Сумерки над степью

– Это Мирас Мурзаевич, он снимает тут комнату, – пояснила она, теперь уже обращаясь к Максату.

– Очень приятно, – проговорил Максат, внимательно присматриваясь к реакции гостя. Но тот повел себя довольно смирно, кивнув, он опустил глаза и побрел в свою комнату.

Максат посмотрел на Маржан-апа.

– Да… – протянул он, – интересный человек.

Максат вернулся к себе в комнату, взяв с собой домашний телефон, он намеревался позвонить Аскару и обговорить подробности предстоящей работы, но у того было занято. Тогда Максат набрал номер Балтабая. В трубке раздались гудки ожидания, и уже через секунду он услышал характерный, хрипловатый голос:

– Да?

– Алло, Балтабай? Это я… – он не договорил.

– Максат! Приехал все-таки! – воскликнул Балтабай, – по работе или просто так?

– Да разве просто так сейчас ездят? – пошутил он, – работенка тут одна. Только сегодня приехал, дай, думаю, позвоню.

– Ты где остановился? Давай, ежели что, подтягивайся, я адрес только назову.

Максат не удивился такому приему, это было вполне в духе Балтабая.

– Да я дома, у Маржан-апы сейчас.

– А, понятненько. Давай, я заеду сейчас, я тут местечко одно знаю, посидим, обговорим все…

Следующие несколько минут у Максата ушли на то, чтобы переубедить Балтабая: тот никак не сдавался и порывался немедленно заехать за Максатом. Наконец, Максату с трудом удалось перенести встречу на завтра.

– Хорошо, тогда я завтра к тебе заеду, – проговорил Балтабай. – Кстати, ты сюда на поезде приехал или на колесах?

– Как обычно.

– Вот как раз, у меня тут автосалон, сейчас авто еще на прокат даем. Тебе, конечно, бесплатно, ну, пока в городе поездишь.

Эта новость Максата приятно удивила.

– Договорились, завтра все обговорим подробнее.

Наконец, попрощавшись, Максат положил трубку. После того, как он немного поспал, ему удалось передохнуть с дороги, теперь настроение у него поднялось, и затея с приездом показалась ему не такой уж и плохой.

Он подумал над будущей статьей. Вообще неплохо было бы составить предварительный план, или хотя бы сделать какие-нибудь черновые наброски. Он уже примерно представлял, в каких тонах будет эта самая статья написана, ну, конечно, с небольшой долей патриотизма, скажем, «успехи молодого Казахстана в процессе интеграции в мировую экономику». Возможно, он возьмет несколько интервью у людей, непосредственно связанных с нефтяным бизнесом, тут он рассчитывал на то, что Аскар сведет его с кем нужно. Потом можно добавить немножечко критики, скажем, «есть куда еще развиваться, социальная сфера хромает, зарплаты и пенсии до уровня европейских стран не дотягивают». Закончить же надо на оптимистической ноте.

Вот такая, образцово-показательная статья, самая стандартная. Максат рассчитывал, скорее, на экзотичность самой тематики, не каждый же день чопорные британцы читают у себя в газетах про Казахстан. Более того, Максат сильно сомневался, что британцы вообще знают о существовании такой страны. Кто-то, несомненно, что-то слышал, смотрел недавнюю пошлейшую английскую комедию, или читал на страницах «Times» критику о нарушении прав человека. А кто-то и вовсе будет путать страну с Афганистаном, Пакистаном и т. д. Но в любом случае внимание статья привлечет.

Максат вспомнил о том, что он претендует на роль политического обозревателя непосредственно по Средней Азии. Что ж, можно немножко добавить в статью и про Среднюю Азию. Если тема затрагивает вопросы энергоресурсов, тут можно упомянуть и соседний Туркменистан и Россию, ну и связать это дело с Европой.

Максат приставил стул к окну и присев, выглянул во двор. Несмотря на то, что был вечер, было не так темно и можно было разглядеть фигуры людей и силуэты проезжающих машин. От этого типичного советского двора веяло какой-то серостью и унынием. Максат удивлено отметил, – прошло столько лет, а мы все не можем избавиться от советского бремени. Наверное, это что-то в нас самих, и чтобы это изменить, одних слов не достаточно.

Максат почувствовал что проголодался, но следовало подождать Жанару, прежде чем садиться ужинать.

