Эротика глазами криминалиста (Юридическая теория порнографии)

   Сегодня день удался с самого утра. Светило солнце, отлично для репортажа на улице. Успели с Виктором, нашим оператором, съездить на выставку, посвященную освоению севера. Буквально за тридцать минут все сняли, еще взяла два интервью, а после заехали в школу. Она после пожара. Ольга из отдела криминальной хроники просила для нее заснять материал. Далее мы полетели к мосту «влюбленных», там днем намечалось театральное шоу, и мы его застали. А после умудрились еще заехать в музей, там новая экспозиция. И вот теперь у меня целых два часа до следующего репортажа. Сижу в парке, устроилась под липой, она еще не цветет, но вот-вот начнет, какой тогда будет тонкий дурманящий запах, люблю его. Сердце так и бьется, а ноги готовы бежать. Это ритм моей жизни, и так уже лет пять. Нет, больше. Семь или и того больше.

   Я работаю на ВГТР «Регион Тюмень», крупнейшая и самая старая телекомпания нашей области. Правда в ней мало что за этот период времени изменилось. Когда Макс (это мой муж) в период перестройки начал там работать, как он ругался и выходил из себя по пустякам. Кругом пенсионеры, им ничего уже не надо, бурчат свои новости, чавкают губами, делая вид, что это кому-то интересно. Они ошибались. С трудом Макс и его команда, только что из институтов, добились своей передачи, и пошло, и поехало. Со временем все же сместили стариков, стало веселей. А вот директор Омекул как сидел, так и сидит на своем месте, жуть полная. И еще умудряется каждый день вести свои авторские передачи. Мы ему показывали отчеты рейтингов. В период, когда он в эфире, а это самый пик, зрительская аудитория практически сходит на ноль. Но нам так и не удалось его сдвинуть. Обидно, а столько интересного в городе.

   Посмотрела на часы – еще полтора часа. Что делать, не привыкла сидеть. Как встаешь, так весь день, только ноги к вечеру гудят, и голова на плечах шатается, хочется прислониться и уснуть. «Хотя, впрочем, куда я бегу», – думала об этом много раз, но так и не нашла ответа и продолжаю в том же духе, порой, кажется, бесполезную работу. Посмотрела по сторонам – юные художники устроились в тени и рисовали парк. Вот счастливые, они понимают и чувствуют время и удовольствие от своего творчества. Я уже и забыла, что такое трепет в душе, когда берешь интервью, заикаешься, вспоминаешь вопросы, а потом монтируешь и чувствуешь улыбку, когда твой материал в эфире. Сейчас это стало рутиной.

   Подошла поближе, чтобы посмотреть на работы художников. Они даже не обратили на меня внимание. Так были поглощены своим занятием, что, если бы даже дождь пошел, вряд ли бы пошевелились. «А у него красиво получается». Несколько лет я ходила в художку, но после бросила и полностью ушла в спорт. Сразу вспомнила, как бегала из школы домой и на гимнастику. Мне она очень нравилась. Я получала дипломы, даже один раз заняла второе место на областных соревнованиях, ездила на сборы. Веселое время было, но после школы все забросила. Хоть у меня и не было потрясающих результатов, но я до сих пор люблю спорт. Вот и бегаю по утрам, еще хожу в тренажерный зал. Чувствуешь, как мышцы спины напрягаются, как пальцы сжимают рукоять, как пресс втягивает остатки живота, вечная борьба с ним. Чувствуешь, как икры мышц поднимают тебя. Это неописуемое чувство восторга в дыхании. Так здорово. Надо только чуточку помочь нашему телу. Как это большинство не понимает? Я стройная, красивая. По крайней мере, мне так говорят. Брюнетка, короткая стрижка, можно сказать, под юношу или мальчика, кому как, хотя мне уже под тридцать семь лет, жуть как много.

