Лесные сказки

“Вот они… перила моста. Надо же, они и вправду разноцветные. Икры балясин округло блестят, так и манят: “укуси меня!” Гладкие, как леденцы, которыми хозяйка угощала меня в детстве.”– думала собака и уже подняла было лапу, чтобы вступить на мост, как вдруг вздрогнула от вопля :

– Стоять!!!

Команды собака выполняла, не раздумывая. Если они исходили из уст хозяйки, конечно.

– Сидеть! Не в мою смену!!!– не к месту выкрикнула хозяйка, убежала прочь, в кухню, откуда довольно быстро примчалась, с чашкой вонючего отвара в руках: – Пей! Пей, собака!

Та повела глазами, в смущении, но рта не открыла.

– Не станешь пить? Волью,– пригрозила хозяйка и выбежала из комнаты вновь.       Вернулась со шприцем, набрала из чашки впрыснула собаке прямо в горло, сдвинув на сторону уже расслабленный, а потому чересчур длинный язык.

– Раз… два… три…– собака шумно сглотнула противную жидкость и покосилась туда, вниз, кивнув на истекающую кровью часть тела.

– Прекрати это. Я без тебя никуда не поеду.

Собака перевела взгляд на свою миску в углу комнаты и хозяйка усмехнулась:

– Дурища, ну что мы с тобой, лукового супу не едали? Фигня это всё. Вспомни, кастрюлька резанного лука, подсолнечное масло, тарелка мне, остальное тебе. Соседи думали, что я тебя мясом кормлю! Какие бока были! Ты ж у меня… Не уходи, прошу тебя!

Собака потянулась к чашке и стала аккуратно и медленно пить лекарство.

– Нет, ну, надо же! Когда здорова – свинья свиньёй. Вся морда в каше, на полу лужа, на стене брызги. А теперь что?! Может тебе ещё салфетку на шею повязать?

Собака была так слаба, что не поняла шутки, а услыхав в голосе хозяйки упрёк, перестала лакать.

– Да пей сейчас же! Шучу я.– испугалась хозяйка.

Ужас событий того дня не прошёл бесследно. Собака долго болела. Часто не могла вытерпеть до следующей прогулки и ходила под себя. От подобной специфической сырости, пол в комнате сильно покоробился. Ветеринары предлагали “прекратить страдания” одним уколом. Те, что помилосерднее, советовали давать собаке как можно больше воды. Но ни первый вариант, ни второй им не подходил. Почки справлялись лишь с очень небольшим количеством воды, поэтому собаку мучила жажда,а хозяйку – совесть за невозможность поспособствовать её утолению:

– Нельзя тебе пока, ну, понимаешь? Не смотри на меня так. Постепенно, понемножку.

Эта “постепенность” затянулось на три года. Но, несмотря на то, что ветврачи давали один прогноз хуже другого, собаку приводили на очередную прививку “через год”.

– Вам не надоело вытирать лужи? – нарочито вздымал брови очередной Айболит.

– Нет. Пол будет чище!– отвечала хозяйка невозмутимо.

– Ну-ну…

Вопреки прогнозам доброжелателей, работа почек понемногу восстановилась. Нос перестал царапать ногу хозяйки во время прогулок. Да и пол мыли реже. Только вот, иногда собака стала забываться. Иногда, прямо посреди ночи ей казалось, что она на лужайке в парке, начинала привычно кружиться на месте, как полагается, присаживалась и… понимала, что стоит посреди кухни.

Хозяйка никогда не ругалась после таких ночных сюрпризов. Вдевала руки в оранжевые хозяйственные перчатки и, жалостливо поглядывая на любимицу, избавлялась от последствий пригрезившейся прогулки. А реальные становились всё короче и короче. Собаке теперь нельзя было промочить лапы или стоять на холодном, особенно на камнях, а некогда любимые нырки в сугробы, теперь были под категорическим и абсолютным запретом. Навсегда.