Жанара пришла через двадцать минут после этого. Она совсем не удивилась, увидев Максата. Впрочем, тут не было ничего необычного, он ведь заранее предупредил брата о дате своего приезда.

Жанара была довольно высокой брюнеткой с плавными чертами лица. Она приходилась Максату племянницей, дочерью его родного брата. Впрочем, Максат был старше ее всего на десять лет, поэтому в их общении всегда присутствовала определенная доля фамильярности. Ему всегда казалось, что она слишком легко бежит по жизни, даже не задумываясь о многих достаточно важных вещах. Но при этом между ними всегда присутствовало взаимопонимание, основанное на доверии, и определенное взаимоуважение (она всегда трепетно относилась к писательской деятельности Максата).

В коридор выглянула Маржан-апа.

– Ах, Жанарочка, снова уставшая. Максат, ты взгляни, я же говорила, и зачем только такая тяжелая работа…

– Да ладно, – Жанара, которая вовсе не выглядела усталой, весело махнула рукой, – все в полном порядке. Макс, ты как, когда приехал? Как дорога?

– Нормально. Ты лучше скажи, как впечатление о работе? – спросил Максат.

– Хорошо, начинаю вникать в суть многих вещей. Одно дело учить, другое дело – практика. Много нового узнаешь…

– Так твоему отцу и передам, – полушутливо покачал головой Максат.

Они оба засмеялись. Жанара поспрашивала еще о погоде, последних новостях, здоровье, Максат охотно отвечал, попутно интересуясь практикой.

Маржан-апа тем временем неловко засуетилась и, остановившись у дверей кухни, произнесла:

– Тогда я поставлю разогревать. Тем более Максат еще с дороги не ел. А я же говорила, нужно…

Теперь настала очередь Максата махать руками:

– Да нормально все, вот сейчас все вместе и поужинаем.

Он оказался прав, не прошло и получаса, как они все вместе уже сидели за столом. Помимо Жанары и Максата к столу сел и квартирант, Мирас Мурзаевич.

Максат, который довольствовался в поезде только сухой едой, вдоволь наелся. Только кое-как умерив аппетит, он смог перейти к беседе. Впрочем, начал разговор не он, а Мирас Мурзаевич.

– Я забыл вам упомянуть о моей деятельности, – проговорил он тихим голосом. – Я историк, веду лекции в государственном университете.

– Вы профессор? – поинтересовался Максат.

– Нет, я кандидат наук, – он вздохнул. – А Вы чем занимаетесь? Маржан Ахметовна говорила, что Вы журналист?

– Да я работал некоторое время в этой сфере, но пробую себя в разных профессиях. Так что, возможно в будущем буду и лекции с Вами читать, – отшутился Максат.

– А Вы пишете только статьи, или еще что-нибудь?

Тут внезапно заговорила Жанара:

– О, он у нас писатель. Как, Вы не знали? – она улыбнулась, – у него уже выпущена одна книга и сейчас на подходе другая.

– Вот как? – удивился Мирас Мурзаевич.

Максат же мысленно ругался, он не любил говорить на эту тему, а Жанара, как назло, всегда считала своим долгом рассказывать всем о его книгах. Хотя каких еще «книгах», речь шла о книге. Одной, единственной и то, изданной на свои собственные деньги в частной типографии и розданной друзьям и знакомым.

– И о чем же была Ваша книга?

– Ну, я бы не стал говорить, что это была полноценная книга, так, сборник рассказов и повестей, называлась «Противофаза».

Максат попытался закончить разговор, но Жанара не унималась:

– У нас тут дома есть один экземпляр, я сейчас принесу.

Она уже собиралась вставать, но Максат ее опередил:

– Не надо! Потом, после еды принесешь, – он повернулся к квартиранту, – а Вы, могу узнать, каким направлением истории занимаетесь?

Мирас Мурзаевич неуверенно поправил очки и огляделся по сторонам.

– Ну… как бы сказать, вообще моя специализация это история Казахстана. Ну, знаете, кочевой образ жизни. Предки казахов, казахское ханство, джунгарское нашествие, присоединение к России. Но сейчас приходится приспосабливаться и к новым направлениям в той же истории.

– В смысле? – не понял Максат.

