало кого заботит.

– 

Сказать, шо эти узкоглазые расположились у наших узкоглазых как у себя дома, так нет, боже ж ты мой. – Рассказывал моментально разомлевший, после водки упавшей на треволнения, Цыган. – Дома так не ведут даже уважаемые себя босяки.

Всех расейских, вернее славянской наружности офицеров, еще ночью разоружили и увезли куда-то в тыл. Пишпекских солдат и офицеров, сняли с позиций, и теперь они немного прибалдевшие вроде как на курорте со строгим режимом. Не то чтобы совсем арестованные, но под надзором ханьских солдат. Не то чтобы полностью разоруженные, но и то шо осталось без обойм и прочих боеприпасов, а самое непростительно непереносимое – без чего покушать даже с сухого пайка. С собой джуни пригнали много танков, орудий и тому такое же. Сейчас вся та техника, очевидно, готовится к настоящему бою, скорее всего на завтрашнем рассвете начнут наступление. Только, если эта артиллерия бабахнет по вас, то атаковывать будет не на кого. Боюсь, даже хоронить необязательно, – разглагольствовал в конец расслабившийся капитан. Если бы он знал, как недалек от истины, то, может прикусил бы свой не слегка бескостный язык.

– 

Цыган, а почему тебя с остальными не увезли? – спросил кто-то из офицеров, набившихся в штатную землянку Васькина.

– 

О, зохен вей

32

, в смысле не оставь меня боже в милости своей. Ну,

ты подумай! Для меня все джуни на одно лицо. Да и вас аджиков, я только недавно, от своих, от пишпеков отличать научился. Вот видимо и для ханей, все кто не вполне луноликие – на одно обличие. Кто светленький на рожу, то я так понимаю, для них обязательно будет расейский. Так я ж не совсем светленький. Я, извиняюсь, по батюшке молдаванин, для них видимо это один хрен, что киргиз, пусть простят меня, святые по простоте, наши предки.

Расслабленность капитана понемногу возымела действие и над притихшими аджитскими воинами. Тут и там, раздавалось бульканье опрокидываемых фляжек, завершаемое смачным звуком занюхивания рукавов. Недавнюю мрачную тишину убил шелест рождающихся разговоров. Прозвучали, конечно, глупые вопросы: – Зачем хани приперлись? И сколько их наличествует? На которые «язык» начавшим заплетаться языком, дал столь же глупые ответы: – Та я шо поц? Или мене чиво, бэцэхоньки тухос33, персонально политинформировали? Как самому кошерному довели проведение смотр-парада?

– 

Цыган, а, Цыган, если ты молдаван, то откуда у тебя такой еврейский говорок?

– 

О, не смешите ж мою маму. Мова, речь по-украински, у меня не еврейская, а вполне одеское наречие. Знаете, наверное, такой славный приморский город, на шикарном берегу самого синего, Черного моря? Эх

Отеса, там на пляже вы узрите, то что точно не вокажут в знаменитом ленинградском Эрмитаже. Таки да, эту мегадеревню

еще некоторые мамой величают. Там

, в честь первого губернатора – Осипа де Рибаса названа одна, пусть и самая знаменитая в бывшей Империи, улица. Если конечно, не считать потрепанного московского Арбата. А в честь меня, не такие шикарные, зато более длинные и что замечательно, возле Привозу – большая и малая Арнаутские

34

. При старой власти одна из них Воровского

35

звалась, видимо с того, что на задках рынка ворованное при любой власти в открытую перепродаётся. Хочешь вернуть свою пропавшую вещь, двигай смело туда и приобретешь её, побывавшую в грязных лапах, зато по дешевке.

– 

Эй, молдаван, тебя, конечно, ничто не расстраивает, но ты бы поближе к теме твоего визита.

– 

А шо не так? Мама говорила за то, чиво не надо попусту расстраиваться, а надо избегать того что портит настроение. А если не избёг, то уже не надо плакать. И кто за мой диалект спросил? Извиняйте, за ради бога, о такое чуть длинное вступление, но это чтоб вам легше проникнуться сутью чиво и шо. Возникает у меня такой акцент, когда я сильно волнуюсь. Ну, а, беседуя с такой светской компанией, я наэлектризован всегда. Впрочем, сегодня повод для тревоги всецело аргументированный.

