Лесные сказки

– !? – мать не смогла вымолвить ни слова от изумления, а дочь просто пожала плечами.

Провозившись полночи с крысой, Светка совершенно забыла о земноводных. Положила их тихонько в тазик под ванной, и забыла!

– У-о-о-а! У-о-куа! Ку-а-а! Уа-а-а! – высокий потолок ванной комнаты давал простор лягушачьему зову, – У-о-куа! Ку-а-а!

– Что-о?! Ну, что же это такое, а?!!

– Мам, ты только не кричи! Это лягушки.

– Что?!! Лягушки? Сколько их?! Сорок?!

– Ну, почему сразу «сорок»? «Сразу сорок» бывает только сорок! А лягушек мало… Их всего две…

– Ты издеваешься надо мной? Мы теперь будем жить, как на болоте?!

– Да нет, мам… Ну почему, сразу – «как на болоте»? Они хорошие!

– Хорошие! Ага, как же! Их ты чем будешь кормить!? Мы все скоро покроемся коростой бородавок и разведем в коридоре стаю мух, только чтобы твоему несметному стаду жаб и крыс было чем питаться?!!!

– Мам, ну их всего-то две! И не жабы они, а лягушки…

– Ага!… Какая нам теперь-то разница! – мать даже не пыталась прикрыть свой сарказм.

– Ой, мамочки, а ведь и вправду… Как я их буду кормить? Они же не могут есть из миски. Они едят только то, что движется. Кузнечиков, тараканов… можно…

– У нас нет тараканов! – закричала мать. – И кузнечики, слава Богу, не прыгают в суп с подоконника. И мне абсолютно до лампочки, чем, когда и как ты будешь кормить всех этих уродцев. На меня не рассчитывай. Разведут тут грязь, а мне потом убирай за всеми!

Насчет мух мать была почти права. В пору светкиного увлечения божьими коровками, по квартире ходили, ползали и летали оранжевые, желтые и белесые представители отряда жесткокрылых.

–Две, семь, четырнадцать… – девушка бродила по комнате,подсчитывая точки на спинках красивых жуков. Подкармливая их сахарным сиропом, расставляла блюдца по подоконникам и шкафам, и очень расстраивалась, если из-под ног кого-либо из домочадцев раздавался хруст поломанных крыльев очередной леди**, случайно оказавшейся на полу.

– Эх! Ну, что же вы… так неосторожно! Смотреть же надо под ноги, когда ходите!

– Ну ведь не по улице же ходим! По собственному дому! – возмущались в ответ родители, с опаской везя подошву домашней обуви по полу, становясь похожими на начинающих лыжников, практикующих отработку скользящего шага в межсезонье.

В известную пору часть божьих коровок вылетело в форточку; часть, пережив легкий обморок, перезимовала между рамами; оставшееся поголовье столовалось в квартире всю осень и зиму, сплетничая и толкаясь, подле озера приторно-сладкого чая, предусмотрительно оставленного в мелкой (чтобы не захлебнулись!) тарелке на столе.

Ранней весной,из распахнутой форточки вылетела стайка красивых сытых жуков. Пьянчуга, разложивший свою газетку – самобранку на низком подоконнике светкиной комнаты со стороны улицы, позорно бежал, ухватив початую бутылку «белой». Ему во след празднично аплодировало гудение многих крыл. И газетка, и позабытый нетрезвым мужичком плавленый сырок «Дружба», – все покрылось яркими горошинами. И, как только прозрачный весенний ветерок поднял запах юной, еще совсем зеленой травы… завернув его в край газетного листа, – божьи коровки взлетели, и, не оглядываясь, направились в те места, которые им

снились в теплом пыльном доме по ночам…

      Но… лягушки! Что же они?!

Светка заперла Крыску с малышами в клетке, наспех успокоила новоиспеченную мамочку, объяснив, что заточение вынужденное, эпизодическое, а не окончательное, и отправилась в ванную.

