Три измерения. Сборник рассказов

Ну, не ожидал! «Что-то вроде этого». Кулаки сжались сами собой. Я посмотрел на них. Точно, каждый с половину Лёлькиной головы.

Easy, easy. Сам себя уговариваю. Начинаю ходить из угла в угол. Кулаки сжимаются, разжимаются.

Да и вообще, кто ты такой? В старом трико, помятый, лохматый и качающий свои права? Я вас кормлю, одеваю, а за это вы мне то и это и быстренько на тарелочке. А тут люди за полгода, без тебя балбеса, завели свой уклад жизни и не хотят его ломать.

Я не верю, что тот, от которого она сейчас вырвалась, выглажен, выбрит и с цветами, шампанским (вообще-то, раз в неделю можно и такое от семьи оторвать), говорит только умные вещи и ни слова о грязной посуде, обеде, стирке, пеленках и сранках. Тому тоже хочется оторваться от этого поганого быта. Ну, вот и подвернулась, истосковавшаяся по ласке женщина, которая только и ждёт, чтобы её погладили по шёрстке, а остальное у неё и так уже всё есть давным-давно. Нет только близкого человека рядом. Она его и ищет, думая, что случайная связь может заменить любовь.

Злоба, злость, здравый смысл боролись в моей голове, раздирая её на части. В висках стучало, сердце вот-вот готово выпрыгнуть из груди. А я всё ходил из угла в угол, сжимая и разжимая кулаки. В этой абсолютной тишине слышались только мои шаги и хруст костяшек пальцев. А она безмолвно сидела в прежней позе, опустив голову, и разглядывая свои такие красивые и нежные руки.

Потом подняла голову, посмотрела на меня и прошептала:

– Прости, – слёзы сами полились из её, широко открытых глаз, смывая с подкрашенных ресниц чёрную тушь.

Молчание надолго повисло над нами. Я задохнулся от всего этого.

– Иди, спи. Постель я давно разобрал, – только и смог выдавить из себя.

– А ты? – она с надеждой посмотрела на меня.

– Я сейчас, – и, выйдя на кухню, открыл окно и закурил.

Тишина. Просыпаюсь. Почему тишина? А… стоим на рейде Гонконга. Ночные рекламы освещают небоскрёбы, город в ночи светится яркими огнями.

Надо же такому присниться?! Всего-то три месяца прошло, как из дома, а уже крыша съезжает.

Надо будет со старпомом взять бутылочку чего-нибудь существенного, да снять этот стресс.

Закурил. Потряс головой, чтобы выбросить из неё, только что пережитое наваждение от сна и вернулся в кровать.

До утра механик Макаров спал уже без снов.

1997 г.

Коломбо

Мамины руки

Озорной лучик пробрался в комнату, где спали мальчишки, и начал баловаться. Он сначала поиграл Алёшкиными волосами, пощекотал ухо и перебрался на лицо. От его приставаний Алёшка ещё мог скрыться, но вот от голоса тёти Тамары, скрыться невозможно.

– Мальчишки, вставайте! Смотрите, какое замечательное утро! Быстро умывайтесь и за стол, -донёсся до Алёшки её звонкий голос.

Но, не тут-то было. Алёшка с Таймуразом сразу же глубже залезли под одеяло. Так не хотелось покидать тепло постели. Но разве от тёти Тамары скроешься?

Одеяло откинуто и тёплые, нежные руки то щекотят, то потихоньку массажируют спинки мальчишек.

Утро наступило. Надо вставать. И с визгом, наперегонки мальчишки бросились к умывальнику. Повизгивая от холодных струек воды, они смеялись, и в этой игре успевали чистить зубы, мыть лицо и от души хохотать.

Фатима, проходя мимо, презрительно на них посмотрела. Малыши ещё, что с них взять. Она уже давно встала, помогла матери с завтраком и прибраться по дому.

