bannerbanner
Между… Роман
Между… Роман

Полная версия

Между… Роман

Язык: Русский
Год издания: 2018
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Снова зал аэропорта наполнился людьми и через некоторое время опустел. Нет, совсем пустым он не был. Но, как обычно, в местах, где собирается большая масса людей, все почему-то начинают громко разговаривать, и в конце концов все кричат, но никто никого толком не слышит. По мере того как пустеет зал, начинается обратный процесс. Люди начинают говорить всё тише и тише. Последние несколько оставшихся пассажиров начинают говорить друг с другом шёпотом, как будто боясь нарушить короткие и редкие минуты тишины. Вот и сейчас, когда одни, ждавшие с нетерпением своего рейса, радостно улетели, другие, уставшие от долгого полёта, прошли через контроль, расхватали свои чемоданы и сумки и убежали к электричкам, автобусам и такси, наступило время тихих разговоров, спокойных размышлений и просто покоя.

Почему-то эта вдруг наступившая тишина подавляюще действовала на Степана. Он почувствовал себя одиноким. Рядом сидели жена и дочь. Редкими кучками сидели или стояли пассажиры вокруг. Он был не один в этом огромном зале. Но чувство внутреннего одиночества начало постепенно овладевать им. Он понял вдруг, что оказался один на один с заполнявшими его вопросами, что внутренний конфликт в нём вырос в проблему и одному ему с ней не справиться. И от этого становилось ещё больше одиноко и страшно. Он завидовал своей жене. У неё большая родня. У неё есть братья и сёстры, масса двоюродных и троюродных родственников, дядьки и тётьки. У неё было детство в шумной, не очень богатой, но дружной семье. А его детство было тихим, размеренным. Всё, что он хотел иметь, получал без задержек. Никто не мешал ему делать уроки, читать книги, смотреть телевизор. Но и не было никого, с кем можно было бы обсудить свою тайну, кому можно было бы доверить свою мечту, с кем можно было громко поругаться и с удовольствием помириться, к кому можно было бы пойти за помощью или помочь самому кому-нибудь. Он почувствовал себя обворованным. У него украли детство.

Степан повернулся к жене, приложил голову к её плечу и неслышно заплакал. Жена вздрогнула, оторвала взгляд от журнала, наклонив голову, глянула в лицо мужа и обеспокоенно спросила:

– Ты что, Степа? Что с тобой.

Стараясь скрыть слёзы от дочери, он уткнулся лицом в плечо жены и прерывистым голосом сказал:

– Вера, я же тоже немец. Отец перед смертью мне сказал, что я не их родной сын, что меня родила немка. Мой настоящий отец был немецкий военнопленный.

– Не может быть!

Вера обхватила Степана руками, прижимая его к себе.

– Вот что тебя мучило последнее время. Почему ты мне сразу об этом не сказал?

– Я не знал, что мне делать с отцовским признанием. Сначала я не придал его словам большого значения, но постепенно стал задумываться над ними. И чем больше об этом думаю, тем мне делается трудней. Вера, ты не можешь представить, как мне сейчас тяжело. Столько вопросов, на которые я не могу получить ответов. Во мне сидит чувство ожидания чего-то. Мне кажется, что я стою на краю пропасти и вот-вот упаду вниз.

Степан рассказывал жене о своих переживаниях, о разговорах с матерью, о попытках найти ответы на возникшие вопросы. Слёзы перестали литься. С каждой фразой ему становилось легче, и он уже пожалел, что раньше не рассказал обо всём жене.

– Я не знаю, что делать? Мне хочется знать, кто были мои родители? Почему они отказались от меня? Живы ли они?

– Степа, тебе надо их найти.

– Как?! Я уже думал об этом. Но как?

– Ты же для чего-то получил карту от генерала. Поезжай в те места, где ты родился. Ведь остался же кто-нибудь, кто помнит те времена. Если ты ничего не будешь делать, чтобы найти ответы на свои вопросы, будешь мучиться ими всю жизнь.