– Ну, вот, допустим, ввели предмет «история развития права в Казахстане». А преподавателей по этому предмету толком и нет. Есть хорошие преподаватели права, но они не историки. Да и вообще, что конкретно преподавать по этому предмету, историю, или само право? Если разобраться, по сути, предмет должен начинаться с советского права и заканчиваться современным правом, но на деле все гораздо сложнее.

Максат заинтересованно сдвинул брови:

– Например?

– Скажем так, – Мирас Мурзаевич поднял глаза к потолку, – предмет этот начинается с древнейших институтов права в Казахстане. Начиная с права, в тюркском каганате и по нарастающей. Вот Вы знаете что-нибудь об этом?

Максат неуверенно протянул:

– Ну, насколько я знаю, кодификация законов предпринималась и в древний период времени. А в казахском ханстве и вовсе писались отдельные своды законов, при хане Есиме, затем при Тауке…

– Да, да, – Мирас Мурзаевич нетерпеливо закивал головой, – но мы говорим не просто о законах, тут речь идет о праве, что подразумевает наличие определенной базы, правовой системы. Конечно, экскурсы в историю необходимы, но это тема для одного-двух занятий, но никак не целого курса.

Максат был с ним не согласен, но спорить не стал. Кандидату наук наверняка виднее, что там правильно, а что нет.

– А что касается свода законов хана Есима, а затем и переработанной версии этих же законов, от его внука хана Тауке, то не следует забывать, какое это было время, – нравоучительным тоном продолжал Мирас Мурзаевич. – Период джунгарских войн, середина семнадцатого века, народу нужна была твердая рука, поэтому все усилия ханов были направлены на упрочнение своих собственных позиций.

– Ой, а ведь дядя Максат как раз пишет про то время книгу! – невинным тоном проговорила Жанара.

Максат хотел было уже возмутиться, с каких пор он вдруг стал «дядей Максатом» и дать Жанаре подзатыльник, но тут он увидел, что она хитро улыбается и ему стало обидно. Нужно было как-то исправлять ситуацию и перевести разговор в другое русло, но было уже поздно, Мирас Мурзаевич удивленно взглянул на него и спросил:

– Вот как? А о чем Ваша новая книга?

– История борьбы казахского народа с внешним врагом. Книга охватывает период 1639—1643 годов.

– Правление Жангир-хана, – нравоучительно сказал Мирас Мурзаевич.

– Да, – неохотно продолжал Максат, – но книга не столько о нем, сколько обо всем народе.

– Интересно, – квартирант улыбнулся.

«Ну вот, теперь он точно не отстанет», – с грустью подумал Максат и оглядел присутствующих. Жанару ситуация, похоже, весьма забавляла, а Маржан-апа восторженно смотрела в сторону новоявленного кандидата наук.

– Я вот тоже иногда размышлял над тем, что толкнуло джунгар, таких же кочевников на эти походы? Зачем было бросать свои плодородные земли и идти на Запад? – вслух говорил Мирас Мурзаевич.

Максат хотел возразить, но промолчал. Земля в джунгарском плато была вовсе не плодородной. Он мысленно представил дорогу от степей южного Казахстана, прямиком во владения джунгар. Северо-восточнее солнечных лугов Жетысу открывается огромное горное плато. Там, за скалистыми стенами простирается бескрайняя земля северного Китая. Сухая, почти непригодная для жизни, она приучила людей, живущих на ней, к стойкости…

Глава 2

Северо-восточнее солнечных лугов Жетысу открывается огромное горное плато. Там, за скалистыми стенами простирается бескрайняя земля северного Китая. Сухая, почти непригодная для жизни, она приучила людей живущих на ней к стойкости. Издревле здесь жили племена кочевых ойратов, которые пришли туда с севера Монголии. Они были отличными всадниками и славными воинами, с самого детства ойратский воин учился стрелять из лука, ездить на лошади и сражаться. Закон степи был суров, и племенам ойратов очень быстро пришлось усвоить, что если они хотят выжить, они должны воевать. Набирающая силы Китайская Империя была не таким легким куском добычи, и тогда взор ойратских хунтайши устремился на Запад, на плодородные степи Средней Азии.

Ойраты ворвались в Жетысу под именем джунгар. Они не щадили никого, за ними оставалась только опустошенная степь и сгоревшие остатки кочевых юрт. Мужчин они убивали, а женщин и детей увозили в рабство. Хотя в своей военной дисциплине они старались придерживаться стандартов, введенных еще Чингисханом, их армия была скорее бесформенной массой, по сути, руководили ею бесчисленные вожди ойратских родов, которые, конечно же, слушались военачальника хунтайши.