Тон его речи резко изменился.

– 

Я не знаю, зачем послал меня к вам мой командир, верный союзничному…, короче собутыльническому долгу, но я представил все, что знаю. Вы, господин майор, теперь за командира полка? Вам и решать, шо да как.

Вовчик, растерянно прислушивавшийся к обычному трёпу капитана, прочувствовал обреченность командовать наличествующим составом. – Если все, что ты нам наболтал, имеет место быть на самом деле, то тебе, капитан, лучше быть от нас подальше, а нам подальше от этого места. Но, говоришь, до рассвета у нас время есть? Попробуем хоть что-то предпринять. Итак, господа офицеры, хватит пустой болтовни. Оповестите мясо36, чтобы были готовы скрытно, как стемнеет, начать отходное движение. Лишнего ничего не брать! И не дай бог у кого-нибудь что-нибудь как-нибудь звякнет. Всяких мудозвонов ликвидируйте заранее. Всему начсоставу через полтора часа собраться здесь, строго по-походному. Это приказ! И с этой минуты спиртное не употреблять!

– Как гуторил небезызвестный Боря Манисеев: – «Ни капли в рот, ни сантиметра в жо…».

Шутки кончились! Я с капитаном в аул. Попытаюсь связаться с вышестоящим начальством в штабе дивизии.

В кишлаке местные аборигены, видимо, о чем-то пронюхали и успели сховаться по своим тайным норам и схронам. Даже скотину почти всю, включая женщин и детей, куда-то попрятали. Потеряв уйму времени и вдоволь наматерившись, так никуда и не позвонив ввиду полного отсутствия не слишком устойчивой связи, Васькин с Цыганом возвращались на свои позиции. Угнетаемые недобрыми предчувствиями они пробирались в кромешной темноте обрушившейся южной ночи, спотыкаясь на всех неровностях почвы и проклиная снабженцев неспособных обеспечить элементарными фонариками. Неожиданно Вовчик словно ударился грудью о какое-то невидимое, неощущаемое, тем не менее, непреодолимое препятствие. Воздух впереди и вокруг наполнился пронизывающим волю смертельным ужасом, стискивающим все тело до невозможности вздохнуть. Майор оцепенел, невольно встал как вкопанный. Идущий следом пишпекский штабной сослепу сбил его с ног и запнувшись повалился рядом сам. В этот самый миг на востоке вспышками и всполохами засияла странная огненно-кровавая заря.

– 

Ты же обещал, только на рассвете начнут, – с ребячьей обидой крикнул Вовчик, но крик его, не успев сорваться с губ, потонул в страшном грохоте, так похожем на стон.

Уже лежа Васькин почувствовал, как земля, перестав вдруг быть надежной в своей непоколебимости, бросается вон из под его тела. Руки конвульсивно хватают травинки, напрасно пытаясь удержаться за них. Исчезло естественное ощущение местоположения верха и низа, казавшейся незыблемой каменистой почвы и нехарактерно, для данного времени суток, светлого неба. Внутри все сжимается в малюсенький дрожащий комочек, серенькой мышкою, или еще чем-то более мелким и напуганным, пытается запрятаться куда поглубже от этого слишком громадного зла резвящегося вокруг. В какой-то момент голова с размаху бьется о твердый как базальт ком земли, и пропавшие в вышине звезды, с болью, ярко вспыхивают внутри черепа. Все заполняет собой вселенский набатный звон, а может и не звон вовсе, а стон.

      Этот стон земли, содрогнувшейся от жесткого удара, нанесенного ей, становящимися все более изобретательными неблагодарными отпрысками, стал началом всего лишь очередной войны, которую в серии бесконечных войн люди почему-то называют третьей. Но для очень многих, живущих ныне на земле, она будет просто последней.

АКМОЛСТАНА. 13 ЧАСОВ СПУСТЯ.

Отец всех досов, и других, ранее многочисленных народов, населяющих бескрайние степи трех великих жузов37, отдыхал, утопая в огромном кресле, изготовленном в Милане по его индивидуальному заказу. Почти сутки он не спал, проводя какие-то многочисленные переговоры и совещания, похоже, совершенно бесплодные. Необходимо было немного поспать, но голова трещала, наполненная бесполезными мыслями.