   Подошла поближе рассмотреть рисунок того самого юного художника. Цвета странные, пастельные. Я посмотрела, что он рисует. Но в парке и близко не было того цвета, что у него. Но именно это и было замечательным в его работе, не как у всех. У него свой удивительный взгляд. А как он четко накладывает штрихи, рука так и мелькает. Кажется, что он вообще не смотрит на то, что рисует, а просто рисует и все.

– Красиво, – не удержалась, сказала я.

   Он даже не обратил на мои слова внимание, а может не услышал, весь в работе. Но я не отошла, была буквально заворожена его работой, как лист бумаги превращался во что-то сказочное. Казалось, что на его рисунке вот-вот появится эльф на калибре, и они скроются в ветвях дерева. Стала замечать блики на траве, как будто она после дождя. Как это ему так удалось передать.

– Круто, – чисто по-человечески выплеснула я свою эмоцию, и только сейчас он обратил внимание, что около него стоит не просто дерево, а я.

– Ну да, – вяло ответил он и продолжил наносить желтые тени под кустом. – Я вас знаю! – Это был не вопрос, а факт, утверждение.

– Конечно, – решила вступить с ним в разговор, «кто же меня не знает», я, вечно мелькая на экране, то тут, то там.

– Вы мама Женьки, я вместе с ним учился, раньше видел вас раз в школе.

   Женя – это мой сын, уже восемнадцать, а через неделю исполнится девятнадцать. Через пару лет окончит институт, неужели он уже такой взрослый. Как быстро. Кажется, еще вчера зеленкой мазала ему шишки. Жутко любил их показывать и ждал, пока я их смажу, а после бегал по двору и гордился ими как медалями.

   С Максом я познакомилась на том же телевидении, где сейчас работаю. Поступила на литературный факультет, хотела писать рассказы. Подсказали, что новый дух времени требуется в новостях, вот и пришла на телевидение. И с тех пор все так закрутилось, даже не помню уже, когда родила. Женей, сыном, у меня занималась мама. Когда мама вышла на пенсию, напоминала домашнюю кошку, которую вынесли на улицу и посадили на дорогу, та прижалась к земле, оцепенела от ужаса. Что маме теперь делать на этой пенсии. И только рождение внука спасло ее от неминуемой депрессии.

– А я… – А я и не помню этого юношу, была всего несколько раз в школе, да и то, чтобы отпросить сына от уроков. Он весь в меня, занимается бегом. Спорт для него – все. Поэтому три раза в год ездит на соревнования, вот и приходилось ходить к директору, упрашивать, чтобы отпустили. – Можно? – Спросила юношу, чтобы рядышком присесть.

– Да без проблем, – спокойно ответил мне.

– У тебя потрясающе получается.

– Честно? – Спросил он и посмотрел мне в глаза.

– Да, – и зачем-то закивала головой, как бы придавая больше значимости словам.

– Это хорошо, – пробубнил он, – когда кому-то это нравится, приятно. Значит не зря.

– А ты давно уже рисуешь? – Порой не люблю свои глупые вопросы, ведь и так ясно, что давно и что он всего себя отдает этому искусству, достаточно посмотреть на его пальцы.

– Нет, примерно лет восемь, – он это так сказал, как будто живет вечно, и для него десять или пятьдесят лет ничего не значат. – Буду поступать в училище, а если получится, то в институт. В этом году у меня защита, недели три осталось.

– У тебя все получится, обязательно.

– Знаю, – так же спокойно ответил он, не отрываясь от рисунка.

– Хорошо, что уверен в себе.

– Да только надо еще руку набить с портретом, а так у меня уже почти все готово, – и он замолчал, как будто забыл про меня.

– Ну ладно, – стало неловко отрывать его от работы, – желаю тебе удачи.

– Спасибо. – все так же, не отрывая взгляда от рисунка, вежливо ответил он – Если у вас есть время, приходите.

– Куда?

– У меня мастерская…

– Мастерская? – Удивилась я.