– Ну и ничего, правда ведь? Снег холодный. Не грусти. Летом погуляешь подольше.

Но летом собаке было жарко. Сердце не справлялось с нагрузкой и даже километровая прогулка теперь была почти что подвигом. После пятисот метров слегка подкашивались ноги, начинала кружится голова и, если бы не увещевания хозяйки, то можно было бы пересесть в лифт до радужного моста прямо там, на седой обочине любой из летних дорог.

По вечерам, когда оставались позади подвохи, соответствующие текущему сезону, можно было подремать, глядя как хозяйка занимается домашними делами. Собака даже во сне вела себя степенно, никуда не спешила, перебирала ногами медленно. И, если иногда и позволяла себе пробежаться, то вовремя останавливалась передохнуть.

Бывало, ей снилось, что она ещё щенок. Хозяйка держит её на руках, а мама лижет их на прощание. Хозяйке шепчет что-то на ухо, вворачивая язык так глубоко, как это возможно, а ей мочит нос. Люди, у которых живёт мама, отчего-то плачут, говорят:”Ну, наконец-то! Дождалась!” А хозяйка прижимает её к груди так крепко, что, кажется, отними она руки, ничего не изменится, и останутся они вместе, сросшимися, как сиамские близнецы.

Несколько человек, что приходили в дом до хозяйки, хотели забрать собаку себе, но она каждый раз пряталась в самый дальний угол под диван, и её было невозможно достать оттуда. Одну даму, что попыталась выудить щенка, ухватив за ногу, даже пришлось укусить легонько. За палец! Чтобы поняла, – с нею она никуда не пойдёт!

– Вы знаете,– было такое ощущение, что она кого-то ждёт.– Когда покупатели уходили, она выбиралась из-под дивана, забиралась на табурет у окна и часами глядела в окно. Такое поведение несвойственно для щенка. Мы даже думали, что она заболела.

Собака хорошо помнила, что в тот день, когда хозяйка пришла за ней, хотелось нахулиганить напоследок. Забравшись под покрывало на широкой постели, упиваясь грядущей безнаказанностью, она сделала весёлую щенячью лужу. Едва отомстив за то, что ей не позволяли спокойно ожидать прихода того человека, ради которого пришла в этот мир, она ощутила его запах.

– !!!– втянула воздух поглубже и села.

На корточках у двери сидела хозяйка. Ждала, раскрыв руки для объятий:

– Ну, что же ты? Я пришла!

Собака захлебнулась вдохом от восторга и побежала навстречу. Не доходя полуметра, остановилась, убедиться, что не ошиблась. Глянула в глаза, а после – кинулась на руки, уткнулась в шею и… блаженно заснула.

По дороге домой, в автобусе, десятки рук тянулись “погладить щеночка”. Но собака пресекла все попытки одним махом. Оглядела публику презрительно, демонстративно отвернулась, лизнула хозяйку в губы и опять спрятала нос в ямочку на шее.

Так и жила: спиной ко всем, лицом к хозяйке. Любила всех, кого любила она. Ненавидела тех, чей камень за пазухой в адрес хозяйки, был замечен ею. От собаки такое не спрячешь даже под перинами лицемерия и лжи.

Хозяйке хотелось увидеть, как появляются на свет маленькие собаки. И она видела это.       После первых родов, едва вылупился последний из её щенков, она уже была готова сопровождать хозяйку.

– Я с тобой!

– Куда ты? Тебе нельзя. Смотри за малышами.

– Ничего с ними не сделается, подождут.

– Они только что родились! Ты нужна им! Смотри, какие маленькие, красивые, одинаковые. На баклажаны похожи. Синенькие!

– Я нужна тебе. На улице собаки, а ты их боишься.

– На улице люди. Их я боюсь тоже. Не волнуйся.

– Нет! Возьми меня! Да и к тому же… мне надо…

– Не выдумывай. Если тебе очень надо, ты можешь сходить в ванную, я вымою.

