Частная практика. Психологический роман

Мамина сестра демонстративно закатила глаза, показав на розовое жабо. Василий Петрович недоуменно пожал плечами: «Что вы так испугались? Это ведь просто слова… А девочка их не понимает».

– Ты хочешь, видимо, голодать на старости лет! Мало тебе в детстве голода было. Эти санкции нас погубят! Низкие цены на нефть развалили Советский Союз, как ты помнишь! Народ взбунтуется, и придется давить. Поверь мне, я всю жизнь посвятил этому вопросу. Начать давить гораздо проще, чем кажется! Понимаешь, Васька, тут не надо ничего нового придумывать, все эти рецепты работают со времен царя Гороха. Это просто как дважды два!

Михаил Дмитриевич сел за стол, разлил водку на двоих, как будто за столом больше никого не было. Друзья чокнулись и выпили.

– Союз развалила не дешевая нефть, а предательская элита, как ты помнишь! – парировал Василий Петрович. – Мы обязаны слезть с нефтяной иглы, обязаны! Так и должно быть! Ты когда-нибудь видел, как страшно и плохо героиновым наркоманам, когда их с иглы снимают? Они орут, корчатся, потеют и блюют. И согласны на все. Бежать, убивать и предавать. Все от страха и боли! Вот и тебе страшно, что не будет очередной нефтяной дозы – не будет гранта, который можно будет талантливо распределить, не будет отпуска в Европе, не будет нового холодильника. Тебе просто страшно, что дозы не будет. Вот и вся правда.

Василий Петрович сказал то, что думал. Потом продолжил:

– К интересам страны и народа это никакого отношения не имеет! В интересах народа слезть с иглы и зажить в реальности. Зажить здоровой жизнью! Обрабатывать землю, кормить себя самим. И смотри, как все изменилось – мог ли ты представить себе еще недавно, что будешь выбирать между фермерскими хозяйствами, чтобы курицу купить? Россия всегда была аграрной страной, и это правильно!

Василий Петрович говорил спокойным голосом, но на дне интонации плескалось настолько осязаемое чувство собственной правоты и веры, что Михаил Дмитриевич растерялся, хоть и уверен, что друг говорит полную чушь. Желать России аграрной судьбы мог только полный дурак, и фермерская курица его не убеждает, хоть и очень вкусна.

Даша выбралась из-за стола: хочется проветриться. И от разговоров тошнит. Завернувшись в пальто, вышла на балкон и закурила стрелянную у мамы сигарету. Дует северный ветер, Даша запахивает пальто поглубже. Ровно напротив, в Нескучном саду, приятно сияет аристократическое кафе. «Вот там бы жить!» – мечтала Даша в детстве. Быть дочкой известного московского графа, живущего в окружении true благородной семьи, где не врут, не разводятся, не изменяют, не теряют достоинство, где есть снисхождение и любовь. Где не спорят о политике до крика. Нормальные люди в нормальной семье.

Нескучный особняк парит над речкой и приглашает мечтать. Даша вздохнула, щелчком выкинула недокуренную сигарету, проследив, как она улетает в темные бездны, и вернулась в шумную гостиную.

Россияспасительный разговор близится к развязке. Василий Петрович в ударе:

– И даже если мы будем воевать – это нормально! К сожалению, мы, люди, или как ты, Сережа, говоришь, homo, не научились пока решать все проблемы мирным путем. Мы же животные, в конце концов…

Василий Петрович устало сел обратно за стол и посмотрел Михаилу Дмитриевичу прямо в глаза.

– Мишка, ну ты же историк, ну неужели ты не видишь, что происходит? Ведь происходит то, что происходит всегда! Нас опять просят выполнить свою историческую миссию и объединить Восток и Запад. Нас просто заставляют сделать свою обычную работу! Мы сильно качнулись в сторону Запада последние четверть века – законы, нравы, ценности. Понабрались всего – надо бы переварить… А для этого нужна изоляция. Это неизбежно. Может, люди хоть по своей стране поездят, увидят ее… Поймут, вообще, где и с кем живут! После перестройки, этой катастрофы, у нас опять есть шанс.

Михаил Дмитриевич обиженно махнул рукой.

– Какой же ты идеалист, Васька! Какой шанс у нас есть?

