Лесные сказки

Луна

В юности мы не ведали о тёмных сторонах луны. Смотрели на месяц, и видели его сказочный профиль. Рельефные скулы и лукавую улыбку. Из ближайшего к нему облака сама собой воссоздавалась игривая кисточка… А что теперь?!

А теперь мы не замечаем остриженного ноготка луны на ювелирной витрине звёздочёта.

Мы отчётливо различаем чёрную, неосвещённую его часть на безнадёжно тёмном небосводе, а , вместо добродушно-весёлого коварства, изощрённая издёвка чудится нам,бедолагам, во всём его девственно-чистом облике…

И так зябко и пусто нам от того…

Бывает и так…

Уголь, он разный. Один сгорает в печи, оставляя после себя приятный запах, доброе тепло и невесомую скромную горку пепла. Другой плохо горит, дурно пахнет и понуждает чистить после себя и печь, и поддувало, и пол перед ним…

А на вид-то вроде,– уголь! И первый, и второй.

Так и люди. На первый взгляд похожи…

Обычно, стараешься не обращать на себя их внимание, но, когда приходится,не утомляешь лукавством. М-да…

Ибо ,– если верно и прямо беседуешь с такими, они думают, что неспроста это. Чувствуешь себя "в праве",– значит за спиной некто… с волосатыми руками. И невдомёк им, что ты безнадёжно наивен, а в твоей груди, выполняя нелёгкий труд, бьётся честное сердце…

Идеи добра и зла витают в воздухе, кто настроен принять – принимает и фиксирует. Выдаёт за свои. Когда одна понятна многим – это уже не идея, это нечто большее, что связывает нацию, народ, группу людей, обживающих одну территорию планеты. Обживающих, и уничтожающих её… Сжигающих в печах своего равнодушия.

Бывает и так.

Пасха…

У нас рассвет, и розовое солнце дает обет, к обеду ускользнуть Морфею полуденному в объятья…

Белый свет… белый стих… Вследствие наличия отсутствия чувства ритма или по причине обострённости его восприятия? Кто бы знал…

Знать и понимать,– совсем не одно и тоже. Знания даются для того, чтобы мы умели распознать то, что приходит с опытом. Или не даются.

Ты внимательно смотришь вокруг себя, анализируешь происходящее. Процесс жизни – самая важная ее составляющая. Затребованное количество, которое переходит однажды в качество.

Но, если ты не смог впитать в себя, что дОлжно, чем восполнить этот бездонный пробел? Игрушками, впечатлениями, яствами… И что делать, когда ты останешься один на один с собой? Как оправдаться за рождение? Что делать, если очевидность правоты ставится под сомнение всеми, кроме того, кто сию очевидность познал?

Грустно, если представители меньшинства стремятся убедить большинство в своей нормальности. Страшно жить, игнорируя очевидность её быстротечности.

Нам кажется, что в жизни всё случайно. Но ничто так тщательно не подготовлено, как то,что получилось "само собой"…

Крыска

КРЫСЫ – род млекопитающих семейства мышей. Длина тела 8—30 см, хвост примерно такой же длины. Существует около 70 видов,преимущественно в лесах тропиков и субтропиков; некоторые (серая и черная крысы) вслед за человеком расселились очень широко. Наносят ущерб народному хозяйству. Переносчики глистных и многих инфекционных заболеваний. Лабораторные животные.

– Скажи-ка, дружочек, бывает так, что ты утомлен и расстроен, и вынужден вставать, и рыться в лекарствах, чтобы найти то,что успокоит тебя, что утолит твою боль или печаль… Ведь признайся, что, проглотив пару пилюль, ты не задумываешься о том,кто и как проверил их действие на себе. Важно лишь то, что они помогут тебе продолжить свои дела…

– Ну… в общем…

– Я прав?

– Да не думаю я об этом! Проглотил, и пошёл дальше.