Лягушки были в относительном порядке. Сумрак и влажная атмосфера ванной комнаты оказались им по нраву. Зеленый пластмассовый тазик, как диковинный лист, давал приют, и относительную защиту. Пауки занимались воздушной гимнастикой высоко под потолком, и не вмешивались в жизнь тех, кто не умеет парить над тщеславием. Юркие мокрицы оказались достаточно трусливыми, чтобы не казаться назойливыми и вполне могли бы считаться сносными соседями, если бы не кичились своим дальним родством с ископаемыми трилобитами.

–Так-так… И как мы поживаем? – Светка включила в ванной свет, и с облегчением обнаружила, что влажные квартиранты не буйствуют взаперти, и даже почти довольны уединением и прохладой, а так же пространством, которое формирует из любого, самого небрежного кваканья, такие арии, что любая из свободно живущих лягушек могла бы им позавидовать.

Светка застала скользкую парочку врасплох. Практически на полуслове. На полу-кваке, если обсуждать ситуацию подробно. Парень не успел еще спрятать свои резонаторы, но поспешно приспустил их, смутившись на свету.

– Сдулся! – расхохоталась Светка, – Как спелый гриб – дождевик! Куда вы спрятали ваши споры!? Отвечайте и не спорьте! – продолжала хохмить толстушка, – Какой вы, однако… важный кавалер! А подружка-то у вас… Глазастая, рот до… до того места, где обычно торчат уши… Славно! Тоже заведете тут у меня под ванной деток? Головастых головастиков! Вот мои-то обрадуются! Хи-хи!

По углам пауки, в ванной пиявки…пардон, – головастики… мечта Дуремара! Конечно, сомнительно, чтобы вы стали этим заниматься зимней порой, но в хороших условиях… Никогда не видела крошечных лягушечек! Маленьких встречала в траве у реки, но, чтобы крошек, с настоящими пучеглазыми лицами, и всамделишными фирменными улыбками!?

      Как не странно, лягушкам было интересно слышать Светку. Они выказывали ей свое явное расположение. Перемещаясь мелкими прыжками, довольно скоро лягушки очутились у её ног. Девчушка-лягушка запрыгнула прямо на ступню, словно на болотную кочку,а мальчику места не хватило, и он устроился подле…

– Вот тебе раз… – только и смогла вымолвить Светка… – Допрыгались. Дотронулись. Растрогали!

День за днём, отстраненная от солнца щека колобка земли посыпалась сахарной пудрой снега из пригоршни туч. А день в квартире, где спала Светка, начинался с того, что ровно в пять утра, из ванной комнаты раздавалось оглушительное в своей нелепости, весеннее кваканье двух лягух, спасенных из лап будущих учителей биологии и химии.

– Ну, вот… опять! Да когда же это, наконец, закончится, а?! – ворчала мать. – Никакого покоя, не днём, ни ночью.

– Почему? – сонно возражала Светлана, – они вовремя ложатся.

– Они-то вовремя, а ты шатаешься неизвестно где по ночам.

После нескольких неудачных попыток накормить лягушек из блюдца, Светка нашла свой, интересный и доселе никем не испытанный способ кормления земноводных. Поначалу, конечно, она пыталась помочь своим питомцам нагулять аппетит до такой степени, чтобы они наплевали на выработанные веками привычки, и смогли питаться тем, что не в состоянии двигаться самостоятельно. Она устраивала лягушкам заплывы в ванной, и забеги по полу длинного коридора. Лягушки послушно и с увлечением плавали, изредка устраивая себе отдых на опущенной в воду руке Светланы. Не сопротивлялись и пробежкам по коридору. Впрочем, собственно кабинетный спринт захватил одного лишь парня. Он весело подбрасывал своё тело повыше, чтобы смачно плюхнуться о половицы, и азартно квакал, изображая рубаху-парня, удалого молодца. Девица в это время устраивалась на плече у Светланы, и, в виду полного отсутствия подвижности в шейном отделе позвоночника, следила за выкрутасами своего кавалера, степенно перебирая лапами на одном месте.

Но, упражнения упражнениями, а через месяц стало понятно, – надо искать способ оживить доступные в зимнее время продукты. Иначе, лягушкам не выжить.

