Три измерения. Сборник рассказов

Три измерения

Сборник рассказов

Алексей Владимирович Макаров

Издание второе переработанное

© Алексей Владимирович Макаров, 2024

ISBN 978-5-4496-7284-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

В своей книге «Три измерения» Алексей Макаров коснулся темы, которая особенно близка всем морякам.

Это тема дома и семьи. Всех тех, кого моряк оставил далеко в родном порту.

Эта книга о тех, кто любит и ждёт встречи. О тех, для кого первый день прощания всегда является первым отсчётным днём для долгожданной встречи со своими любимыми.

От мысли о них, о родных, невозможно никуда ни уйти, ни спрятаться. Где бы ты ни был, где бы ты ни находился в любой точке Земного шара, они всегда есть и будут в его душе и в сердце.

И, даже несмотря на суровый вид этих бывалых мужчин, в душе они всегда остаются нежными мужьями, отцами и сыновьями, такими чувствительными к каждому неправильному слову, сказанному невзначай, а то и специально.

Порой, в длительных рейсах, только во сне у этих грубоватых на вид мужчин всплывают их самые лучшие чувства, о которых не каждому дано признаться в открытую.

Это чувства любви, верности и необычайной ранимости каждого моряка, который только, узнав, что ты нужен, пойдёт на всё ради своих любимых и близких людей.

Поэтому-то и книга названа «Три измерения».

Для любого моряка – это море, где он работает, берег, где его ждут, и любовь, которая никогда не покидает его, даже в самых коротких снах.

Правда, не всегда все происходит так, как об этом мечтается вдали от родного берега. А это, порой, бывает так больно, особенно когда моряк ничего не может изменить там, на берегу, где его сейчас нет и где он нескоро появится.

Только хорошие друзья и товарищи помогут ему преодолеть все трудности в работе и быту и поддержат его в трудную минуту, не дав наделать глупостей.

Жизнь, она сама всегда расставляет все точки на тропе жизни, и только время показывает, правильно ли она прожита или нет.

С глубоким уважением посвящается морякам и их семьям.

Все события в этих рассказах являются плодом авторского вымысла. Все совпадения имён, дат, названий и сюжета являются случайными. Местоимение «Я» в данном тексте обозначает не Автора, а вымышленного персонажа.

                                                                        А. Макаров

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Выглядываю в иллюминатор. Ветер разогнал туман. Причал подсох и синее небо проглядывает сквозь редкие облака. Да, сегодня ожидается тёплый день. Конечно, не такой жаркий, как в тропиках, хотя в конце июня Приморье лето уже вступило в свои права. Сегодня можно одеться по-летнему. Хорошо, что заранее всё постирал и погладил.

Ну, таможня! Что они искали четыре часа? Непонятно.

Инночка уже, наверное, извелась у проходной. Скоро, сейчас я её увижу!

Позвонил телефон:

– Пап, ну что ты там? Заходи, – слышен Алёшин голос.

– Сейчас, сынок, переоденусь, – говорю я быстро в трубку и вынимаю, приготовленные ему подарки.

– Ну, давай быстрее, а то мне к трапу надо, – торопит он меня.

Да! Алёше сегодня двадцать один год.

– Что же одеть? – проносится мысль. – Да ладно.

Светлые брюки и рубашка на койке, которые я предварительно погладил и приготовил для этого случая, подойдут. Спускаюсь к нему в каюту.

На столе у него по-походному.

Коньяк? Ого! Прошло уже четыре с половиной месяца, как мы ушли из Владивостока, а он до сих пор хранит эту бутылку.

– Что, берёг для этого случая? – заглядывая в глаза сыну, удивленно спрашиваю у него.

– Угу, – он, как всегда, немногословен и наливает стопки.

– Ну что же, сынок, с юбилеем тебя! – я взял налитую стопку и посмотрел в глаза сына. – Понял вкус матросского хлеба? – тот только кивнул в ответ. – Ну, а если понял, то ешь его с честью, не стесняясь мозолистых рук, – желаю ему от души.

– Спасибо, пап – нарочито грубо вырвалось у него, а у самого в глазах блеснула слезинка. Значит, до глубины души достал я его своим словом.

А самому так хорошо оттого, что рядом 21 – летний, стройный, загорелый, голубоглазый блондин, в испачканном краской комбинезоне, выше меня на полголовы внимательно слушает и впитывает отцовские слова, как бы стараясь пронести их через всю жизнь.

Выпили, закусили кружочками лимона и помолчали.

– Ну, ладно, – прервал я молчание. – Иди, а то сменщик заждался уж тебя. Смотри наших, – говорю ему уже вслед.