– Вот, в этом-то и беда, что ты не думаешь. Ты не думаешь.

Он не думает. Она не думает. Оно не думает. Никто не думает…

– Привет! Меня зовут Крыска! Кто-то говорит, что банальнее ничего невозможно было выдумать… Ну, а я так не думаю! Куда смешнее гордиться нарицательным, общим для всего нашего крысиного рода, именем Лариска,сжимая в зубах, недоеденный, хрустящий песком и добытый из помойного бака, кусочек колбасы.

А я живу свободно. Дверца моей клетки всегда открыта. Да и сама клетка существует, в общем, только лишь для моей безопасности. Чтобы не отдавили хвост или лапы во время уборки! К тому же, работающий пылесос – опасная забава. Черная дыра крысиного мира! Мне удалось, однажды, испытать на себе ее неумолимую притягательную силу. Развлечение на для слабых, прямо скажем.

Приятно испытывать упругость диванных пружин, соскакивая со спинки вниз. Интересно прятаться под подушкой, а еще интереснее тащить её на своей спине, притворяясь диковинной мягко-панцирной черепахой. Я люблю дремать на плече одного из домочадцев,когда он сидит у компьютера и увлеченно отстреливает 3D-образы,скопированных из параллельного мира, монстров. А вот, когда он занят чтением или общается с приятелями, которых знает лишь под взятыми напрокат виртуальными кличками, это становится забавным, и так захватывает, что дремоту снимает, как по мановению волшебной палочки.

Мы придумываем вместе такие проказы..! И если, вдруг, мой милый друг грызет свой, и без того недлинный ноготь, я яростно тру зубами о зубы, чтобы дать ему понять, что мне тоже не все равно. И в минуты нежности, о которых никто не должен, в общем-то подозревать, мы соприкасаемся носами, или сопим друг другу в ушко. Я громко пыхчу в его красивую упругую раковину, а он аккуратно выдыхает в мой податливый полупрозрачный лепесток.

Конечно, наши силы не равны. Но в каких единицах измерить силу трепета, мощность притяжения меж нами? Кто скажет?.. На каждую крысу, балансирующую по перилам лестницы жилого дома, всегда найдется свой эпидемиолог с дозой крысиного яда, умело замаскированным под угощение.

На крысу, слоняющуюся подле мусорной свалки, вполне хватит объедков, и ее живот нечасто бывает пуст… Только редко кто остановится побеседовать с нею «об умном». А ведь мы, крысы, внимательны, понятливы и любим все прекрасное. Пейзажи, классическую музыку, красивых… душевно красивых индивидуумов. И нам совсем не важно, к какому роду-племени относится тот, кто нас привлек. Нам претят разного рода классификации по признаку принадлежности к определенному классу, виду или роду. Крысы… Вы только прислушайтесь! Кры-сы… Крыса – краса… Скажете, не однокоренное слово? Не звучит? Не похоже?! И похоже вучит, и похоже… А вы говорите «крысы»!

М-да… Риторика – мой конек. Заговорю кого угодно!

В моей жизни происходит масса интересных вещей, о которых мне не с кем посплетничать, кроме тебя, дорогой мой аноним. Однажды раскачавшись в гамаке тройного «дабл-ю», трудно и я бы даже сказала, – практически невозможно отказаться от возможности выплеснуть помои своего сознания в лицо собеседнику, и не получить реальную пощечину в ответ!!! Но… надо же научиться себя сдерживать, в конце-то концов! Не так ли!? Я ведь понимаю, как непросто тебе, связанному социальными паутинами вездесущего и всезнающего Интернета, вырваться из мифов и заблуждений, навязанных и сформированных такими же как и ты, двуногими. В угоду себе, любимым.

Но я попытаюсь, все же, привлечь твоё внимание. Или отвлечь! Хоть ненадолго.