Для начала, Светка пыталась быстро трясти кусочком чего-либо съестного перед лицом лягушек. Они внимательно смотрели на руку, и даже понимали, чего от них хотят, но справиться с собою не могли никак. Ну, как «укусить» руку, оградившую тебя от беды? И это при страстном желании пожевать, хоть что-нибудь, в конце-то концов!

Промучившись пару дней, Светлана, наконец, сообразила, как реанимировать давно скончавшиеся продукты, и обезопасить руку. Десять сантиметров хлопчатобумажной нити и проблемы как не бывало! Небольшой кусочек еды слегка сминался в маленький комок, пристраивался прямо к концу нитки. После чего ниткой, словно удочкой, надо было слегка потрясти перед носом лягушки. И язык молниеносно ухватывал все, что было предложено! В качестве завтрака, полдника или обеда могло быть теперь использовано буквально всё! Творог и сыр, мясо и морковь, картошка и рыба, – лягушки отважно дегустировали меню, отличившись не только отменным аппетитом, но и прекрасным пищеварением.

За те три года, что лягушки прожили в доме Светки, они узнали толк в «Докторской» колбасе и макаронах с сыром, а мух, случайно залетевших в ванную, лопали из спортивного интереса, или на спор.

      Как бы там ни было, но не все же лягушкам квакать в ванной поутру. И когда, вместо привычного «У-о-а! Ку-а!» в квартире зазвенел будильник, стало немного грустно. Не подумайте ничего плохого. Просто Светка вместе с родителями переехала в новые апартаменты, с ванной в три раза меньше прежней. И лягушек пришлось выпустить в пруд неподалёку. Они, безусловно, были очень рады переезду на природу, но мать постоянно твердила о том, что со дня на день стоит ожидать звонка в дверь. Дескать, «наши» лягушки расскажут прудовым, как им жилось у людей, и приведут всех в гости…

М-да… Ох уж эти лягушки! С присущей им привычкой громко вещать о своих достоинствах и тянуть одеяло всеобщего внимания на себя, они увели наше повествование в те, не страдающие от обезвоживания места, где комары поют противные нашему уху песни своим миролюбивым мальчишкам, и нудным агрессивным девочкам. Где мухи… ап!

– Ой! Крыска! Не ешь эту гадость! – Светка успела почти вовремя. То есть, Крыска успела-таки отправить себе в рот последний кусочек этого порхающего безобразия, но было заметно, как тонкая аристократичная рука Крыски, со слегка отставленным, но идеально ровным мизинцем, слегка дрожит от негодования к самой себе.

– Крыска! Теперь придется давать тебе глистогонное. – горестно вздохнула Светлана. – Запомни, зверь, есть мух, с твоим-то воспитанием и манерами, это не комильфо. Компарнэ?

Крыска вздохнула, оглядела своих детей… И Светке стало понятно, отчего приключилась такая неразборчивость в еде. Малышей было много. Малыши хотели кушать. Молока было мало.

– Итак! У моей мамы родилось пять девочек. Четыре белых и одна – голубая. Одна из них, – это, собственно, я! Ну, вы об этом и сами, наверняка, догадались!

Всему свету известно, что воспитанный человек не тот, который не выйдет к столу с нечищеными зубами, а тот, кто научит тому же самому своих детей. Едва заслышав первое «Ква!», доносившееся из ванной, моя мама вела нас пятерых к поилке, прикрученной в самом углу клетки. Начиналось подготовка ко сну. Дело в том, что крысы – животные сумеречные, и все хлопоты по хозяйству ведутся именно в темноте. Нам, крысам, так привычнее! Поэтому мы ложились спать утром, и просыпались обычно к вечеру.

Стоя у поилки, мама показывала, как поддерживать чистоту своего тела.

– Детки! – объясняла мама, – нас и без того незаслуженно считают грязнулями. А потому мы должны всей своей жизнью, всем своим поведением и манерами убеждать в обратном. Делайте как я! – призывала нас мама, и подставляя одну ладошку под кран поилки, второй начинала вращать металлический шарик, преграждающий путь воде.