– Ну она не моя, она Сандвина, может слышали.

– Конечно слышала, – я ходила на его выставки, не очень понимаю его творчество. Много мрака, тяжеловаты его картины, тени, блики. Даже если у него рисунок дня, то и он тяжелый, как сквозь солнцезащитные очки.

– Он часто уезжает, а я слежу за его цветами и рисую в его мастерской, около гостиницы «Восток», в центре.

– Да, знаю. – Однажды я была в одной из такой студий, забегала заснять скульптуры. Даже не помню уже художника, женщина была, на девятом этаже. – Там еще на первом – магазин-студия.

– Верно. Приходите, я там каждый день, после трех работаю, дверь зеленая.

– Хорошо, я постараюсь, – хотя ведь знала, что не собираюсь никуда идти, у меня и так времени мало, но зачем-то пообещала.

   Однако каждый раз, проезжая мимо этого дома, вспоминала юношу. А ведь я так и не спросила, как его зовут, может у Жени спросить. Хотя не стоит. И все же вспоминала его удивительный рисунок, какой-то уж очень необычный. Буквально воздушный, по-настоящему сказочный. Вроде бы все как обычно, дома и дорожка, деревья и небо, но нет, все не так. По-настоящему сказочно. Наверное, именно это меня и подталкивало еще раз с ним встретиться. Но о чем говорить, он мне в сыновья годится, а в искусстве я не очень разбираюсь, дилетантка. И все же, чтобы отбросить всякие сомнения и ненужные мысли, я специально приехала к трем часам. Вот этот дом. Поднялась на скрипучем, ужасно тесном лифте. «Как они вообще сюда хоть что-то заносят», – рассуждала я, рассматривая царапины на стенах. Такие же тесные лестничные проемы. «Тут и диван не поднимешь», – думала я, подходя к зеленой двери. Она была одна такая чудная.

   Позвонила несколько раз. Тишина. Подождала с минуту и опять позвонила. Наконец за дверью зашуршали шаги, и скрипнул замок, дверь открылась. Лицо у юноши было помятое, волосы торчали во все стороны, как будто он лазил по трубе вместо ершика.

– Привет, – по-дружески сказала ему. Хотелось правда возмутиться, мол, не заставляют даму так долго ждать.

– Извините, я там, – кивнул за спину, – там цветы поливал.

– Можно? – Не дождавшись приглашения, спросила я.

– Да, да, проходите, я тут сейчас, – и, сделав несколько шагов, чуть не сшиб в углу стоявшие доски.

   Запах краски. Как давно это было? Этот запах я запомнила на всю жизнь. Однажды в Питере уже была в подобной мастерской, они мало чем отличаются друг от друга. Раньше мастерские предоставляли тем, кто входил в союз художников, а после – уже тем, кто мог купить себе площади. Но выглядели они почти все одинаково. Комната с хламом, заготовки, смотря кто чем занимался: дерево, глина, картины или металл. Комната, где все творилось – она же и выставочная, и, если позволяла еще площадь, то комната для отдыха, ведь почти все художники тут и живут. Еще кухня и ванная, чтобы руки отмыть.

   Запомнила этот запах. Он, кажется, въелся у меня в подсознание. Там, в Питере, я была на курсах повышения квалификации. Ездили много, вот и увлеклась одним художником, даже не знаю, почему? Так, романтика. Питер, девушка одна, ночи и тоска по дому. Вернее, по сексу. Тогда уже была замужем и родила сына, ему было три года. Макс вечно в командировках, получил должность режиссёра выходных передач. Девяностые, время перестройки, все искали что-то новое, что-то непохожее на тот ужасный застой, что творился на телевидении. Вот они и рыскали с оператором и корреспондентом по всем городам и поселкам Тюменской области. Я его люблю, но как-то за работой все стало стираться. Стало обыденным. Ты уже не ощущаешь вкуса еды, не чувствуешь тепла солнца, ты просто бежишь и бежишь. А тут в Питере все встало на свои места, а еще он… Красавчик, как в кино, бородка, рваный шарф, грязные от красок руки, и вечно говорил невпопад. Вот я и прилипла к нему. Именно в его мастерской я в первый раз изменила мужу, а ведь не хотела. Просто так. Думала о ласке и нежности, спокойствии и удовлетворении, но ничего этого не оказалось. Разве что был секс. Но он оказался таким странным, что я даже ничего не помню. Зашла в ванную и через минуту вышла, так и не ощутив прилив сил от воды. Полное разочарование.