Ты удивлен, что невзрачное и презираемое тобой существо научилось выходить в Интернет и знает, что такое «www»? Ха! То ли еще вытворяют «питомцы», оставаясь один на один с вещами и гаджетами своего «хозяина»! Я знаю одну собаку, которая в отсутствие… Ну, впрочем, я чересчур отвлеклась.

Итак… День первый. За 12 часов до того, как я появилась на свет.

Мои родители, бабушки и дедушки, – все они были весьма начитанными, интеллигентными. Как говаривали в старину, – не чуждыми образованию. Близость к миру просвещения, нашей семье далась весьма непросто. Из поколения в поколение, мои прадеды, тетки, дяди и прочие родственники, погибали на алтаре науки во время различных экспериментов и опытов. На них испытывали действие ядов и лекарственных препаратов, их использовали в качестве лабораторных животных и «живого материала», для отработки навыков забора крови и вивисекции в чистом виде.

Студенты и студентки выхватывали представителей нашего многострадального семейства из круглой металлической коробки со страшной и явно немецкой фамилией Бюкс, и не дрогнувшей рукой приносили их в жертву своим дипломным, курсовым и прочим околонаучным работам.

Если обсуждать парней, студентов, то они еще так – сяк, к ним у нашей семьи претензий меньше всего. Они, как правило, нерадивы, но не жестокосердны, а если и принимались терзать тела моих несчастных предков, то делали это быстро, решительно и безболезненно… Но вот студентки… студенточки, верещавшие при одном лишь виде иглы, направленной в их сторону, – те не напрягали свои узкие лбы, чтобы понять, что в их руках не муляж, а чужое живое тело. По-крайней мере, так говорила моя мама…

Она видела, как ушли в лучший крысиный мир ее родители. Дедушка погиб от рук одной тщедушной золотушной студентки, чьи наманикюренные когти были покрыты нарочито – беспомощным перламутром. Эта стерва явно не читала учебник, и дедушка испустил дух прежде, чем она нашла то, единственно правильное место,

в которое надо было вонзить стальное жало шприца. Игла должна входить быстро, пронзая кожу, но девица не торопилась, а раз за разом, не спеша вдавливала иголку в розовую кожицу, дожидалась едва слышного треска лопающегося эпидермиса, и сладострастно ухмылялась… Бабушке «повезло» больше. Она едва успела взглянуть на свою обожаемую дочурку – мою маму, чтобы подбодрить,

и напомнить о Первом правиле Старой мудрой лабораторной крысы «Не высовываться!», как два желтых прокуренных пальца обхватили ее за талию… и… Про то, что случилось дальше, мама не вспоминала никогда. Говорит, что не помнит. Но я думаю, – не хочет травмировать мою детскую психику.

В тот знаменательный, памятный для нашей семьи зимний вечер, студентов было гораздо больше, чем обычно, и к началу первой пары, биоматериала, – так называют нас, обреченных на бессмысленную гибель в учебных заведениях, осталось совсем немного. Моя мама и две черно-коричневые лягушки. Они жались друг к другу, устав бояться и уже ни на что не рассчитывая. Просто сидели и покорно ждали своей очереди на расправу. Впрочем, была еще слабая надежда на то, что поток студентов уже иссяк, и их троицу вернут в виварий*, как нелогично называется помещение, в котором выращивают, кормят и готовят к казни мышей, крыс, лягушек, и собак. Мама уже начала было приходить в себя, несмело осматривалась, и пыталась пригладить слипшуюся от лягушачьей

слизи голубую шерстку… Как вдруг… Дверь отвратительно скрипнула в своем неумолимом зевке, и в лабораторную комнату вошла еще одна студентка…

«Довольно крупный экземпляр», – прошептала одна лягушка другой, и шумно сглотнула.