– Да, ты права. Что-то надо делать.

Зал начал снова наполняться людьми. Стало шумно. Объявили регистрацию на несколько рейсов. У стоек регистрации вытянулись длинные очереди. Степан с женой и дочерью тоже пристроились в хвост одной из них и через час летели в самолёте домой.

Снова наступила текучка. Степан консультировал абитуриентов, проверял контрольные, готовился к приёмным экзаменам, но всё это проходило мимо него, как будто не он этим занимался, а кто-то посторонний, и он со стороны наблюдает за этим посторонним. Пару раз на консультациях он вдруг терял нить разговора, забывал, о чём рассказывал абитуриентам, и только после того, как кто-нибудь напоминал ему, о чём шла речь, мог дальше вести консультацию. Коллеги по работе тоже обратили внимание на его задумчивость и растерянность. В минуты перерыва он сидел за столом, отвлеченно глядел куда-нибудь в одну точку и не слышал задаваемых ему вопросов. Он знал, что так дальше продолжаться не может. Что-то надо было делать.

В один из дней после очередной консультации, буквально за несколько дней до первого приёмного экзамена, Захаров пошёл к заведующему кафедрой. Когда-то в начале своей учёной карьеры профессор сделал несколько интересных открытий, защитил успешно докторскую, лет двадцать работал в системе Министерства обороны, и оттуда его направили в институт на освободившееся место. Новые идеи уже давно оставили его. Он превратился в простого, но талантливого администратора. Иногда, когда кто-нибудь из подчинённых издавал собственную книгу или учебник, его брали в соавторы. Когда добровольно, когда под принуждением. В любом случае, его имя открывало двери издательств, не надо было годами ждать очереди в типографии, и гонорар за книгу с таким известным автором тоже был не маленьким.

Профессор был у себя, и молоденькая секретарша сразу же провела Степана в кабинет. Здесь было прохладно. Ровно и чуть слышно гудел кондиционер. Через плотные шторы почти не пробивалось солнце, но всё равно в кабинете было достаточно светло. Завкафедрой сидел за массивным столом и читал толстый журнал. Как обычно, он был одет в строгий синего цвета костюм, воротник белой рубахи затянут галстуком. Даже в своём кабинете он не давал себе расслабляться и выглядел всегда подчеркнуто официально. Поначалу подчиненных пугала эта официозность, но со временем преподаватели поняли, что под официальной одеждой и кажущейся строгостью скрывается добрая душа. Когда Степан вошел в кабинет, заведующий поднял глаза и вопросительно посмотрел на молодого заместителя. Несмотря на то, что Степан был заместителем, они встречались мало, только в самых необходимых случаях. Захаров хорошо знал свои обязанности, был в решениях самостоятелен. Заведующему это нравилось. Чем меньше его беспокоили, тем было лучше. Позади был напряжённый день, полный встреч с нужными людьми, телефонных переговоров, переваривания гор бумаг, совещаний на разных уровнях, и теперь, под конец рабочего дня, ему никого не хотелось видеть, даже собственного заместителя, вход для которого, собственно говоря, был всегда в его кабинет открыт.

– Что случилось? Что надо? – по-военному отрывисто и как обычно напрямую спросил он.

– Бауржан Самалович, мне нужен отпуск, – без предисловия и так же прямо сказал Степан.

– Что?! – удивлённо, даже испуганно вскрикнул завкафедрой. – Какой отпуск?! Экзамены на носу. Ты отвечаешь за это. Наберём студентов на факультет, тогда получишь отпуск.

– Бауржан-ага, мне действительно нужен отпуск. Это личное. Я никогда не подводил вас. И сейчас я был готов выполнять свою работу. Но после смерти отца осталось многое, что нужно срочно сделать и на что мне надо время. За меня останется Юлия Викторовна. Она в курсе всего и справится.