А Алёша, как будто ожидая моих слов, тут же вылетел из каюты, прокричав:

– Да их же через проходную не пускают! Сейчас только третий побежал туда с новыми ролями, – это я уже услышал с трапа, куда он прогромыхал сапожищами.

Поднимаюсь в каюту. Сердце трепещет, как у мальчишки. Сейчас, сейчас придёт моя самая любимая женщина в мире. Сейчас, сейчас я её увижу. Звонок.

– Пап, вон тетя Инна идет, а маму с Катькой не пускают что-то неправильно записано в роли, – басит в трубку Алёша.

– Так ты сгоняй, исправь, что надо, объясни, – советую я ему, а сам хватаю фотоаппарат и бегу вниз, к трапу.

Только слетел вниз, на ходу взводя затвор, а они вот уже…

Только успеваю нажать кнопку фотоаппарата, а ко мне уже летит моя любимая, неузнаваемо прекрасная женщина, раскрыв свои объятия. Успеваю заметить её прическу (долго же она готовила её для меня), радостно раскрытые глаза, сияющую улыбку, шикарную красную блузу и всё… Я держу её у своего сердца, а с другой стороны с радостным визгом карабкается на шею Данила.

– Ну, вот и все. Вот и вместе, – только и успеваю сказать, вздохнув после первого поцелуя.

– Пап, а мы в шесть утра выехали, мама так гнала. Нас никто не обогнал, а тут дядьки на проходной не пускали четыре часа. Так мы на базар съездили, – тарахтит Данила. – Пошли быстрее к тебе. Ух, ты, какой пароход! Пап, а что тут пар из трубы идет? А сейчас куда? – он уже впереди и рвется только вперед.

– Пап, а это твоя каюта? Нам значит сюда. Вот это да! Даже палас! А что это за цветок? Ух, ты! У тебя даже ванная есть, – это слышно уже в отдалении, в глубине каюты.

– Ох, и извел он меня сегодня, прибила бы паразита, – со счастливой улыбкой на лице произносит Инночка и, прижавшись ко мне, стоит, глядя снизу-вверх в мои глаза.

– Всё! Не отпущу. Ну, сколько можно ждать? Обними меня крепче, хочу быть рядом, – произносит она таким близким и родным голосом.

А я своей «ручкой», которую два дня отмывал от въевшейся мазуты и отпаривал жесткие мозоли, ворошу её изумительную прическу, целую мои сладкие губы, глаза, лоб.

Сколько было встреч, сколько я мечтал об этой, но всегда всё заново. Сердце трепещет, голос отнимается, а руки всегда берут эту маленькую аккуратную головку и прижимают её к губам, словно впитывая заново эликсир жизни. Не бывает счастливее таких минут. Пропадает небо, стены, звуки, остаются только мои глаза и её губы, руки и слова, которые сами льются из тебя, накопленные за долгие месяцы разлуки. Всё это выливается сейчас. Но долго так продолжаться не может.

Выныривает Данила и начинается проверка всех ящиков в столах и шкафах.

– А что это, интересно, у тебя там такое? – слышится из разных углов каюты, и его ручки моментально влезают то в стол, то в шкаф и иной раз только пятки видны оттуда.

Вспоминается рассказ об одном матёром капитане, который, видя приближение двух внуков-близнецов к судну, кричал жене: «Мать, прячь всё, фашисты идут».

Но тут – ураган. Ураган слов, эмоций, действий, движений, вопросов.

Стоя посередине каюты и, держа в руках свою самую дорогую, любимую женщину, я наконец-то начинаю понимать, что ураган сейчас разгуляется не на шутку. Надо переключить его в нужное мне русло. Ещё раз целую Инночку. Получилось торопливо. Всё! В глазах сразу блеснул огонёк непонимания, но, увидев, что я смотрю на Данилу, она, ещё томным голосом, произнесла:

– Он сейчас у тебя тут устроит…

– Данила, а ты Алёшу с днём рождения поздравил? – говорю ему, нарочито озабоченным голосом.

Сейчас же из-под дивана высунулась белобрысая голова, зеленые брызги сверкнули, в них промелькнули молнии и, мне даже послышалось, шум роликов и шариков в его голове.

– Нет… – в этих брызгах светилось удивление.

– Так ты иди к трапу и поздравь его, – мягко советую ему.

– Ага, сейчас, – и только вихрь уносимого воздуха ещё шевелил листья лимонного дерева, растущего в кадке у входа в каюту.

