В тени московского мэра

Из Красного зала, нырнув в неприметную дверцу и пройдя по узким коридорам, можно было попасть в еще один старинный зал, который называли Мраморным, или Каминным. Интерьер помещения из светлого камня украшал большой камин. Здесь редко проходили встречи в присутствии журналистов, чаще гостей принимали за закрытыми дверями, что было легко вычислить по охране, появлявшейся на это время у внешней двери, выводившей к лифтам третьего этажа.

Во время генерал-губернаторства глава города не только работал, но и жил в Красном доме со своей семьей и прислугой. Здание поэтому выполняло не только представительские функции, но и было просто домом для этих людей. Внутренняя кухня сохранилась и в современной мэрии. На ней доверенные повара готовили обеды для Лужкова и его ближайшего окружения и подавали в закрытой столовой. Из этой же кухни угощения на подносах приносили в парадные залы гостям мэрии, когда это предусматривал протокол.

Если располагала атмосфера и после завершения переговоров оставалось время, Лужков мог сам предложить гостям небольшую экскурсию по мэрии, маршрут которой пролегал по историческим залам. Он рассказывал про основателя Москвы Юрия Долгорукого, показывал портреты самых выдающихся, на его взгляд, генерал-губернаторов и вспоминал любопытные детали.

– А знаете, ведь здание, в котором мы находимся, имеет очень интересную историю, – продолжал Лужков. – В тридцатых годах двадцатого века этот дом «переезжал». Да, не удивляйтесь, именно «переезжал». Когда Тверскую, – он кивал за окно, – решили расширять, то выяснилось, что здание выпирает за общую линию фасадов метров на двадцать. Чтобы расширить улицу, его надо было сносить, но дом решили сохранить, передвинув его в глубь квартала. Представьте, для дома построили новый фундамент, на котором он сейчас и стоит, потом приподняли, – Лужков взмахивал рукой, как будто сам приподнимал мэрию, – и на бревнах перекатили на другое место.

Юрий Михайлович увлеченно рассказывал о спасении здания, в котором работал сам, искренне не замечая, как исчезает за окном историческая Москва.

После того, как здание мэрии было сдвинуто вглубь, сзади к нему пристроили новое. Историческая часть была ниже и значительно меньше современной. Кажущееся единым комплексом здание внутри объединяет два разных по времени архитектурных объема, которые, как артерии, соединяют запутанные коридоры, а в лабиринтах часто теряются посетители. В старой части коридоры уже, а потолки выше, в новой все наоборот. Со стороны незаметно, но на самом деле – здание на Тверской в центре полое: замкнутое каре населенных чиновниками стен окружает большой внутренний двор. Окна многих кабинетов выходят в этот дворик, где прятались от посторонних глаз правительственные авто. В центре двора летом цвела восьмигранная клумба, а зимой появлялась большая искусственная елка, радовавшая своими игрушками и гирляндами только московских чиновников.

Юрий Михайлович, перекроивший всю историческую Москву, не мог, конечно, не оставить свой след и в архитектуре Красного дома. В начале двадцать первого века по периметру мэрии надстроили еще один этаж, почти незаметный снаружи здания. Новый этаж только добавил неразберихи в коридорах московской власти. Поднимаясь на лифте со второго, служебного подъезда человек словно двигался в машине времени, потому что лифт как раз условно делил здание на царскую и советскую части. Выходя из лифта до четвертого этажа включительно, в любую сторону можно было идти по одному и тому же этажу, а вот выше эта логика действовать переставала. Например, на шестом этаже слева от лифта начинались кабинеты с нумерацией 600, но стоило повернуть направо и подняться всего на несколько ступенек, как перед глазами появлялись двери с табличками 800. Посетитель, искавший, например, 636 комнату, естественно, разворачивался и шел обратно, но, пройдя весь шестой этаж, не находил нужного кабинета и возвращался к лифтам. В некотором недоумении он пробовал спускаться на пролет ниже и попадал в небольшой коридор без окон – двери отсчитывали 701, 702, 703. Что ж такое, спустился с шестого, а попал на седьмой!? Он возвращался на шестой и замечал узкую лестницу, ведущую наверх. Маленькая лестница сбоку от лифтов, на стыке шестисотой и восьмисотой нумерации вела в надстроенный «лужковский» этаж. Замученный уже посетитель, только что побывавший на седьмом этаже под шестым, поднимался по лестнице выше восьмого и снова оказывался на седьмом!