– Нет, я пойду с тобой!

Находить вменяемых людей, способных позаботиться о детях собаки было непросто. Выкинут или нет, обидят или нет?! Хозяйка решила, что играть в подобную рулетку подло и собаке сделали операцию. Она не жалела об этом. Щенки, её малыши, были несомненно милы, но … Они мешали любить хозяйку. Отнимали время и силы.

Перед операцией собаке сделали укол. Чтобы расслабилась. А после – ввели в вену наркоз. Шли минуты, но, как оказалось, наркотик бессилен перед силой воли собаки. Дело было в другом городе, в клинике, где знакомый врач гарантировал, что собака не погибнет во время операции. И этот врач в недоумении разводил руками, не понимая, что происходит:

– Она уже должна спать…

– Но она не спит!!

– Я сделал всё правильно. Рассчитал дозу, время… Еще минут десять и операцию делать будет нельзя. Не успеем.

– И как же? Как быть?!

– Я не знаю,– махнул рукой врач и собака, у которой слегка разъезжались ноги на кафельном полу, подпрыгнула, чтобы защитить хозяйку от этого взмаха.

– Я знаю. Пока она не будет уверена в моей безопасности, наркоз не подействует.

Хозяйка позвонила друзьям, которых знала, в которых была уверена её собака. Те моментально отозвались и приехали. Собака стояла, оперевшись на хозяйку, настороженно оглядываясь вокруг:

– Пока я одна, я тебя не брошу.

– Вот, всё, они приехали!– хозяйка радостно бросилась навстречу друзьям.       Собака узнала людей, которым доверяла, обнюхала их, затем обернулась, и, не обнаружив в любимых глазах растерянности или страха, стала заваливаться набок.

– Срочно! В операционную!

– Милая моя… соба-а-ка…

– Она будет спать несколько часов.

– Ага, как же! А чей это хвост вон там мотается метрономом? Мой?!

Собака лежала на железном столе к верху пузом. Кожа, стянутая длинным кровоточащим швом, выглядела ужасно. Лапы, привязанные бинтом. Язык, расположившийся рядом с собачьей мордой, почти что независимо от неё, казался отдельным, посторонним организмом. Но хвост, ещё мгновение назад канатом свисавший со стола, живо отреагировал на появление хозяйки.

– Сволочь твоя собака!

– Почему?!

– Впервые такое в моей практике.

На обратном пути собаку тошнило. Дома её положили на диван. Она металась в полудрёме. Судороги отходящего наркоза сменялись периодами забытья.

Хозяйка всё время сидела рядом, тихонько пела и гладила собаку по голове. Казалось, та спала. Но стоило мелодии споткнуться, хозяйка время от времени засыпала, как собака открывала глаза.

– Спи-спи… Прости.

Туман, сплошная пелена.

Мой день опять вблизи окна.

Окна автобуса, работы,

Безделья или же заботы…

Окна из тьмы на светлый двор.

Где нет беды, смешон – забор,

деревья, птицы и кусты…

Прозрачные ручьи чисты.

Пленительно-спокоен плес,

И добрый, лопоухий пес

Моргает влажно у порога,

И отгоняет прочь тревогу.

Меняет жизнь на ломтик неба.

Благодарит за крошку хлеба.

Он, как и я, погибнуть рад

За твой, но только верный взгляд.

Мой мир так просто обмануть,

как псу тому – хвостом вильнуть.

Опустошителен предлог:

"Я полюбил бы, если б смог…"

Какая мелочь – расстоянье

Впитала противостоянье

Чужому искреннему злу

Судеб гордиеву узлу

Я ж полюбила в одночасье.

Такое вот со мной несчастье.

И не могу остановиться.

Душа моя к тебе стремится.

