О книгоедстве

Ну, а им может быть один лишь тот вовсе-то никуда из нас нисколько не девшийся никем и поныне до сих самых пор никак не изжитый ЖИВОТНЫЙ эгоизм.

Причем наиболее главная задача нашей современности, она-то в том и состоит, чтобы непременно еще сделать его эгоизмом развитым и полностью во всем до конца доподлинно человеческим.

Да только чего это тут хоть сколько-то поделаешь, коль скоро все вычурной красоты принципы – это одна лишь крайне вот дикая фальшь и извечная игра чьего-либо совсем вовсе неправедно растревоженного воображения?

А ему, пожалуй, и вправду вполне привычно питать себя всякими блеклыми иллюзиями, а как раз-таки потому и стало оно попросту никак не в меру явно же подслеповато.

А тем самым еще на редкость обыденным бытием буквально всякого обычного человека зачастую заправляет все тот же дремучий эгоизм, что жил в древних людях, и его свойства, если довольно повнимательнее к ним приглядеться, сколь крайне так весьма нелицеприятны на всякий свой внешний облик.

И уж точно об этом же пишет знаменитый писатель Сомерсет Моэм в его публицистической книге, «Подводя итоги»:

«Я пришел к выводу, что человек не стремится ни к чему, кроме собственного удовольствия, – даже когда жертвует собой для других, хоть он и тешит себя иллюзией, что тут им руководят более благородные побуждения».

52

Да только явно уж то исключительно сладостное (даже и в своем предвкушении) удовольствие далеко не всегда тут бывает хоть как-либо, на самом так деле истинно же хоть как-либо еще где-то причем!

Раз куда скорее – это довольно так жесткое требование от самого себя именно той более чем непомерно великой жертвы, без которой человеку попросту окажется нисколько-то и близко вовсе вот отныне не обойтись.

Но то И ВПРЯМЬ истинно никак совсем не романтично, да и совсем уж вовсе не героично!

А давайте-ка бестрепетно запрячем все, то низменное и скотское, куда будет только возможно подалее, дабы его и близко так стало именно что никому отныне не заприметить, – говорит нам современная культура, а философия вторит ей, главным образом выдвигая на самое первое место государство, а не всякого рядового человека.

То есть, все то вполне естественное во всякой людской психологии, безусловно, разом затушевывается в одну лишь угоду до чего и вправду необычайно светлым о нем, на редкость праздным мечтаниям.

53

Вот именно как раз над этим искусство, да и бесподобно прикладная философия сколь основательно некогда до чего тщательно и поработали, чему результатом и стали жуткие социальные потрясения, и вовсе не надо бы думать, что всему виной некие отдельные ярко демонические личности.

Нет уж, роль каких-либо политических лидеров в истории становится весьма значительной только лишь после того, как они и впрямь оказываются где-то совсем этак около бурлящего котла политической власти.

Да и сегодня, даже если возвышенное искусство и обнажает самые низменные людские корни, то делает оно – это столь пафосно и донельзя во всем аморфно.

Ну, а также и делается это со всем тем самым уж явным душком святого пыла праздности, а вовсе-то никак не в свете той до чего вполне безупречно славной попытки действительно показать все те самые настоящие истоки всяческой сколь доподлинной добродетели.

А между тем вся та вдоль и поперек исхоженная и изъезженная мерзкая грязь крайне этак въедливой житейской обывальщины есть не более чем исключительно  насущный строительный материал для буквально-то всего в этом мире беспримерно хорошего.

Причем, вовсе не только как тот разве что чисто внешний фактор, но и должно было ему, как есть неизбежно же стать именно корнями чего-либо донельзя укромно запрятанного глубоко, глубоко внутри.

И это разве что из сырой земли постепенно взойдя, искусство всецело ведь сможет разом еще потянуться к солнцу так и сияя при этом всеми красками никак и никем нисколько и близко ненадуманного бытия.

