Цветы и яблоки

– Скоро, милая, скоро.

Люба гладила её по руке, а та смотрела сквозь нее отрешенным, ничего не выражающим взглядом, из огромных голубых глаз ровными струйками стекали слезы.

Женщины молча сидели в специальной комнате для встреч с родственниками. На столе были разложены коробки с едой, к которым никто даже не притронулся. О чем думала Лиза – не знали даже врачи в отделении, а Люба снова и снова прокручивала в голове события, которые привели её сюда.

Вова был младшим сыном Любы и мужем Лизы, которого уже год как не было в живых. С момента его смерти Люба не проронила ни слезинки. Она запрещала себе поддаваться горю, откладывала свои чувства на потом. Сначала нужно было заниматься похоронами, больше было некому, после она считала себя обязанной заботиться о других, снова забывая о себе. Все справлялись, как могли, Лиза не могла. После недели беспрерывного плача и двух попыток самоубийства, Лиза легла в постель и больше не вставала. Любовь Андреевна убедила Татьяну, маму Лизы, показать её специалисту. Её сразу же положили в диспансер.

« Она плачет и плачет, в стену смотрит и плачет, не ест, не разговаривает, – всхлипывая и как бы оправдываясь, рассказывала Татьяна заведующей отделения, – сынок зовет её, мама-мама, а она на него даже не смотрит, он тоже плакать начинает, что с ребенком-то будет?»

Татьяна посвятила все свое время воспитанию Стасика, пятилетнего сына Вовы и Лизы, и уже много недель не навещала дочь. Люба могла её понять, мягкая и слабохарактерная, Татьяна была её противоположностью, но даже для волевой и напористой Любы, находиться в таком месте было нестерпимо тяжело.

Под действием препаратов, Лиза больше не пыталась покончить с собой и перестала постоянно плакать, но начала забывать о случившемся. Когда ей пытались рассказать, начиналась очередная истерика, под действием укола успокоительного, она засыпала, а когда просыпалась, то снова ничего не помнила. И каждое утро встречала Любу вопросом, когда придет её покойный муж. Врачи разводили руками, говорили что психика – слишком тонкая сфера, чтобы что-то предугадать, состояние Лизы называли прогрессом и говорили что лучше на время оставить все как есть. «Может ей и лучше там, в её вымышленном мире, где Вовка живой», – думала Люба, и вся тяжесть реального мира обрушивалась на её плечи. Но каждое утро она снова ехала навестить невестку.

Время встречи закончилось, и медсестра отвела Лизу в палату. Люба, тяжело вздыхая, сложила полные коробки с едой в пакет и пошла к автобусной остановке.

Глава 2.

Дома Любу ждал муж Слава в уже привычном для него состоянии: сидящим с рюмкой на кухне, в руке его тлела зажженная сигарета, а он неподвижно смотрел в окно на играющих во дворе детей. Покладистый и мягкотелый, Слава топил горе в бутылке.

– Ты бы хоть закусывал, – Люба бросила на стол коробки с едой, – вон сколько наготовила опять, зачем?

– Люб.. – Слава не договорил, его тучное тело сотрясали рыдания.

Любе было невыносимо смотреть на плачущего пятидесятилетнего мужчину. «Соберись, тряпка», – сказала про себя Люба, обращаясь то ли к себе, то ли к мужу.

Она села в кресло в гостиной и снова погрузилась в свои мысли. «И где мы сына упустили? Да, понятно где. Катюшку вот ругали, и человеком выросла. А Вовка младшенький, все разрешали». Люба вспоминала, какой строгой была со старшей дочерью, сама она тогда только начинала работать и очень рано отдала девочку в детский сад. Потом были первый класс и музыкальная школа, девочка усердно занималась и ждала маминого одобрения, Люба хвалила её за хорошие отметки, иногда помогала с уроками, но большую часть времени отдавала работе. Когда родился Вова, работа отошла на второй план, а дочка совсем пропала из её фокуса. Усердная в работе, Люба добилась больших успехов, а с ними и большого заработка, и уважения коллег, оставив скромного Славу, простого токаря на литейном заводе, далеко позади на карьерной лестнице. Она любила и ценила мужа за его добрый нрав, честность и открытость, но считала, что тянет на себе всю семью, и гордилась этим.