– Да это просто чертовщина какая-то!? Что здесь творится!?

Посетитель спускался вниз и пытался уже с пристрастием расспросить кого-то, чтобы найти нужный кабинет, и часто натыкался на журналистов, сидящих на подоконниках напротив пресс-центра. Очень часто искали именно 636 комнату, небольшой зал мест на пятьдесят, в котором проводились совещания с участием чиновников, редко бывающих в мэрии. Когда страдальцу, наконец, объясняли, куда идти, его сознание запутывалось окончательно, потому что шестой этаж ему предстояло обнаружить под седьмым этажом, который был под шестым рядом с восьмым, который в свою очередь находился снова под седьмым. Это «безумие» объяснялось тем, что в старой части мэрии, даже после сталинской надстройки, было шесть этажей, а в советской – восемь, но после надстройки лужковского периода – семь и девять соответственно. При этом потолки в царской части были заметно выше, чем в советском Моссовете, и в этой разнице прятались целых два этажа, которые придавали такую загадочность властным коридорам.

Еще хуже было, когда комнату на шестом этаже после всех расспросов и мытарств так и не удавалось найти просто потому, что она находилась совсем в другом здании…

Не все знают, но Красный дом – это только одно из пяти зданий, которые и составляют общий комплекс мэрии на Тверской. Кроме известного всем дома номер 13 в него входят и совсем маленький трехэтажный особнячок, на один этаж надстроенный при Лужкове, два безликих здания поздней советской эпохи, облицованные ракушечником, и стеклянная башня-карандаш, заточенная крыша которой виднеется за Красным домом. Переместиться между зданиями можно и не выходя на улицу, но, чтобы найти надземный переход в стеклянную башню и подземный во все остальные корпуса, надо очень постараться. Не подозревая, что московская мэрия на Тверской – это не только Красный дом, многие просители, среди которых и знаменитости, блуждали в центральном здании в поисках нужных кабинетов, не предполагая, что их там нет в принципе. Они ходили по этажам, обалдевая от сумасшедшей нумерации (если здесь так, что же творится в других местах), а потом, после расспросов, долго искали переходы, упираясь в глухие коридоры и тупики.

В мэрии блуждали совсем разные люди – от мелких чиновников, вызванных на доклад к начальству, до известных всей стране персон. Аркадий помнил, как они вместе с приятелем рассказывали Ростроповичу с Вишневской, случайно оказавшись с ними в одном лифте, как лучше попасть в Белый зал. Знаменитости из числа творческой интеллигенции в лужковской мэрии появлялись часто. В коридорах можно было встретить Иосифа Кобзона, Сергея Михалкова, Аллу Пугачеву, Олега Табакова, Марка Захарова, Александра Калягина, Александра Градского… У Юрия Михайловича вообще было особое отношение к творческим людям…

Как во многих больших комплексах, и в московской мэрии существует почти вся инфраструктура, позволяющая работникам сэкономить свое свободное время. В течение рабочего дня здесь можно сдать одежду в химчистку, починить обувь, отправить бандероль, купить билеты на самолет и поезд, выбрать лекарство и, конечно, поесть. Одно из зданий мэрии почти полностью отдано под индустрию общепита. В нем две столовые, несколько буфетов, магазины, в которых можно купить себе на ужин почти все – от колбасы и коньяка до икры и конфет.

Тут же находится и совсем небольшое, всего мест на тридцать пять, уютное кафе, в котором в лужковскую эпоху любили пообедать с рюмочкой начальники среднего звена, например, руководитель протокольного отдела, начальник отдела писем и другие уважающие себя чиновники. Обедать в общей столовой эти люди считали ниже своего достоинства, а чиновничий график позволял перекусить не торопясь, с аппетитом. В буфете эту компанию, насчитывавшую в разное время человек восемь-десять, уже знали, специально для них сдвигали вместе несколько столов и резервировали к определенному времени.