В то самое время, как прекрасная задушевная чистота зачастую сколь бесспорно таит в себе черты страшнейших пороков, и прежде всего это порок святой наивности, а он-то между прочим один из самых наихудших во всей этой столь, пока еще совсем непростой и нелегкой жизни.

54

ДА всякое светлое искусство достаточно уж наглядно создает весьма широкую панораму всего того на этом свете так или иначе блекло и буднично происходящего ярко раскрашивая обыденную серость разными цветами страстей и чувств, ну а затем это и будет под разными углами всячески переломлено в душе той или иной творческой личности.

Ну а потом со страниц какого-либо произведения на нас до чего сладко и будет изливаться нежная музыка света и теней (в случае если автор вполне достойный человек).

Но никакой книгой совсем уж никак нельзя более чем достойно прикрыться от всего того до чего безликого мира серой обыденности, потому что людской быт от всего этого разве что только становится на редкость значительно серее и безрадостнее.

Миражи и иллюзии наилучшего светлого будущего стали ведь значительно реалистичнее, да и более выпуклыми именно как раз потому, что люди ума бездумно начали воспринимать идеи как нечто до конца реальное и вполне всецело вещественное.

И это при том, что они (в отличие от книг) совершенно так вовсе бесплотны и отвратительно же гадко пока аморфны.

И всякое малоподвижное людское сознание можно менять, используя разве что тот еще материальный стимул, а все метафизические бредни надо бы оставлять одним тем теоретически твердо подкованным книжным червям.

Простые люди нуждается в самых элементарных и житейских вещах им никак не до полета чьего-то весьма утонченного и крайне разветвленного ума.

Все их сознание формирует широкий и до чего явно так совсем непритязательный общественный быт.

И ведь довольно многие его черты более чем неизменно как есть отвратительно скотские и стяжательские, и они и впрямь безнадежно же свойственны людям, которые хотя и умеют отличить барана от баранки, однако все философские постулаты для них сплошная тупая латынь в разговорах докторов промеж собой.

Причем если доктора лечат обывателей, то вот доктора общественных язв свой народ только лишь умственно так всецело калечат.

Поскольку если кто-либо грубо и насильственно притягивает некие заоблачные идеалы ко всем тем подчас до чего и впрямь донельзя невзрачным житейским реалиям, то этим он непременно еще явно погубит все, то, что должно было подняться из сырой земли, а вовсе не упасть с внезапно разверзшихся великих небес.

То есть, всему тому необычайно новому и светлому разве что лишь некогда еще только лишь предстояло взойти некой той явственно новой порослью, как уж говориться именно из самых недр на редкость подчас непритязательной в выборе своих будничных средств сколь и по сей день совсем непримиримо скотской повседневной действительности…

И если люди блестяще образованные, обладающие светлой духовностью и недюжим умом и вправду видят на самой линии горизонта светлые дали все и вся былое разом в единый миг пожирающего огня…

Но пламя, которому вполне ведь дано возносить людские души к самым небесам совсем уж иное.

Потому, как и близко никак оно не похоже на то, что яростно пожирает плоть всяких инакомыслящих, причем исключительно, потому что те прилюдно осмелились отрицать какие-либо постулаты единственно верной и для буквально всех и каждого полноценно единой правды.

Поскольку те крайне урезанные и ломтиками нарезанные постулаты хитромудрых доктрин разве что делали из святого духа мысли фарш для котлет, причем в качестве исходного продукта тут были, лучшее люди своего времени и их никогда затем не народившиеся потомки.

И если кому-то и впрямь хотелось лучшего и сразу, то ему надо было попросту вот уйти, куда подалее от общества и строить марксизм промеж своих сподвижников где-нибудь в самой глухой тайге.

Причем многие из этих людей имели большой внутренний свет и желание спасти весь этот мир от тьмы, серости и люто нависающих небес полных туч бесправия и угнетения.