В середине семнадцатого века, на территории Средней Азии сложилась очень сложная политическая ситуация. На земли казахского ханства претендовали бухарские эмиры. Ситуация осложнялась бесконечным противоборством за ханский престол. Ослабленное межродовыми распрями, молодое ханство было застигнуто врасплох внезапным появление джунгар. Пожалуй, именно этим можно было объяснить неспособность отразить первую волну разорительных набегов.

Джунгары быстро продвинулись вглубь южных степей Казахстана. Многочисленные казахские султаны никак не могли прийти к согласию, они с безразличием смотрели на то, как джунгары убивают их соседей, не понимая, что очередь дойдет и до них. Казахское ханство в этот период переживало не лучшие времена, смерть хана Есима повлекла смуту. Султаны, ведомые своими корыстными целями, мечтали сами сесть на ханский престол и отказывались признавать единую власть. Старший сын Есима, Жанибек, пытался провести ряд реформ, но не успел. В 1634 году первый поток джунгар ворвался в Жетысу. Их целью был весь Южный и Восточный Казахстан. Орда продвигалась, не останавливаясь ни перед чем. Это больше походило на нашествие саранчи, которая оставляла после себя лишь пустую землю.

Прирожденный тактик младший сын хана Есима, Жангир, возглавил казахское ополчение. И вновь казахские султаны не пришли к единогласному решению. Собранные войска были столь малочисленны, что битва была обречена на поражение. Но Жангир продумал хитрую тактику, «растянув» армию джунгар. И в 1635 году казахи дали бой первой волне ойратов. По плану Жангира вторая группа казахских воинов должна была ударить в центр джунгарской орды, разбив их армию надвое. К сожалению, так как это всегда бывает в степи, его ждало предательство там, откуда он его меньше всего ждал. Вожди родов не прислали подмогу в самый ответственный момент, и битва была проиграна. Самого Жангира пленили, а выживших казахских сарбазов вырезали.

В этот момент джунгарский хунтайши Баатур встал перед сложной задачей. По его замыслу племена должны были пройти до северных степей. Но битва с казахским ополчением дорого обошлась джунгарам. Из 80 тысяч воинов, вышедших в начале похода, в его армии осталось только 20 тысяч. Конечно, не было и речи о том, чтобы идти дальше. Баатур знал, что казахи уже не смогут собрать армию, разрозненность султанов играла ему на руку, а один из лучших казахских военачальников был у него в плену. И в конце 1635 года ойраты повернули назад. Они возвращались в свою степь с огромной добычей, множеством пленных и награбленным скотом. Хунтайши Баатур не собирался оставлять эти земли, он планировал вернуться сюда вновь, как только соберет соответствующие силы.

Жангир провел у него в плену недолго, через год его выкупили. Но он еще долго не мог претендовать на престол. Вожди казахских родов предпочли обвинить его в поражении, отвергая любую мысль о своей причастности к этой трагедии.

Плен оставил в душе Жангира отпечаток. Будучи свободолюбивым воином, он возненавидел ойратов. За то время, пока он сидел в клетке в ставке ойратского хунтайши, он успел увидеть те унижения, которым подвергали его соплеменников. Именно тогда он поклялся отомстить, и он посвятил этой клятве всю свою жизнь, до последнего вздоха защищал землю своих предков.

Но не он один был такой. Говоря о военачальниках, мы совсем забываем о простых людях. Их судьба в это тяжелое время была полна страданий. Невозможно описать словами всю боль, охватывавшую людей от бессилия, когда орды ойратских грабителей убивали их родных, выжигали их аулы, а пленных угоняли в рабство.

Джунгары держали рабов в огромной яме, выкопанной в земле и закрытой решетчатой клеткой. Там, внутри, не было никаких условий для жизни. Люди умирали в первые же дни рабства, хотя большая часть пленных погибала еще по дороге. Рабов ойраты продавали в Китай и в Бухару. Выживали лишь самые стойкие, но и их дальнейшая судьба была почти неотличима от бессмысленного существования животных.