Долина постепенно прогревалась от вышедшего из-за высоких хребтов солнца. Оно радостно прорывалось во все укромные уголки скал и гнало прочь прохладу ночи. Альпийские луга тоже начали прогреваться, и лёгкий утренний ветерок волновал их море, расцвеченное разноцветьем трав. Тепло постепенно приближалось к аулу. Оно прогнало туман из расщелин, а листья кустарников и деревьев от него скинули утреннюю росу. Всё радовалось наступлению нового дня.

Один дед Ибрагим невозмутимо сидел на крыльце дома и курил. Он уже оделся в свой старый бешмет, подпоясанный тонким ремешком, разукрашенный серебром и спокойно смотрел на плещущихся мальчишек. Дед выглядел таким старым, что Алёшка думал, что старее его есть только горы. Они белели вдали от аула ледниками и чернели загадочными перевалами. Об их жизни напоминал, рокочущий внизу Заромаг.

Дед Ибрагим смотрел на мальчишек из-под огромной папахи маленькими, подслеповатыми глазами. И мальчишки не понимали. Одобряет он их возню или наоборот, осуждает. Ведь они, хотя и маленькие, но всё же мужчины. Но, если бы он не одобрял суету мальчишек, то лежащий у его ног Джульбарс, огромная кавказская овчарка, дал бы об этом знать. Он бы зарычал или подошёл разнять мальчиков. Но он лежал, высунув язык, и как дед Ибрагим, так же невозмутимо смотрел на их утреннее баловство.

А вода только вселяла озорство в мальчишек. Они уже забыли, что им надо умываться и у них началась игра, которая, у Алёшки с Таймуразом, никогда не заканчивалась. Но тётя Тома всё знает и видит. Она вышла из дома и прервала их игру.

– Мальчики, пора за стол, – громко позвала она расшалившихся мальчишек. – Быстро одеваться. Солнце уже вон, где, – тётя Тамара показала рукой на поднявшееся из-за вершин хребтов светило и добавила: – А вы ещё не поели. Отара уже заждалась вас, – напомнила она про обязанности озорников.

Мальчишкам пришлось прекратить баловство, вернуться в дом и сесть за стол.

Ароматный хлеб с подсоленной брынзой ненадолго прекратили их игру. Уже допивая, ещё тёплое козье молоко, они её продолжили. Сейчас ещё можно поиграть и повеселиться, а днём, в горах, надо быть осторожным и осмотрительным. За овцами всегда нужен особый пригляд. В чём им всегда помогал огромный козёл Казбек.

Голова Казбека всегда откинута назад. Нелегко ему носить такие большущие рога. Но это он с виду такой грозный, а Алёшку он очень любит и за окурки от папирос, что захочешь, то и сделает, и куда захочешь, туда и пойдёт.

Сегодня Алёшка хозяин Казбека. Он вчера собрал десять окурков и теперь будет сидеть первым на спине Казбека и держать его за рога. Он будет направлять эту громадину, куда захочет. Таймураз сегодня будет сидеть сзади. Но он не обижается. Когда он соберёт окурки, то тогда тоже покормит Казбека и тот признает его за хозяина, как сегодня, Алёшку.

Овцы сгрудились в углу двора. Тётя Тома с Фатимой выгоняли их из сарая. Им в этом помогал Джульбарс.

Алёшка с Таймуразом первыми вышли со двора. У каждого за спиной в котомке находился сегодняшний обед. Тётя Тома всегда заботится о них. Они же уходят на целый день, ведь они идут в горы. В котомках есть всё. И поесть и попить и даже чем накрыться, если пойдёт дождь. Но сегодня светит солнце, сегодня нет ветра и так хорошо и уютно сидеть на спине Казбека.

Алёшка даёт ему окурок и тот его долго и смачно жуёт. Казбек за окурки всё отдаст. Сейчас, прикрыв глаза, Казбек пережуёт табак и пойдёт. Он не любит что-либо делать быстро. Он любит всё делать важно. И поэтому его уважают и слушаются все овцы. Вот и сейчас, они сгрудились за ним и ждут, когда же Казбек пойдёт. Но вот он тронулся и овцы, блея, последовали за ним.