Да только золотая монета истины в их донельзя праздных речах, более чем  полностью совсем безлико и восторженно разом заменялась на тот дико мелкий, будто бы и впрямь нарочно кем-либо брошенный в самую грязь медяк.

Раз эти лекари гноящихся общественных язв именно никак и не знали законов настоящей действительности или, по крайней мере, в области доблестного применения идей чисто так на корню они отрицали все непреложные уставы обыденности.

Ну а этакий чувственный мазохизм, вдоволь настоянный на одном лишь разве что великом благе народа сколь еще неизбежно чреват дьявольским огнем все ведь, как есть разом чисто дотла сжигающего фарисейского фанатизма.

Потому что те, для кого важна только форма, а не содержание весьма еще охотно примажутся, к тем искренне хотел народу блага, но вот беда никак не знал, в чем именно оно заключается.

А все это более чем, в конечном итоге окажется смертоносно для всего того в чем даже и совсем слегка тлеет искра светлого разума.

И ведь вслед за всплеском дикой анархии все вокруг так само собой и зальет дикое наводнение всякой тупой серости влезшей в шкуру идеализма для того чтобы властвовать именем идей над серыми толпами ныне совсем обезличенных и неприкаянных народных масс.

И да кто-то хотел совсем этак вовсе другого.

Однако вот мало до чего еще искренне ждать всего того лучшего и хорошего только потому что оно было кем-то найдено в книгах, а затем и беспредельно так возвеличено можно сказать, что и впрямь еще вознесено на самые же небеса.

А, следовательно, и все, то безупречно доблестное устремление восторженных либералов притянуть бы ко всем тем житейским будням сущую благость грядущих светлых дней – не более чем крайне постыдное желание отыскать бы именно себе чье-либо во всем чужое, и пока от нас беспредельно далекое послезавтрашнее грядущее счастье.

А между тем оно если и окажется полностью как есть повседневно на редкость доступно, то разве что на земле, и впрямь до чего некогда вполне ведь надежно очищенной от всего того весьма стародавнего треклятого прошлого.

А раз кому-то и впрямь явно этак сходу приспичило действительно уж вовсе еще непосильно родить то самое светлое далеко, истинно вот бездушно при этом, убив все, то, до самого неприличия как есть еще застарелое и убогое нынешнее настоящее.

Нет, именно как раз потому и нашлись те донельзя же чертовски пронырливые прохиндеи, что сколь многообещающе ласково посулили всеми силами враз этак, вполне полноценно, затем воплотить во все эти наши промозгло серые будни всеобщей задушевной корысти совершенно иные, новые принципы всей той ранее никак и небывалой общественной жизни.

55

Однако никто тут с тем спорить и близко ведь явно совсем уж не станет.

Да, сияюще радостное соприкосновение с возвышенным искусством и вправду всецело облагораживает душу человека, делает ее, как есть до чего еще значительно во многом утонченнее и светлее.

Однако нечто подобное безо всяких излишних церемоний и впрямь-таки разом всецело подчас загораживает собой все, то, как оно есть до чего еще совсем вот более чем непотребно бездонное царство социального зла.

Ну, или на редкость беззастенчиво восторженное восприятие высокого искусства разом и предполагает самое явственное затем устремление ко всяким до чего еще вполне сиюминутным революционным решениям.

А те так и впрямь были на деле уж призваны чисто на раз сходу и положить конец всем тем до чего неисчислимо долгими веками до того отягощающе скверно накапливающихся бытовых проблем.

И понятное дело, что это не само по себе искусство в том на деле уж действительно было хоть сколько-то виновато, а куда вернее именно те, кто истово исповедуют мнимую самовозвышенность всякого того, кто к нему, как правило, лишь издали и чисто потребительски насквозь утилитарно всею душою причастен.

Причем в наиболее явную опору данной сколь исключительно зыбкой своей позиции, собственно и берется разве что то, что эти люди и впрямь всецело на редкость способны всячески ведь внимать ему всей их на самые седьмые небеса божественно воспаренной, светлой и нежно ласковой душой.