– Я не могу тебя сейчас отпустить. Кто такая Юлия Викторовна? Ты мой заместитель. Ты отвечаешь за приёмные экзамены. Ты должен протоколы подписывать.

– Ага, вы же знаете, что вашим замом должна была быть Юлия Викторовна. Я до сих пор не пойму, почему вместо неё меня назначили на эту должность. Она знает работу лучше меня. Мне нужна будет, возможно, только одна неделя. Ко второму потоку вернусь. Документы можно будет тоже тогда подписать.

– Насчет того, почему тебя назначили моим замом, надо было своего отца спрашивать.

Профессор откинулся в кресле и пристально смотрел на Степана

– Ты говорил с Юлией Викторовной? – после недолгого размышления спросил он.

– Да. Она согласна меня заменить.

– Ладно. Иди. Я подумаю.

Профессор зло уткнулся в журнал, подчёркивая этим, что разговор закончен.

Степан, не получивший конкретного ответа, разочарованно вышел. Но отступать он не собирался. «Так просто ты от меня не избавишься», – подумал он и спросил секретаршу, каков порядок дня у профессора на завтра. С одиннадцати часов он должен был быть снова в своём кабинете.

– Я приду ровно в одиннадцать, – сказал Степан секретарше, – у меня ещё дела к нему.

На следующий день ему не надо было идти к профессору. На столе у секретарши лежал короткий приказ о предоставлении ему отпуска. Обрадованный Степан позвонил жене.

– Вера, мне дали с понедельника отпуск! – он подождал несколько секунд, ожидая ответа жены, но она молчала. – Может быть, возьмёшь тоже отпуск и со мной поедешь?

– Нет, Степан, меня на работе не отпустят. А во-вторых, лучше, если ты сам поедешь.

– Почему?

– Так лучше.

Степан подумал: «Женская логика… но, наверное, она права». Он сдал в деканате все дела Юлии Викторовне, подписал несколько документов, попрощался с коллегами и по дороге домой заехал на вокзал. Проще и быстрее было бы лететь на самолёте. Но почему-то в этот раз Степану хотелось поехать на поезде. Он давно не ездил в поездах. Последний раз ездил со студенческим строительным отрядом. В памяти остались вагонная суета, короткие перекуры и очереди у киосков на узловых станциях, шумные застолья в узком купе и длинные нескончаемые разговоры. Но больше всего ему запомнились ночи. Монотонный стук колёс, беспокойный сон соседей по купе, мелькание фонарей и напряжённая работа мыслей. Казалось бы, вокруг полно народу, входят и выходят на станциях люди, торопятся по нужде пассажиры в туалет, боясь заснуть на дежурстве, шорохается по проходу проводник. Ты не одинок. Но именно здесь, в вагоне, ночью, чувствуешь себя одиноким и потерянным. И начинается работа мыслей. Возвращается всё, что ты пережил в последние дни, на многое смотришь иначе, многое начинаешь понимать по-другому, и то, что было сложно и непонятно, становится вдруг ясным и понятным. Распутываются запутанные клубки, вспоминаются забытые люди, возвращаются потерянные мечты. Не заполненные чемоданами и узлами коридоры, не запах мочи из испорченного туалета, не копоть, летящая в окно от тепловоза, не пьяная ругань перепившего алкоголика запомнилась Степану, а эти ночи. Поэтому ему хотелось снова поехать поездом, чтобы в дороге привести свои мысли в порядок, понять, чего он хочет и что он ищет.

На вокзале с помощью знакомого из конторы вагонного депо взял билет в купейный вагон до Свердловска. Дома позвонил ещё раз генералу в министерство. Секретарша тут же соединила его.

– Да, Степан, слушаю, – доброжелательно проговорил в трубку генерал.

