Сумерки над степью

Долго задерживаться Максат не стал и через час выехал уже на взятой у Балтабая «камри». Остаток дня он провел, оформляя доверенность, а затем регистрируя ее в ГАИ.

Домой Максат возвращался в одиночестве, осторожно ведя машину и стараясь не заплутать в этом, хоть и знакомом, но совершенно изменившемся для него городе. Периодически он оглядывался по сторонам, особенно когда проезжал по знакомым ему местам. В целом жизнь города ничем не отличалась от жизни других провинциальных городов страны. Слишком медленная и достаточно обыденная, чтобы можно было задумываться о ней. Но, по правде говоря, и живя в мегаполисах, люди не часто задумываются о дне сегодняшнем.

Максат вспомнил, как еще в студенческие годы приклеил на шкафу бумагу со словами: «Проснулся? Подумай о том, что намерен сегодня сделать!». Он постоянно забывал о текущих делах и о намеченных на день планах. Предполагалось, что каждое утро он будет вспоминать, что было запланировано на день. Так оно и вышло, но со временем у этих слов появился второй смысл, подтекст, которого он вначале не замечал. И, стоя утром перед шкафом, перебирая в уме планы на день, он начинал чаще размышлять о необходимости выполнения всего запланированного.

Ему все чаще начинало казаться, что он живет по заранее написанной программе, что все его действия также заранее запланированы и тщательно расписаны. Это начинало тяготить его. В итоге он оторвал бумагу от шкафа, но иногда эта фраза всплывала вдруг в памяти, а вместе с ней возникал банальный вопрос: «А что дальше?».

В этот раз Максат тоже спросил себя: «Что дальше?».

Зачем все это нужно? И так ли тебе нужна эта работа? Необходимо ли было бросать все и бросаться стремглав в никуда?

Но ответа на эти вопросы у него не было.

Хотя с другой стороны, так ли нужны были ему эти ответы? Ему казалось, что это и есть подлинная свобода, когда ты можешь бросить все и пойти туда, куда ты сам захочешь. Это придает ощущение свободы, в первую очередь свободы от самого себя. Не нужно планировать что-то заранее, нужно просто идти вперед.

Максат остановился у газетного ларька и, выйдя из машины, купил несколько образчиков местной прессы. Всегда было интересно читать о новостях «районного» значения, тем более что иногда попадались действительно интересные статьи. Максат отложил их в сторону, решив, что прочитает все дома, все равно ему будет нечем себя занять в этот вечер.

Когда Максат доехал до дома, он был уже в приподнятом настроении, день выдался достаточно продуктивным. Он встретился с Балтабаем, договорился с Аскаром. Кое-что прояснилось по поводу статьи. Остаток дня он решил посвятить написанию романа.

«Хватит уже лентяйничать, не для этого сюда приехал», – сказал он самому себе.

Но сразу сесть за написание книги не получилось, дома Маржан-апа практически «заставила» его выпить чаю, а затем он, решив «немного полистать» местную прессу, с головой погрузился в чтение на несколько часов. По большей части он с улыбкой вспоминал, как сам работал в редакции городской газеты и сам писал вот такие статьи про повышение цен на продукты и про жилищные проблемы отдельных семей.

Наверное, в этом и заключался подлинный труд журналиста, писать не о том, что интересно тебе, а о том, что будет интересно читателям. Если журналист пишет «под себя», то это становится для него скорее увлечением, чем настоящей работой. Настоящий же труд журналиста как раз в вот таких беспристрастных статьях.

Как можно придать интереса статье, посвященной проблемам ремонта в школах города? Вот это уже задача. Ты журналист, – ты и думай.

Но порой Максату казалось, что такие мысли посещают только его одного. Ни намека на понимание среди коллег он не наблюдал. Как раз один из его коллег по редакции высказался о нем, как «о талантливом, но слишком подверженном максимализму» человеке.

Максат, наконец, заставил себя заняться написанием романа. Очередная глава писалась медленно, и он то и дело останавливался, чтобы перечитать написанное. Ему в голову пришла мысль, что было бы неплохо дать почитать кому-нибудь черновик, – посторонняя критика ему бы не повредила.

Еще через час пришел Мурат Мурзаевич, Максат ненадолго вышел из своей комнаты, чтобы поприветствовать его. Тот как-то странно посмотрел на Максата, а потом тихо прошмыгнул в свою комнату.