«Как он мог, как додумался, этот тихоня прииссыкульский, подложить всему миру такую мину. Всему миру ладно, а почему мне, своему другу ничего не сказал, не посоветовался, наконец. Зря, что ли затевали комедию со свадьбой детей. Клялись в вечной дружбе, сотрудничестве и тому подобное».

Президент этой независимой республики сам не раз выслушивал осторожные, но вполне понятные намеки ханьских посланников. Да и с самим Председателем приватные беседы на конфиденциальных встречах подталкивали к пониманию необходимости союза с «Великим южным соседом». И у него в кабинете был установлен телефон красного цвета прямой связи со столицей подлунной. Но времени впереди, казалось, еще так много. Взаимовыгодные условия и гарантии только обозначились. Им еще бы чуть-чуть дозреть, потом закрепиться в подписанных протоколах, соглашениях и прочей макулатуре. А сегодня, благодаря пишпекскому идиоту, весь хорошо продуманный процесс пошел псу под хвост. Недаром старые досы говорят, умного человека пишпеком не назовут.

Сегодня хани сделали шаг, к которому готовились очень давно. Они решились-таки переступить черту, казалось совсем недавно, неодолимую из-за санкций ООН (пусть и тщетных по сути), из-за ядерного паритета двух супердержав. Теперь диктуют условия, и на сегодняшний день мир ничто не может им противопоставить. Этой ночью их войска разгромили аджиков в западных районах Пишпекстана, а теперь ходят слухи, они уже в самом Дашнабе, где аджики уже сформировали новое правительство, готовое заключить с Подлунной «союзный» договор. Беки Уз к этому договору тоже готовы присоединиться. Это только слухи, конкретно нет официальных коммюнике, но всё очень даже витает в воздухе и чересчур похоже на правду.

И конечно, все происходящее с бишпекцами и аджиками, волнует мир больше происходящего в нашем маленьком уйгулском аймаке. Пожалуй, один только я и понял, это последнее предупреждение – позвони, пока не поздно, и тогда почти равноправный союз. Не поторопишься – война, которая уже началась как мелкий, пока еще внутренний национальный конфликт.

Вчера днем, как давно это было, пришло сообщение из Уйгулского района. Президенту его передали только вечером, потому как на первый взгляд все в нем изложенное являлось самоочевидным абсурдом, и несколько раз перепроверялось. В бумажке, переданной по факсимильной связи, в приемную президента сообщалось, она, эта бумажка, является Постановлением «Народного Комитета по управлению независимой Уйгулской республикой». В Постановлении излагалось, что комитет временный, и будет существовать до выборов законного правительства. Но до этих самых выборов берет на себя всю полноту административной, законотворческой, военной и прочей власти. Документ составлен в Чудже, временной столице независимой новоявленной республики, так как в недалеком будущем предполагалось столицу этого государства разместить в Алматы, согласно исторической справедливости38 и с доброго согласия Досовской республики, разумеется. Бывшему сюзерену а ныне просто соседу предлагался мир и взаимовыгодное сотрудничество.

Сообщение действительно столь нелепое, что президент пошутил:

– 

Вот и у нас своя Чешня появилась.

Глава государства дружил с головой и он прекрасно понимал, каким джуньским ветром надуло эту «республику», но к тому часу еще не знал, что по дорогам Пишпекии уже движутся колонны с ханьскими солдатами и бронетехникой. Он кричал на своих нерасторопных подчиненных, вызывал генералов, требовал связи с воинскими подразделениями, находящимися в том районе. Там граница проходит, там полно пограничных застав, с ними связь всегда надежная. Президент был человеком рассудительным, но забыл или не хотел вспомнить, пограничные войска более не опирающиеся в полной мере на плечи имперских пареньков, стали совсем другими, не те чем были при «Единой и Могучей». Но и эти, другие пограничники, служащие не во исполнение священного долга перед родиной, а по контракту, в большинстве своем уже сложили головы под дымящимися руинами на месте застав. Каким-то чудом держались еще микроскопические гарнизоны запрятавшиеся далеко в горах Тянь-Шаня – пикеты на Куркульдеке и Баянколе. Но и они, как и остальные, умирали для всего мира молча.

