В тени московского мэра

Максим Шарапов

В тени московского мэра

С признательностью моей жене Ольге за наблюдения, которые тоже стали частью этой книги

От автора

Как бы ни относиться к личности Лужкова, невозможно отрицать, что его правление стало для Москвы целой эпохой. На посту столичного градоначальника Юрий Михайлович провел восемнадцать лет, и только трое из его предшественников за всю, почти тысячелетнюю, историю Москвы руководили городом дольше.

При Лужкове Москва стала другой. Изменились не только дома, витрины магазинов, вокзалы и автомобили, но и чиновники, отношения между людьми, сами москвичи. В этом водовороте времени и событий жили и менялись вместе со всем городом и молодые журналисты, работавшие рядом с мэром. Они впитывали в себя дух эпохи и подмечали детали, которые ускользали от важных людей, занятых большими делами.

Мэрия на Тверской 13, Красный дом, как называли между собой этот центр московской власти его обитатели, на многие годы стал для них почти родным домом. Объединенные случаем и временем в одну компанию, они не только работали рядом с московской властью, но и развлекались, устраивали вечеринки, выясняли отношения, любили, попадали в удивительные истории… проще говоря, жили в тени московского мэра.

События этой книги реальны, а впечатления и выводы абсолютно субъективны и не претендуют на историческую истину. Все описанное происходило с середины девяностых годов прошлого века до конца первого десятилетия двадцать первого столетия, но идеальная хронология не соблюдается. Имена и описания некоторых непубличных героев изменены, чтобы не навредить их карьере и личной жизни.

Автор никого не хотел обидеть. Он просто постарался передать через личное восприятие атмосферу судьбоносного времени на рубеже веков и эпох.

Как обменять Лужкова на коньяк

Когда Аркадий, корреспондент одного из российских информационных агентств, впервые попал в пресс-службу московского мэра, на него почти не обратили внимания. В знаменитом здании на Тверской 13, в самой большой и, как потом выяснилось, самой шумной 801-й комнате пресс-службы, ее старожилы увлеченно обсуждали историю, произошедшую с одним из них накануне. Историю эту, главный герой которой присутствовал здесь же, смаковали уже не по первому кругу – каждый хотел вставить свои детали, перебивая других и повторяясь, поэтому через некоторое время и у Аркадия, человека совсем постороннего, она выстроилась очень подробно. Усевшись на свободном стуле, Аркадий вслушивался в голоса рассказчиков и только минут через десять понял, почему обсуждение было таким веселым и эмоциональным: одна из двух бутылок коньяка, обменянных вчера на фотографии Лужкова, уже валялась пустая в мусорной корзине, а вторая, еще не допитая, пряталась за одним из мониторов.

– Да, Леха, умеешь ты все это обставить. И вид у тебя такой серьезный! – восхищался один из коллег.

Леха, фотограф мэра и владелец коньяка, довольно улыбаясь, поскольку любил снисходительно угощать на халяву добытым, сооружал очередной бутерброд с колбасой и сыром.

– Представляете, – рассказывал кто-то, – приходит вчера этот издатель и говорит сходу нашему-то Лехе: «Здравствуйте, вы ведь фотограф?»

– Ну, я…

– Мне сказали, у вас можно взять фотографии Юрия Михайловича для нашей газеты. Мне нужно три штуки: один портрет, там, где он на стройке, и там, где ленточку красную перерезает.

– Простите, а вы, собственно, кто?

– Я? Ах, я… Я Кр…в, издатель и главный редактор еженедельника… – он произнес название. – Мы очень много и правильно пишем о городских проблемах.

Издатель уже начинал невольно оправдываться.

– А кто вам сказал, что у меня есть фото Юрия Михайловича?

– Начальник ваш, Михаил Юрьевич, заместитель руководителя пресс-службы.

– У меня начальников много, – вздохнул Алексей. – Пленки есть, конечно, но их искать надо, печатать…

Цифровых технологий в то время еще не было.

– Так напечатать несложно. Я знаю, у вас и техника специальная для этого есть этажом ниже, мне Михаил Юрьевич сказал, – победно заулыбался наивный проситель.

– Да, есть техника. Только вот фотобумага кончилась, как раз вчера заказали. Вот сидим, ждем, – и короткие упитанные пальцы фотовластелина развернули хрустящую обертку шоколадной конфеты с орехом на вершине.