И чье-то частое вниманье,

И редкое непониманье…

Я все отдам за твой "порок":

"Я позабыл бы, если б смог…"

Когда утром хозяйка открыла глаза, то первым делом обнаружила, что собаки на диване нет. На полу лужица крови и дорожка капель, в сторону выхода.

– Ты куда?!

Собака стояла на дрожащих ногах у двери и недвусмысленно давала понять, что ей надо выйти.

– Не ходи никуда, давай тут!

– Нет. Пойдём, выйдем.

– Тут давай, не дури.

– Открой дверь же!– собака стукнулась лбом о дверь.

Делать нечего. Пришлось открывать. И идти, попеременно переставляя одну ногу за другой. Так медленно, чтобы собаке не приходилось догонять. Хозяйке было больно смотреть на это безрассудное перемещение в пространстве. Но, едва оно благополучно подошло к своему логическому завершению, как одному нетрезвому типу вздумалось показать свою несусветную дурость. Ни с того не с сего, размахивая кулаками, влекомый алкогольными парами, он пошёл на хозяйку. То ли не увидел собаку, то ли не посчитал её, бредущую в окровавленных бинтах, серьёзной помехой.

Собака упредила нападение, даже не воспользовавшись зубами. Подпрыгнула и ударила хулигана в нос. Тот взвыл, отпрянул, даже протрезвел слегка и с криками “Помогите, убивают!” побежал прочь.

Вечером, принявшись за перевязку своей защитницы, хозяйка не ожидала увидеть ничего хорошего. И оказалась права. Швы на животе разошлись. Все до единого. С ужасом взирая на то, что должно было быть сокрыто под кожными покровами, хозяйка не знала, как ей быть. А собака? Она спокойно лежала на спине и наслаждалась безраздельным вниманием со стороны любимого человека.

Что ещё надо?! Её жалеют, ею дорожат, о ней заботятся. А пузо… Да, фиг с ним. Ерунда. Зарастёт. Как на собаке.

В этой собаке было много не совсем обычных качеств. К примеру, она никогда не унижала себя лаем. Любила дворняг. Не подпускала их к себе, держала на расстоянии, но с удовольствием наблюдала, когда хозяйка кормила этих бедолаг, приговаривая:

– Понимаешь, у них ни мамы, не папы. Кто угостит их вкусным? Кто проведёт рукой ласково от носа к ушам? В лучшем случае не пнут…

Собака была согласна с хозяйкой и спокойно наблюдала, как та беседует с соплеменниками. Она не ревновала её и к тем, кто время от времени жил с ними вместе дома: к крысам, рыбкам, котам. Принимая их присутствие в доме, распространяла своё покровительство и на них. Расстраивалась, когда кто-то исчезал. Чувствовала свою вину в этом, хотя её не было. Да и быть не могло.

Неумолимое время умилялось такому положению вещей и старалось обходить стороной дом, в котором жила эта необыкновенная собака. Но не посещать его вовсе, оно права не имело. И собака стала стареть. Серебряная щетина не портила её образ. Но крупное статное некогда тело стаяло довольно скоро. Как новогодняя фигурная свеча, в одну ночь. Или в один год.

Собака перестала отзываться на имя. Перестала слышать его. Забывала о том, что её кормили и просила ещё. Иногда во время прогулки растерянно и суетливо обнюхивала руку хозяйки, чтобы убедиться в том, что рядом именно она. Но в то же самое время собака старалась доказать окружающим, что хозяйка находится под её надёжной защитой. И ей это удавалось. Быть рядом. Жить, совершенно не заботясь о себе самой. От касания к касанию, от взгляда к взгляду, от мысли к мысли… После того, как собака почти полностью утратила слух, зрение и обоняние, прикосновения и интуиция стали единственной связью меж нею и хозяйкой.

– Как собака?– писала хозяйке подруга.

– Не очень,– отвечала та.

Собака поднимала голову и переспрашивала молча:

– Так-таки и “не очень”?