Джульбарс забегает вперёд и проверяет, нет ли какой опасности впереди, а то всё время крутится кругами вокруг стада. С ним не страшно. Волков и чужих собак он раздерёт, а чужих людей не подпустит.

Алёшка сегодня сам выбирает путь на пастбище. Его руки лежат на огромных рогах Казбека и он, слушается любого его приказа. Сначала надо спуститься к источнику.

Какая же вкусная в нём вода! Она бьёт в нос, заставляет жмуриться и выбивает слезу. Мальчишки пьют её и смеются, видя, как очередная слезинка бежит из глаз. Хотя ты совсем не плачешь, а в носу всё равно щиплет до слёз. Надо наполнить бурдюк водой на целый день.

Овцы не хотят уходить из низины. Они чувствуют, что их погонят всё вверх и вверх, а им этого не хочется, ведь трава и здесь есть. Но Алёшка делает то, что велел дед Ибрагим. Тот знает, где самые лучшие пастбища. Он однажды показывал их Алёшке.

А теперь надо перейти через мост и двигаться вверх по тропе. Овцы идут за Казбеком гурьбой. Они идут и едят траву. За ними остаётся примятая дорога. Казбек впереди. Мальчишки то слезают с него, то вновь сидят у него на спине. Трава такая густая и высокая иногда она даже выше головы. Вот в ней и может оказаться змея, но мальчишки шумят, раздвигая палками траву. Они знают, как бороться с этими страшными чудовищами.

Всё выше и выше. Иногда к ним подбежит Джульбарс, посмотрит в глаза, как бы спрашивая, скоро ли привал, но Алёшка знает, когда привал, и Джульбарс убегает.

Вот и она, поляна Растерях.

Здесь, как ни проверяй, обязательно обнаружиться, что что-то ты всё равно забыл дома.

Сегодня стоим здесь. Тут и трава вкуснее и ручеёк есть. Отсюда, как на ладони, виден аул, его дома и окружающие его деревья.

Весной красивее. Груши и яблони цветут. Аул весь бело-розовый. А сейчас дома прикрыты зеленью, на плоских крышах кое-где видны люди. Наверное, женщины хозяйничают. Дорога вьётся от аула вдаль то, пропадая, то, появляясь вновь. Она уходит в горы, к Мамисонскому перевалу, где сурово стоят острые, заснеженные пики скал, а из долины, в другую сторону, она идёт в город. Там когда-то и жил Алёшка, но папа с мамой уехали в далёкую Африку и оставили его у тёти Томы.

Алёшка каждый день смотрит на эту дорогу. Он каждый день мечтает, что вон в той машине едет за ним его мама. И хотя, он уже большой мужчина, ему уже шесть лет, но ему так хочется к маме… А иногда ночью, когда она ему снится, ему невольно плачется. Тогда тётя Тома берёт его к себе и, успокаивая, поёт нежные песни. Её тёплые руки приносят тепло и уют, но это не мамины руки. Они у неё лучше, но Алёшка всё равно сладко засыпает от тепла и ласк тети Томы.

Только утром он прячет глаза от Таймураза. Не хочется ему выглядеть плаксой и нытиком. Ему хочется только одного, чтобы к нему приехала его мама. Ведь он так по ней скучает…

Вот и сейчас какая-то машина катит к аулу. Они наперебой с Таймуразом начинают мечтать, у кого сегодня будет пир. К кому они пойдут в гости, где съедят по куску ароматного фытчина, выпьют по чашке горячего бульона и убегут с громадным куском мяса.

Да. Вечером будет пир. А сейчас надо смотреть за отарой. Джульбарс хоть и верный друг, но они тоже не зря здесь. С высокой скалы просматривается вся поляна, видны все овцы. Казбек их водит, и они спокойно щиплют траву.