– Игорь Николаевич, я завтра выезжаю в Свердловск. Могли бы вы мне посоветовать, к кому там обратиться за помощью? Всё-таки места незнакомые. Может быть, вы знаете кого-нибудь, кто хорошо знаком с теми местами.

– Ты езжай сразу в город Н… Это районный центр. Там найдёшь Иван Ивановича Зацепина. Бывший кагэбэшник, сейчас на пенсии. Он поможет тебе. Я ему пошлю телеграмму. Запиши его адрес.

Степан записал адрес и сказал в трубку:

– Спасибо, Игорь Николаевич.

– Не за что. Передашь ему привет от меня. Смотри, он любит выпить. Противный, когда напьётся. Давай, счастливого пути.

Вечером с женой паковал дорожную сумку. Дочь не могла понять, почему всё время ездили в отпуск вместе, а сейчас папа уезжает один. Степан в этот вечер впервые увидел, что у дочери точно так, как у матери, от обиды подрагивает ноздря. Радуясь своему неожиданному открытию, он попытался объяснить ей, почему едет один, но получилось это как-то неуклюже и неубедительно, и она, обиженная, ушла в свою комнату. Утром он поцеловал сонную дочь и на такси с женой уехал на вокзал. Вечером, когда паковали сумку, и на вокзале в ожидании поезда они почти не говорили друг с другом. Каждый был занят своими мыслями, и тревожное ожидание чего-то разрасталось в душе. Когда подали состав, Степан обнял жену и сказал:

– Иди, Вера, не жди, пока дадут отправление.

Она согласно кивнула головой, незаметно смахнула выступившую влагу на глазах и решительно пошла к остановке такси.

– 2 —

Буднично и привычно тронулся поезд от перрона вокзала. Степану предстояла длинная дорога. Достаточно времени, чтобы привести мысли в порядок. Но сначала для раздумий времени не было. Убрать сумку наверх, переодеться в спортивный костюм, попить спокойно чайку и при этом познакомиться с соседями. Хочешь не хочешь, а с ними надо будет знакомиться. Не будешь же всю дорогу молча букой сидеть рядом с людьми. Так и пролетают часы, пока узнаешь что-то о своих соседях-попутчиках, пока сам коротко расскажешь о себе. И уйти от этого традиционного сценария очень трудно. Только вечером, когда пассажиры, уставшие от дневной суеты, от бесконечных разговоров, от спешки на станциях и от качки вагонов и стука колес, укладываются спать, появляется возможность остаться наедине с собой.

Степан лежал на второй полке и наслаждался относительной тишиной. Конечно, стучали колеса, открывались и закрывались двери, пробивался разговор соседей из-за перегородки, но в его купе два попутчика уже спали, а третий как исчез под вечер в неизвестном направлении, так и не появлялся больше. Спать, несмотря на усталость, не хотелось. Навалились воспоминания. Вспомнилась первая встреча с Верой. Он закончил только что университет. Его оставили на факультете. Пригласил друзей, чтобы отметить это событие в ресторане. Рядом, за поставленными в ряд столами, отмечали получение дипломов студенты другого института. Красивая девушка приглянулась Степану. Они несколько раз скрещивались взглядами. Он пригласил её на танец. Познакомились. В полночь убежали от своих друзей и бывших сокурсников и бродили до рассвета по тихой летней Алма-Ате. Дошли до окраины города. Здесь стоял запах созревшей сливы, абрикосов и цветов. Лёгкий ветерок приносил свежесть с гор. Запах гор, смешиваясь с запахом цветов и зрелых фруктов, будил чувства, которые были пока ещё непонятны, но душа наполнялась ожиданием. Пришла любовь. Неожиданно. У Степана были до этого девушки. Ему казалось, что он уже любил, но с этой ночи понял, что заблуждался. И для Веры – скромной девушки из сибирской глубинки – возникшие чувства были новыми. Стали встречаться. Веру распределили после техникума в пригородное село Каскелен. Он, оставшийся работать в университете, ездил к ней чуть ли не каждый день. Они расставались на несколько недель. Вера ездила домой, а Степан с родителями на Чёрное море. Снова встретившись в конце августа, поняли – им нельзя друг без друга. Тогда и повез Степан Веру к себе домой знакомить с родителями. Он знал, что Вера немка, но не придавал этому значения. Воспитан был так. Отец и мать всегда с уважением относились к другим национальностям. Но когда вдруг увидел со стороны родителей такое неприкрытое сопротивление против невесты-немки, был удивлён. Особенно его поразило то, что свою неприязнь они даже не скрывали от Веры. Во время обеда мать всё время молчала, а отец задал только несколько дежурных вопросов о её родителях, о работе и, не доев второго, извинившись, ушёл в свой кабинет.