– Мишка, ты никогда не понимал самого главного… Мы несем миру православие. Саму суть христианства. Мы противостоим глобальному проекту. Американцы возомнили себя избранным народом, дело обычное, с многими народами это уже случалось… Они извратили саму суть Христа. Их Христос с Библией в руках и с камнем за пазухой. В них нет свободы, нет истинной любви. Только корысть и отвратительный прагматизм. «Истинная любовь не ищет своего, не мыслит зла…»

Михаил Дмитриевич смотрел на друга сокрушенно. Бывший коммунист Василий Петрович любил в пылу спора гуглить цитаты из Библии, кричать об «истинной любви», становясь вдохновенным проповедником борьбы со звериным рылом либерализма. На пике политического оргазма Василий Петрович легко превращал Христа в Маркса, а Энгельса – в апостола Петра. А Михаил Дмитриевич не мог удержаться от того, чтобы поддеть друга и спросить его, соответствует ли распределение последнего государственного заказа для его конторы новозаветным принципам и апрельским тезисам. После они надолго ссорились.

Даша вполуха слушала их разговор. Скука смертная. Она ненавидит споры о политике, медицинских реформах, выборах и протесте. Особенно когда спорят папа и Василий Петрович. В какой-то момент они перестают замечать кого-то кроме себя, начинают краснеть, пить, не закусывая, и кричать. Сокрушительные аргументы их не убеждают, поэтому в ход идут пафос, оскорбления и эмоциональный шантаж. Она все время слышала, как они доказывают друг другу, кто из них лучше другого. Так и орали бы в ухо: «Я лучше тебя!» – «Нет, я лучше тебя!»

Английская невеста плохо понимала, о чем спор, с тревогой думая, не превратят ли и ее свадьбу в политический диспут. А смогут ли дружить их родители, думала она и еще больше беспокоилась. Сережа старался развлекать ее, подшучивая над страстными стариками и пытаясь перевести на английский выражение «есть еще порох в пороховницах». Мама со своей сестрой тоже заскучали, к тому же девочка в розовом жабо начинала кукситься.

Спасла ситуацию бабушка. Даша с удивлением обнаружила себя с полным бокалом вина. Сколько она уже выпила?

– Дорогие мои, хватит разговоров! Мы собрались тут, потому что нашей Дусе исполнилось тридцать лет. – В старых глазах появились слезы, и она запнулась.

«Спасибо, что напомнила. Часики-то тикают. Я уж начала думать, что все притащились на политическую передачу». Даша смотрит исподлобья. Напряжение нарастает и колеблется, куда направиться – в злость или слезы.

– Ты моя самая любимая внучка…

«Конечно, любить орущий розовый торт даже для тебя – перебор!»

– И я хочу, чтобы ты, самое главное, была здоровенькой и, конечно же, счастливой!

Гости, вспомнившие про Дашу, бурно поддерживают бабушку. Михаил Дмитриевич и Василий Петрович подливают друг другу и с удовольствием ждут продолжения интересного разговора. Мама ушла заваривать чай. Сережа с невестой обнимаются, выглядят поглощенными друг другом и явно собираются начать разговор о свадьбе.

«Господи, никто из них вообще не знает обо мне ничего и знать не хотят! Им всем наплевать на мои чувства, мои проблемы и мою жизнь! Все это просто маскарад! Семья – это маскарад». Язык внутренних комментариев становится непечатным. До потери контроля остается самая малость.

Даша слушает поздравление бабушки и не слышит, семья кажется ей неродной и безразличной. Они дарят подарки, говорят добрые, не имеющие к ней отношения слова, делятся новостями, шутят и спорят, а потом сплетничают, завидуют, ревнуют и манипулируют.

«Неужели это и есть моя семья? И я такая же? Нет, не может быть».

Даша просит тишины, встает с заглавного места, наливает себе полный бокал вина. Василий Петрович расстраивается, что не успел поухаживать, а бабушка считает, что пора закругляться с алкоголем. Мама принесла заварочный чайник и с улыбкой смотрит на Дашу. Она ждет поздравлений от единственной дочки, ведь за родителей так и не выпили.

Даша не разочаровывает:

– Дорогие мои родители, от всей души хочу вас по-бла-го-да-рить за то, что вы меня родили! – Она с трудом, но все же справляется с сложным словом. Высокая грудь в вырезе голубого платья покрывается красными пятнами.

За столом хихикают: Дусенька набралась.