– Так-таки,– так же безмолвно отвечала хозяйка, и продолжала,– а помнишь?..

– …помню,– соглашалась собака.

Честно признаться, они не очень сытно жили. И как-то раз соседка, что работала в детском саду, предложила брать для собаки остатки с детского стола. Хозяйка поначалу засомневалась, потом согласилась, но затея окончилась ничем. Собака оказалась брезгливой. Она могла есть что угодно, но только после хозяйки. Макароны, хлеб, пупочки помидоров и варёную свёклу. Всё то, чего не станет есть никакая, уважающая себя собака. Да кто разбирается в обстоятельствах этого уважения? Кто способен верно оценить его?

Кстати говоря, меж собакой и хозяйкой случился-таки однажды момент недопонимания, чуть не закончившийся трагически.

У собаки был очень жёсткий хвост. И, встряхиваясь так, как это делают обыкновенно все собачьи, хлыстом своего хвоста задела хозяйку, сильно ударив по ноге.

– Уйди отсюда!– воскликнула хозяйка, растирая ушибленное место.

Собака ушла к себе и легла, шея не могла справиться с весом вмиг потяжелевшей головы и стала мелко дрожать, глаза потеряли какое-либо выражение…

Хозяйка моментально оценила обстановку и встряхнула собаку:

– Эй! Ты чего?! Я тебе сказала отойти. Всего лишь! Ну, нельзя быть до такой степени послушной! Не маленькая уже. Соображать надо. Ты давным-давно не щенок…

Приятно любить вкусно пахнущего молоком щеночка. Дуть в его толстое пузо. Покупать резиновые мячики и пересчитывать молочные зубки, застрявшие в них. Делиться полезными конфетами и вредными сосисками. Но… это не любовь. Это милота, что ли? То, что нравится всем без исключения.

Эпилог

– Тебе не стыдно идти рядом с нею?

– Мне стыдно, что я иду рядом с тобой!

– Собака! Ты давно потеряла слух, но я знаю, ты меня слышишь, твоя душа никогда не была глуха. Я люблю тебя, собака! Спасибо, что дала время полюбить тебя. Старую, больную. Худую. Мою собаку. Собаку, появившуюся на свет, чтобы быть рядом.

Холодно и страшно там, в том мире, где нет любви. Если её нет по-отношению к собаке, то откуда взять в себе силы, чтобы полюбить человека. Со всеми его “не”.

Гадёныш

Было ярко, красиво, светло. Небо, эмалью, выпукло сияло в оправе старого золота листвы. Солнце старалось подогреть интерес к себе, а холодный ветер одёргивал его шерстяное платье, отрывал грузную полу от земли время от времени и становилось зябко, грустно, тревожно, неуютно.

На тропинке прямо передо мной лежал ребёнок ужа. Ему уже не было холодно. Замер красивой волной.

– Ха!– сосед попытался поддеть малыша ногой и зацепил-таки, потревожил, я не успела остановить его.

– Не трогай!

– Да это ж просто червяк!

– Это ужик, это мой друг!

– Червяк не может быть другом!

– Это точно,– согласилась я, многозначительно взглянув на соседа.

История нашего знакомства с ужом не примечательна ничем. Я толкала перед собой груженую глиной тачку. По привычке разглядывая дорожку, опасаясь погубить кого-либо ненароком, заметила чёрное стройное детское змеиное тело.

“Гадёныш”– подумала я, но не испугалась. Тот замер, прикрыв голову жёсткой чешуйкой кленового листа. Замер старательно, как научила мама:”…чтобы казалось, будто бы ты умер.” Ему было просто притворяться несуществующим. Солнце едва грело и не успевало разогнать даже столь малую порцию молодой крови.

Не пытаясь разочаровывать малыша в том, что его притворство разоблачено, я ушла в дом, чтобы отыскать сосуд, в который поместился бы этот змеиный ребятёнок. Хотелось перенести его в безопасное место. Кем бы он не родился, он имел право на жизнь.