Когда Степан отвозил на отцовской машине Веру в Каскелен, она плакала. И он был обижен и растерян. Несколько раз пытался завести разговор с родителями о причинах такого холодного приёма, но и мать, и отец уходили от разговора. В конце концов Степан и Вера подали заявление в загс. Он сообщил родителям о дате регистрации. Мать закатила истерику, отец же замкнулся в себе. На регистрацию они не пришли. Приезжала мать Веры и два брата. Видимо, Вера кое о чём рассказала родным, потому что они не спрашивали, почему нет на регистрации его родителей. И Степан был благодарен им за такой такт и понимание. Свадьбу решили не делать. Отметили регистрацию в маленьком кругу родных невесты и друзей жениха. Молодые несколько недель пожили отдельно, а потом университетский профком выделил им маленькую комнату в семейном общежитии.

Двухэтажное здание общежития было построено ещё до войны. На каждом этаже в один общий коридор выходило восемь дверей. Комнаты небольшие и служили сразу залом, спальней и кухней. Две душевые кабины и два туалета на весь этаж были общими. За чистотой следили по очереди все жильцы. Но так получилось, что свой долг в этом отношении могли выполнять только молодые, а их было всего две семьи на весь этаж. Остальные жили здесь вечно и старились, очевидно, вместе с домом. Так, соседями Захаровых с одной стороны были две старушки-еврейки, заселившиеся в этот дом ещё до войны. Их выселили из Москвы, и они постоянно рассказывали, как им повезло, что их тогда только выслали, а не отправили, как их мужей, в ГУЛАГ. Своих мужей они так и не увидели, проработали до пенсии музыкантами в детских садах и были довольны тем, что на старости лет остались не одни. По возрасту было трудно определить, кто из них старше. Одна из них была глуховата, вторая же, наоборот, слышала даже то, что ей не надо было бы слышать. Глухая любила играть на расстроенном рояле. Часто из её комнаты слышалась громкая музыка. Сначала это раздражало, но потом стало привычным. Напротив Захаровых жила состарившаяся пара. У них была польская фамилия. Детей они не имели, и в гости к ним никто не ходил. Дед был высок ростом и худой. Он редко выходил на улицу. Болел ревматизмом, и его плохо держали ноги. Старик много курил, и когда открывалась дверь их комнаты, коридор заполнялся запахом самосада. Бабка, в отличие от него, была маленькой и упитанной. Она любила поговорить и была часто замечена в подслушивании у дверей чужих комнат. С этими беззлобными стариками жильцы общаги ещё как-то мирились.