Получалось, что поесть в мэрии можно было по-разному: в столовых и буфетах «для всех», в уютном кафе для тех, «кто знает», и в закрытой столовой для руководителей города, в которой они обедали, почти не отходя от своих кабинетов.

* * *

– А вы сегодня пиво решили пить? – Алексей выпил рюмку коньяка и укоризненно посмотрел на своих приятелей.

– Это мы разминаемся, целый вечер еще впереди, – Игорь сделал несколько глотков и поставил кружку на стол.

– Хуже нет, чем мешать, – Алексей кинул в рот лимонную дольку.

– Надо же! И это говорит любитель подливать себе водку в пиво, – Николаич откинулся на спинку стула.

– Когда это было!

Кабинетная жизнь

В чиновничьем мире почти все подчинено законам иерархии, и обойти эти правила не могут ни сами чиновники, ни их улыбки и мимика, ни их водители и секретарши, и даже чиновничьи кабинеты вовлечены в эту игру власти.

Кабинеты московских чиновников, включая и кабинет Лужкова, на самом деле не отличались какими-то роскошными излишествами и были все примерно в одном стиле. Высокие потолки с лепниной по периметру и вокруг массивных люстр, деревянные настенные панели коричневатых тонов на высоту человеческого роста, стены «теплых» оттенков, в тон им современная добротная мебель под классику, двойные (для хорошей звукоизоляции) двери, отделявшие кузницу чиновничьих распоряжений от внешнего мира… На полу паркет и ковры.

На ближайших подступах перед кабинетами держали оборону просторные приемные, в том же стиле, но попроще, где доступ к первому лицу фильтровали секретарша, разнообразные помощники, а в некоторых случаях и охрана. В глубине кабинетов, за неприметными дверями прятались комнаты отдыха, где чиновники могли отвлечься от суеты городской жизни или просто подремать между деловыми встречами.

Кабинет Лужкова принципиально от кабинетов его заместителей не отличался, хотя, следуя законам иерархии, был заметно больше других. Кроме того, «первый» кабинет окружала VIP-зона, а фильтрация посторонних начиналась еще на дальних подступах. С двух сторон к кабинету можно было пройти только через милицейские посты. Внутри этой особой зоны находились старый зал заседания правительства, оперативное управление, которое напрямую докладывало мэру о чрезвычайных событиях в городе, и кабинет одного из первых замов.

Перед самой приемной главного кабинета стоял еще один милицейский пост, а в самой приемной всегда была охрана в штатском. Приемная, если Лужков был на месте, жила бурной жизнью: помощники, исключительно мужчины, гости, телохранители, некоторые из которых со временем стали для Юрия Михайловича ближе всяких советников.

Было у «первого» кабинета и еще несколько особенностей, скрытых от посторонних глаз. Рядом с приемной между этажами двигался персональный лифт, доступ к которому имели только избранные. Прокатиться на нем можно было с помощью специального ключа, которым обладали всего несколько человек во всей мэрии. Из самого кабинета можно было попасть в библиотеку, где Лужков принимал близких друзей, иногда давал телевизионные интервью. Побеседовать с мэром среди фолиантов считалось знаком особого доверия. Тайные, еще генерал-губернаторские, коридоры вели из кабинета в закрытую столовую и торжественные залы, где принимали официальные делегации.

Сам главный кабинет мэрии был очень вытянутым. Если войти в него со стороны приемной, то в глаза сразу бросался огромный длинный стол для совещаний, перпендикулярно которому у дальней стены стоял рабочий стол Лужкова. На стенах несколько гравюр старой Москвы, на столе Лужкова большой глобус.

Рейтинг кабинетов зависел не только от размеров, но и от близости к самому главному из них. В VIP-зоне пятого этажа, кроме кабинета Лужкова, был еще только кабинет его первого заместителя по городскому хозяйству. Его занимал Борис Никольский, долгие годы действительно являвшийся первым человеком после мэра. Неслучайно, что именно его кабинет оказался ближе всего к градоначальнику. Со временем личности людей, сменивших Бориса Васильевича, мельчали и уже не имели такого влияния на жизнь города, но расположение кабинета первого заместителя мэра по городскому хозяйству оставалось неизменным до самой отставки Лужкова.