С рождением сына, Люба, наконец, почувствовала всю радость материнства. Малыш подрастал и Люба на протяжении всего его детства была с ним, покупала лучшие игрушки, когда у него что-то не получалось – делала все за него. Хвалила сына просто за то, что он есть, а за плохие оценки ругала учителей. Мальчик материнскую любовь воспринимал как вседозволенность, рано начал пропадать со старшими друзьями во дворе, уже в подростковом возрасте узнал, что такое алкоголь и наркотики. Люба ругала его, когда он приходил пьяным среди ночи, а потом сама же и жалела, обвиняя во всем других. Плохие друзья, плохие учителя, плохое общество. В конце концов, она – плохая мать. И она стремилась стать лучше, чтобы сделать для него все. У Любы – главного бухгалтера было достаточно связей и знакомств, и ей не составило труда устроить сына в университет, а после перевести на заочное отделение, когда его собрались отчислять за не посещаемость. Так же через знакомых она нашла ему работу. Дочка к тому моменту уже закончила учебы, вышла замуж и уехала с мужем в другой город.

Вова был красивым парнем, высоким и статным, похожим на Любиного отца. Люба даже не стремилась запоминать подруг, которых сын приводил домой, ярко накрашенных, громко смеющихся и неизменно пьяных. Но Лизу она запомнила сразу. Она не знала, откуда взялась эта семнадцатилетняя миниатюрная девочка с огромными глазами цвета бирюзы, всегда на мокром месте. «Бедная Лиза», как называла её Люба, её все время было жалко. Лиза отличалась от обычных Вовиных подруг, не пьющая и не курящая, молчаливая, явно из приличной семьи. Лиза часто ждала Вову у подъезда, стесняясь подняться к ним домой, иногда он приходил в обнимку с очередной случайной знакомой и грубо прогонял её, но потом она возвращалась снова, иногда Лиза оставалась у них на ночь. Любе нравилась эта девочка, в ней она видела преемницу в своем непростом деле – нянчиться с взрослым сыном.

Когда Лиза забеременела, Люба сама настояла на свадьбе. Совместно с родителями Лизы они купили детям отдельную квартиру, Люба помогала им деньгами и часто приезжала проведать, все ли у них хорошо. Хорошо не было. Вова воспринимал семью как ограничение его свободы, и все, что не мог высказать матери – высказывал жене, пьяным и на повышенных тонах, не брезгая рукоприкладством. Лиза проглатывала все обиды и никогда не жаловалась. Сразу все прощала, и побои, и пьянки, и измены. Когда родился Стасик, Вова на время перестал пить, стал проводить время с семьей. Люба выдохнула, она надеялась, что так и будет. Но потом все снова стало по-прежнему. За следующие пять лет Люба несколько раз возила сына в наркологическую клинику – выводить из запоя.

В глубине души она понимала к чему все идет. И когда среди ночи ей позвонили из приемного отделения скорой помощи, она даже не удивилась.

Она слышала обрывки фраз: «В состоянии алкогольного опьянения… За рулем, врезался в столб… Черепно-мозговая травма, не совместимая с жизнью».

– В столб, да? – Переспросила Люба. – Хорошо хоть не убил никого.

Люба снова обвиняла себя, это она купила ему машину.

Глава 3.

На работе Люба старалась ничего никому не рассказывать, но в женском коллективе сплетни разлетаются быстро.

Когда Люба понесла в отдел кадров очередное заявление на отпуск за свой счет, Галя – кадровик спросила ее: – Опять к невестке собираешься?

Люба утвердительно кивнула, поджав губы.

– Вам надо её причастить.

– Нам надо её лечить.

– Люб, ну что ты все в штыки воспринимаешь, забрали бы её из больницы на пару часов, в церковь свозили, она же у вас не буйная. Хуже ведь не будет. Она у вас крещеная?

Люба оставила заявление и ушла, чтобы снова ехать за город в психиатрический диспансер с пересадками на двух маршрутках и с огромным пакетом еды, которую заранее приготовила еще с вечера и к которой опять никто даже не притронется. Час просидеть в молчании, блуждая взглядом по серым стенам и ехать обратно, домой, где уже пьяный муж весь день будет плакать над рюмкой, а она сама будет сидеть в темноте и прокручивать в голове одни и те же мысли.

«Хуже точно не будет», – обреченно думала Люба, – «хуже некуда».

В комнате с серыми стенами Люба долго смотрела на Лизу – растрепанные волосы и остекленевший взгляд, сердце сжималось от жалости.