«Не-ет!!!» – решительно воскликнула мама. – «Я не хочу умирать в когтях этой толстой дуры! И найду способ выскочить из …»

Мама подпрыгнула из последних сил, но блестящая поверхность педантичного прощелыги Бюкса была скользкой, как подтаявший лед… Тоненький прозрачный коготок зацепился за край равнодушной жестокосердной жестянки… и мягкий округлый животик влажно шлепнулся на уже тусклые обветренные спины приклеившихся друг к другу лягушек. Над Бюксом нависла тень… мама затаила дыхание и теснее прижалась к окаменевшим от ужаса земноводным…

Описанием последующих приключений, мама часто обескураживала соседок… Те охали и ахали, по-мышиному неприлично пищали и взбивали воздух венчиками своих седых усов… А мама, блестя глазами, любила повторять: «Ну, кто бы мог подумать!… Ну, кто бы мог вообразить!» -добавляла она, – «что эта человеческая особь окажется столь милосердной и сердобольной!»

– Правда – правда. Это так противно человеческой природе… , – поддакивали маме соседки.

Под гнетом нависшей над Бюксом тени, и от черного смертельного страха, неизменно сопутствовавшего ей, мама упала в обморок. А очнулась она от того, что…

День первый подходит к концу. За 8 часов до того, как я появилась на свет…

Мама очнулась от того, что ее розовый, почти квадратный нос с размаху вляпался в какой-то кисель.

– Пси! – скромно чихнула мама …и вдруг вспомнила, что с нею произошло.

– Где я?

= Где-где… – ворчание напоминало неспешное бульканье чего-то вязкого, – В Ка…

– Знаю-знаю, – прошептала Мама, – папа очень любил эту шутку про Караганду… Капли ее глаз стали быстро увеличиваться в размерах, потом вдруг лопнули и потекли вниз. Пощечины, с двух сторон одновременно, привели ее в чувство…

– …?

– Виноват, – пробулькало справа…

– И я прошу прощения, – раздалось слева, – не удержался… автоматически!

– Угу… Мы – лягушки, и глотаем все, что движется, а капли слёз на твоих глазах выглядели так аппетитно и выскочили так неожиданно … – Мы больше не бу–у–удем! – хором забулькали два товарища по несчастью…

– Ладно-ладно… чего уж… – засуетилась мама и повторила свой вопрос, – Где мы… сейчас?!

– У какого-то Дворца, в какой-то тряпке, а если быть совсем точным, то в кармане… Эта толстуха выгребла нас всех из коробки,завернула в платок, и выскочила из аудитории.. Преподаватель бежал за нею, и громко кричал, требовал вернуть лабораторных животных на место. Студентка не оставалась в долгу, и орала в ответ. Говорила, что сумеет распорядиться нами лучше, чем кто бы то ни было. Надеюсь, она нас не съест…

– Мне плохо… – мамино тело обмякло, а потом она почувствовала как ее тянет куда-то вниз, абсолютно без ее участия… и опять провалилась. Но на сей раз не в бездонную щель обморока, а в дыру, которой не могло не быть в кармане его взбалмошной и непутевой владелицы…

– Куда?! – мама почти была уверена, что знает, из чьих уст вылетел сей вопрос. Не веря самой себе, совершенно не рассчитывая на такое везение, мама крепко зажмурила глаза, и услышала вновь – Да куда же ты ползёшь!? – слушала, узнавала и боялась ошибиться, так как голос, явно принадлежал Светке, толстой студентке-третьекурснице, которая часто приходила к ним в виварий, чтобы покормить собак. Светка была какой-то странной. Она жалела собак и улыбалась им, а проходя мимо клеток, где жили крыски, у нее становилось такое странное выражение лица, что мамина мама обычно прятала голову дочери себе под мышку, чтобы та не пугалась,и не пищала потом во сне.

– Ну, куда ты полезла, дурища?! Замерзнешь! Февраль на дворе! А… да тут дырка…

Светка придержала мамино слабое тельце через ткань, и извлекла ее на свет:

– Ну, что? Испугалась?!