В одной из таких холодных и вонючих ям, в самом углу сидел молодой юноша 11—12 лет. В зиндане было темно, но мы можем сказать точно, что на нем были лишь рваные штаны, которые грязными кусками свисали вниз. Его тело было покрыто шрамами и на коже были заметны следы от многочисленных побоев. Он сидел молча и о чем-то думал. В другом конце клетки кто-то стонал, мальчик же был полностью погружен в свои мысли.

Он помнил тот день, когда по степи разнесся топот чужих копыт. Мать готовила баурсаки, он даже сейчас помнил, какой чудесный аромат хлеба разнесся по всей округе. Он любил смотреть за процессом приготовления, иногда он тихо подкрадывался к очагу и пытался утащить из чашки готовые баурсаки. Мать всегда ловила его на этом, но делала вид, что не замечала его ловких проделок. Всю добычу он делил с Сункаром, белым псом породы тазы. Тот с радостью разделял с хозяином трапезу, а потом тыкался своим влажным носом в его ладони.

В тот день все было как обычно, когда послышался далекий топот копыт.

– Кто-то едет? – он посмотрел на мать.

Она была встревожена. Еще бы, отец должен был приехать вместе с другими всадниками только к вечеру. Он было подумал, что это случайный путник, коих было много в степи, но потом понял, что судя по приближающемуся топоту, всадников было много. Он хотел выбежать навстречу, но мать остановила его. Она подхватила его и спрятала в юрте за сундуком, под лежащими одеялами. Сама же она выскочила на улицу.

Он помнил свои чувства и даже мысли, которые проносились в его голове, когда он лежал там. Он не мог представить, что это кто-то чужой. Но, кто? Он помнил, что несколько месяцев назад, к отцу приезжали аксакалы из других родов, они говорили что-то об ойратах. Значит, это были они?

Но вот топот стал ближе и отчетливее. Ему захотелось вылезти наружу, посмотреть, кто же это. А тем более, если это ойраты, то дать им отпор. Негоже казахскому сарбазу, сыну батыра прятаться. Он должен был защищать свою мать и других женщин аула. И он вылез, открыл сундук и вытащил со дна маленький кинжал. Кинжал был его личным, подаренным ему отцом. Отец учил его боевым приемам с мечом и с кинжалом. Теперь он готов был их применить.

Он вздохнул и выбежал наружу. Там он увидел своего отца и других воинов аула. Значит, они вернулись раньше. Он побежал к отцу, и только тут заметил, что лица были у всех взволнованы. Он услышал только край разговора:

– Надо оставить все! У нас нет времени, мы должны успеть укрыться в низовьях реки, – говорил отец.

– Но мы не доберемся туда без продуктов, надо… – в этот момент мать заметила его, – Еламан!

Отец перевел взгляд на него и на руку, сдерживающую кинжал.

– Он поступил правильно, ведь на нашем месте могли оказаться джунгары. Надо собираться.

И они начали собираться. Очень быстро, взяли лишь самое необходимое. Он совсем не понимал, что происходит, но чувствовал, что случилось что-то ужасное. Ему достался Буран, большой, черный жеребец. Собрался весь аул и они стали в спешке уходить. Он изредка поглядывал назад, пытаясь увидеть вдали то, что так взволновало его родителей. Но пока его отец был рядом, он чувствовал себя в безопасности.

Все остальное он помнил как в тумане. Сейчас он понимал, что такого не могло быть, но тогда, ему показалось, что мир поблек, как будто тьма заволокла небо. А вместе с тьмой пришли и они. Один из джунгарских отрядов нагнал их, когда они пересекали реку.

Крики… наверняка были крики, но в тот миг для него исчезли все звуки. Он упал на землю, где на его глазах люди с его аула падали, пронзенные стрелами. Он пытался подняться, найти глазами родителей. Он видел, как его мать бежит к нему, что-то крича, но он ничего не слышал. А потом тьма поглотила и ее.

Он кричал, но его никто не слышал. Он хотел встать и побежать, но не мог. Его тело стало ватным и перестало его слушаться.

Стрелы падали с неба как капли дождя, казалось, не было ни одного места, куда бы они не попали. Люди падали оземь и бились в судорогах. А он лежал под брюхом умирающего Бурана, весь мокрый от его крови.

Несколько всадников окружили его отца. Что-то сверкало в воздухе, поднялась страшная пыль.