   После у меня было несколько возможностей на стороне погулять, но отказалась, боялась, что все опять повторится. Если женщина говорит, что у нее никогда ничего не было на стороне, то чаще всего она лукавит или не подвернулся случай. Но когда есть возможность, когда он есть, как женщина, так и мужчина стараются не упустить момента. Ах… Потом жалела, вот только не знаю, о чем. О том, что не решилась или потому, что была просто неактивна. Как ни странно, женщине так же тяжело найти партнера на стороне, как и мужчине. У нас у всех свои стереотипы, заложенные в сознание. Мы не с каждым готовы. Ищем свои идеал. Ну, почти идеал. А после сомнения. Вдруг это выплывет наружу. То есть страх за себя, за семью, как ни как – это дом. Но если все складывается как по картам, то сомнения уходят в сторону. Становишься на время свободен от обязательств. Вроде бы просто, разовый флирт и секс, без обязательств и последствий. Ты выпускаешь пар, что скопился в тебе. Эмоции. Удовлетворяешь голод чувств, а после опять живешь обычной жизнью, как и все, как всегда.

   Запах краски. Я стояла в коридоре и вдыхала его. Было приятно вспомнить. Давно это было, очень давно. Все, что было плохое – забылось, только запах остался неизменным.

   Юноша появился из ванной, впопыхах причесался. Попытался пригладить волосы и все суетился вокруг меня, приглашая войти в мастерскую. Да, все те же мрачные картины, но среди них были и яркие, как лучики света. Они были его, этого юноши.

– Кстати, Галина, – наконец я решилась представиться и протянула ему руку и тут же добавила, – Николаевна.

– Лешка, – тут же отрапортовал он и пожал руку, – может чай?

– Кажется, ты хотел рисовать?

– Да… да… – заикаясь, сказал он и быстро выскочил из комнаты, – я сейчас, располагайтесь.

– А ты кем хочешь стать? – вдогонку спросила его. Ответа не последовало, только шум за стеной.

– Я готов, – в дверях появился Леша, держа в руке большую картонку с прикрепленной на ней бумагой, – хочу оформлять книги, – вдруг вернулся он к вопросу.

– Книги? – Немного удивилась. Я представляла художника, который рисует картины.

– Ну да, сейчас иллюстрации в книгах паршивые. Ой, – заикнулся он, – извините, плохие.

– Почему? – И присела в кресло, стоящее посреди комнаты. Наверное, специально для модели.

– А… вот… – Опять начал заикаться, положил свою картонку и взял книгу с полки, – это стихи Омар Хайям «Как чуден милый лик».

   Я взяла из его рук увесистую книгу и сразу обратила внимание на первую обложку. На ней в графике изображены две фигуры: старца в чалме и юной девы, которая обнаженно лежала перед ним. Начала листать. Почти каждый рисунок был с обнажённой девушкой. Все это выглядело так романтично, так легко и спокойно. С удовольствием стала рассматривать рисунки и даже почитывать сами стихи. Но больше всего меня все же привлекали сами рисунки. Грудь, бедра, овал лица, томный взгляд и пухленькие губки. Нежно, сексуально, прекрасные рисунки.

– А… вот другая книга, те же стихи, но рисунки. Посмотрите на них.

   Взяла в руки книгу и ожидала увидеть что-то более романтичное, но вместо этого увидела рубленые тела, как будто их вытесали из сырой глины. Просто ужасно.