– Вечерний туалет начинаем с мытья рук. Грязными лапками тереть себя не имеет абсолютно никакого смысла! Так…молодцы… не толпитесь! Подходите к воде по очереди.

      Если кто-то из нас не выдерживал, и игнорировал очередность, мама аккуратно хватала зубами за холку, и относила в самый конец нашей небольшой толпы:

– Нахальство – фундамент сиюминутной удачи, настоящий успех скромен и уступчив. – увещевала она свое, пищащее от недовольства, чадо. – Доброжелательность – мера всего, запомни, девочка моя…

Вот эту самую фразу про доброжелательность, мы слышали от мамы не один раз. Случалось, что манеры, привитые нам нашей мамой, выручали в самых трудных и опасных ситуациях. А в великой силе Добра, мы смогли убедиться еще в раннем детстве, и опять же, на мамином примере.

Однажды к Светлане, нашей спасительнице, пришел гость. И привел с собой собаку. Настоящего крысолова, бультерьера. Мы, как всегда, бегали по дивану, играя в прятки, и не заметили,как огромная морда собаки очутилась рядом с нашей мамой, которая мирно дремала у края, контролируя, чтобы в разгар беготни никто из нас не упал на пол. Так вот, в ту секунду, когда бультерьер уже был готов схватить нашу маму зубами, она привстала на ноги, обхватила нос собаки руками, и несколько раз, быстро-быстро лизнула его.

Страшный бультерьер, чьи титулованные предки из поколения в поколение славились умением уничтожать нам подобных, был не просто обескуражен, но обезоружен маминым пассажем. Пес присел, помотал головой, склонил ее на бок, чтобы рассмотреть получше того, кто сделал с ним ЭТО… И шумно вздохнул.

Ну, что же. Переоценка ценностей важна и возможна в любом возрасте, практически у любого из нас.

Кстати, мама была всегда очень внимательна не только к нам,своим детям. Она всегда выбегала навстречу Светлане, забиралась к ней на плечо, что-то шептала в ухо, заглядывала в глаза. Однажды девушка пришла домой грустной– грустной, сгребла всех нас на руки…

Обычно мы шалили и разбегались кто куда, а в тот раз так явно почувствовали боль и бездонную пропасть горечи человека. Мы, не сговариваясь, собрались вместе и устроились прямо на груди Светланы, стараясь разделись на всех нас то нехорошее, что угнетало её одну… И мы почувствовали, как камень страдания делается мягче,и мягче… как он уменьшается…и тает, вытекая из глаз девушки слезами… Мы тут же кинулись слизывать соленые капли со щек, и устроили свалку… и все забылось вскоре. Забылось и исчезло все, кроме ощущения родства, близости и единства между нами…

* * *

Привет! Меня зовут Крыска! Ах, да… Прошу прощения. Я уже называла себя. В самом начале повествования. Мне пришлось записать грустную и, одновременно, счастливую историю нашей семьи, потому что обещала маме сделать это. Для чего? Чтобы призыв не становиться беспамятным и неблагодарным распространялся не только на трагические результаты военных стычек людей между собой.

Что делят люди? Землю. А теряют жизни.

Не жалея самих себя, им недосуг заботиться и о других. О тех, кто непохож на них внешне, но наделен сердцем и душой. Но разве это правильно? Разве это справедливо?

Кстати говоря, крысы живут-то, в общем, не так долго, чтобы быть бременем для тех, кто решится их приютить. Три года, редко – немногим больше. Так гуманно ли лишать их, и без того очень короткой, жизни?

Отрывок из повести «Последний тест доброты»

Не люблю глупых,

но умные, подчас, так жестоки

Ёж

Однажды, дождливым летним вечером, промокший насквозь отец, разворачивая свернутый кульком плащ, который держал в руках, весело продекламировал:

Всем знаком колючий ёжик:

Носик, хвост, две пары ножек.

Ест – мышей, а фрукты – носит.

В шар свернётся сразу сбросит!

Ёжик! Брось-ка ты сердиться!

Всех бояться – не родиться!