Подставляя горлышко сосуда к тому месту, куда прятал голову змеёныш, несколько раз безуспешно пытаясь переместить его вовнутрь, мне стало понятно, что без помощи опытного змеелова не обойтись. И я призвала его на подмогу. Тот вышел, прихватив кочергу. На мой предостерегающий вопль коротко отозвался: “Не боись!” И решительными шагами направился к замершему от ужаса малышу.

Аккуратно откинув с его головы забрало листа, воскликнул:

– Какой же это гадёныш?! Это уж!– взял его в руку и отнёс подальше от дороги, на кусок разомлевшего от солнца железа. – Вот! Пусть греется. Давай, работать.

Казалось, что беспокоится больше не о чем и всё, что должно было произойти, случилось, но… В следующий заход с тачкой, я чуть было не переехала ужику хвост.

– Ой! Да что ж ты тут опять?! Неосторожно как. Я чуть было не раздавила тебя!

Маленький упругий, как веточка уж, озадаченно погримасничал своими румяными щёчками и остановился, пытаясь разобрать, чего я от него хочу.

– Смотри, тут тропинка, я по ней вожу тяжёлый груз. Если …– говорила я на ходу, поэтому прокатила тележку до нужного места, выгрузила глину и прогромыхала в обратном направлении. Уж всё ещё медленно продвигался к тому месту, где я увидела его впервые.

– Ну ты гляди, ты идёшь опять туда, где опасно!

Уж притормозил.

– Иди в лес! Там нет машин с огромными колёсами. Забирайся в норку и ложись спать до весны. А тогда уж и приходи, Уж! Я дам тебе кусочек рыбы и налью молока.

Ужик приподнял голову над землёй и внимательно посмотрел на меня.

– Ты погоди, я сейчас, тележку нагружу и вернусь!

Не особо рассчитывая увидеть малыша вновь, я осторожно продвигала хрустящую суставами тележку. На всякий случай! И конечно же обнаружила ужа на прежнем месте. Тот, как настоящая змея, приподнял голову довольно высоко над тропинкой и раскачивал ею из стороны в сторону. Заметив моё приближение, ужик чуть развернул голову набок и, пытаясь ощутить мои намерения, слегка распустил венчик своего языка.

– Да я это, я, не бойся! Так и не ушёл? Слушай, я -то тебе рада, но мало ли кто ещё заметит. Обидят, поймают. И кот, и ворон, и сова. Давай договоримся, когда я рядом, выходи. А когда меня нет, прячься, ладно?

Ужик качнул головкой и, чтобы показать,что понял, медленно двинулся в сторону леса.

С тех пор, стоило мне оказать вне дома, уж выбирался из кустов и полз рядом. Чуть впереди, справа. Потому, что слева обычно шла собака. Ужик сопровождал нас охотно. Как бы показывал дорогу. Он был, скорее всего, левша. Мне так казалось , ибо голова его обычно была наклонена чуть влево.

Чаще всего мы гуляли молча. Нам было о чём поговорить, но лес не любит болтунов и мы знали о том.

Прошла неделя, другая. Осень набиралась сил. Тучи ходили туда-сюда по небу. Как жалюзи. Делалось то светло и празднично, то серо и грустно. Мы понимали, что совсем скоро придёт пора расставаться.

– Ты не грусти, уж. Представь, что едешь в путешествие. На другую планету. Тебе приснится расчерченное горными вершинами небо, солёная пенка на губах моря, напряжённые ладони раковин…

– Мне наши нравятся, мягкие и круглые,– впервые за долгое время я услыхала голос ужа.– Когда улитка ползёт по тебе, то это довольно приятно. Щекотно немного, но в целом – да, приятно. Они милые и недалёкие, эти улитки. Могут ползти, в поисках другой стороны, и не догадываются, что надо двигаться не вдоль, а поперёк.