– Жаль только, меня не спросили! Я бы отказалась от этого сомнительного удовольствия. Вам же совершенно наплевать на меня, признайтесь! Признайся, папа, тебя в сто раз больше заботят проблемы твоих любовниц, чем моя жизнь. А ты, мама, ма-ма, в каком ужасном мире ты живешь! Мне страшно представить, что ты чувствуешь на самом деле! Не удивляйся, папочка, если в один прекрасный день она тебя отравит. Зачем вам нужны мои дети? Для чего плодить несчастных уродов? Зачем вам генетический маскарад? Обязательный маскарад – вот, Сережа, это и есть семья! Скоро и вы присоединитесь к общему веселью! – Даша тыкнула пальцем в сторону брата и его невесты.

Такого поворота гости точно не ожидали, застыв в немой сцене, пока с красивых Дашиных губ срывались некрасивые чувства.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?! – задохнулась в гневе ошарашенная мама.

Василий Петрович внимательно смотрит на Дашу, Сережа закрыл глаза руками.

Папа встал и вышел на кухню.

– Давай-давай! Беги быстрее! Как делать всякую мерзость, так ты первый, а как отвечать – мы так на всех обиделись… – Даша очень похоже показала лицо обиженного Михаила Дмитриевича.

– Даша, девочка, ну что ты разошлась? – Василий Петрович попытался ласково успокоить разбушевавшуюся именинницу.

Но та только набирала обороты. Азарт и прорвавшееся напряжение фонтаном вырывались наружу, злорадное удовольствие подталкивало зайти еще дальше. Говорить правду оказалось удивительно легко и приятно.

– О, старый друг семьи! А что ты не бежишь за папочкой? Вы же как братья, даром, что он считает тебя импотентом и конченым путиноидом. – Даша опять передразнила отца очень похоже. – Это же связи! Семья! Маскарад! – Даша поклонилась в сторону брата Сережи, еще раз отдав честь его монографии. – Ну и куда Россия без вас денется? Ведь пропадет бедняжка сразу! Бедная-бедная Россия! – Даша передразнивала предыдущий разговор, на слове «Россия» немного подвывая. – Да вы оба ничего не понимаете! Оба чушь несете несусветную! Ты, – она ткнула пальцем в дверь кухни, куда сбежал Михаил Дмитриевич, – думаешь, что ты хоть что-то понимаешь в русском народе, в России? Ты сидишь в своем маленьком мирке как в норке и воображаешь, что твоя личность играет хоть какую-то роль в истории! Ты нелеп и даже не представляешь, насколько! И ни во что ты на самом деле не веришь, и уж в Россию в последнюю очередь… Тебя только твои интересы волнуют, твоя делянка, твоя власть! Уж поверь мне, я не на научных конференциях штаны просиживаю, а по всей стране катаюсь. Люди, ««темная масса», «бабка в деревне», «вата», – Даша тыкнула вилкой в бабушку, – как ты выражаешься, работают, между прочим, живут обычной жизнью, не хуже твоей, а не только деньги пилят и гундят, «что в этой стране ничего хорошего не будет»!

– А вы, Василий Петрович, серьезно собрались предложить аграрный путь державе? В каком мире вы вообще живете? Географию изучите, что ли! Провинциалы московские – тошнит от вас! Вы все просрали, за что ваши отцы умирали! Вы все предатели! Предатели на маскараде! Вы счастья желаете, а вокруг вас страдают! Вы о России печетесь, а на детей своих вам насрать! – Даша задохнулась на секунду от крика, села на стул и внезапно тихо укорила Василия Петровича: – А сынок ваш, Семен, меня даже с днем рождения не поздравил…

Лицо Василия Петровича стало ясным и яростным – «про отцов» удар был ниже пояса.

– Даша, ты говоришь очень обидные вещи. Это твой день рождения, ты пьяна, и только поэтому я буду с тобой разговаривать в дальнейшем.

– Но, постойте, постойте! – за душой у Даши остались еще «гранаты». – Самое интересное! Сюр-приз! Я подарю вам нового члена семьи! Вы же хотели больше крепких связей? А вы знаете, что у нашего папочки есть еще один ребеночек? Сюр-приз! Вы не знали? Как ее зовут, кстати? А я вам скажу! На-та-ли! Ее зовут Натали! Что ты, мама, делаешь такое удивленное лицо, будто не знаешь? Есть еще девочки в русских селеньях! Надеюсь, она говорит по-французски и защитила парочку диссертаций!

Неожиданно бабушка, все это время неодобрительно слушавшая внучку, бодро вскочила с кресла с черными лебедями и бросилась к Михаилу Дмитриевичу. Он как раз вышел из кухни, услышав имя Натали.