56

Однако при всем том им зачастую и близко не суждено, то понять, что буквально всякий тот или иной вычурный слог произведения есть одна лишь более чем нескромная наука выставлять наружу красивое по форме, но вовсе не по всему его истинно так величественному и крайне на редкость трепетно духовному содержанию.

Внутреннее, неизменно разом всецело потребует до чего донельзя всепоглощающего чувства явной сопричастности, а не одного лишь того блаженно благостного умиления внешней красивостью самых же различных форм всевозможного человеческого творчества.

А живая и неживая природа, тоже между тем прекрасно умеет творить, что отнюдь при всем том не причина для ее сколь еще донельзя безоглядного обожествления, как это некогда делали наши далекие предки.

Причем природное творчество всегда при этом имеет именно тот разве что чисто свой совсем не поверхностный, а прежде всего как раз именно внутренний и самый элементарный смысл.

Да и творению рук человеческих тоже уж, собственно, вполне надлежит быть как раз именно таковым, а иначе оно будет одной лишь той истинно как есть бездонной пустопорожностью в красивой и безупречно так чисто внешне ослепительно блестящей обертке.

Ну а подобного рода яркие задумки восторженного воображения до чего и впрямь более чем неизбежно вредны всем своим псевдоподобием истинным реалиям всего этого вовсе-то никак не книжного бытия.

Подсахаренная кем-либо жизнь неизбежно делает реальность куда только более соленой, чем она и без того всегда была несколько ранее.

Жизненная правда слишком уж до чего нестерпимо горька для ее на редкость доподлинно полноценного отображения?

Да, это именно так!

Однако – это одно то полноценно же честное и откровенно смелое отображение всей той беспробудно вот почти бескорыстно безыдейной действительности, и поможет ее когда-либо вполне стояще некогда переменить к чьему-либо истинно ведь действительно самому еще наилучшему.

Ну, а все, то сладострастно чувственное и невообразимо бездумное приукрашивание всех нас сколь пресно и на редкость буднично и ежечасно окружающей жизни разве что лишь поболее немилосердно всячески отягощает все те и без того вдоволь имеющиеся самые обыденные недостатки всей этой нашей современности, что кое-кому с самого-то рождения отчаянно опостылела.

57

Да только как раз в том и есть наиболее принципиально наглядная задача всего этого сегодняшнего поколения сделать бы именно так, дабы для наших праправнуков обычаи военного разрешения спорных вопросов между царствами и государствами отныне до чего однозначно когда-нибудь превратились в нечто довольно схожее с папуасскими обычаями поедания своих лютых врагов.

Причем для всего этого никакая та бесподобно вычурная борьба добра со злом и близко уж никак вовсе-то и близко совсем не подойдет.

Поскольку для чего-либо подобного нужно было нечто исключительно иное, а именно то, что и вправду затем еще обнажит всю человеческую натуру во всей ее крайне же неприкрытой (в пределах пристойности) более чем отвратительно явной полнейшей неприглядности…

Причем наиболее существенная первопричина того, что обнажать уж никому совсем ничего не охота кроется именно в том, что глянец восторженного героизма или пышной и пылкой чувственности, безусловно, попросту совсем затмевает собой весь мир страданий и страждущих.

Правда, вот, однако, зато он совсем безотчетно наделяет некоторых недальновидных стратегов безмерно могучим стимулом к неким самым искрометным и магическим переменам.

И они при этом начинают чувствовать себя чудотворцами и волшебниками, которым вполне окажется до чего предостаточно разве что сколь еще громко и на редкость раскатисто прочитать те самые вполне соответствующие моменту заклинания, и все действительно нужное тут же буквально-то мигом тогда попросту разом как есть и случится.

58

И ведь все – это никак не более чем разве что уж самое искрометное производное удивительно нежных чаяний, что и впрямь однозначно были всецело настояны на безмерно восторженном оптимизме и весьма слякотно благодушных ожиданиях, куда поболее светлых дней некоей иной, нежели чем она была ранее совсем необъятно широкой общественной жизни.