Вообще, фигура Никольского была особенной. Высокий, широкоплечий, с большой головой, седыми волосами, с немного неуклюжей походкой – он был неуловимо похож на Бориса Ельцина.

Каждый будний день в девять часов утра Никольский проводил у себя в кабинете селекторное совещание с городскими службами. Человек пятнадцать сидело прямо за столом в кабинете, а остальные докладывали по громкой связи из разных концов города о том, сколько газа сожгли за сутки на освещение и отопление мегаполиса, сколько вывезли снега, где прорвало водопровод…

Прессу на эти внутренние совещания не допускали, за исключением агентства, в котором работал Аркадий. И заботливый начальник решил обкатать своего нового сотрудника, доверив ему канализационные трубы и мусорные свалки. Для молодого журналиста это было настоящее испытание. Селектор начинался ровно в девять. Опоздать нельзя было ни на секунду, потому что двери кабинета закрывались, и тогда прорваться было уже невозможно. Привыкший к свободному графику Аркадий, до этого не придававший значения минутному опозданию, выскакивал как ошпаренный из метро «Охотный ряд», смотрел на уличные часы, которые показывали уже без семи девять, и в ужасе несся вверх по Тверской, чтобы не опоздать. Переходя с быстрого шага на бег и обратно, весь потный от стремительного движения и страха не успеть, он сворачивал за угол Красного дома и вбегал во второй служебный подъезд. И тут его ждало новое испытание: в холле перед гардеробом к двум лифтам выстраивалась целая очередь из спешащих на работу чиновников, простоять в которой можно было минут десять. Аркадий сбрасывал в гардеробе куртку и пешком, из последних сил мчался по широким лестничным пролетам на пятый этаж, где у подоконника его уже караулил бдительный руководитель.

Ворвавшись с «последним звонком» в кабинет, он плюхался на стул в дальнем конце стола под пальмой и несколько минут приходил в себя. Побегав так около месяца, Аркадий на всю жизнь научился рассчитывать время, решив для себя, что лучше на пятнадцать минут раньше проснуться, чем нестись всю дорогу, высунув язык.

Но иногда кабинеты оказывали на впервые попавших в них людей просто какое-то магическое, разжижающее мозг и волю действие. После того, как Аркадий глубоко прочувствовал канализационную тему, ему решили выделить сменщика по летучкам – недавно принятого на работу корреспондента Сергея. Перед тем, как отправить его на первый селектор в кабинет Никольского, Леонид подробно наставлял нового сотрудника:

– Заходишь тихо, садишься у дальнего края стола. Вопросов никаких не задаешь, если что непонятно – ловишь чиновника после совещания и выспрашиваешь. И смотри, не вздумай опаздывать, а то Аркадий пытался тут одно время…

Запуганный новичок, ссутулившись, чтобы инстинктивно сократить свой большой рост, вкрался в кабинет вслед за чиновниками, и двери за ним закрылись. А руководитель остался сторожить на подоконнике. Минут через сорок селектор закончился, и начальники стали разбегаться по этажам. Проходя мимо Леонида, с которым были знакомы, многие странно на него посматривали, а двое даже бросили вскользь:

– Ну, твои сотрудники и дают…

Обеспокоенный возможной подставой, гипертрофированно мнительный Леонид забеспокоился и взял под руку одного из чиновников. В разговоре с ним выяснилось, что Сергей еще не успел дойти до края стола, как Никольский, уже подсевший к микрофону, зычным голосом объявил:

– Так, время девять. Начинаем наш селектор.

Сережа метнулся к свободному стулу под взглядами бюрократов, рассматривавших незнакомого высокого парня, и вдруг сел рядом со столом прямо на ковер, облокотившись спиной на теплый «экран» батареи. На колени он положил черную сумку на нее блокнот и приготовился записывать. Сергей, стремившийся таким образом максимально замаскироваться, на самом деле только привлек к себе лишнее внимание. Получалась, что в кабинет вошел никому не известный юноша, предположительно журналист, и зачем-то спрятался за столом под пальмой. Один из чиновников встретился с ним глазами и показал на свободный стул. Сергей замотал головой, что означало – нет-нет, не надо, я здесь тихонько посижу…

Минут пять упрямый корреспондент сопротивлялся, виновато улыбался и отмахивался, но потом несколько человек разом шикнули на него, и Сергей легализовался за столом. Никольский этого или не заметил, или не захотел прерывать селектор.