– Я всегда знала, что ты – сволочь! – и влепила зятю тяжелую, не старушечью пощечину.

Михаил Дмитриевич растерялся, даже открыл рот: его никогда не били старушки. И что теперь делать? Испугался, что ситуация совершенно вышла из-под контроля. Он не готов рассказывать о Натали, они ведь не знакомы толком! Впервые лет за двадцать покраснел и молча вернулся в убежище – на кухню. Мама ушла за ним. Василий Петрович очень расстроился и не знал, как помочь. Английская невеста уговаривала Сережу исчезнуть по-английски, но он колебался. Про свадьбу объявить сейчас неуместно. Брат сокрушенно смотрел на Дашу и пару раз покрутил пальцем у виска.

Бабушка – советский человек, за спиной которого десятки пылких партсобраний с обсуждением морального облика распутных негодяев, готова обрушить годами сдерживаемый гнев на недостойного зятя, но в правом боку закололо так сильно, что она предпочла уйти в свою комнату пить лекарства. Пила она их в крайних ситуациях, лишь когда костлявая маячила на пороге. Сейчас как раз был такой случай. С ней ушла и мамина сестра, унеся недовольно пищащее розовое жабо.

Еще минуту назад шумная гостиная была свидетелем драматической сцены, а сейчас в комнате остались только именинница, пустые стулья и шкаф, который упал на папу в день ее рождения. Даша закрыла двери в комнату, выключила свет и зажгла свечку.

«Не дожила до торта, хоть какая-то радость».

Энергия гнева схлынула, и в трезвеющее сознание проникло тяжелое чувство стыда. Что она наделала? Василий Петрович расскажет Семену о ее «истерике», папа и мама перестанут с ней разговаривать, Сережа обидится, она останется совсем одна…

«Какая же я дура! Злобная дура!»

На столе стоит нетронутая «мимоза» – слоеный салат с красной рыбой, закутанный в веселый желток. В центре желтого покрывала буква «Д», выложенная морковкой. Мама готовила специально для нее и даже к чаю не убрала, надеялась, что дочка съест любимый салат. Даша скривилась от слез и пододвинула к себе вазочку с салатом. В «мимозу» падали горькие слезы испорченного дня рождения.

Синий осенний вечер постепенно перетекал в густую ночь. Даша вдоволь наплакалась, наелась «мимозы» и теперь сидит на диване, прижав к животу любимого плюшевого медведя. Медведь – мамина игрушка, с одним глазом и уже давно отреставрированными ногами. И все еще тихо рычит, когда его переворачивают. На потолке загадочно плывут всполохи света от фар проезжающих по улице машин. За дверью постепенно утихают голоса и шумы. Гости расходятся по домам, никто не зашел в гостиную попрощаться. Сил, чтобы выйти самой, попрощаться и попросить прощения – нет, хочется оцепенеть, провалиться сквозь землю, перестать слышать и видеть. Надо ехать домой, Даша вызывает такси и нехотя возвращает мишку на его место, в угол дивана.

Телефон в кармане нежно звякает – пришла эсэмэска. Кто-то запоздало поздравляет.

«Дарлинг, с днем рождения! Желаю терпения дождаться, чтобы все твои мечты сбылись». И все. Вся любовь в день рождения от Семена. Без пятнадцати двенадцать. Терпения. Все мечты сбылись. Лучше, чем ничего?

Собирается, заходит к бабушке в комнату. Та ворчит расстроенно, что устала и в боку колет. Даша просит прощения, целует ей руки, пахнущие леденцами и детским кремом. Бабушка целует в ответ и смотрит вопросительно, видя телефон в руках внучки. Даша морщит нос, не хочет говорить, но все же признается – поздравил Семен.

– Ох, Дусенька, уж поверь мне, я жизнь прожила, ну ни один из них не стоит твоих слез! Ни один, даже самый распрекрасный!

– А дедушка?

– А что дедушка? Он тоже не стоил моих слез, а было от чего плакать.

– Дедушка тебя плакать заставлял? Я его почти не помню, но, казалось, он такой мягкий, ты им вертела, как хочешь…

– В тихом омуте черти водятся, Дуся.

– Расскажи!

– Да не хочу я рассказывать. Тебе мало на сегодня откровений? Со всеми перессорилась. Не переживай, помиришься, дело семейное. А ты про эту Натали знаешь что-нибудь? Откуда она взялась? Квартиру, небось, захочет…

– Мне Семен про нее рассказал, они, оказывается, дружат давно, Москва – ты ж знаешь, большая деревня.