– Теперь понимаете, в чем разница? Он, – Леша имел в виду художника, – похоже, даже не читал текст, вот и рисовал всякую фигню.

   Я слушала его рассуждения и изредка вставляла слова. Это впервые со мной. Обычно я говорю, профессиональная привычка, но теперь слушала его рассуждения, и мне они нравились. Сидела в кресле, а он рисовал меня. Как там у него это получается, не знаю. Любопытство раздирало, но сидела и терпеливо ждала. А он все рассуждал об энергии, о состоянии души. Для чего живет человек, что главное – это любовь и радость от простого, что нас окружает. И это говорит юноша, который мало что еще видел в своей жизни. Но говорил так, как будто прожил не одну жизнь. Удивлялась ему и продолжала слушать.

   Наконец он закончил и сказал, что это только набросок, чтобы я не судила о нем строго. Кажется, он даже стеснялся его показать, поскольку остался сидеть на месте. Впрочем, было чего стесняться. Я подошла и заглянула ему за плечо. На белой бумаге углем была нарисована женщина. Сразу узнала в ней себя. Плечо вздернуто, как будто прикрываюсь от брызг воды. Подбородок опущен, хочется спрятать носик и не намочить его. Но… спина обнажена, из-за руки выглядывает обнаженный сосок. Он так нагло торчал на этом белом листе бумаги, что невольно почувствовала, как краснею.

   Первое желание – возмутиться. Но я ведь не девочка. Меня он опять удивил. Он младше меня на двадцать один год, но как он чувствует тело. В своем сыне я не замечала подобного. Мне кажется, что он мальчик, такой же мальчик, как и мой сын. Но Леша, он иной. Он чувствует не только настроение человека, но и его характер. На рисунке была я, но мне было лет на десять меньше, чем сейчас. Я была эротична. Грудь вздернута вверх, как у девочки. Сейчас она стала овальной и чуть опустилась. Время сказало свое. Тело стало меняться. Как бы я ни старалась выглядеть девочкой, молодой, годы уже стали говорить о своем. Морщинки. И та же самая грудь уже не та.

– Красиво, нежно, – призналась я, наверное, сама себе, чем ему.

– Правда? – Робко спросил он.

– Да, – подтвердила я и по-матерински потрепала его по голове.

   Я ушла в смущении. Как он мог меня такой увидеть. Считала себя гордой, даже надменной, но не робкой. Всегда держу голову прямо и смотрю вперед, а тут все по-иному, все. Шла и думала о рисунке. Меня смущало то, что он нарисовал меня полуобнаженной. Совершенно незнакомый человек, юноша, мальчишка, но взгляд мужчины. На душе такое ощущение, будто я позировала ему в голом виде. Стоило прийти к такой мысли, как внутри что-то заскрипело. Как несмазанная телега, с трудом поворачивая колеса, скрипит и медленно, нехотя трогается. Прижала ладонь к груди. Ныло, так ныло. Давно я не испытывала такого чувства смущения и откуда-то появившийся стыд.

   После еще несколько раз заходила к нему. Так просто. Он угощал меня чаем. Сам собирал травы, прекрасный чай. Но главное – в его мастерской такой покой, будто время останавливается. У него постоянно играла запись. Кажется, она бесконечная, пели лесные птицы. Сперва это раздражало. Но я прислушалась, стало интересно. А потом уже не могла представить эту мастерскую без птиц.

   Теперь Леша мало говорил, сосредоточенно что-то рисовал. Я не спрашивала, просто сидела и отдыхала у него. Мне было очень грустно, что рано или поздно приедет хозяин, и я перестану сюда заходить. А впрочем, что я тут вообще делаю? Как девочка, прихожу к нему на молчаливое свидание. Мне стало смешно от этих мыслей. Но это именно так. Я прихожу, несмотря ни на что. Я смотрела на него и даже любовалась. Удивительно, как это я могла так поступить, сидеть и любоваться мальчиком. А он красивый. Влюбилась бы, если была девочкой.