Труднее обстояло дело с участником войны. Он был всегда чем-то недоволен. Отказался наотрез делать уборку в общем коридоре, в душевых и туалетах. Каждую субботу надевал парадный костюм с орденом Красной звезды и несколькими медалями и шёл в парк Панфилова. Оттуда к вечеру приходил под хмельком, закрывался в комнате и пел фронтовые песни. Но всё это были цветочки. На большие праздники ветеран гулял по-настоящему и с размахом. В такие дни он напивался до умопомрачения. Возвращаясь, как правило, поздно вечером он уже в коридоре начинал громко кричать: «А, фашисты, попрятались! Я за вас кровь проливал, а вы меня даже с праздником не поздравили!» Пока шёл к своей комнате, успевал свалить всё, что висело на стенах, и вылить кучу матерков на своих соседей. Если он приходил один, то через час военных или блатных песен и грязной ругани засыпал. Хуже было, когда приходил с кем-нибудь из однополчан. Тогда они пили всю ночь водку или самогон, пели песни в два голоса и в конце концов начинали драться друг с другом. Утром после таких гуляний в коридоре было не продохнуть из-за алкогольного перегара, а из комнаты ветерана несло мочой и блевотиной.

Да, тяжёлое время было, подумал Степан. Но зато эти испытания закалили молодую семью. С полгода назад Степан случайно оказался в том районе, где стояло общежитие. Старый дом было трудно узнать. Его капитально переделали. Поставили новую крышу, из восьми комнат на этаже сделали две четырёхкомнатных квартиры. Получился четырехквартирный дом рядом с центром. Коллега Степана получил квартиру в этом доме и не мог нарадоваться. Действительно, дом получился на славу. В квартирах высокие потолки, всё санитарное оборудование новое, двери и окна тоже поменяли, к тому же пристроили небольшие балкончики. Роскошные квартиры. Надо бы узнать, куда делись старушечки. Может быть, уже нет в живых или в дом престарелых отправили? Конечно, не всё серо и мрачно было тогда в семейной общаге. Случались тоже праздники. Подружились с соседями – молодой парой, и остались друзьями. Когда начался ремонт, друзья получили от горсовета двухкомнатную квартиру в микрорайоне. Феликс был инженер-теплотехник и работал тоже в университете, но потом уволился и перешёл в автосервис. Его жена была занята в торговле. Они были образованны, и Захаровы с удовольствием их приглашали к себе или же сами ездили к ним. Пару раз отдыхали вместе на море.

В семейном общежитии Степан с женой прожил ровно год. Вера была уже в декрете, когда неожиданно в гости заявился его отец. Он постучал в двери, решительно вошёл в комнату и приветливо поздоровался с Верой. Степан помнил, как он смутился тогда. Когда после долгого перерыва увидел своего отца, вдруг почувствовал себя почему-то виноватым перед ним. А Вера, как будто ничего не случилось, тут же предложила чай и сразу назвала его «папа», отчего отец покраснел, но чувствовалось, что ему было приятно. Степан остался навсегда благодарен отцу за то, что он сделал первый шаг к примирению. И жене был признателен за её незлопамятность и уважительное отношение к его родителям. Ещё до рождения ребенка молодые переехали в родительский дом. Но прожили в нём только год и уже с дочкой переселились в новую кооперативную квартиру, за которую большую часть взноса внесли родители.

В то время Степан считал, что реакция родителей на его женитьбу была вызвана обыкновенной родительской ревностью. Отец видел в сыне не обременённого заботами семьянина, а успешно делающего карьеру учёного. И мать, по-видимому, мечтала о невесте из богатой городской семьи, а не об обычной провинциалке. Теперь же Степан понимал, чем была вызвана та неприязнь к Вере. Так, вспоминая прошлое, Степан заснул.

Разного типа люди встречаются в поездах. Одни заходят в вагон, занимают свои места, раскрывают сумки с едой и едят. Все внимание их сосредоточено на том, что лежит перед ними. Удовольствие они получают не от езды, не от проплывающей мимо природы, а от еды.

Другие, только примостив свой багаж, начинают искать партнёров для игры в карты. Дорога для этих людей – это возможность перевести дух, отключиться от каждодневной суеты и проблем. Самым важным было теперь знать, у кого козырный туз и как избавиться от непарной шестёрки. И разговор в этом кругу идёт примитивный и однозначный.