– Как же так? У вас тут, – издатель широко развел руки, – и бумаги нет?

– Заказали уже. Сидим, ждем. Вы приходите через недельку, дней может через десять, должны все привезти, – примирительно сказал фотограф, разжевывая конфету.

– Издеваетесь вы что ли!? – гость явно занервничал. – Мне сегодня нужно! В крайнем случае – завтра утром! И Михаил Юрьевич сказал, что все будет в порядке…

– Поймите, я бы с удовольствием, но нет бумаги. Что же я могу поделать? Хотите – съездите в магазин, купите бумагу, привезите, и я сразу сделаю, – говорил, правдиво расширив глаза на большом обаятельном, слегка бородатом лице, фотограф. – Только бумага нужна особая. Я вам сейчас и артикул напишу. У нас же техника, сами понимаете, непростая, любая не подойдет.

– Ну, знаете! Я сейчас пойду к Михаилу Юрьевичу, и, думаю, мы быстро все вопросы решим!

– Конечно, решите, только бумаги все равно нет…

Издатель выскочил из комнаты, почти пробежал несколько метров до соседней двери и ворвался в приемную заместителя руководителя, обещавшего фотографии.

– Девушка! – обратился он к секретарше, – вас ведь Лена зовут?

– Лена.

– Леночка, я только что был у Михаила Юрьевича, мне нужно ему еще пару слов сказать. Я зайду?

– А вы знаете, Михаил Юрьевич уже уехал.

– Как уехал? А когда будет?

– Теперь только в понедельник.

– Как же так? Сегодня ведь только среда!?

– Ну и что. Сегодня вечером у него важное совещание, у самого, – она подняла глаза к люстре, хотя кабинет мэра был этажом ниже, – ну вы понимаете, а завтра утром он улетает в командировку и вернется только в пятницу поздно вечером. Так что заходите в понедельник.

– Что же делать? – заметался в приемной издатель, – а на мобильный ему позвонить можно?

– Можно, только он же отключен. Совещание…

В это время сокабинетники фотографа засомневались в надежности его позиций.

– Леха, сейчас ведь скандал может быть.

– Не-е, сейчас не может, – Леха развалил в кресле свое большое уютное тело, – мне Ленка сказала, что он сегодня на охоту едет, сезон же открылся. Его и в мэрии уже нет.

– А-ха-ха!

Дверь в комнату приоткрылась, издатель вернулся. Смех перешел в кашель и другие нечленораздельные звуки, и пресс-службисты изобразили на лицах мысль, а в руках деятельность: перебирали бумаги, переставляли клавиатуру, перелистывали настольный календарь.

– Вы знаете, Михаил Юрьевич на совещание уехал, – сказал несколько просевший редактор.

– Ну, это естественно, он же начальник, – подтвердил фотограф.

– Да, конечно. А как же все-таки с фотографиями? Может быть, есть какой-нибудь выход? Надо-то всего пару листов этой бумаги… может, поискать где-нибудь…

– Да бумага-то есть…

Издатель почти подпрыгнул на месте.

– Так что же вы мне тут, вашу…

– …только это неприкосновенный запас для мэра. Вдруг ему срочно фотографии понадобятся для государственной важности дел, а я этот резерв на вас потрачу. Мне потом что, вешаться идти!?

Газетчик опять сник.

– Но мне-то всего три фотографии…

– А погода какая промозглая сегодня, коньячку бы сейчас, – сказал тут совсем вроде бы некстати один из коллег иезуитского фотографа.

– Действительно, неплохо бы, – подхватил и другой.

– А-а! – издатель ухватился за неожиданную подсказку, – действительно мерзко на улице. А я могу и сходить, – посмотрел он вопросительно на фотографа, – только и с фотографиями как бы уж решить…

– Вы понимаете, на что вы меня толкаете!? Понимаете, что это за бумага! Я очень рискую! Но вам ведь правда срочно нужно?

– Срочно, очень срочно!

– И Михаил Юрьевич, говорите, просил…

Вторая бутылка коньяка звякнула, встретившись с первой.

* * *

– Добрый вечер! Пожалуйста, меню.

Аркадий вздрогнул, не заметив подошедшего официанта.

– Да, спасибо! Здравствуйте, – Аркадий потянулся к меню.