Мама открыла глаза и зажмурилась от теплого ласкового света, исходившего из глаз девушки… Светка гладила пальцем маму по голове, и мама прикрывала глаза всякий раз, когда палец приближался к ее носу, и замирала, чувствуя как бережно проминается шерстка по всей длине от носа до затылка… волосок за волоском… Даже ушки! Прозрачные ушки, словно маленькие тонкие кусочки ветчины, стали мягкими и податливыми, и шевелились в такт прикосновениям этой странной самки человека. Мама расслабилась…неожиданно для себя зевнула, и так же внезапно провалилась… в который уже раз за день! – в совершенно безопасный, покрытый мягким мхом воспоминаний короткого безмятежного детства, колодец сновидений.

До моего рождения осталось четыре часа.

– Гм, странно…

Мама проснулась сразу после этого светкиного гмыканья. Она слышала этот звук и раньше. Обычно Светка надрывала глотку, когда студенты уродовали очередную собаку, выводя слюнной проток на поверхность щеки. Иногда фистула, – таким веселым словом нарекли неестественную дыру в теле, – выделяла по каплям едкий желтоватый сок желудка в пробирку, висевшую прямо на самом боку. Собаки звонили в свои невидимые колокола, виляя хвостами,и теряли жизненные соки на виду у всех… Охотников ремонтировать собачьи тела обычно не находилось. Вытирать за ними пахучие капли было лень, да и «пятерок “ за это не ставили… Так что, – когда очередной Джек не приходил к Светке за нехитрым столовским деликатесом, она гмыкала, пытаясь проглотить жесткий кусок сиротского воздуха вивария, а оставшиеся в живых собаки, молча приваливались к ней здоровыми боками, пытаясь спрятаться от своей горемычной судьбы.

Обычно собаки любят смотреть в глаза человеку. Они лежат на месте и ждут случая порадоваться тому, что у них есть хозяин. Человек, который их любит, воспитывает, балует. Всё перечисленное никаким боком было не прислонить к израненным телам этих бедолаг. Поэтому, если кто из двуногих пытался заглянуть им в глаза, обиженно лаяли… и поворачивались спиной… Светка была единственной, с кем четвероногие инвалиды обменивались взглядами… И неизвестно – чей взгляд был горше: того, кто просил помощи, или того, кто не в состоянии был ее дать…

Когда моя мама проснулась, то с удивлением обнаружила,что всё ещё лежит в шершавой от мозолей, но очень гостеприимной светкиной ладони. Голова в расщелине между большим и указательным пальцем, а хвост аккуратно расправлен, и обогрет симпатичным, чуть кривоватым мизинцем.

Светка гмыкнула ещё раз, и нагнув к маме голову прошептала: «Странно, говорю! Мне кажется или я права, что ты, Подруга, в интересном положении!»

Мама медленно подняла голову, и,потянувшись, аккуратно дотронулась своим носом до Светкиного. «Ясно!» – улыбнулась Светка! – «Так и запишем!»

– Ну… есть ты, наверное, сейчас не захочешь, – продолжила беседу Светка. – А попить? Мама понюхала свою лапку, лизнула её, а заодно, как бы случайно, и миллиметр Светкиной ладошки… и кротко глянула на самку Homo comis (Че-

ловека дружелюбного), – именно к этому отряду мама причислила свою спасительницу.

– Всё с вами ясно, сударыня! И попить, и поесть! Вас непросто прокормить… Да шучу-шучу-у-у! – Светка заметила испуганный взгляд мамы, чмокнула ее между глаз, и поспешила успокоить, – Не переживай! Ты маленькая, а я, честно говоря, люблю поесть,и кусочек для тебя всегда найдётся.