Солнце уже стоит над головой. Звенит полуденный зной. Пора бы и перекусить. Джульбарс это уже понял и сидит рядом. Что там вкусненького сегодня положила тётя Тома?

Да, сегодня они с голоду не умрут и Джульбарсу не позволят. Он с этим полностью согласен, виляя пушистым хвостом и преданно заглядывая в глаза.

Всё! Обед окончен. Остатки его отложены на ужин. А сейчас надо попить и спрятаться от солнца и овец с него убрать.

Но кто-то там идёт по тропе вверх. Он что-то машет руками, стараясь привлечь их внимание. Постепенно приближаясь, фигура превращается в Фатиму. Она что-то яростно жестикулирует руками. Но они же мужчины. Что они будут суетиться при виде женщины? Надо соблюдать спокойствие, хотя любопытство мальчишек разбирает. Фатима почти никогда к ним не приходит. У неё свои дела. Но, если что важное, то её посылают за мальчишками. Что же случилось? Плохое или хорошее? Связанно ли это с приехавшей машиной?

Но вот уже различим голос Фатимы.

– Алёшка! Алёшка! – кричит она и машет руками.

Он не выдерживает и срывается к ней. Фатима запыхавшаяся, раскрасневшаяся, еле переводя дыхание, выпаливает на одном выдохе.

– К тебе мама приехала!

Как? Неужели в той машине, которую они видели на дороге, ехала его мама? И он этого не почувствовал! Как же так? Она там уже так долго в ауле, а он здесь в горах, на этой поляне Растерях с овцами.

– Беги! Ну что же ты стоишь? Ведь она же ждёт тебя! – чуть ли не кричит Фатима.

Да, правда! Что это он тут застыл? И он понёсся вниз, к аулу, к тому, кто его так сильно ждал. К тому, кто так долго к нему ехал. К своей мамочке. К своей любимой мамочке.

Он нёсся вниз, раздвигая траву, где прятались такие страшные чудовища, но не страшны они ему сейчас. Он ведь бежит к маме.

Спотыкаясь о кочки и ветки, падая и вставая, он не чувствовал боли. Он бежал только с одной мыслью, которая гнала его вниз.

– Мама, мамочка, ты меня не забыла, ты меня не бросила, ты вернулась за мной. Значит, вот так я тебе сильно нужен. Ты бросила свою Африку и вернулась за мной, – неслись мысли в его голове.

Маленький человечек бежал, маленький человечек спешил. Ничто не могло его остановить. Ни удары по лицу острых веток и травы, ни опасность от этих ненавистных змей, ни ударенная коленка. Ничего! Его маленькие ножки несли его к маме.

Но вот и мост, а там, через несколько домов, он увидит своё долгое ожидание. Он увидит то, что ему так много раз снилось. Он увидит свою маму. Пот застилает глаза, дыхание сбивается, но он не хочет останавливаться, передохнуть. Он бежит, и он будет всегда бежать туда, где есть его мама. А вот и она!

Она стоит в воротах, распахну свои такие большие и нежные руки. И вот он в них.

О! Эти руки! Они прижимают маленького, взъерошенного, с ободранным лбом, человечка. Губы покрывают его поцелуями. А он… Ничего ему больше не надо. Он, уткнувшись в гриву маминых волос и, стараясь скрыть слёзы радости, всё крепче и крепче прижимается к ней, к своей маме. Такой вкусной и тёплой. Он вдыхает аромат её шикарных распущенных волос и, обняв ручонками за шею, старается вытереть ими глаза от бегущих слёз и заглянуть в это, так много раз вспоминаемое во сне лицо.

Он так и не слез с маминых рук. Ему не нужны эти фытчины, бульоны и мясо. Ему нужно только мамино тепло и её ласковые слова, как полуденный ветер, щекотавший уши:

– Алёшенька, мой любимый сыночек.