– Извините, а может быть, вам удобнее будет за одним из небольших столиков? – официант жестом показал на свободные еще столы в уютном интерьере маленького московского кафе, спрятавшегося в одном из переулков рядом с Тверской улицей, – просто этот стол у нас рассчитан на большие компании.

– Большая компания как раз соберется минут через тридцать, мы вам еще надоедим, – пообещал Аркадий. – А пока принесите мне кружку пива.

– Понятно, хорошо, – официант улыбнулся и отошел.

Правительственная подкова

С пресс-службой Лужкова Аркадий познакомился раньше, чем увидел вживую самого мэра: первое время начальство посылало еще неопытного журналиста только на второстепенные мероприятия. Большое доверие (а в конце 90-х годов двадцатого века Юрий Михайлович был одним из самых влиятельных политиков в стране и реально претендовал на президентский пост) было оказано Аркадию только через несколько месяцев работы при мэрии. Первый раз он увидел Лужкова на заседании городского правительства в Красном доме. Количество мест в зале было ограничено, и Леонид, начальник Аркадия, провел начинающего журналиста почти подпольно.

Заседание еще не началось. Вокруг Аркадия незнакомые ему люди здоровались, обнимались, что-то говорили друг другу, смеялись. Шеф шептал Аркадию какие-то мудрые указания, которые он тут же забывал.

– Пожалуйста, занимайте свои места! Заседание сейчас начнется, – могучих форм начальница службы протокола подала сигнал к появлению Лужкова.

Люди стали затихать. Члены правительства рассаживались за большой стол в форме подковы, а все остальные – городские депутаты, чиновники помельче, приглашенные эксперты, журналисты, всего человек шестьдесят – на установленные перед подковой ряды стульев. Прошла еще пара минут, открылась боковая дверь рядом с вершиной подковы, и в зал вышел невысокий, полноватый, почти лысый человек. Прошагав несколько метров «уточкой», в раскачку, сел на свое кресло в центре стола. Телохранитель осмотрел успокоившийся зал и закрыл за собой потайную дверь.

– Так, начинаем работать. Сегодня в повестке у нас два вопроса. Возражения по повестке есть? Нет. Пожалуйста, по первому вопросу докладывает…

Потом Аркадий был на таких заседаниях сотни раз. Появился новый зал, более просторный и роскошный, куда перестали пускать пишущих журналистов, организовав для них прямую трансляцию в соседнем помещении, менялись министры и депутаты, но особая «лужковская», чуть театральная атмосфера этих мероприятий осталась прежней.

Первые полгода своей работы в лужковском пуле Аркадий целиком находился под обаянием этого человека и верил каждому его слову, когда тот смело критиковал олигархов, тянувших деньги из страны, хотел навести порядок с нелегальной миграцией, убеждал в необходимости сохранения исторического облика старой Москвы, призывал вернуть Крым и поддерживал Черноморский флот… Постепенно романтическое впечатление от Лужкова-мэра стиралось, но, как ни странно, обаяние Лужкова-человека, замешанное на его улыбке, его энергетике, его искренне влажных глазах, когда он говорил, например, об Отечественной войне, почти не теряло своей силы.

* * *

– Ваше пиво, – официант поставил на стол стеклянную кружку с эмблемой чешского пивоваренного завода.

– Спасибо, – кивнул Аркадий и сделал несколько больших глотков.

Наблюдая за мэром

В первое время территориальная близость к известному, обладающему огромной властью человеку всегда сковывает, даже если тот, в свою очередь, тебя и не замечает. Невольно начинаешь как-то по-другому двигаться, меняются интонации. Но чем чаще попадаешь в ситуации, когда Лужков в десяти метрах от тебя улыбчиво разговаривает с князем Монако Альбером, целует при встрече руку патриарху Московскому и всея Руси Алексию II, дружественно хлопает по плечу федерального министра, тем быстрее подобная обстановка становится обыденной, лицо твое проще, а жесты естественнее. Обретенное через эту привычку спокойствие помогает лучше работать и внимательнее наблюдать за человеком, который еще совсем недавно казался только телевизионным персонажем.