– Ох, не знаю, в деревне за такие дела, знаешь… Как же так получилось? Сколько ей лет?

– Она старше меня. И дети есть. Мальчик и девочка.

– Мишка дает! Наш пострел везде успел. Я маме твоей сказала сразу, что с ним нельзя связываться.

– Да ладно, ба, сейчас чего уж, давно дело было, а папа старый уже. Я пойду, устала, такой день длинный, у меня переговоры важные были… С ног валюсь. Как твой бок-то, болит?

Бабушка махнула рукой: болит, я уж старая, у меня все болит, внимание, главное, не обращать, а то превратишься в развалину.

– Постой, Семен – хороший парень, если нравится тебе – будь умнее, не психуй. Они пугливые, как воробьи, мужики-то.

– Дед тоже такой был?

– Да, тихий такой, весь в себе, что у него на уме, научилась понимать лет через десять только.

– И что же ты делала?

– Да ничего, хвостом не вертела, не изменяла. А может, и надо было, вон, Мишка-то какой шустрый оказался, времени даром не терял. От жены гулял во всех направлениях.

– Ну погоди, как дедушка жениться решил на тебе?

– Ты не сравнивай – в наше время по-другому было, люди по переписке женились.

– Да, сейчас тоже по переписке женятся, смс-роман называется.

– Это я не понимаю, что ты говоришь, а парень Семен хороший, видно сразу. Не бойся его, он сам себя боится. Ладно, иди, я устала. И папу попроси помочь тебе подарки отнести или завтра заезжай за ними.

Вскоре, неловко и обиженно распрощавшись с родителями, Даша вернулась домой на такси. Пока ехала, отчетливо поняла, что тайная дочь Михаила Дмитриевича была тайной только для нее и для бабушки. Все знали. А от нее скрывали и, если бы Семен, друживший с Натали, не проговорился случайно, она бы так и никогда не узнала. Сестра. Старшая. Интересно, они похожи? В детстве ей так не хватало сестры…

Дом встречает темнотой. Даша не зажигает свет, не хочет видеть свое глупое лицо с растекшейся косметикой. Ей не тридцать сегодня исполнилось, а три. Она сваливает в ванну букеты, еле стаскивает с себя не то голубое, не то сапфировое платье и с наслаждением забирается в кровать. Опять хочется плакать. Все-таки Семен ее поздравил. Так скупо, но все же…

Последний раз открывает почту. Кликает на странную алую открытку от мэра – та открывается, и на экране появляется рисованная женщина с узкими глазами и черными косичками. Она беззвучно открывает рот, и на экране возникают черные красивые буквы: «Дарья Думова, город Москва поздравляет Вас с днем рождения! Мы гордимся тем, что в нашем городе живет такой замечательный человек! Ничего не бойтесь, Дарья, мы с Вами!»

Буквы дописываются до конца, открытка рассыпается на множество сердечек и исчезает, а Даша улыбается и засыпает.

Натали Монт – поиски решения

Всю неделю на Ярославке ужасные пробки, и путь в Валентиновку невыносимо долгий. Натали бросила сумку в прихожей и пошла искать сына. Алеша сидит в кабинете на диване рядом с няней и изучает карту Земли. Няня перечисляет названия океанов:

– Это Индийский, это Атлантический, это Тихий…

– А где Громкий? – интересуется Алеша.

Няня с усталыми глазами отвечает:

– Ну вот и мама пришла.

Алеша кидается навстречу и, обнимая за колени, отчитывается:

– Я сам себя сегодня слушался, я – молодец! Няня не плакала! – Сын прыгает вокруг, обнимая за ноги и продолжая докладывать: – Мама, у меня очень взрослая идея: кататься с горки, кидаться пистолетами, чинить трубу и убивать акулу!

Грустное путаное настроение сразу переменилось: сын радует и веселит. Единственный мужчина, которого она любит без всяких оговорок. Когда Алеша родился, Натали помолодела на десять лет и поняла: вот и родился главный мужчина в ее жизни! Сын похож на нее в важных и принципиальных мелочах: обожает фрукты и живопись.

Натали много размышляет о современном мире, где половая идентичность утратила ясные очертания. Как воспитать «настоящего» мужчину? Такого, чтобы потом женщины говорили ей «спасибо». Ну и чтобы маму любил так, как хотелось ей: преданно и нежно.