«Странно, это вчерашний разговор на него так повлиял что ли?» – подумал Максат. Но долго гадать над странным поведением квартиранта не пришлось, так как вскоре пришла Жанара, которая спустя какое-то время заглянула в комнату к Максату и, как бы между прочим, отметила:

– Я, кстати, этому дядьке дала экземпляр твоей «Противофазы».

Максат хмыкнул.

– И зачем?

Она пожала плечами:

– А что такого, книга как книга. Только боюсь, он тебя теперь расспросами замучает, так что готовься.

– Да я всегда готов, были бы еще вопросы по существу. Как там твоя практика? – спросил он.

– Нормально, это действительно интересно.

– А не скучно в городе?

– Скучно? Да нет, что ты. Нет времени скучать, я же сюда не отдыхать приехала.

Максат усмехнулся.

– Ну, во-первых, ты приехала не по своей воле, насколько я помню особого желания сюда ехать, у тебя не было, а во-вторых…

– Откуда ты знаешь, может, я изменила свое мнение? – Жанара хитро улыбнулась, – может, мне понравилось тут?

– Это как раз подходя к тому самому «во-вторых», а во-вторых, зная твой характер, я могу с уверенностью сказать, что особой радости от пребывания здесь ты не испытываешь, – твердо произнес Максат, – я прав?

Жанара вздохнула и похоже сдалась.

– Ну ладно, дядя. С тобой спорить бесполезно, скучно тут – не то слово, спасает только Интернет.

– А у тебя знакомых тут разве не было?

– Да я тут особо и не жила, а старые знакомые давно разъехались кто куда, так что…

Максат кивнул.

– А одной гулять не хочется?

– Да я никогда не гуляю, – Жанара возмущенно покачала пальцем. – Нет времени, вся в учебе.

– Ну да, – Максат улыбнулся.

– А как насчет твоей статьи? Материал собирать начал? – спросила Жанара.

Максат неопределенно махнул рукой.

– Как сказать, вот, завтра иду на собеседование к англичанам.

– Ого, это ради статьи?

– Ну да, – Максат засмеялся, – самому смешно.

– Впервые вижу такого журналиста, – честно призналась Жанара.

Максат вспомнил недавние мысли и пожал плечами.

Глава 4

Испокон веков, свободным и независимым был народ, живший на просторах Средней Азии. Не могли покорить его ни древние персы, ни войско Искандера Великого, лишь только перед безжалостным Чингисханом распахнула двери великая степь. Этот завоеватель был беспощаден, как к своим врагам, так и друзьям. Все последующие правители перенимали его опыт.

Чингизиды, составлявшие верхушку феодальной знати, никогда не отличались милосердием. Однако воспитание быстро взяло вверх. Сын Чингисхана Джучи настолько полюбил кыпчакскую землю, что пошел против воли отца и вскоре умер, в результате «несчастного случая». Но степь околдовала не одного его, все его потомки, будучи ханами Золотой Орды, всячески стремились к величию своей новой родины.

Надо сказать, что исконных монголов, которые вторглись в евразийскую степь вместе с Чингисханом, было ничтожно мало. По сути, на каждого монгола приходилось около 6—7 местных джигитов. Но в то время многочисленные племена были разрознены и разобщены. Остатки Великой Тюркской Империи погрязли в междоусобицах и дележе пастбищ. Этим и воспользовался «потрясатель вселенной», он повел свое войско вперед и ни щадил никого на своем пути.

Именно он заложил основы того войска, модель которого использовалась на протяжении многих веков после него. Десять воинов подчинялись одному десятнику, – онбасы, а десять онбасы одному сотнику – жузбасы. Десять сотников подчинялись одному тысячнику – мынбасы, а во главе десяти тысячников стоял один темник. Кровью скрепил Чингисхан дисциплину своего войска, если бежал один, убивали весь десяток, к которому он принадлежал. А если бежал весь десяток, то убивали всю сотню. Все свои законы Чингисхан сохранил в своих Яссах. И именно так разделяли свои войска все последующие поколения, жившие в степи.

Именно об этом размышлял Еламан, сидя у каменистого обрыва и глядя на верхушки проступающих деревьев. Уже далеко был он от места своего пленения. Он бежал весь день, карабкался все и выше, пока, наконец, не дошел до небольшой расщелины в горах. Именно там он и уснул.