«Не грусти, милая», – Люба погладила девушку по щеке,– «на выходных гулять пойдем».

Выходя из отделения, Люба заглянула в открытый кабинет врача и озвучила свое желание забрать невестку в воскресенье.

– А если опять будет срыв?

– Я прослежу. Мы ненадолго, хочу её в церковь сводить, к Причастию.

Любе показалось, что в бесстрастном взгляде доктора мелькнула теплота.

– Любовь Андреевна, чудеса случаются, это я вам как врач говорю.

Дома Люба застала мужа еще трезвым. Он при ней достал бутылку из морозилки. «Бесхарактерный», – подумала Люба, – «следом за сыном, что ли решил упиться до смерти?»

– Не вздумай пить! Ты мне на выходных будешь нужен, в храм нас с Лизой повезешь. – Люба отобрала бутылку.

Слава удивился, но решил уступить властной супруге.

Люба позвонила Татьяне:

– Тань, а Лиза у нас крещеная?

– Ну да, в детстве еще покрестили, чтобы не болела.

– Вот и я своих так же.

Глава 4.

Лиза неуверенно перебирала ногами по заснеженной тропе, закутанная в теплую дутую куртку, она казалась совсем крошечной. Люба вела её к утренней службе. В храме пахло ладаном и воском, зайдя из хмурого зимнего утра в залитое светом помещение, Люба прищурилась. Вокруг было многолюдно. Она усадила девушку на скамейку и повязала на нее свой любимый, красный в горошек платок. Лиза казалась спокойной, глядя на нее Люба и сама успокоилась. Хор пел на неизвестном ей языке непонятные для нее слова. Люба пыталась уйти в свои мысли, но ушла еще дальше, она ни о чем не думала, будто вышла из тела и смотрела со стороны на себя, уверенную взрослую женщину, и Лизу, отрешенную от всего земного. Люба вдруг поняла, она решительно и целеустремленно шла всю жизнь через все препятствия как ледокол, и Лиза поступала так же, она любила Вову и была с ним все то время, что было отведено ему на этом свете. А потом она просто потеряла смысл жить, они обе его потеряли. «Ты теперь мой смысл, мой свет в окошке», – подумала Люба, – «ты мне нужна больше, чем я тебе».

Служба подходила к концу. Очередь из причастников пропустила Любу с Лизой вперед.

– Причащается раба Божья…

– Елизавета. – Люба ответила за нее, та послушно открыла рот.

Священник с ожиданием смотрел на Любу, она покачала головой.

– Нет, я нет.

Они вышли на улицу, рассвет еще только занимался на пасмурном зимнем небе. Лиза послушно стояла пока Люба укутывала её в теплый шарф. Вдруг Любе показалось, что взгляд её на мгновение прояснился.

– Понравилось тебе в храме, милая?

– Да, красиво, как на празднике.

– Через неделю ещё придем, тут каждое воскресение праздник.

Слава отвез их обратно в больницу, Люба попрощалась с невесткой и они поехали домой.

Дома Слава по привычке потянулся за бутылкой, но вдруг подумал о Лизе. Сколько раз она видела дома эти бутылки, и полные и пустые? Насколько тяжело не это смотреть?

– Люб, ты наверно слабаком меня считаешь?

Люба не знала что ответить, но слова пришли сами.

– Ты не слабый, просто душа у тебя живая, и чувствуешь ты все глубже, чем я. Лизе нужен сейчас такой человек, и мне тоже.

Он почувствовал поддержку жены, и никакая другая поддержка ему была уже не нужна.

– Любаш, давай пирожных напечем, как раньше. Завтра ей в больницу отвезешь.

Глава 5.

На следующий день в больнице Лиза встретила Любу таким же пустым взглядом и тем же вопросом. Но то ли вечер, проведенный с мужем на кухне, то ли поход в храм, или и то и другое, вселили в Любу надежду и придали сил. Люба начала рассказывать, она говорила о погоде, о снежинках на её пушистом воротнике, о людях, которых видела по дороге. Люба раскрывала перед невестой коробки с едой и рассказывала, как они с мужем вместе готовили. Предлагала попробовать.

– Салатик вот, крабовый, Славкин любимый. Ты попробуй, он знаешь, как старался. Не хочешь? А чего хочешь?

Лиза подняла глаза на Любу, потом посмотрела на коробку с пирожными. Любе показалось, что на лице ее скользнула тень улыбки.