Аркадий помнил, как ему было интересно впервые увидеть принца – настоящего европейского принца из многовековой династии. Сам над собой смеялся в душе: ну что тебе дался этот принц, что особенного ты хочешь в нем разглядеть? Но это было какое-то подсознательное желание. Так, наверное, рабочие, врываясь во дворцы знати во время революций, хотят поддеть на штык какого-нибудь зазевавшегося дворянчика, чтобы убедиться, что кровь у него тоже красная, что ему так же больно, как и тебе. Аркадий не был таким кровожадным, но психологическое препарирование было ему любопытно. Правда, острота ощущений быстро прошла после того, как он рассмотрел в мэрии короля Испании Хуана Карлоса, принца Майкла Кентского и других особ из царствующих семей. Они держались протокольно, а выглядели совершенно обыкновенно: дядьки как дядьки, ничего особенного.

Интереснее было наблюдать за самим Лужковым, который чувствовал себя в Красном доме полноправным хозяином и позволял себе иногда расслабиться. Принимая делегацию за длинным столом в Белом или Красном зале, он мог удобно устроиться в кресле, расстегнуть пиджак, сложить руки на животе, а ноги поставить на резные ножки стола и постукивать ботинками в такт разговора – как музыкант, нажимающий на педали своего рояля.

Когда мэр был в хорошем настроении, то прямо во время переговоров мог вскочить, подойти к большой карте, висевшей на одной из стен Белого зала, и показывать гостям «свою» Москву. Потом, вернувшись на место и потерев нос указательным пальцем, вынимал из кармана лазерную указку и красная точка прыгала по карте, подтверждая рассказ Лужкова. Юрий Михайлович любил потереть пальцем крупный нос или помять мочку уха, но, наверное, уже не замечал этих привычек.

Через полгода работы Аркадий заметил и «хитрый бокал» мэра, о котором знали только «свои». Когда официальная встреча в мэрии завершалась подписанием какого-нибудь документа, после нее по протоколу полагался обмен подарками и традиционное шампанское. По знаку открывались высокие двери, и в зале появлялись официанты (белый верх, черный низ), которые вносили подносы с игристым вином. Подносов было много, фужеров еще больше – все на вид одинаковые, но Юрий Михайлович всегда безошибочно выбирал один. Специально обученный официант подавал мэру поднос, на котором с краю стоял бокал с водой, выделявшийся только бесцветностью напитка: к этому времени Лужков уже давно не употреблял спиртного.

Но далеко не всегда за Юрием Михайловичем можно было наблюдать безнаказанно: попытка рассмотреть Лужкова со спины в объектив всегда нарывалась на силовой отпор. Охранники и сотрудники пресс-службы имели строгое указание: не позволять фото и видеосъемку мэра сзади. Часто на каком-нибудь мероприятии фотограф или телеоператор пытался взять ракурс событий таким образом, что Лужков попадал в кадр немного со спины. Но как только он приближался к запретной черте – к нему тут же подскакивали и оттаскивали в сторону.

– Да в чем дело?! – удивлялся слегка помятый фотограф.

– Со спины не снимать! – угрожающе шептали ему в ухо.

– А что такого?

– Не снимать и все!

Знающие этот фокус журналисты смеялись, когда кто-то начинал «прицеливаться» в сторону лужковского затылка:

– Смотри, смотри! Сейчас еще одного погонят…

Можно было подумать, что такая предосторожность вызвана мерами безопасности, но, приглядевшись внимательнее, становилось ясно, что мотивы здесь совсем другие. Снимать со спины не позволяли даже «своим» и в протокольной обстановке, когда столичному мэру совершенно ничего не угрожало. Потом Аркадию рассказали, что причиной такого приказа было недовольство Юрия Михайловича своим затылком: что-то ему в нем не нравилось, и он не хотел, чтобы его рассматривали миллионы людей. Узнав про это, Аркадий долго украдкой разглядывал затылок мэра, чтобы открыть в нем нечто «криминальное», но, как ни вглядывался, так ничего и не обнаружил: обыкновенный затылок пожилого мужчины.

Не любил Юрий Михайлович и то, когда телекамеры при съемке включали яркий свет, а фотографы брызгали фотовспышкой. И пресс-служба старалась уговорить всех не пользоваться вспышкой и подсветкой, но удавалось это не всегда.