Он правильно рассчитал, что в голой степи его быстро нагонят. Он же рассчитывал выиграть несколько дней, пройдя через горы. Здесь у его преследователей не будет никакого преимущества, которое им давали кони. Еламан был уверен, что Арзар не успокоится, пока не нагонит его. А это значило, что рано или поздно, Еламану придется вступить с ним в поединок. За годы побоев и тяжелой работы, тело Еламана покрылось многочисленными шрамами и стало твердым как камень. Еламан почти не чувствовал боли, усталости. По ночам, сидя в юрте для рабов он тщательно размышлял над теми приемами, которые использовали в своих тренировках Арзар и Менгу. Он переигрывал их в своих мыслях, иногда он вставал и, взяв в руки палку пытался воспроизвести их. Это было почти невозможно, ведь у него не было наставников, но главным его учителем было время.

Годы, проведенные в плену, не прошли для Еламана бесследно. Он смотрел и запоминал, он разговаривал с другими пленниками и выучил джунгарский язык. Вместе с ним в рабстве сидел старик, который иногда занимался с детьми Бортала. По вечерам в юрте для рабов старик рассказывал Еламану о разных эпизодах истории Великой степи. Именно от него Еламан узнал подробности о походах Чингисхана – «потрясателя вселенной», об эмире Тимуре, который в своих походах доходил до черных земель, где с неба падает пепел. Иногда Еламан попадал и в юрту самого Бортала, когда он приносил туда воду или приходил с какими-нибудь мелкими поручениями. Тогда он видел Арзара и Менгу, изучающих тактические основы и азы стратегии на войне. У них были небольшие фигурки из дерева, и учителя, а иногда и сам Бортал объяснял им правила ведения боя. Еламан знал джунгарский язык и иногда слушал их, но, конечно же, недолго.

Впрочем, тех, кто бежал, было мало. К тому же их всех ловили и жестоко карали. Но Еламан, будучи по природе своим истинным сыном степей, тянулся к свободе. Он тщательно обдумывал план своего побега, и пришел к выводу, что необходимо идти через горы. Позже у него появилась возможность обследовать склоны горных холмов. Летом его отправили пасти скот, он целыми днями бродил вокруг, пытаясь лучше изучить местность. Он думал о том, что горы, подобно человеку, имеют свою душу. Кому-то они благосклонны и могут помочь, а кого-то способны убить. Еламан пытался понять нечто глубокое, которое он, казалось, видел в этих горах.

Однажды он наткнулся на небольшую пещеру. Она была неглубока, в ней могло поместиться несколько человек. И Еламан вошел внутрь. Не было никаких следов пребывания зверя, но что-то подсказывало, что некто уже был тут. И вскоре он обнаружил скелет мертвого воина. Его одежда давно истлела, было похоже, что он умер в борьбе. Еламан стал искать что-нибудь, что могло бы помочь ему бежать. Но все вокруг было пустым, не было никакого оружия, не было ничего. Совсем отчаявшись, Еламан повернул было к выходу, но вдруг увидел в песке бледноватый блеск ржавой стали. Это был обломок меча. Видимо этого воина кто-то настиг, в бою сломал его меч и зарубил его самого, забрав все самое ценное.

Обломок был совсем небольшим, это был верхний край какого-то меча. Еламан забрал его с собой. Он отчистил сталь от ржавчины, тщательно обточил ее. Из куска дерева он сделал удобную рукоятку и обмотал ее тканью от собственной рубахи. Так он сделал себе небольшой кинжал. Больше всего он боялся, что его оружие найдут, и тогда его могли убить. И он прятал свое оружие с такой тщательностью и предосторожностью, что вряд ли кто бы нашел его, даже если бы знал, что нужно искать.

Он изучил возможные приемы владения кинжалом. Тут ему пригодились уроки его отца, которым он учил его давным-давно.

Еламан хотел убить только одного человека – Бортала. Но он не мог это сделать, пока вокруг находились многочисленные сарбазы и нукеры. Да даже если бы их не было, Бортал никогда не расставался со своим клычом, и был способен зарубить Еламана одной рукой. Но рискнуть надо было, ведь чем больше времени проходило, чем старше Еламан становился, тем больше росла вероятность, что его очень скоро продадут в рабство в Китай, на угольные шахты, где люди умирали в первую же неделю.