Однако все – это оказалось явно, пожалуй, что, и впрямь преждевременно, а также и донельзя же аморфно и пафосно.

Ну, а для всецело безупречного своего воплощения, в жизнь всем этим общечеловеческим устремлениям вполне уж должно было еще неотъемлемо так оказаться основанными разве лишь на той крайне незатейливой и самой что ни на есть чисто обыденной, житейской правде.

Ну, а вполне ее достойно добыть можно было разве что из буквально-то всякого мелкого сора и совсем неприметно серой обывальщины, вовсе и близко при этом, не брезгуя абсолютно ничем, что и впрямь может кого-либо истинно ненароком до чего бестолково запятнать, а потому и до чего надолго так разом запачкать.

А это, в свою очередь, более чем непременно потребует и впрямь как есть сколь еще весьма непосредственного соприкосновения со всем, тем никак нежеланным и столь, безусловно, на редкость до чего прискорбным, что разом поднимает в душе весь тот черный мрак сущего отвращения и горя.

Однако, дабы на деле никак при этом, не мудрствуя лукаво вполне вот полноценно осуществить те самые наиболее насущные, да и весьма полноценно существенные социальные перемены всецело должно было и нужно всему тому никак не заоблачно элитарному искусству бескомпромиссно и прилюдно всячески обнажать гниющие язвы всего своего довольно-то современного ему общества.

59

Ну, а всемилостивое и торжественно клятвенное начертание всевозможнейших и всяческих ласковых красивостей общественную жизнь совершенно не украшает, а только лишь и может оно сделать чью-либо душу несоизмеримо стыдливее, а также еще и донельзя приторно восторженнее.

И право же, слащавая патока прочувствовано пафосного слога душу на куски и близко так никому нисколько не рвет, а скорее наоборот – она-то весьма во всем затем и поспособствует всецело как есть до чего еще слепо безгрешному читательскому самолюбованию.

Причем внешнее удобство изящной формы и есть самое основное отличие литературы, созданной во имя наиболее максимального ублажения читателя, а точно также и буквально во всем на редкость вздорного затрагивания тех самых до чего отвлеченно мечтательных струн в его душе.

И именно в этом, кстати, и есть истинно суровая разница между настоящей, как правило «кровоточащей» фантазией и всевозможными уловками, зачастую безбожно пытающимися ее хоть сколько-нибудь довольно-то наскоро заменить.

60

А уж в ярком свете того и всякая былая радость от всего светлого в этой жизни и превращается затем во всецело ведь вовсе так универсальный подход сразу ко всему в этой до чего необъятно широкой вселенной, которая весьма резко при этом явно упрощаться.

Ну а все это только потому что кто-то вот того и близко не понимает, что простота и легкость – это прежде всего величайший успех тех, кто создал для того все действительно вполне нужные условия.

Но для того, чтобы они таковыми оказались у тех других людей нужно уметь пачкать белые манжеты и прежде всего грязью, а не чьей-то кровью.

Но для кого-то все это совсем иначе и для него оазис неземного счастья он и впрямь попросту крайне так ныне близок, и надо бы только выпрямить согбенный стан труженика и далее все…

И именно для того, между тем и существуют все эти славные теории преображения всего мира к чему-то истинно другому путем мгновенного его преображения во что-то сказочно так небывало светлое.

А именно на этой основе затем и вырабатывается понятие крайне уж бесслезной целесообразности, ну а оно, в свою очередь, и приводит к

колоссальной жестокости, ранее никем еще и близко доселе не виданной.

Причем буквально никого далее все те реалии отныне до чего еще отчаянно хищного идеями века более и близко ведь нисколько никак этак не ужасают.

И все это как раз из-за их исключительно полнейшей более чем принципиально, так и впрямь до чего ныне одичалой обыденности.