Все еще, не желая смириться с тем, что его такая огромная, независимая и уважаемая держава подвергается явному унижению и попытке диктата, среди ночи связывается с расейским лидером. Верхушка бывшей Империи не спит, понимая, как все это может быть страшно, если сейчас же, всем миром не дать отпор. В курсе всех событий, не даром бывший гэбист, но ничего конкретного не может поделать. А может и он, ждет подсказки из Гегемонии.

Отец всех досов пытается связаться с заокеанским коллегой. Тому сейчас удобно разговаривать, на том континенте день. Но этот день у великого президента так расписан, что он не может в данный момент найти возможность для личной беседы. А может, и он ждет от кого-то руководства к действию? Может у него «вертушка»39 с самим Всевышним, да Тот действительно занят чем-то еще более важным. Например, тёрками с оппонентами из стана падших ангелов. Да нет, скорее всего спит по обыкновению. Они, (это мы вернулись к гегемонцам), там со своей хваленой аппаратурой, из космоса подглядывают в каждую замочную скважину, в каждое очко в сортире и просрали начало третьей мировой! Или им уверенным во всём свершающемся в этом мире, что оно происходит только с их согласия, пока невдомёк происходящее. Нет, конечно, в курсе событий избранник единственной настоящей демократии и те из сенаторов, кому положено быть в курсе. Но огромная машина, прежде чем двинуться, должна раскачаться. Раскачка может занять многие месяцы, а то и годы40. Нельзя сказать о полном игнорировании вопросов досовского правителя. Его с кем-то соединяли, кто-то что-то обещал. Возможно можно прислать свежайшие снимки интересующей территории. Какой-то невеликий шишка ответствовал, по поручению президента заокеанских штатов, о высылке в степную республику в самое ближайшее время роты суперспециалистов. Они способны если не вырулить всю ситуацию в целом, то хоть защитить на время резиденцию и семью Президента, которому, впрочем, лично пока ничего не угрожает. – Да поймите, здесь не только ротой, одной дивизией не… отмазаться. Но с пол фразы в ответ только похожие на предсмертную агонию надежды гудки…. А в это время, мифические уйгулские вооруженные силы, набранные и экипированные в Сицзян-Уйгулском округе Подлунной, громя все воинские подразделения, пытавшиеся организовать сопротивление на их пути, уже приближались к старой столице.

Так какого рожна нужно вождю и народам досов? Неужто серьезно думает он в одиночку противостоять самой многочисленной и прекрасно вооруженной армии Азийи. Возможно, лучшей армии всего мира, потому как вооружена не только добротной техникой, но пропитана идеологией, выковывающей сознание не задумываясь отдавать жизнь во имя великого будущего своей страны.

Еще ведет ненужные переговоры и отдает незначащие приказы пока президент, но взгляд его в приемной все чаще притягивается к ядовито-красному телефону.

ОКРАИНА г. АЛМАТЫ. 33 ЧАСА СПУСТЯ.

Пограничное училище развернулось фронтом на юг. Правый фланг и центр маскировался в пригородных садах и огородиках, левый упирался в шоссе. Соседей на правом фланге не было, на левом за дорогой должна была развернуться отходящая с юга дивизия, но о ней пока никаких слухов. Прошло около суток, как курсанты были подняты по тревоге. Сначала приготовились к дальнему марш-броску. Затем это распоряжение отменили, и долго ожидали, пока пришел приказ окапываться на этом участке. Приказ, несомненно, глупый. Впереди, в нескольких километрах, был расположен показательно оборудованный учебный лагерь училища, представляющий собой маленький, но добротный укрепленный район. При наличии достойного вооружения способный наглухо перекрыть огнем движение как раз по этому шоссе.

Генерал-майор – начальник военного института, раздраженно осматривал вырытые за ночь жалкие подобия окопов, делал многочисленные замечания толпящимся вокруг офицерам. Время от времени он хмуро поглядывал на развернувшиеся, на самом виду «кэшээмки»41.