Но не только окружающие наблюдали за Лужковым. Часто и сам градоначальник замечал такие детали, которые, казалось, должны быть ему совершенно безразличны. Однажды, когда Юрий Михайлович еще ездил на машине «Князь Владимир», его экстравагантная машина, в сопровождении джипа охраны, двигалась по Ленинградскому проспекту. Вдруг из окна идущего впереди автомобиля высунулась рука и прямо на ходу выбросила на существовавший еще в то время разделительный травяной газон пустую стеклянную бутылку. Заметив это, Лужков скомандовал охране:

– Остановите их!

Джип с мигалкой «на лбу» прижал неизвестную легковушку к обочине. Уже этот неожиданный для нарушителей экологии маневр напугал сидевшую в автомобиле компанию, но дар речи они потеряли, когда из окна поравнявшегося с ними «Князя Владимира» выглянуло легко узнаваемое лицо столичного мэра и сказало им всю правду о чистоте в городе. Юрий Михайлович умел применить крепкое словцо, в том числе и на совещаниях в мэрии, и для его окружения это не было секретом. Журналистов при этой спонтанной сцене на проспекте не присутствовало, так что Юрий Михайлович, проведший часть детства в московском рабочем районе недалеко от Павелецкого вокзала, мог вполне доступно и убедительно объяснить распоясавшимся горожанам, что сорить – это плохо. Обалдевшим молодым людям пришлось вернуться и подобрать выброшенную бутылку, а кортеж Лужкова умчался, оставив их в полном шоке.

В другой раз Лужков навел чистоту на территории стратегического объекта – одной из водозаборных станций, снабжающих Москву питьевой водой. Человек тридцать журналистов уже больше часа ждали, когда закончится совещание и Лужков им что-нибудь расскажет. Наконец заседание завершилось, и мэр в окружении свиты появился на улице. Журналисты засуетились, стали выстраиваться в полукруг, операторы прильнули к видоискателям своих телекамер. Лужков подошел, улыбнулся:

– Ну, какие вопросы?

Его обступили:

– Юрий Михайлович, телекомпания… – представился слегка развязный молодой корреспондент. – Скажите, пожалуйста, какие меры предпринимаются властями города, чтобы вода в Москве была чистой и безопасной?

– Прежде чем ответить на ваш вопрос, – Лужков заговорил вдруг отрывисто и жестко, – я просил бы вас поднять сигарету, которую вы, даже не затушив, только что бросили на асфальт.

– Я?

– Да, вы. Вот она еще дымится, – Лужков показал рукой на валявшийся под ногами окурок.

Корреспондент покраснел и растерялся: десять секунд назад он, увидев приближающегося мэра, действительно щелкнул «бычком» чуть ли не под ноги градоначальнику

– А какая взаимосвязь между моим вопросом и окурком? – журналисту очень не хотелось унижаться перед коллегами.

– Взаимосвязь очень простая: чистота и безопасность московской воды начинается как раз с того места, где мы с вами сейчас находимся, и это, кстати говоря, стратегический объект. Так что поднимите свой окурок, – Лужков в упор смотрел на молодого парня.

Корреспондент еще мялся, но два охранника сделали едва заметные движения в его сторону, и «бычок» был поднят и зажат в кулаке.

– А теперь я отвечу на ваш вопрос… – начал мэр.

Перед публикой Юрий Михайлович выступал часто и почти всегда без шпаргалки. Даже если у него был подготовленный спичрайтерами текст, он, как правило, отступал от заранее написанного и начинал импровизировать. Поэтому Лужков не любил, когда другие, уткнувшись глазами в бумагу, монотонно зачитывали свой доклад, а своих подчиненных нередко и прерывал, требуя говорить о проблемах, а не перечислять статистические данные.

Однажды Лужков приехал в одну из городских префектур на годовой отчет. Мэра провели в небольшой зал и усадили в президиум, перед которым была установлена трибуна. Чиновники по очереди отчитывались, а зал уже начинал скучать. Скучал в президиуме и Юрий Михайлович, когда на трибуну поднялся очередной докладчик, разложил листки и приступил к зачитыванию. Он уже минут десять произносил пустые фразы, и тут, неожиданно для всех, Лужков тихонько встал, подкрался сзади к погрузившемуся в чтение управленцу и вырвал у него из рук листок бумаги.

Все затаили дыхание, а выступавший дернулся от испуга.

– А теперь, пожалуйста, продолжайте без бумажки, – сказал Лужков.