И Еламан стал ждать подходящей минуты.

Скоро подходящее время подошло.

Пять лет он провел в джунгарском плену. И вчера он впервые вырвался на свободу. Он бежал вперед как пес, сорвавшийся с цепи. Он бежал прочь, все дальше в горы. Он знал, что за ним уже идут люди Бортала. Но он надеялся оттянуть момент своей смерти как можно дальше. Здесь кони не дадут им преимущества. Еламан старался подняться как можно выше, но слишком далеко уйти он не смог. Даже здесь его тело пронизывал дикий холод. А ближе к вершине его ждала бы смерть. Но надеялся ли он выжить?

Он старался не думать об этом. У него был меч и если ойраты его нагонят, то он будет драться до последнего.

Он отпил воды и поднялся. Надо было идти. Если Арзар взял с собой собак, то они быстро его найдут. Единственным преимуществом Еламана была сама местность, горы это не пустая степь. План своего побега он продумал до мелочей.

Человек, рожденный в степи, свободен от рождения. Еще будучи младенцем, он впитывает с молоком матери вековую свободу своей земли. Потому что степь тоже, подобно матери, взращивает своих сыновей с любовью к свободе. За эту свободу джигит отдаст жизнь. Каждый день в неволе убивает его душу.

Не может кочевник жить в неволе! На протяжении всей своей истории казахские племена были вольными кочевниками, они не терпели над собой никого. И раз за разом войска персов, македонцев, китайцев уходили с этих земель прочь. Как можно заковать в цепи саму свободу? Это все равно, что пытаться погасить солнце. Лишь только Чингисхану отворила дверь Великая Степь. Но только потому, что он был братом по крови, таким же свободным кочевником с евразийских степей.

Поэтому джунгары не смогут победить. Еламан был в этом уверен. Каждый раз, как они будут собирать свое войско, казахские джигиты будут отбрасывать их назад. У ойратов нет никаких шансов на победу. Они могут выиграть битву, но они никогда не выиграют войну.

Высоко в небе летел беркут.

Еламан поднял глаза и заворожено следил за полетом птицы. Ему казалось, будто она и есть сама свобода. Эта птица – символ воли. Она летит и окидываем взором степные просторы, ничто не может укрыться от ее взгляда. Горы, холмы, степи, люди, они для нее лишь маленькие точки где-то там, внизу. Еламану хотелось стать вот таким же беркутом. Лететь высоко над землей и ощущать свободу. Еламан подошел к небольшому роднику. Небольшая щель в горах образовывала нечто наподобие маленькой речки. Еламан наполнил бурдюк и отпил из нее воды. Он пил жадными глотками, как будто пытался урвать последние капли свободы перед смертью. Но он, конечно, не хотел умирать. Он хотел жить, вернуться назад и до последнего сражаться за свободу своей земли.

Он взглянул на свое отражение. В мутной воде он увидел бледное, измученное лицо. На лбу у него виднелся след от ойратского клейма. С возрастом ожог померк, но Еламан твердо решил, если ему и суждено умереть, то умрет он свободным до самого конца. Он взял кинжал и, тщательно вглядываясь в свое отражение, полоснул себя лезвием по лбу. Струйка крови потекла вниз, чтобы она не мешала, он наклонился еще ниже. Аккуратно и не спеша, он принялся срезать кожу со лба. Он не чувствовал боли, вместо этого его тело наполнилось опьяняющим состоянием свободы. Он перестал быть рабом, он снова стал Еламаном.

Теперь на лбу у него красовался кровавый шрам, как будто от касательного удара ятагана. Он промыл рану и, разорвав свою рубаху, обмотал ею голову, предварительно сделав из лоскутков компресс.

Еламан поднялся на ноги. Он избавился от последней вещи, что связывала его с прошлой жизнью.

Горные тропы переплетались воедино причудливыми узорами из камней. Мелкие камни мешали подъему. Чтобы идти вверх, Еламану приходилось сгибаться почти до колен, каждый раз рискуя упасть вниз. Но это его не останавливало.