Он так и остался на её руках, пока, уже крепко спящего, его не отнесли в постель. Но его ручки так и не разжались и не отпускали мамину шею. Он словно хотел впитать её всю в себя.

А сегодняшнее утро казалось Алёшке необычным! Солнце светило по-особому. Небо выглядело необычайно голубым. Даже суровые горы смотрелись ласковее. Конечно, все они понимали, что для Алёшки сегодня счастливейший день в жизни. Ведь к нему приехала мама! Она всё бросила и приехала. Она его заберёт из аула, и он осенью пойдёт в школу.

Сегодня он встал быстрее солнечного лучика. Пусть он играет с Таймуразом, а Алёшке надо умыться и побыстрее прибежать к своей маме.

Как много хочется ей рассказать о своей жизни без неё. Как он скучал, как ему было плохо одному без неё, и как он плакал. Он покажет ей свои секретные места за оградой аула, он поведёт её далеко-далеко в луга. Он ей всё покажет и ни на шаг от себя никогда больше не отпустит.

Он выскочил во двор, на солнце, сразу радостно улыбнувшееся ему. Он думал, что это он сегодня первый встал, а, выйдя во двор, увидел, что там уже тётя Тома с мамой о чём-то говорили. Увидев его, они встретили его улыбками и радостными словами.

– О, наш главный мужчинка уже проснулся. Иди быстрее ко мне, моё солнышко, – нежным голосом позвала его мама, протягивая к нему такие красивые и нежные руки.

И вновь он у неё в объятьях. И вновь ему замечательно хорошо от маминого тепла, от её голоса, от вкусного запаха её волос. Он с мамой! Он на всё готов ради своей мамы. Только бы она опять не оставила его одного.

– А ты пойдёшь со мной в луга? А ты хочешь, я тебе покажу свои секреты? А ты знаешь, какая вкусная вода в роднике? От неё в носу щиплет, – засыпал он её вопросами.

А она в ответ только улыбалась и на каждый его вопрос, утвердительно кивая головой, целовала в розовые щёчки и гладила мягкой ладонью непокорные русые вихры.

– Радость ты моя, конечно, я с тобой куда захочешь пойду, и что хочешь сделаю… – только и успевала отвечать она. – Но ты сначала умойся. Мы поедим, я схожу к соседям, а потом обязательно пойдём в твои места. Можем и Казбека взять и Джульбарса тоже. Сегодня всё можно.

Как долги эти сборы. Алёшка их терпеть не мог. А сегодня – особенно. Ведь всем нужна его мама. Все хотят с ней поговорить. Они что забыли, что она только к нему приехала? Она за ним приехала и только потому она здесь. Он не отходил от неё ни на шаг. Задрав голову, он только и смотрел в её лицо. Он впитывал все её слова и каждый перелив её голоса. Он ловил каждый её жест и взгляд. Он ничего не хотел пропустить. Он так соскучился по ней.

Ну вот, дела закончены, и они вдвоём идут за ограду аула. Мама несёт сумку. Там лежит что-то очень вкусное, что она специально приготовила для Алёшки. А он, не переставая говорить, всё рассказывает ей о своей жизни. О мелких обидах, о больших радостях, о своей тоске по ней. Обо всём обо всём, что случилось тогда, когда её, мамы, не было рядом с ним.

Он привёл маму на самый красивый полный цветов луг с небольшим журчащим ручейком. Его кристально – чистые струи неслись вдоль большущих камней, сверкая в лучах радостного солнца.

Голубое мамино платье с ромашковыми цветами казалось Алёшке продолжением этой природной красоты. Мама уютно устроилась на разостланном коврике и, раскладывая снедь, давала Алёшке попробовать то одно, то другое. Она озорно смеялась, когда он испачкал вареньем щёку.

Алёшка на это не обижался, а только весело от всего этого хохотал. Он только подставил щёку, чтобы мама поцелуем отмыла его от этого липучего варенья.