– Ну, что уж ты так строг к ним, Уж?

– Да, это я так. Грустно.

– Я смотрела прогноз погоды. Говорят, что ещё некоторое время будет тепло!

– Врут.– Коротко отозвался уж.

– Может и врут, – согласилась я. И добавила,– а может и нет.

– Может быть.– покачал головой уж.– Вам пора. Идите. Твоя собака замёрзла. Завтра разбуди, если что, ладно?

– Если что?!– не поняла я.

– Если будет прохладно, мне тяжело будет проснуться.

– А… Так может ты уже пойдёшь спать? Или, хочешь, будешь жить у нас?

– Нет, у тебя кот…

– Гм, точно…

– Ну, давай, разбудишь тогда. Доброй ночи!

– Доброй ночи, Уж!

Следующее утро оказалось ясным. Оно чем-то напоминало детство. Такое, в котором подстерегают одни радости. В котором быстро заканчиваются все краски. Кроме чёрной. Та лежит в своей ванночке, нетронутой. И засыхает, стареет, растрескивается, как пятка.

Почти вприпрыжку я отправилась на поиски ужа. И очень скоро обнаружила его. Слева от тропинки, в траве.

– Ого! Ты уже встал! Видел, какое нынче славное утро?

Уж молчал. Он не мог мне ответить. Он был раздавлен,– колесом или чьей-то подошвой, неважно. Тот, кто сделал это, не мог не заметить его.

– Кап-кап…

– Что это? Это дождь или слёзы?

– Какая разница…

Влага слишком скоро наполнила ванночку с чёрной краской, перелилась через край и затопила мир вокруг. Небо, лес, трава ,– всё стало чёрным.

Я шарю по карманам земли, пытаясь отыскать пустой. Кладу туда своего маленького друга, плачу и шепчу:

– Прости нас, людей…

Вот, собственно и всё. В напрасном ожидании хорошего, мы проводим свою жизнь. Смакуем предвкушение конца, вместо того, чтобы пестовать каждое мгновение радости, что выпадает на нашу долю.

Уж

Однажды днём довелось наступить на хвост юному ужу. Показалось, что в траве проволочка. Слегка прищемила краем ботинка. Уж взметнулся, шикнул возмущённо и замер,вместо того, чтобы бежать. Он был немного бледнее обычных ужей. Видимо, потревожили его не вовремя. Читал что-то… обдумывал. А тут – эта бесцеремонная человеческая особь… Мало ей места?!

– Малыш, прости, я не нарочно!– попыталась оправдаться я.

– Ага… не нарочно. Я теперь не чувствую хвоста! И ушибся, когда подпрыгнул…

– Ну прости, пожалуйста!– повторила я и принялась утешать, восхваляя его благородную бледность и стать…

Ужик приободрился, благосклонно выслушал, да так и остался лежать на середине тропинки, позволив себя обойти дважды, не пододвинувшись ни на микрон…

Вот так. Можно сказать, что мы разошлись, довольные друг другом. Пусть к хорошему лежит через мелкие, незначительные неприятности. Иногда.

Сказка об уже и мухе

На панцирной сетке осени, когда дни катятся кубарем под откос, имея все основания приземлиться в мягкий сугроб предвестника зимы, у входа в дом встретились двое.

– Ну, что, пора?

– Да, пожалуй.

– Остальных подождём?

– Некого, один я остался…

– Жаль.

– Пойдём лучше поскорее, холодно.

– Пойдём. Ты уже присмотрел, куда?

– Да, вон там, правее порога, лаз. Проберёмся подальше, перезимуем.

***

Птицы собирались улетать на юг. К морю. Одни молча собирались. Другие ругались перед отлётом, нервничали. И, чтобы легче было расстаться с милым сердцу краем, бранили его:

– Холодно стало ночами.

– Да, да! Так и есть!

– Мухи все попрятались, мошки и той не найти, чем детей кормить?!