– Пироженки отличные получились, Славкина идея.

Женщины молча ели пирожные, запивая сладким больничным чаем из пластиковых стаканчиков. Люба не знала молитв, но впервые в жизни про себя обратилась к Богу. «Господи, я же все понимаю, что сама виновата. Но мужу-то это за что? Он же хороший человек, никогда никого и словом не обидел. И девочке этой за что? Она же просто его любила, такого, как есть. Видела она в нем что-то, чего он сам в себе не видел. Зачем ей всю эту боль в себе носить?»

На прощание Люба обняла Лизу.

– Если ты слышишь меня, там, где ты сейчас, ты не бойся, нам Бог поможет.

Лиза кивнула.

Люба, запыхавшись, вбежала в отдел кадров.

– Галя, рассказывай мне всё!

– Что – всё?

– Про церковь, все, что знаешь!

– Ясно, – Любина подруга хитро усмехнулась, – Ну, во-первых, Евангелие прочитай, от Марка, оно короче. И в храм ходи, в субботу вечером и в воскресенье утром. Еще сорокоуст тебе надо заказать, за упокой, и невестке за здравие. И икону найди, Богородицы, называется «Взыскание погибших», ей за погибших детей молятся, обязательно ей свечку поставь! Люб, ты ж не крещеная? Покреститься тебе надо срочно!

По дороге домой Люба зашла в иконную лавку и купила книги – Евангелие и молитвослов. Дома её встретил Слава: – Ты где пропадала, жена? Я дома прибрался и шторы постирал, а то год уже пылились.

– Спасибо тебе, у меня бы руки до них не скоро дошли.

Люба села в любимое кресло в гостиной и погрузилась в чтение, Слава сидел рядом и молча любовался читающей женой.

– Славк, а ты крещеный? – Вдруг спросила Люба.

– Нет, конечно, Любаш, время-то какое было, кто ж тогда крестился?

– Время для всех одно было, а умные люди никогда от Бога не отказывались.

Слава задумался, и одобрительно покачал головой.

– Да, Любаш, ты права, дело-то хорошее, если хочешь – можем покреститься.

Люба продолжила читать Евангелие, уже вслух.

Позже Люба пришла в храм. Работница подвела её к иконе, «Взыскание Погибших». Любе стало дурно, хотелось уйти, но не было сил пошевелиться. Она смотрела на лик Пресвятой Девы, пронзительный взгляд полуприкрытых глаз, в нем и бесконечная скорбь, и бесконечная радость. Люба вспоминала Евангельскую историю, почему все писали о страданиях Спасителя, но никто – о страданиях Божьей Матери? Она же всю боль Его чувствовала стократ сильнее. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Богородица прижимала к себе младенца. Она же знала заранее, что с ним будет, но приняла этот дар, святой дар материнства. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Она была первой, кто поверил в Него. Она стала Ему и мамой, и первой ученицей. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Люба твердила слова, заученные ею накануне, слова, сказанные много веков назад Ангелом Господним юной Деве с чистым сердцем: «Богородице Дево, радуйся…».

Люба стала приходить каждый день, зажигала свечу, смотрела на икону и читала одну и ту же молитву несколько часов подряд.

Она привыкла к храму: к свету, к запаху. По выходным они приходили с Лизой и Славой, Любе казалось, что Лиза ждет выходных, она уже сама подходила к Чаше и называла своё имя.

По будням Люба приходила одна. Ей нравилось проводить время с Богородицей, она понимала её скорбь, рядом с ней Любина душа уже не разрывалась на части.

Однажды к Любе подошла работница храма, седая и бодрая старушка:

– С дитём проблемы?

Люба непонимающе посмотрела на неё.

– Перед иконкой этой Божьей Матери о детях заблудших молятся, материнская молитва, она же откуда угодно вымолит.

– И из ада?

– И оттуда может.

Старушка вдруг поняла, о чем говорила Люба, ласково взяла её под руку.

– За упокой вот там свечи ставят, тут о живых просят.

– И о больных тоже?

– Да, и о больных.

– Тогда все правильно.

Глава 6.

И дома Люба все чаще обращалась к Пречистой Деве, когда просыпалась, пока делала домашние дела, перед сном. И по дороге в больницу. Слава соорудил полку для икон, и они стали постепенно её заполнять. Первым, конечно же, был образ Богородицы.