Алеша продолжает рассказывать, обнимая за ноги:

– Мама! Сегодня в садике на обед давали крыс! На обед – вареные, на ужин – жареные! Натали покатилась со смеху. Алеша ненавидел есть в садике и каждый день придумывал новые истории.

Она учила сына нежности. Говорить правильные слова: «я люблю тебя», «я твой», «дай я тебя поцелую, дорогая». Сердце таяло. От мужа такого сроду не слышала. А с отцом и вовсе не была знакома. Алеша проявлял искренний и напористый интерес к дамам. Требовал, чтобы мама вышла за него замуж. Возмущался, услышав отказ. Ему исполнилось четыре, и он стал хозяином в семье. Муж часто уезжал в длительные командировки, а когда приезжал, баловал сына без меры. И совсем не воспитывал.

Алеша уверенно претендовал на лидерство и не боялся драться с уже взрослой сестрой. Вера – дочь от первого, «тренировочного» брака, прозванная Грозой, превосходила в весовой категории брата втрое, что ничуть того не смущало. А Натали тайно восхищало. И даже больно получив пультом по голове от разъяренного сына за выключенные мультики, мать все ему прощала.

С трепетом вспоминала, как беременной воображала, что сын вырастет великим воином и покорит весь мир. Пугаясь явно архаических фантазий, во всем усматривала тайные знаки рождения «настоящего мужчины». Просыпалась в задумчивости – ей постоянно снились мужчины, секс и война. А один сон потряс до такой степени, что пришлось поделиться им с гинекологом. Психолога у нее тогда еще не было. В сонном мире отовсюду вырастали большие члены в эрегированном виде. Гинеколог сказал, что это «от гормонов» и чтоб она не переживала. Ничего подобного во время беременности дочерью Верой Грозой во снах не росло.

Прямо перед родами Алеши на их дачный домик в Валентиновке упала столетняя сосна. Со стороны казалось, что гигантский член дал дому по лбу. Натали и в этом углядела знак свыше. Подозревала, что ее чрево захватила мощная мужская душа и во сне она наблюдает ее внутренний мир.

Долго не решалась признаться психологу в своих возвышенных чувствах к сыну. И лишь после того, как тот заверил ее, что подобные фантазии и чувства являются вариантом нормы и многие женщины мечтают родить «настоящего мужчину», что является наследием христианской культуры и мощных сил бессознательного, успокоилась. Психолог Александр Львович Косулин также уверял, что неумеренная любовь к сыну вполне может развалить ее брак.

На последней сессии ей удалось сформулировать основную проблему: затяжной семейный кризис, который начался после рождения обожаемого Алеши.

Психолог будто слушал собственную историю, так похожи были расклады чувств в их семьях.

До рождения сына Натали жила «овощной жизнью», считала себя «дурочкой», с чем вполне смирилась, набрала десять кило, купила электрогриль и собаку. С лабрадором Конфуцием сложилась тесная эмоциональная связь. Муж ничем похожим похвастаться не мог. Сексом они занимались редко и без вдохновения, «как зубы почистить». И хотя муж и хотел ребенка, но, как казалось Натали, «чтобы галочку поставить». Сейчас, когда семейный кризис вылился в обоюдных романах на стороне, уговаривал ее родить еще одного. Еще одну галочку поставить и уже ни о чем больше в жизни не думать. С тремя детьми женщины не уходят. Натали хоть и считала себя «дурочкой», но в эту ловушку попадать не собиралась и ответственно пила противозачаточные.

Сын вдохновлял. Похудела, похорошела, занялась пением и астрологией. Внимательно следила за ретроградным Меркурием и составляла гороскопы про арт-бизнес. Продажа современной живописи доход приносила нерегулярный, но независимый от мужа. И еще Натали постоянно влюблялась.

С удивлением узнала от психолога, что, возможно, ее чувства к сыну приняли «дублирующий» оборот, ища более подходящий объект. В ее чувствах к мужчинам было много материнского. Удивляясь себе, рассказывала, что влюбляется в похожих друг на друга мужчин. Долго выясняли, что к чему. Сначала вполне невинное чувство к возвышенному инструктору по йоге с тонким носом, любящему разговоры про свободу от привязанностей. Потом уже серьезный тайный роман с Тимофеем, старшим братом ее друга Семена. В чертах Тимофея также присутствовало изящество. Он любил жаловаться на непонимание и одиночество. Еще на бывшую жену, с которой постоянно ругался на тему воспитания сына. На маму, с которой никогда не был близок. На брата, которому все легко доставалось.