Солнце уже начало склоняться к закату, когда у Еламана кончилась вода. Из-за этого подъема им быстро овладела жажда. Он дошел до небольшого выступа и сел на сырой камень. Нет, поблизости не было ни малейших признаков воды. Невольно ему вспомнилось, как пытали безымянного раба, который по неосторожности пролил воду на одного из родственников Бортала. Несчастного пленника избили до полусмерти, а потом бросили в яму. Там его продержали день, а потом принесли ему куски жирного бараньего мяса. После водянистых похлебок, эта еда показалась рабу божественной. Когда он ее съел, ему захотелось пить. Но никто не принес ему воду. Так прошел еще один день. Несчастный стонал сидя в своей темнице. Еламана не знал, сколько времени прошло, пока раб окончательно не умер от жажды.

Но сейчас совсем другая ситуация, он уже не в плену. Он на свободе и у него есть руки и ноги. А это значит, что надо идти, возможно, он наткнется на родник. И с этими мыслями он поднялся. Он попытался поддаться вперед, но тело его не слушалось. Окончательно замученный долгим переходом и голодом, он был не в силах идти дальше.

Но он должен был.

Подгоняя себя мыслями о том, что сделают с ним, попадись он живым, Еламан заставил себя идти. Он пересек небольшую каменную площадку, здесь склон шел вниз. Спускаться надо было очень осторожно, иначе можно было разбить себе голову.

Кровь от шрама на лбу стекала вниз, мешая Еламану сосредоточиться. Он начал спуск, осторожно хватаясь за камни. В этот момент он напряженно думал о том, что, возможно, он вновь сумеет ступить на родную землю. Вдохнуть аромат степной полыни, почувствовать на губах ее вкус.

О чем думают ханы, когда собирают своих сарбазов на войну? Мечтают ли они о славе или думают о благах, которые получит их народ? А может быть и то и другое? Но разве они не понимают, что тысячи людей погибнут и тысячи матерей будут плакать ночами, осознавая, что их сыновья не вернутся?

Но нет, им нужна лишь личная слава. Им нужно величие, понимание того, что нет им равных на земле. Искандер, Чингисхан, а теперь и Баатур, они не считаются с жизнями людей. Но кто же тогда они? И сколько должно пройти еще войн, прежде чем человек осознает ошибочность своих убеждений? Сколько еще будет вот таких убийц как Бортал и кровавых безумцев хунтайши? Еламан был уверен, что в будущем ничего не изменится.

Лежа в палатке для рабов, Еламан часто думал о несправедливости судьбы. Почему кто-то всю жизнь страдает, а кто-то упивается властью? Разве ненависть и дикая сила правят миром? Но ведь его самого учили с детства почитать Аллаха, не совершать злых поступков. Почему же тогда убийцы торжествуют, купаясь в крови своих жертв?

И он пришел к выводу, что кровь можно смыть только кровью. И если черная тень пришла на твою землю, то ты должен, взяв в руки оружие, сражаться до последнего вздоха.

Нет, он не верил, что после смерти убийцы будут наказаны. Возможно, потому, что он увидел ад, не умерев. И в этом аду правили люди наподобие Бортала. Теперь же Еламан был свободен, и он жаждал только одного – мести.

Когда он вспоминал свой внезапный побег, он никак не мог поверить в то, что это ему удалось. Это казалось каким-то нереальным, совсем фантастичным, но он это сделал. Он бежал, оставив за собой мертвое тело человека, который издевался над ним все эти годы. Еламан думал о свободе каждую минуту, каждую секунду своей жизни в плену. Когда его заставляли пасти скот у подножия гор, он мог часами изучать местность, рассматривать каменные контуры, так похожие на человеческие лица. Именно там, в этой холодной и чужой стихии, этом мертвом каменном царстве он и нашел кинжал. С тех пор, как у него появилось оружие, он стал искать удобный случай, чтобы использовать его по назначению.

Но дни текли медленно и ничего не менялось. Его заставляли делать обыденные хозяйственные дела, иногда его подзывал кто-нибудь из свиты Бортала, чтобы ударить палкой или сорвать на нем свою злость. Но чаще на него просто не обращали внимания. Несколько пленных устроили побег, их нагнали в степи, после этого Еламан понял, что нужно искать другой маршрут. С бежавшими пленными поступили «милостиво», их просто зарубили Арзар и Менгу, оттачивая свое мастерство владения оружием. Несколько раз Еламан видел въезжающего Дракона, на своем гигантском коне. Это чудовище, не удостоив никого из рабов своим вниманием, проследовало куда-то вглубь селения.