   Каждый раз подходя к дому, у меня щекотало в груди. Возникал стыд, что тащусь наверх и звоню в дверь. Но я не могла поступить иначе. Мне хотелось еще чуточку побыть там, а в голове вертелся все тот рисунок, где он, не спросив меня, нарисовал меня так откровенно. В конце концов не выдержала и спросила:

– А у тебя модели есть? – В своем голосе почувствовала надлом.

– Нет, что вы, откуда? Это дорого. Портреты рисовал. Вот может в следующем году, если поступлю, то получится.

   Я молчала и смотрела на него, как он пыхтя черкал грифелем по листу. Он то улыбался, то хмурился. О чем он думает, когда рисует, придумывает свои истории, чтобы оживить фантазии. И тут он опять заговорил.

– Однажды предложил Оле, вместе учимся. Она посчитала меня бзикнутым, чуть по шее не надавала, – тут он шмыгнул носом и сам себе улыбнулся. Похоже, все же она ему надавала.

– А хочешь… – Я остановилась, не зная, стоит ли продолжать. И все же продолжила, – хочешь, я могу немного тебе попозировать как модель.

– Да?… – Удивленно, не веря своим ушам, спросил он.

– Да, – утвердительно сказала я, а в груди все так и скрежетало, чьи-то коготочки так и впились в меня.

– Здорово, – только и вымолвил он. Глаза хлопали, а пальцы не знали, куда деть карандаш. Мне стало смешно.

– Ну да. Ведь тебе нужно практиковать руку. Ведь так ты говорил.

– Да, – нараспев сказал он, – я сейчас, – он быстро соскочил и выбежал. Уже через минуту он вернулся с новым листом и уселся. – Я готов, – отрапортовал он.

– Э… – Такого поворота я не ожидала. Думала поговорить, хотя считала, что зря вообще это сказала.

   Была минута, когда я расслабилась, зафантазировалась и растаяла в своих мечтах. Я просто дурочка. Но уже было глупо отпираться, перенести на потом, а после… Но нет, в груди все так ныло, так ныло. Хотелось восхищения, восторженного взгляда, а еще… Не знаю… Я не могла себе признаться. Хотелось просто внимания, пусть не мужчины, а юноши. Удивительно, но я истосковалась по этому ощущению в груди, а она так ныла.

– Прямо сейчас? – немного испугано спросила я.

– Я готов, – повторил он и стал крепить лист бумаги к планшету.

   Тяжело, как будто на плечах был тяжеленный рюкзак. Я встала с кресла, и, стараясь держаться более ровно, вышла из павильона. Голова гудела. Мысли так и плясали, как мячик в пинг-понге, прыгали из стороны в стороны. И ни одной идеи, ни одного решения. Зашла в соседнюю комнату, где стоял диван. И что теперь? Покрутила головой. Он там ждет. Я взрослая женщина, мать его одноклассника, журналистка. У меня репутация, я известна, и я не могу вот так… Глупо, просто глупо. Но зачем же тогда так говорила? Чтобы поиграться? Чтобы потом вот тут стоять и ныть? Мне было стыдно за свои слова и уж подавно за поступки. Не должна была так поступать, и вообще не должна была сюда ходить. Что подумают, если кто узнает. Вот вляпалась.

   Посмотрела на стены. Я и раньше видела их, но как-то не придавала значения. На стенах висели маски. Разные, их было с десяток. Были карнавальные, большие с рожками, а были новогодние, и были для человека «Х». Вот Венецианская с колокольчиками, а вот просто с перьями. Одну из них я сняла и посмотрела на нее. Большие глаза, золотистый нос, мелкий узор переходит по краям в радужную окраску, а посередине лба, как у принцессы, большое фиолетовое перо. В детстве мне папа покупал не такие, а попроще, на Новый год. Мы кружились вокруг елки и пели песни, а после рассказывали истории и загадывали желания. И казалось, что меня никто не узнает, это только я вижу их такими, как они есть, хотя мама и папа были тоже в масках.