А мама с любовью смотрела на него и отвечала на все его вопросы, она рассказывала ему о далёкой Африке. А он ловил её слова и каждое её дыхание. Он вновь и вновь показывал, что он умеет и знает. А она, то смеялась, то серьёзно смотрела на него огромными красивыми карими глазами. Как же он хорошо чувствовал себя от её присутствия, от её понимания, от её ласковых и нежных рук. И он не выдержал, сорвался и побежал по ковру цветов огромной поляны. Он бежал, вскинув голову к бездонному синему небу и из него вырывался крик счастья:

– А – а – а – ма – ма – а – а…

Ромашки и колокольчики били его по лицу и голове, а он бежал навстречу солнцу в этом пахучем разнотравье, широко раскинув руки и не мог не кричать и не восторгаться счастьем, обрушившимся сегодня на него…

Луч солнца скользнул в иллюминатор, когда судно разворачивалось в Ормузском проливе, и осветило лицо спящего механика Макарова. Он попытался отвернуться от него, не желая прогонять ещё не окончившийся сон, но, взглянув на часы, заставил себя встать. Обеденный перерыв закончился. Ему надо возвращаться в машинное отделение. Скоро подход к очередному порту, и он хотел обсудить со вторым механиком объём ремонтных работ, предстоящих произвести на короткой стоянке.

До конца контракта оставалось ещё два месяца.

Тихий океан. Апрель 1999.

Ватерфорд 2001.

Осколок «Балиса»

«Синегорск» стоял уже неделю на дальнем рейде залива Америка. Никому ненужный и брошенный, он ждал своего полярного рейса. Только майские туманы заволакивали его палубы и надстройку, да изредка навещал рейдовый катер. А так, казалось, на нём, как будто всё вымерло. Несколько человек экипажа, да пожарная вахта поддерживали его жизнь.

Экипаж разъехался по домам. Кому по делам, кому на медкомиссию, а многие отдохнуть и попрощаться с родными и близкими перед долгим рейсом в полярку.

А Иванов ждал замену. Уже четвёртый день, как обещанная замена должна прибыть на борт, а сменщик всё не приезжал.

Иванов уже привёл в порядок все бумаги. Полностью заполненный акт передачи дел уже несколько дней лежал на столе. Который раз он обходил палубы и машинное отделение, чтобы проверить механизмы и должный порядок во всех помещениях.

Он всё приготовил к предстоящему трудному полярному рейсу, только вот замена куда-то запропастилась.

Вообще-то он и сам бы не торопился оторваться от семьи и столь приятных хлопот по дому. Но, хорошо зная своего однокашника, он тем более прощал ему его задержку.

И всё бы ничего, но тут к несчастью, разболелся зуб. Он ныл и дёргал под коронкой. Иванов что только не пил, чтобы уменьшить боль, но зуб всё ныл и ныл.

От этой постоянно изматывающей боли Иванов не находил себе места. Он уже не знал, куда себя приткнуть и что бы ещё выпить, чтобы уменьшить столько дней изматывающую его боль.

Сегодня боль перешла все пределы. Или уже лопнуло всё терпение, которое он потратил на борьбу с ней и с ожиданием замены, или он полностью был выжат после года непрерывной работы. Но, терпеть эту невыносимую боль, уже сил на осталось. И он решил всё-таки съездить в поликлинику. Может быть, они, чем-нибудь помогут? Сколько же можно мучаться?

Решив ехать на берег, Иванов пошёл на мостик и договорился с рейдовым катером, чтобы тот подошёл к «Синегорску».

Катер, как всегда неожиданно, вынырнул из тумана и сразу же требовательно загудел.

– Да вижу я тебя. Вижу. – Недовольно бурчал вахтенный матрос у трапа.

Он осторожно смайнал трап и Иванов спокойно сошёл на палубу катера. Недовольный вахтенный матрос катера торопливо указал ему на входную дверь. Иванов его понимал. Кому хочется у каждого судна выскакивать в промозглый туман и встречать – провожать пассажиров?