Потом Бортал исчез. Он уехал с несколькими толстыми стариками, Еламан предположил, что это были одни из местных баев. Еламан хотел воспользоваться этим обстоятельством и бежать, но охрана усилилась. Джунгарские сарбазы зорко следили за рабами, как будто знали все замыслы последних.

И снова мучительные дни ожидания. Еламана охватывало отчаянье, он не мог выждать нужного момента, и ему стало казаться, что он навеки заперт в этом плену, в постыдном рабстве. Хотя он также понимал, что рано или поздно его убьют, а будет ли это напившийся кумыса джунгарский сарбаз или решивший потренироваться Менгу, – никакой роли не играло.

И вот, когда через пару месяцев Бортал вернулся, Еламану показалось что время подошло. Кара-Бортал провел несколько недель в своем лагере, после чего разбил своих людей на две группы. Первая под командованием Менгу и Драконом вскоре покинула ставку. Сам Бортал вместе с сыном Арзаром и небольшим числом воинов остался в лагере, по всей видимости, планируя выехать через несколько дней. Это был идеальный момент, для того чтобы совершить задуманное. Правда, Еламан пока не знал, как это сделать.

Бдительность охраны уменьшилась. Воины были по большей части встревожены предстоящим походом, они ходили, погрузившись в свои раздумья и почти не замечая происходящее вокруг.

И Еламан принял твердое решение. Все произошло слишком быстро, чтобы кто-то успел осознать произошедшие, включая самого Еламана. Дождавшись пока нукер отойдет, пленник ворвался в юрту Бортала. Тот сначала решил, что Еламана послали что-то передать, или сказать, но Еламан не вымолвил ни слова. Юрта Бортала была огромной, внутри все было в коврах и покрыто дорогой тканью. Жены этого чудовища не упускали ни одной возможности купить что-либо у китайских торговцев. К слову, юрта, в которой Бортала застал Еламан, принадлежала старшей жене. Все получилось как нельзя более удобно, Кара-Бортал обедал за столом, размышляя о чем-то своем. Еламан быстро подскочил к нему, в следующий момент он вонзил лезвие своего кинжала в шею человеку, который разрушил его жизнь. Тот еще пытался что-то сделать, хотел встать, но, наконец, обмяк и бесформенной тушей упал, окрасив ковер в красный цвет.

Еламан подскочил к сундукам. На них весели замки. Времени не хватало. Лихорадочно размышляя, Еламан стал обыскивать труп Бортала.

«Быстрее! Быстрее!», – подгонял он себя. Наконец на поясе он нашел то, что искал. Плотное кольцо с кучей ключей.

У Еламана было слишком мало времени, он быстро стал вскрывать сундуки, пытаясь найти меч, тот самый, который Бортал отнял у его отца. Наверняка, он держал его где-то тут. Еламан переворошил все, его охватила паника, время шло. Его могли в любой момент застать вместе с трупом Бортала и тогда его ожидало нечто пострашнее смерти.

Но что же он испытал? Очень важным для нас являются именно его чувства, ведь это был первый человек, которого он убил. Лишил жизни, намерено ударив кинжалом. Что же произошло внутри него? Как бы удивительно это не звучало, но он не испытал ровным счетом ничего – ни раскаяния от содеянного, ни радости от мести. Все это он уже проделывал сотни, а то и тысячи раз – в своих мыслях. Он раз за разом убивал Бортала, – когда после побоев он лежал полуживой на дне ямы, когда ему выжигали лоб, когда на его глазах провинившихся рабов превращали в манкуртов. И когда пришло время убить Бортала по-настоящему, рука Еламана не дрогнула, а внутри ничего не перевернулось. В конце-концов, он давно хотел этого. Он даже не боялся того, что его могут поймать и убить.

Нам сложно винить его в расчетливости или хладнокровии. То, что ему пришлось пережить, так изменило его представления об окружающем, что в его душе не осталось больше ничего от человеколюбия или сострадания. Там же, где от твоей силы зависит твоя жизнь, в человеке просыпается зверь. Люди лицемерны по своей сути, мы, сидя в тепле у домашнего очага, осмеливаемся осуждать людей, доведенных до отчаянья. Разве виновны те люди, которые родились в странах, где беспрерывно шла война? И может ли человеческое общество брать на себя роль судей в подобных случаях? Никто не берет в расчет те события, которые послужили причиной агрессии.