Он делал какие-то попытки встать. Чья-то огромная рука схватила его, и подняла в воздух. Тогда-то он впервые и увидел Дракона. Позже лицо этого человека снилось ему по ночам, он всегда приходил за ним, держа в руке огромную саблю. Он всегда был в крови, в перепачканной одежде, и с огненно-красными глазами.

Дракон был человеком, но никто не видел в нем никого, кроме чудовища. Он был огромен, так, что казалось, будто перед вами не один воин, а десяток. У него были ярко выраженные надбровные дуги, которые выдавались вперед. А сросшиеся брови придавали его лицу звериный облик.

Дракон смотрел на Еламана, не отрываясь. Он, казалось, изучал, что-то невидимое для глаз обычного человека. К нему подошел еще один налетчик. По сравнению с чудовищем он был совсем маленьким, хотя на самом деле он был самого обычного роста. Еламан не понимал, о чем они говорили, но если бы он знал джунгарский язык, то диалог был бы примерно следующим:

– Я его убью, – проговорил, вернее, прорычал Дракон.

– Не надо, он молод, и у него еще есть силы для работы, – сказал второй убийца.

– Он волчонок, ты посмотри ему в глаза. Он будет мстить.

– Нет, Жаугаш, не думаю, что он выживет к тому времени. Тем более, что я не вижу в нем никакой угрозы.

– Хорошо, – Дракон отпустил руку и Еламан упал вниз, на землю.

– Надо торопиться, пускай загрузят добычу. Мы отстаем.

Дракон ничего не ответил и сел на своего коня. К тому времени ко второму джунгарину, который решал судьбу Еламана, подъехал один его из воинов.

– Мы потеряли четверых.

Но тот, кому предназначались эти слова, не ответил, он смотрел вслед Дракону, задумчивым взглядом. Этого человека звали Бортал, или Кара-Бортал, как его прозвали его воины. Он был дальним родственником хунтайши Баатура. Достаточно дальним, чтобы остаться в живых, так как всем остальным родным хунтайши давно отрубил головы. Род Бортала выступил вместе с остальными родами ойратов в этом походе. Правда, сейчас ему была совсем непонятна позиция хунтайши, казалось бы, после того как они победили казахских ополченцев, они должны были идти дальше, в северные степи. Но этого не произошло. Вместо этого хунтайши приказал отступать назад. Конечно, с победой, но они могли получить гораздо больше. Иногда Бортал жалел о том, что он не мог претендовать на престол.

Драконом, с которым он разговаривал, был его племянник – Жаугаш-бахадур. Это действительно был не человек, а скорее огромное чудовище. Он был гигантского роста, около двух с половиной метров, в ширину же он был настолько велик, что сравним был с тремя воинами. В бою дракон был почти непобедим и сеял страх в сердца своих врагов. Бортал сам видел, как в одном из сражений несколько стрел вонзилось ему в грудь, он же, казалось, не заметил их и продолжил битву. Если бы Бортал был мертв, то, несомненно, его род возглавил бы Жаугаш.

Бортал еще раз осмотрел поле, усеянное трупами, и, пристегнув своего коня, помчался вперед.

Шел конец 1635 года.

Дальнейшая жизнь Еламана превратилась в ад. Их держали в зиндане, изредка кидая им куски хлеба и отпуская ведра с водой. Иногда еду не давали целыми днями. Было очень холодно, вскоре некоторые начали кашлять и впоследствии умерли. Многие, кто был жив, завидовали им, ибо их ждала еще более ужасная участь.

Когда их начали клеймить, Еламан думал что умрет. Он потерял сознание, как раз в тот момент, когда раскаленное железо коснулось его лба. Обычно клеймили руки, но Бортал считал, что раб может потерять конечность, но при этом остаться все еще работоспособным. Поэтому их клеймили в лоб.

После этого у Еламана началась жуткая лихорадка. Он лежал, как труп, на сырой земле своей клетки. Никто не знал, сколько он так пролежал. Все думали, что он уже мертв. Но когда джунгары спустились вниз, чтобы забрать тело, то обнаружили, что мальчик все еще дышал. Через неделю после этого он встал, схватил кусок заплесневевшего хлеба и съел его.

Он выжил.

Чтобы не сойти с ума в той тюрьме, он стал отмечать каждую неделю своего пребывания маленькой зарубкой на куске бревна, что торчал поперек его темницы.