– Погоди-ка… – Светка пошарила у себя по карманам, где насобирала довольно приличную горсть восхитительных разномастных крошек, – а потом ещё твердят «Вытряхни все из карманов,вытряхни»… – бормотала девушка, – Если бы я их вытряхнула,то и угостить тебя сейчас было бы нечем! – Внимательно присмотревшись, она сдула пару пылинок, и протянула угощение маме.

Вы когда-нибудь видели, как едят крысы? Как они умываются перед едой, непременно – после. Как аккуратно доедают всё до последнего кусочка, и как прячут «на потом», если уже сыты. Не видели? Да… Многим и многим людям не мешало бы поучиться этикету у тех, кого они считают «мерзкими» и «вонючими»…

Мама нацелилась на ту крошку, са-амую маленькую, что оказалась ближе всего к ее носу, но строго одернула сама себя: «Что сказала бы моя мама, заметив, что я приступаю к трапезе распустёхой,и даже не помыв ладоней! Ведь я из приличной семьи!»

Светка, решив, что Крыска застеснялась, пододвинула самую крупную крошку еще ближе:

– Не стесняйся, малышка. Прости, что предлагаю столь незатейливое блюдо. Позже сообразим что-нибудь поприличнее, а это так, на перекус. И не бойся, я не собираюсь тебя обижать! Кушай спокойно!

Крыска одобрительно посмотрела на свою спасительницу, понюхала теплый влажный воздух, вылетающий изо ее рта вместе со словами, и, насколько могла степенно, принялась приводить себя в порядок. Пару раз лизнув свою ладошку, Крыска зажмурила левый глаз,и протерла лицо слева. То же самое она проделала справа, расчесала чубчик, пригладила мех на животе и боках. Быстро и аккуратно вычистила себя с головы до ног, и, шмыгнув носом, взглянула на Светку:

– Теперь можно?

– Да ешь уже! – рассмеялась та.

Крыска потянулась было, чтобы взять кусочек хлебца в рот, но потом передумала, и ухватила его левой ладошкой, а правой рукой отломила немного и стала есть.

– Ну, какая же ты аккуратная девочка! – воскликнула Светка,и запихнула крысе очередную крошку прямо в рот. Малышка чуть не поперхнулась,но сдержалась, и лишь позволила себе скромно чихнуть.

– Прости! Я – балда! Ешь-ка сама, а то у меня сердце кровью обливается, глядя на тебя.

Умывшись после еды, сбегав в туалет, прямо на приготовленную для этих целей салфетку, Крыска в нерешительности огляделась по сторонам, а потом, вдруг, обхватила голову руками и без сил уронила её на свои плоскостопые ноги.

–Эге-гей! Ты чего?! Не грусти! Устала, маленькая. Тэк-с… девочки поели, и решили, что? Что им пора баиньки! Пойдем-ка, навестим Морфея, а то он, бедняжка, сидит на кровати совсем один – зевнула Светлана, и бережно подхватив утомленную беглянку, пошла спать.

Громкий вопль Светкиной матери рассек полупрозрачную кисею раннего утра. Впрочем это было похоже, скорее не вопль, а на попытку взять верхнее «до» пятой октавы. Практически ультразвук!

– А-а-а-а-а! Что это?!!!!!!!!!!!!

Светка распахнула глаза, и тут же вскочила.

– Не кричи, испугаешь! Где крыса? Крыска, где ты?!

Крыска была тут, на подушке. И не одна. Возле нее лежало пять розовых тел, пять пупсов, каждый размером с некрупный боб. Полупрозрачная кожа крысят не давала волю воображению. Все было на виду. Заросшие глаза, мармеладные хвосты, игрушечные ступни… Ну, прямо как гуттаперчевые поросята! Упитанные ушастые червячки на ножках! Новорожденные славно потрудились, выбираясь на свет, и теперь отдыхали.

Крыска жалостливо и смущенно смотрела на Светку. Минуя несколько мгновений сиротства, она так скоро превратилась из дочки в маму, что совершенно не представляла, – что с нею будет дальше. И, самое главное, – что теперь будет с ее детьми. Если бы Крыска осталась в виварии, то ее собственная жизнь,и судьба ее детей была бы предрешена. Но сейчас? Что будет с ними теперь?!