Незаметно наступила весна, а с ней и Пасха. На ночном Богослужении Люба пробиралась через толпу к своему привычному месту. «Христос Воскресе!» – громогласно объявил священник. «Воистину Воскресе!» – хором отвечали ему прихожане. «Воскрес», – тихо шепнула Люба иконе, Богородица отвечала ей умиротворенной улыбкой. Любу заполнило теплое и спокойное чувство. Любовь. Она смотрела на Богоматерь с младенцем и думала: «когда умру, хочу быть там же, где они».

Пасхальная седмица прошла, и Люба окончательно приняла решение. Придя в храм, она, стремительная как бронепоезд, подошла к молодому священнику:

– Я хочу покреститься!

– Ну… надо Евангелие прочитать.

– Прочитала!

– …и исповедоваться.

Люба сообщила мужу о своих планах, он её поддержал, и они вместе начали готовиться к исповеди.

В ночь перед Исповедью Люба долго не могла заснуть. Перед ней вставали картины прошлого, она вспоминала всю свою жизнь. Как она была молодой комсомолкой, студенткой экономического факультета, и верила в светлое будущее и гуманистические идеалы. Как познакомилась со скромным и приветливым Славой, и уже через пару месяцев они поженились. Ни о каких гражданских браках они тогда даже и не знали, время было другое, до свадьбы только за руки держались и целовались несмело у подъезда. Как родились дети и жили они в мире и согласии. А потом от всех идеалов остался лишь прах, и страны, в которой они собирались строить светлое будущее, не стало. Люба верила в будущее своих детей, но не случилось и этого. «Гордыня – мой грех, – ругала себя Люба, – не нужен мне был Бог, думала, сама всех на себе вытяну, вот и не справилась».

Она смотрела в темный потолок, тени окружали её со всех сторон, сон не шел. Люба думала о старшей дочери. Когда она видела Катю в последний раз? На похоронах. А внуков? Когда они всей семьей приезжали к Любе на юбилей.

«Пресвятая Богородице, спаси нас». Тени отступили. Люба почувствовала будто чью-то теплую руку на своем плече. «Спасибо», – прошептала Люба в темноту и погрузилась в сон.

Во сне она видела Вову. Взрослого и красивого, каким, наверно, его видела Лиза. Они гуляли по яблоневому саду, такой сад был возле деревенского домика Любиной бабушки, в котором она была только в детстве, а он не был никогда.

Люба только спросила:

– Сынок, как у тебя тут?

Он посмотрел вокруг, на цветущие яблони и улыбнулся.

– По вашим с сестрой молитвам.

Люба проснулась со смешенным чувством страха и восторга. Она верила во всемогущего и доброго Бога, любила Богородицу с младенцем – Спасителем, но вещие сны – это было уже слишком. «О чем думаю – то и снится», – успокоила себя Люба. Но на всякий случай решила позвонить старшей дочери.

– Катюш, а ты в храм ходишь?

– Да, мам, почти каждые выходные.

– И за Вовку молилась?

Люба слышала, как Катя вздохнула.

– Да… Каждый день. А как там папа?

– Хорошо, дочь, не пьет, веселый, опять начал фигурки из дерева вырезать. Помнишь? Как в детстве игрушки вам делал, лисичка у тебя была.

– Помню, конечно, и мои тоже с этой лисичкой играют. Сашенька сгрызла её всю, правда.

– Как приедете – новых наберешь, он их тут на целую выставку смастерил. Как детки там у вас?

– Лёшку в футбольную команду взяли, довольный, как будто чемпионат уже выиграл. Сашенька в садике к утреннику песню учит.

Люба слушала дочь, и чувства застревали комом в горле.

– Катюш, ты прости меня.

– Давно простила, когда сама стала мамой.

С чистым сердцем Люба исповедовалась. А после они со Славой приняли Крещение.

–Любаш, а может нам повенчаться? – Слава, хитро прищурившись, смотрел на жену.

– Конечно, родной, как только Лиза поправится, обязательно венчаемся.

Люба глядела на мужа и снова видела в этом уставшем, сильно постаревшем за последний год мужчине того самого улыбчивого мальчика, который почти тридцать лет назад просил её стать его женой.

В больнице Люба долго и восторженно рассказывала молчаливой Лизе о Крещении:

– У меня как будто душа расцвела, как весенний цветок. На улице, кстати, тоже цветы уже вылезли, эти, желтые такие, самые первые появляются, забыла как их там…

– Мать-и-мачеха.