   Надела маску и подошла к зеркалу. Воспоминания, такие теплые и загадочные. «А почему бы и нет?!», – вдруг подумала я, смотря на свое отражение в маске. Ведь главное – инкогнито, а тело оно и есть тело. Приняв такое простое и в то же время логичное решение, мне стало легко. Я быстро сняла с себя всю одежду. За стеной сидел юноша, который впервые увидит обнаженную женщину. И я опять засомневалась. Но чтобы не стоять и не дрожать от страха, вышла в коридор и направилась в зал.

   Идти было неловко. Даже дома не ходила обнаженной. Муж стал большой, не по должности, а стал просто большой, живот выпирает, лицо округлилось, стал неуклюжим, бесформенным. А сын, он уже не мальчик, все понимает. Поэтому идти по пустому коридору в чужом доме обнаженной было неловко. Шагала неуклюже, как утка, даже смешно. Выпрямила плечи, грудь подтянулась. «О боже», – подумала я и вошла в зал.

   Тишина. Лучше бы он говорил. Я гордо, не спеша прошлась. Чувствовала, как лицо покраснело. Юноша возраста моего сына внимательно смотрел на меня. Мне было по-настоящему стыдно за свое голое тело. Если бы на меня смотрел старик, познавший в своей жизни молодость и трясущуюся старость. Или мужчина моего возраста, который как самец считывал мое тело, мне было бы так неловко. Но этот юноша, совсем еще мальчишка. «Наверное, я все же что-то неправильно делаю? Как я глупо и опрометчиво поступила», – только и думала, пока медленно проходила по мастерской.

– Вы красивая, – вдруг нараспев сказал Леша.

– Спасибо, – его слова растопили мое тело. Руки стали свободней двигаться, теперь я не так боялась за свою грудь, которая чуть покачивалась в такт моей походке.

– Здорово придумали с маской, круто, – восхищенно сказал он.

   И тут я спохватилась и быстро спросила его:

– Только это между нами.

– Да… конечно… – заикаясь, сказал он, – прошу, – и указал на стул.

   Все так быстро произошло. Скажу честно, я так и не успела ничего подумать, что меня дернуло поступить именно так. Что-то играло в душе. То ли воспоминания моей юности, но и тогда я так не поступала, была целомудренной, следила за своими поступками и не допускала вольности со стороны парней. А что сейчас изменилось?

   Села на барный стульчик. Не очень удобно. Машинально прикрыла грудь, но от этого стало еще более отвратительно. «Какая глупость», – только и твердила про себя. «Мне что, делать нечего, ищу приключения на свою ж…. Допрыгаюсь, если узнает сын… знакомые?» Я сидела и мучилась этими вопросами, а он уже устроился и начал делать наброски. Ему удобнее сидеть, а у меня уже за минуту спина затекла. Решилась, опустила руку. «Я ведь не девочка, я мать и взрослая, серьезная женщина. Не пристало мне жеманничать, если уж решилась, то пусть рисует».

   Так я просидела несколько минут. Стало совсем невмоготу сидеть, будто час прошел. Время тянулось, а стрелка буквально застыла на месте. Спина совсем занемела, но через какое-то время привыкла. Выпрямила плечи. Грудь вперед, она у меня красивая, гладкая, женственная, сказала бы, что даже бархатистая и очень чувствительная. Стоит мне о чем-то сексуальном подумать, как соски сразу подхватывают мысли и начинают темнеть. Сейчас они были как жареный каштан, темно-коричневыми и покрылись густыми, толстыми морщинками. «Что за напасть, ведь ни о чем сейчас и не думаю, лишь бы поскорее он закончил. Может спросить, или все же подождать».