Начальника нервировало буквально все: и болваны связисты, так глупо установившие громоздкую технику, к тому же не сумевшие обеспечить хоть какую-то связь; офицеры, бестолково суетящиеся, не видящие явных упущений в обороне; курсанты, не спавшие всего одну ночь, а двигающиеся, как примороженные мухи. Раздражало, что боеприпасов в его войске достаточно только для проведения однодневных учений. Больше всего генерала буквально мучило, что еще несколько месяцев назад, собираясь в отпуск, думал подать рапорт об отставке. Присмотрели ведь с женой приличный домик в два этажа на ее родине, в ридной неньке Украйне. Но нет, жалко теплое место с приличным окладом просто так оставить. Тем паче, не гонят пока. А теперь вот такая заварушка. Жена, провожая вчера, посмотрела с такой тоской, спросила:

– 

Может, обойдется еще?

Почувствовал он, древним каким-то чутьем, для него в этот раз не обойдется. Но ответил тогда с притворным оптимизмом:

– 

Ты же сама прекрасно знаешь, с таким кабаном ничего плохого приключиться не может.

И она с вымученной улыбкой кивала в ответ, подтверждая:

– 

Да, знаю, пока в армии дубы не перевелись – не может.

Было в их семье такое прощание чем-то вроде ритуала, кодирования на удачу, перед ответственными или возможно неприятными моментами в жизни. А вот теперь перед глазами так и стояла постаревшая и слегка располневшая, но до сих пор такая милая женщина….

У одного из курсантов он заметил сотовый телефон. Богатые у нас будущие командиры, зачем таким богатым армия? Мысль, промелькнувшая в голове, неожиданно превратилась в идею, еще не веря, что все так просто, он спросил:

– 

Товарищ курсант, с вашего аппарата я могу позвонить домой?

– 

Так точно! Товарищ генерал-майор!

– 

Ты не кричи, а скажи в Целиногр…, в смысле Акмолстану, возможно позвонить?

– 

Так точно! Только тариф другой.

– 

Ну, другой тариф, это мы тебе компенсируем. (Вот борзая молодежь пошла. Да я, когда будучи курсантом, с генералом за руку поздоровался,

месяц не умывался. А этот на какой-то тариф намекает. Я тебе потом все

так прокомпенсирую. Обрадуёшься!) Иди-ка ко мне, господин служивый, мы с тобой нос связистам утирать будем.

В столице генерал кое-как дозвонился до своего друга из аппарата министра обороны. То, что он сообщил, в корне меняло и стратегию обороны, и виды на оставшуюся жизнь.

В столице уже было известно, с Подлунной вот-вот будет подписан союзный договор. Алматы, по всей видимости, временно останется у ждуней.

– 

Ты там не вздумай воевать, – кричал в трубку бывший сослуживец. – Тут ходят упорные слухи, что хани всех р

асейских расстреливают, правда, это или нет, советую не проверять. Срочно забирай жену и самое ценное из пожитков и самым скорым образом поближе сюда пробирайся.

Разговаривая, генерал кивал головой с прижатым к уху «сотиком», в знак согласия с собеседником, словно тот мог увидеть его готовность соглашаться. Только один раз форменная фуражка его отрицательно покачалась, когда сообщил приятель, что приказа о снятии и отходе с обороняемого рубежа будущие пограничные и таможенные офицеры не дождутся. Да и вообще в ближайшие сутки вряд ли дойдет до училища хоть какой-то приказ, не до них сейчас в новой столице.

– 

Действуй, как я тебе сказал. Бросай все к чертовой матери и спасай свою не генеральскую уже, а пенсионерскую задницу, – кричала трубка так, что казалась слышно за километр.

И генерал, прижимая ее плотнее, чтоб не слишком далеко разносились постыдные слова, все кивал головой, соглашаясь со старшим по званию. Но ничего не значило его согласие, потому что смерть неосязаемо была рядом и жирным маркером отметила свои сегодняшние жертвы. Эти вот-вот, а эти чуть погодя.

Пока генерал разговаривал по телефону, совсем недалеко раздались раскаты канонады. От связистов, неловко прыгая через свежевырытые траншеи, прибежал молоденький лейтенантик и, задыхаясь прокуренной одышкой, доложил: – Какая-то рота обеспечения, которую расположили в учебном лагере погранучилища, сообщила в эфир открытым текстом о том, что подошли и разворачиваются перед ними танки и пушки уйгулов. Еще успели они сказать, что нет у них боеприпасов, как связь на этом прервалась.