Опешивший чиновник растерянно шарил глазами, а зал уже смеялся. Без своей шпаргалки бюрократ продержался недолго, сбивчиво сказал несколько общих фраз и был с позором отправлен с трибуны.

Но не всегда наблюдательность Юрия Михайловича была критической, и это могли оценить многие журналистки, особенно симпатичные. Лужков, встречая в мэрии какого-нибудь иностранного премьер-министра, мог поздороваться с ним и, провожая его в зал для переговоров, кинуть недвусмысленный, по-настоящему мужской взгляд в сторону девушек, каждая из которых потом присваивала его себе.

Когда иностранный гость запаздывал и Лужков был вынужден его ждать, то нередко предпочитал беседе со своим окружением разговор с журналистами и в качестве главных собеседниц выбирал самых привлекательных корреспонденток – шутил, спрашивал о жизни и был очень обаятелен.

Однажды внимательность Лужкова ощутил на себе и Сергей, коллега Аркадия по редакции.

Командировка в один из российских городов подходила к концу, чиновники – провожающие и улетающие – прощались у здания аэропорта. Правила предусматривают, что пассажир номер один, в данном случае Лужков, поднимается на борт последним, когда вся делегация уже разместилась в самолете. Но в этот раз микроавтобус с журналистами запоздал.

От аэропорта до трапа самолета по открытому пространству надо было пройти метров сто. И получилось так, что чиновники во главе с Лужковым размеренным шагом по центру, а журналисты галопом по краю бетонной полосы одновременно двинулись к самолету. Журналистов подгоняли жесты охранников мэра и доносившиеся из свиты гортанные крики его пресс-секретаря Сергея Петровича Цоя. В результате журналисты почти бежали и уже обгоняли чиновников, когда Сергей, высокий, чуть раскоординированный парень, оступился в какую-то канаву на краю поля, упал, раскидывая в стороны свои длинные конечности, и затормозил уверенное движение всей группы к самолету Журналисты остановились, стали поднимать коллегу, а тот, морщась от боли, держался за ушибленную коленку и едва мог ступить на поврежденную ногу Чиновники тем временем уже почти поравнялись с прессой, а лица пресс-секретаря и охранников стали еще более выразительными.

Журналисты подхватили ушибленного товарища под руки, кто-то взял его сумку, и группа творческой интеллигенции, поддерживая скачущего на одной ноге Сергея, снова помчалась к трапу. Несмотря на все сложности, им все-таки удалось опередить важных персон и первыми подняться на борт, который через несколько минут разбежался по взлетке и взял курс на Москву.

Когда самолет набрал высоту и стюардессы повезли между рядами тележки с напитками, Сергей выпил рюмку коньяка, чтобы отвлечься от распухшей коленки и подколок своих приятелей. А через некоторое время из VIP-салона вышел Лужков и, проходя мимо, на секунду задержался у кресла неудачливого журналиста:

– Ну что, не очень болит? – мэр похлопал по плечу удивленного парня.

– Да ничего Юрий Михайлович, уже почти прошла. Спасибо! – ответил пораженный Сергей.

– Ты уж давай осторожней, не падай больше, – сказал Лужков и прошел дальше.

Такое простое внимание со стороны Лужкова, на самом деле, было не редкостью и очень располагало к нему людей.

* * *

Аркадий улыбнулся и покрутил пивную кружку на столе. Он вспомнил, как иногда, несмотря на все старания охраны и пресс-службы, Лужкову и всей делегации все-таки приходилось ждать простых смертных…

Минский синдром

Юрий Михайлович, друживший одно время с президентом Беларуси Александром Лукашенко, часто летал в Минск. Визиты, как правило, были однодневными – утром вылет в Беларусь, встреча на высшем уровне, переговоры с глазу на глаз, посещение какого-нибудь завода, обед и домой.

Во время завершения очередной командировки опытные пресс-службисты Игорь и Алексей, зная, что Юрий Михайлович и Александр Григорьевич еще перекусят перед отлетом мэра в Москву, и себя решили не обидеть. Они разместились в ресторане минского аэропорта – от самолета недалеко и коньяк приличный подают. В их распоряжении, по сведениям знакомых охранников, было еще около двух часов. На столе уже компактно разместились закуски, горячий наваристый борщ дразнил мясным запахом.