Еж, которого принес отец, казался довольно доброжелательным, но более всего – равнодушным. Ему было все равно, где шуршать иглами своей пепельной шубы. Малыш так активно и любознательно вертел своим мокрым пятачком, что казалось,– еще пара мгновений, и он или чихнет, или расхохочется. Но смеяться вслух не решался, вполне вероятно, что стеснялся, и потому хихикал над своими похитителями втихомолку, наедине с собой. Во всем остальном, еж не совершал ничего противоестественного. Несмотря на отсутствие запаха испуганных мышей, шалостей дождевых червей, что дразнят розовыми языками своих хвостов, ускользая в почве у самого носа, ёжик поступал сообразно предназначению. По ночам громко топал, будто бежал на последнюю ночную электричку, озабоченно шуршал страницами старых газет и, шумно отдуваясь, как потный купец после субботней бани, пил из блюдечка некипяченое молоко. Делал он это так вкусно, что хотелось прилечь рядом на пол, и попытаться зачерпнуть языком пару-тройку раз из фиолетового, с золотой каемочкой, блюдца. Уверена, что сделай я то, о чём говорю, украшенный веснушками молока нос ежа, и мои, вытянутые трубочкой губы, вполне по-братски находили бы друг друга в белой молочной пене…

Во время совместных дневных прогулок по парку, расположенному неподалеку, мы доставляли много хлопот няне. Ей редко удавалось организовать из нашей непоседливой парочки малочисленную колонну, двигающуюся в одном направлении. Если я поворачивала руль своего трехколесного велосипеда в аллею направо, ежик улепетывал в диаметрально противоположную сторону. Несложно догадаться, что столь хаотичный режим перемещений по пересеченной местности, обусловил весьма скорую разлуку с гостем из леса. Отец отвез ежа на то же место, откуда его забрал. Прощание было скупым и щедрым, одновременно. Кроме полного блюдца мясного фарша, ежик выпил стакан молока с булкой, поэтому кивать головой и фыркать был не в состоянии.

– Ну… теперь-то вы купите мне щеночка?! – размазывая по лицу слезы, перелившиеся через край моих глаз вослед ежу, спросила я.

– Щеночка?! – родители изумленно посмотрели в ту сторону, где, икая от обжорства, приминал траву наш недавний постоялец,– Ну, как тебе сказать… какого щеночка?

– Ма-а-аленького!– зарыдала я… и наутро получила нового питомца.

Точнее, – нескольких. Если мне не изменяет память, то их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Одна, две, три, четыре… пять мягкотелых сидячеглазых улиток. Улитки разместились в небольшой пол-литровой банке. Величественные и настороженные, повинуясь воле незримого и неопытного шахматиста, они натирали стеклянные стенки прозрачным клеем собственного производства, нескромно демонстрируя все, что скрывала мантия. А под мантией у них было восхитительно упругое тело, по цвету напоминавшее ещё юных, но уже маринованных опят.

Наблюдать за торжеством неспешной жизни можно было часами, если бы не активное, почти непрерывное выделение этими маленькими предусмотрительными существами, тонких стружек фекалий. Улитки, как истинные леди, имели при себе все, что им было необходимо: дом, приют, защиту, пузырек воздуха про запас, в потаенном углу раковины… Но никакого намека на туалетную нишу, или комнату! С каждым часом, «стружек» на поверхности воды становилось все больше и больше…

– Вот видишь, ты не можешь ухаживать даже за маленькими улитками.– С плохо сдерживаемой радостью, мать выливала содержимое банки в реку,– А что было бы, если бы мы купили тебе щенка? Кто бы стал убирать за ним? Выводить… Я? Я не могу, я работаю,– сообщала мать,– Папа тоже на работе… А ты не в состоянии привести в порядок даже себя, так что о собаке можешь забыть!..

Будьте людьми!

Сплетни, разговоры ни о чём, споры… К чему они? От грусти, как пасьянс ввечеру под абажуром пыльной лампы или от неуверенности в себе? Разве коту необходимо доказывать себе самому, что он – кот?! Ну, так перестаньте уверять других и себя, что вы – Человек. Просто… Люди! Будьте людьми!

Примечания

1

Рамфотека – клюв птиц