Люба посмотрела на Лизу, девушка улыбалась, глаза цвета бирюзы впервые за долгое время блестели не от слез.

Глава 7.

– Вам нужно приложиться к мощам! – Галя делилась с Любой своими новыми изысканиями, – я читала в журнале, женщина приложилась к мощам, и у нее рак груди прошел.

– К каким мощам?

– К любым мощам, главное, чтобы какого-нибудь святого, в монастыре!

– Галь, ну не верю я в эти чудесные исцеления. Это же не волшебная палочка с чудесами на заказ.

Подруга укоризненно смотрела на Любу.

– Фома ты не верующая!

– Знаю-знаю, хуже не будет. Съездить в монастырь – идея хорошая, а там – как Бог даст.

Люба обсудила с врачом Лизы поездку, та была не против, сказала, что сменить обстановку – пойдет на пользу.

Выходя из больницы, Люба встретила Татьяну с внуком, ей было больно смотреть на мальчика, он был очень похож на Вову.

– Тань, я хочу Лизу в монастырь свозить, на пару недель.

– Очень хорошо! Дай Бог, когда-нибудь все вместе поедем! Да, малыш?

– Угу, – кивнул Стасик.

Слава отвез жену с невесткой в ближайший женский монастырь, они поселились в гостевом домике неподалеку. Во дворе Люба с удивлением обнаружила яблоневый сад. После богослужений женщины часто сидели в беседке в саду и пили чай, природа вокруг радовалась весне.

– Хорошо тебе здесь, милая?

– Да, спокойно и красиво. Вот бы Вова тут был.

«Для тебя он всегда живой», – подумала Люба, к глазам подступили слезы. Лиза вдруг посмотрела на неё совершенно осмысленным взглядом, взяла свекровь за руку.

– Я была с ним счастлива, несмотря ни на что.

Впервые со смерти сына Люба могла плакать.

Часть 4. София.

Глава 1.

Восемнадцатилетняя студентка психологического факультета Соня среди сверстниц считалась экспертом в подсчете калорий. Стройная от природы, она большую часть времени уделяла тренировкам, вела блог о правильном питании и с удовольствием выкладывала в соцсетях свой прогресс. Это было единственным, что хоть как-то развлекало девушку, ни учеба, ни общение её не увлекали. «Внешность не главное – это отговорки тех, у кого не получилось» – говорила она себе. Салат на ужин, статьи диетологов об инновационных методах похудения, фотографии моделей-худышек на рабочем столе ноутбука для мотивации. «Не сорвалась сегодня?» , -интересовался опрос в тематическом паблике в контакте. Соня гордо отвечала «Нет». Красная нитка на правой руке, она еще не достигла своей цели. Цитаты из фильмов про анорексию она выписывала в красивую тетрадь разноцветными ручками. «Не остановлюсь, пока не достигну нуля».

Соня никогда не была полной, не страдала от комплексов неполноценности и ни за что себя не наказывала. Ей просто нравилось смотреть на себя, на плоский живот и худые ноги, узкие запястья и длинные тонкие пальцы. Она и вправду была красива: длинные темные волосы, выступающие скулы и ключицы, тонкий нос и пухлые губы. И большие зеленые глаза с длинными ресницами. Родители хвалили её за красоту, за отличные оценки, за отзывчивый характер. С детства она знала, что такое безусловная родительская любовь. Мама пыталась её накормить: «Сонечка, лапочка, ну съешь блинчик, с морковкой, полезные, я же так старалась». Соня нехотя жевала блинчик, ей было жаль маминых стараний, не хотелось её обижать. Учиться она уехала в другой город, мамы с блинчиками рядом не было, и она с головой окунулась в мир спортзалов и диет. Она снимала квартиру на двоих с соседкой, с которой практически не общалась. Соня считала её обычной, и потому скучной. Сонина соседка и правда была простой девушкой, которая плакала над русскими сериалами про любовь, смеялась над шутками из стенд апа и состояла в отношениях со своим однокурсником, который проявлял себя только тем, что раз в неделю заходил в гости и оставался на ночь, и, казалось, про серьезные отношения даже не подозревал. Пару раз он пытался заговорить с Соней, но та сознательно его игнорировала. Он оставил свои попытки и, по-прежнему, довольствовался редкими визитами к Сониной соседке. Они её не беспокоили – она их не замечала.