Третьи, войдя в вагон и найдя своё место, сразу расправляют постель и ложатся спать или же забиваются в угол и всю дорогу молчат. На вопросы они отвечают односложно и чаще всего невпопад. Их мысли крутятся где-то далеко, в том мире, который остался за дверями вагона.

Четвертые приносят в вагон веселье и хорошее настроение. Они сразу находят собеседников. Они могут говорить на любую тему. Они могут даже мёртвого разговорить. И если такой тип попадётся вам в попутчики, то дорога будет лёгкой и быстрой.

Степану было интересно наблюдать за своими попутчиками. Опыта езды на поездах у него не было, если не считать поездок со стройотрядом в студенческие времена. Но тогда наблюдать за пассажирами времени не было. Большую часть пути набивались к кому-нибудь в купе, распивали пару бутылок вина, пели под гитару блатные или запрещённые песни, разговаривали на разные темы и расходились за полночь, когда и проводница, и попутчики начинали возмущаться и требовать тишины. Теперь же Степан открывал для себя снова разнообразие людских типов и характеров.

С алма-атинского вокзала в одном купе с ним оказался старый казах. Ему было уже за семьдесят, и он ехал к дочери в город Щучинск. В прошлом врач, он любил рассказывать о своей работе. Особенно он любил вспоминать о своих молодых годах, когда его – молодого специалиста – распределили в далёкую глубинку, где кроме него на сто километров вокруг ни одного врача больше не было. Рассказывая о тех временах, он часто вспоминал случай, когда одну молодую учительницу изнасиловал чабан. В конце рассказа об этом случае бывший врач вытаскивал из своего потрепанного бумажника жёлтую, надорванную на изгибах сельсоветовскую справку, которой было уже, наверное, лет пятьдесят, и показывал новым попутчикам. К тому времени, когда казаху в конце своего пути надо было выходить, Степан уже знал наизусть её текст. Из-за отсутствия поблизости врача председатель сельсовета, на территории которого произошло преступление, должен был справкой подтвердить факт изнасилования женщины. Текст гласил: «Справка о состоянии пострадавшей учительницы в результате изнасилования неизвестным лицом.

Мы, председатель сельсовета Калангуриев Егизбек и секретарь сельсовета Оспанова Айгуль, обследовали пострадавшую… и установили, что в результате изнасилования изменений нет. Как было раньше, так сейчас.

Сельсовет молодой, печать нет.

Верить подпись Калангуриев» – и почти выцветшая размашистая подпись в правом углу.

В Целинограде освободились два места, и одно из них заняла молодая женщина. Она выглядела усталой, и в глазах сквозила озабоченность. Когда врач-пенсионер в очередной раз начал рассказывать второму новому попутчику про случай с учительницей, она никак не отреагировала на рассказ. Степан задал ей пару дежурных вопросов; живёт ли она в Целинограде, куда едет, но получив односложные сухие ответы, отстал от неё. Её грусть передалась ему, и остаток дня он так же, как и она, то смотрел в окно поезда, наблюдая проплывающий ландшафт, то читал случайно оставленный кем-то журнал. Иногда он непроизвольно задумывался, отчего так грустна женщина. Возможно, у неё семейные проблемы, может быть, она безответно любит или кто-то из родных серьёзно болен? Размышления об этом приводили его к собственному случаю, и тогда Степан начинал думать о том, что ждёт его в конце пути, какие открытия ждут его на Урале. Наступали вдруг сомнения: нужно ли было ехать в такую даль, не лучше ли было забыть о словах отца, сделать вид, что ничего не случилось и жить дальше без особых забот и проблем. Он был рад, когда в конце концов грустная пассажирка вышла на маленькой станции. У вагона женщину встречал мужчина, и когда она непроизвольно повернулась к окнам вагона, Степан увидел на её лице улыбку и светящиеся счастьем глаза. От этого и ему стало спокойней на душе, исчезли сомнения и появилась уверенность, что эта поездка всё равно принесёт что-то хорошее.

На страницу:
3 из 4