Несколько важных кабинетов размером и «рангом» поменьше разместились на шестом этаже. Часто распределение кабинетов не зависело напрямую от должности, а говорило на бюрократическом эзоповом языке о приближенности чиновника к мэру. Например, министр науки и промышленной политики Москвы Евгений Алексеевич Пантелеев не был даже заместителем мэра, но кабинет на Тверской имел. Правда, он был личным другом и постоянным партнером Юрия Михайловича по теннису.

Таких близких друзей у Лужкова в правительстве было немного, но все знали, что эти люди неприкосновенны.

Всякий кабинет большого начальника имеет две особенности: простой человек, впервые попавший в него, невольно робеет, а каждый новый хозяин хочет сделать в нем ремонт, даже если кабинет в полном порядке. И московская мэрия в этом отношении не исключение. Первый феномен Аркадий испытал на себе, а второй часто наблюдал при смене чиновников. Новый начальник, въезжая в кабинет своего предшественника обязательно делал ремонт и часто не ограничивался «косметикой»: вслед за покраской стен менялись люстры, ковры, шторы, мебель.

Но не все сподвижники Лужкова стремились переехать поближе к Юрию Михайловичу. Например, Владимир Иосифович Ресин вместо личного кабинета на Тверской 13 предпочитал иметь собственный служебный дом. Здание стройкомплекса, которым руководил Владимир Иосифович, находилось в Никитском переулке, совсем недалеко от мэрии, зато ближе к Кремлю. После того, как в Москве исчезла должность вице-мэра, освободившийся в мэрии кабинет передали Ресину, но Владимир Иосифович бывал в нем редко, по-прежнему предпочитая привычное здание в Никитском переулке.

Вполне устраивало собственное здание на Тверской 19 и бессменного руководителя департамента потребительского рынка и услуг столицы Владимира Ивановича Малышкова, еще одного друга Юрия Михайловича.

Кабинет единственного в истории Москвы вице-мэра Валерия Павлиновича Шанцева находился на одном этаже с кабинетом Лужкова, но совершенно в противоположном конце. И в свое время это расположение стало очень символичным.

* * *

Оживление, возникшее между Аркадием и его приятелями, когда к их столу приблизились три совершенно разные, но все по-своему очаровательные девушки, переросло в радостную встречу, объятия и поцелуи. Одна из этих молодых женщин поздоровалась с Аркадием чуть нежнее, чем с другими: ее губы задержались на его небритой щеке дольше положенного.

– Сколько мы с тобой не виделись, а ты все так же не бреешься…

– Я же нравился тебе небритым.

– Ну, когда это было!

Алексей уже подзывал официанта, а Игорь делал вид, что сердится:

– А что опаздываем? Вовремя никак прийти нельзя?

– Ой, Николаич, кончай занудствовать, – Яна достала мобильник из сумочки и положила на стол. Она была самой деловой из всех.

– Да это меня ждали, – сказала ее подружка, которая села рядом с Аркадием. – Мой начальник прессуху давал, и мне пришлось задержаться…

«Мебель» для пресс-конференций

Пресс-конференции бывают интересными и скучными, иногда скандальными, вообще разными. Аркадий помнил, например, одну совсем странную пресс-конференцию в своем агентстве, в организации которой он принимал участие. Ее тема не была сенсационной, но и провальной не казалась – обычное проходное мероприятие. Тем не менее, для него тоже была заготовлена «мебель».

«Мебель» присутствует на некоторых прессухах, не собирающих аншлага. Основа этого передвижного сообщества – секретари, работники канцелярии и кадрового отдела, свободные от срочных дел корреспонденты и редакторы, которые занимают в зале свободные места и создают для гостей видимость широкой заинтересованной аудитории. Иногда эти люди даже задают вопросы и являются полноценной частью спектакля под названием пресс-конференция, наряду с гостями, ведущим, телекамерами и журналистами. Опытный администратор рассаживает «мебель» точечно, чтобы эта группа совершенно незаинтересованных темой встречи людей не бросалась в глаза. Аркадий сам не раз был и в роли «мебели», и в роли «мебельщика». Такие подсадные утки составляют обычно не больше двадцати пяти – тридцати процентов от реальных журналистов.