Причем суровой первоосновой для самого вот возникновения серого конгломерата и ставшего затем стражем и богатырским орденом революции и послужило именно то, что людская масса именно так совсем перепрела в сколь еще скудных условиях урбанистического быта.

А кроме того и те кто над этой массой стоит стали чувствовать себя именно непросто господами, но великими властителями судеб людских и все существующие законы написаны никак явно не для них, а для тупых низов.

А потому и должное просвещение иногда только лишь еще поболее усиливает вполне полностью в точности ту же самую лютую дикость.

И в это наше будто и впрямь, куда поболее просвещенное, нежели чем некогда ранее, время культурный и респектабельный человек, безусловно-то, запросто может, выйдя из концертного зала, сразу так до чего незамедлительно перейти к другим, и на этот раз самым донельзя прозаичным вещам.

К примеру, к тому, как есть белозубо циничному и вполне вот откровенно прагматичному осуществлению до чего и впрямь давнишнего своего замысла по физическому устранению совсем никак не в меру зарвавшегося конкурента или мало ли чему еще, куда несоизмеримо разве что только истинно поболее худшему.

Раз уж в некоторых случаях отчаянной борьбы за место под солнцем нынешние финансовые акулы будут способны угробить великую массу народа, лишь бы урвать кусок пирога, что им-то как есть, явно покажется с виду, куда поболее сладким, нежели чем тот, что у них и так до сих пор был в наличии.

61

Культура и искусство – людей ни в чем никак не изменяют, а разве что делают их разностороннее, умственно развивают, что в случае с самыми так отъявленными негодяями однозначно еще лишь безрадостно усугубит тот и без того явный ущерб, что они будут способны причинить всему тому до чего плотно окружающему их обществу.

И вот преотличный пример, как дикарь, став почти полноценно культурным, но оставшись при этом в душе тем же язычником, явно оказался благодаря наскоро им приобретенным знаниям, куда большим зверем, нежели чем был тот примитивнейший вандал, с нею и близко пока незнакомый.

Джек Лондон «Морской Волк»

«– У Спенсера?! – воскликнул я. – Неужели вы читали его?

– Читал немного, – ответил он. – Я, кажется, неплохо разобрался в "Основных началах", но на "Основаниях биологии" мои паруса повисли, а на "Психологии" я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствующего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими книгами.

Но из "Показателей этики" я кое-что извлек. Там то я и встретился с этим самым "альтруизмом" и теперь припоминаю, в каком смысле это было сказано.

"Что мог извлечь этот человек из работ Спенсера?" – подумал я. Достаточно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларсен брал из его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям, отбрасывая все, что казалось ему лишним.

Что же еще вы там почерпнули? – спросил я.

Он сдвинул брови, видимо, подбирая слова для выражения своих мыслей, остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято. Теперь я старался проникнуть в его душу, подобно тому, как он привык проникать в души других. Я исследовал девственную область. И странное – странное и пугающее – зрелище открывалось моему взору.

– Коротко говоря, – начал он, – Спенсер рассуждает так: прежде всего человек должен заботиться о собственном благе. Поступать так – нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей. И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.

– Но наивысшим, самым разумным и правильным образом действий, – вставил я, – будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о своих детях, и обо всем человечестве.

– Этого я не сказал бы, – отвечал он. – Не вижу в этом ни необходимости, ни здравого смысла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни – во всяком случае, для того, кто не верит в загробную жизнь, – и вы сами должны это понимать».

62

А между тем эдакий человек, веря в Господа Бога, хоть чего-либо еще боялся, и впрямь ожидая некоей той вполне возможно им, как есть совсем вот заслуженной кары и если не на этом, ну хотя бы на том всех уж нас (каждого в свое время) как пить дать ожидающем свете.

Однако, вконец этак раз и навсегда разуверившись в существовании каких-либо высших сил, – то, что с ним без тени сомнения явно так приключилось никак не иначе, а в свете самых тех до чего грандиозных стараний агностической, новоявленной философской мысли…