В душе новоиспеченной матери было столько страха за малышей, что они тут же заволновались, завозились, и начали неуклюже, но настойчиво перебирать худенький опавший живот Крыски в поисках молока и успокоения.

– Так, во-первых, моя дорогая, ты не волнуйся, тебе вредно. Во-вторых, тебе срочно надо поесть и попить. После таких потрясений, нам еще не хватало, чтобы у тебя пропало молоко. Кстати, оно у тебя есть? – с тревогой поинтересовалась Светка.

Молчаливое сосредоточенное, едва слышное чавканье было ей ответом. Один из малышей медленно, как сытая пиявка, отвалился от матери, и на его игрушечной физиономии выступила матовая капля.

– Не знаю, какого цвета молоко у крыс, но точно не зеленое. А у вас, мадам, не молоко, а вода какая-то. Не в курсе, чем лечится подобное недомогание?

– А ты дай ей немного сгущенки…– подала, вдруг, голос мать Светки, и добавила, – Но учти, никаких крыс в доме я не потерплю!!! В любом количестве!

Сгущенку Светка очень любила. Ей нравилось наливать некогда дефицитный молочный сироп в маленькую хрустальную мисочку для варенья, и есть его кофейной мельхиоровой ложечкой, медлен-но – медленно!.. Кусок торта или пирожное целые и красивые только в первую секунду. Потом они превращаются в неаппетитных уродцев. А вот кремовая глянцевая поверхность сгущенки кажется нетронутой почти до самого конца. Лишь только когда остаются две-три последние ложечки, и тонкая сладкая пленка едва покрывает донышко вазочки, пытаясь замаскировать нанесенный ей урон,становится понятно, насколько призрачна бесконечность… В глазах Светки стало грустно и сладко. Крыска беспокойно оглядела свое, едва ли насытившееся, семейство, и так же тревожно глянула на девушку.

– Не смотри на меня так! Мне абсолютно не жалко для тебя этой дурацкой сгущенки! Прокормим мы твой коллектив! Ты им мордахи-то только умой, а то – вон какие они у тебя чумазые!

Пока Крыска умывала и причесывала своих ребят, Светлана отыскала фарфоровую чашку из детского чайного сервиза, и щедрой рукой смешала столовую ложку сгущенки с тремя чайными ложками кипяченой воды. Мать, наблюдавшая за действиями дочери, недовольно воскликнула:

– Нет, ну, надо же! Вы только посмотрите, что она делает! Ты еще эту гадость чаем с вареньем поить станешь!?

– О! – точно! Вспомнила! Стимулируем лактацию… – по-профессорски гундосила Светка, подливая в сгущенку каплю свежезаваренного чая.

– Цейлонский! – всплеснула руками мать.

– Со слоном! – в тон ей ответила Светка, и пошла поить крысу.

Мама рассказывала, как ей было тогда сладко и приятно пить сгущенное молоко с чаем из красивой чашечки. Округлые полные фарфоровые края приятно давили на грудь, а тепло и сытость обволакивали, давая надежду на уют, покой и защиту.

      В комнату тихо вошла мать Светланы.

– Слышишь, вот, смотри, подойдет? – она протянула небольшую клетку с пластмассовым полом.

– Ух ты! Откуда дровишки?!

– В шкафу лежала. От хомяка осталась.

– Здорово! Спасибо тебе большое!

– Пожалуйста! Но… – помедлила мать, – чтобы больше никаких сюрпризов!

– Нет, что ты! Конечно! Это – так, спонтанно…стало их так жалко, их как овец привели, на заклание. И непонятно, ради чего, – начала было оправдываться Света, как вдруг из ванной, во всю мочь заквакали голодные лягушки.