И в этот раз «свои» люди уже заняли места в зале, а гостья – руководитель одного из комитетов московского правительства – пила чай с ведущим в соседней комнате. Время уже вышло, но ведущий, не прекращая беседы и одновременно нервно читая смски, все подливал чай и подкладывал конфеты чиновнице: ему сообщали, что в зале, кроме «мебели», был только один реальный журналист. Для серьезных изданий это очень неприятный конфуз, просто провал.

Журналистов прождали еще минут двадцать, но никто так и не появился. В результате был срочно придуман «новый формат»: ведущий с гостьей продолжили пить чай, пригласив присоединиться к ним единственную журналистку и всю «мебель» – пять собственных сотрудников, которые в течение часа поддерживали беседу на тему заявленной пресс-конференции…

Но самая удивительная пресс-конференция, на которой пришлось побывать Аркадию, произошла в другой раз.

– Завтра у тебя ответственное мероприятие: Малышков дает пресс-конференцию о поддержке ветеранов и пенсионеров, надо будет подробно отразить, – начальник опять был чем-то недоволен.

– Хорошо, отразим, – согласился Аркадий.

Ехать пришлось далеко. Общественный центр, в котором было назначено мероприятие, располагался на периферии. Минут за пятнадцать до начала в холле собралась группа журналистов, которых встретила администратор:

– Сейчас Владимир Иванович официально откроет благотворительный обед, скажет вступительное слово, камеры должны все подснять, а потом мы перейдем в другое помещение, где и пройдет пресс-конференция. Там вы сможете задать все интересующие вас вопросы, – рассказала девушка в строгом деловом костюме.

В длинной зале с высокими потолками и большими окнами были накрыты столы (мясная и рыбная нарезки, салаты, водка, вино), за которыми сидели пожилые люди. Они ждали, когда им скажут красивые слова и предложат поесть. Слова были сказаны, отсняты и записаны, раздались аплодисменты, о тарелки зазвенели ножи и вилки.

– Коллеги, здесь у нас все. Проходите, пожалуйста, за мной, я провожу вас на пресс-конференцию, – все та же девушка улыбнулась и повела журналистов по коридорам.

Сделав несколько поворотов, она остановилась перед высокими дверями, подождала, пока подойдут отставшие, и распахнула створки:

– Прошу вас, проходите. Владимир Иванович подойдет буквально через пять минут.

Журналисты, люди, привыкшие ко многому, начали заходить в зал, но вошедшие первыми что-то замешкались и создали в дверях затор:

– Наверное, зал перепутали, – раздалось сразу несколько голосов.

Все недовольно зашумели, особенно телевизионщики, утяжеленные камерами и громоздкими штативами.

– Нет, коллеги, все правильно! – успокоила администратор. – Рассаживайтесь, где вам удобно, сейчас уже будем начинать.

Сомнения некоторых журналистов стали понятны, когда вошли все: в большом квадратном зале стоял буквой «П», как на свадьбах, накрытый человек на тридцать стол, уставленный закусками и бутылками со спиртным. Фуршеты после разных мероприятий, в том числе и для прессы, совсем не редкость, многие организаторы даже специально заманивают журналистов таким образом. Так проходят иногда пресс-завтраки или брифинги для «своих», организованные крупными компаниями. Но большая, широко анонсированная пресс-конференция в разгар рабочего дня в таком формате была непривычна.

Удивленно переглядываясь, все расселись, достали блокноты, а между ног буквы «П» установили направленные в президиум телекамеры. Через пару минут появился и Владимир Иванович, сел в центре стола.

– Добрый день, друзья! Разрешите, я буду сидя? Спасибо! Тем более, что пресс-конференция у нас сегодня не совсем обычная. Вы не стесняйтесь, я считаю, такая обстановка позволит нам пообщаться в более свободной, доверительной, что ли, атмосфере.