Криво усмехнувшись, Иванов спустился в тёплый салон. Да, удовольствие выскакивать каждые десять минут на промозглую палубу – это не по солнечному пляжу бегать.

Пассажиров в этот субботний день в салоне оказалось мало, и он быстро нашёл себе место, где бы никому не мешал и никто бы ему не мешал.

Осторожно пристроившись в уголке салона, он от нечего делать, принялся рассматривать пассажиров.

Сразу видно, что вон тот парень только что пришёл из рейса, поэтому его счастливая спутница не сводила с него сияющих глаз.

Да. И у Иванова, сколько произошло таких встреч, когда жена, сломя голову, летела к нему во все точки Приморья.

А того, слегка подвыпившего парня, скорее всего, послали в магазин. То-то он такой недовольный и с такой огромной пустой сумкой приткнулся у самого трапа. Это для того, чтобы, как только катер ткнётся в причал, он смог первым выскочить на берег. Но быстрее, чем сам катер дойдёт до причала, с него на берег не сойдёшь. Скептично подумал он, держась за больную щёку.

Под эти мысли, то тревожащие, то ласкающие воспоминания и под тарахтенье работающего двигателя, Иванов задремал.

От резкого толчка в плечо он неожиданно проснулся. Ворчащий и вечно недовольный матрос, бубнил себе под нос.

– То им быстрее надо, а то, видишь ли, позасыпали, да понапивались все тут. Выходите, пришли уже. Вон он – Морвокзал.

И в самом деле. Катер уже стоял у стенки Морвокзала. Сладко потянувшись, Иванов пружинисто встал, поднялся на палубу и легко спрыгнул на причал.

Вот это да! Вот это здорово! Зуб, который не давал ему житья целых четыре дня, прошёл. Он не болел! Это же красота! Зачем тогда тащиться в эту поликлинику. Теперь можно отложить поход туда на отпуск.

Вот и ласковое солнышко выглянуло, разгоняя надоевший туман. Небо заголубело. И вообще-то жизнь – это хорошая штука! Но что же делать? Ведь до следующего катера как-никак целых четыре часа и их надо где-то провести. Вообще-то надо чего-нибудь прикупить.

«Лёха любит свеженькое», – невольно подумав о своей замене, он направился к небольшому базарчику, расположенному невдалеке.

Да, пройтись не мешало бы. Засиделся на судне. Ноги неуверенно топали по земле. Он заглянул в магазинчик у вокзала, перешёл через виадук и уже спокойно прошёл на базар мимо железнодорожного вокзала, окружённого, начинающими зеленеть тополями.

Прилавки на нём оказались полны всяческой зеленью. Всё свеженькое, прямо с грядочки. Красота! Есть на что посмотреть.

Разбитная молодуха излучала обаяние во все стороны. Она нахваливала свой товар, не умолкая. А когда Иванов оказался в пределах её видимости, то всю мощь своего обаяния, она сосредоточила на нём. Залп её слов пробил броню мрачного механика, за столько месяцев отвыкшего от женского общества. И он, полностью обезоруженный хитрющими глазками и потоком комплиментов в свой адрес, без всякой торговли забрал у этой горластой, краснощёкой девахи всё, что ему надо и не надо.

Уже рассчитавшись и, отойдя от базара, он всё ещё оставался под воздействием её чар и переваривал поток слов, обрушившимся на него почище снежной лавины. И что он и такой и рассякой и хороший и хозяйственный и семья у него самая лучшая, а жена, так вообще, красавица и в доме у него всего полным-полно, а дети, так вообще, просто чудо. О…

Надо же быть такой тарахтелкой. Но всучила она ему, в основном, всё то, что требовалось. Теперь он думал о том, как всё, что купил, приготовит и разложит на столе в день подписания акта. И от этого предчувствия, на душе стало вновь легко и радостно.

Впереди его ждала заветная мечта! Отпуск… Лето…