– Ну, это ненадолго, – говорит Инночка. – Ну, рассказывай, как добрались? Последний раз по телефону была такая плохая слышимость, что ничего не поняла. «Трансфлот» говорит одно, а ты другое. Куда ехать, где встречать – ничего не пойму. Хорошо ещё Юрик Лене перезвонил, тогда стало яснее, и мы сегодня утром рванули с Леной, пока дороги свободные. Воскресенье, утро – все на дачах.

А я стою и улыбаюсь. Я счастлив. Со мной всё моё счастье. Недаром сегодня так ярко светит солнце, недаром небо синее и море спокойное.

– Из Пусана до Восточного шли спокойно, но ты же знаешь, что на подходах связь плохая. Слава богу, что ты хоть что-то разобрала, не ошиблась, – пытаюсь начать.

– А Наталья тоже за Алёшей на машине приехала. Их там с Катей не пускают, – перебивает Инна.

Неожиданно резко звонит телефон:

– Пап, а вон тетя Наташа с Катькой идут. Их уже пустили, – это уже докладывает по телефону информатор Данила.

– Понял. А что вы там с Алёшей делаете?

– Вахту стоим, – отвечает он безапелляционным голосом.

– Ну, ладно. Устанешь. Заходи. Подарки посмотришь.

– Щас, – выпаливает он и бросает трубку.

Это я зря сказал про подарки, вахта прекратится моментально, разговора с Инночкой не получится. Да и собираться надо, стоянка у причала часов шесть, а капитан меня отпустил, чтобы я в понедельник с утра попробовал решить многие проблемы в многочисленных службах пароходства.

Так… Надо бы моего сыночка чем-то занять. Но вот и он – мой младший сын. На его белом лице, с правильными чертами, сияют румянцем щеки, ноздри небольшого аккуратного носика нервно раздуваются, алые губы приоткрыты, льняные волосы художественно растрепаны, в зелёных глазах мечутся искры – он вот он, он готов делать всё, что ему прикажут и ещё чего-нибудь, что может потребоваться.

– Данила, пойдем, пригоним машину к борту, пока мама будет собираться, – предлагаю я сыну.

– Давай, – говорит тот нехотя, перебирая машинки, которые мы ему с Юриком выбирали два часа в Сингапуре.

– Пока, мамусь, мы сейчас, – нежно целую в щёку Инночку.

Данила вцепляется в руку, и мы с ним идём по терминалу к проходной. Рука его плотная, широкая в кости (как у меня), пальцы короткие, сильные.

Когда мне было 22 года и ещё не родился Алёша, я мечтал, что буду вот именно так идти с сыном за руку. И мечта моя исполнилась дважды. Так угодно судьбе и теперь вот он, мой сын, идёт рядом, рассказывает о драке с Сашкой Громовым, о подлости Балюры, о красоте Машки Дубовой. А я, ошеломлённый таким напором энергии, слушаю его, изредка вставляя замечания.

Вот и проходная. Молодой человек у ворот в форме выглядит непреклонно, но десять долларов делают своё дело, а я вскоре завожу, разогретую на солнце «Субару». Включаю кондиционер. Охранник вежливо открывает ворота, и я осторожно въезжаю в порт. Чувствую, что за 4,5 месяца отвык от руля, а тут ещё чистосердечный советник не позволяет мне развить скорость.

Едва нажимаю на тормоз у трапа, как хлопает пассажирская дверь, а я только краем глаза успеваю заметить, взлетающего по трапу Данилу. Поднявшись на борт, вижу, что братья уже мирно беседуют.

– Лёш, ну что мать? – спрашиваю, останавливаясь рядом.

– Да, нормально. Поздравила, – как бы нехотя отвечает он, а в голосе чувствуется откровенная радость мальчишки.

Понятно. Он старается выглядеть взрослым, ведь рядом же с ним младший брат, а тот, с Алёши глаз не сводит, ловит каждое его слово.

– Передавай ей привет, скажи, что у меня всё хорошо, да и про себя поподробнее расскажи, – говорю ему, входя в надстройку.

– Вот сменюсь с вахты, пойдем на бережок, посидим, после этого и расскажу, – отвечает Алёша.

– А то, что я тебе оставил, ты забрал из холодильника? – я вновь посмотрел на сына.

– Да, – как бы нехотя, тянет он.

Вообще-то это спиртное и закуска.

– Поможете загрузить машину, мужики? – обращаюсь к обоим сыновьям, кивая на машину.

– Нет слов, пап, – хором выпаливают они.

Пока мы с Данилой ходили, Инночка уже переупаковала все вещи, которые я, на мой взгляд, так старательно уложил. Оказалось, что всё не так, а сейчас, и в самом деле, всё намного компактнее. Взмокшая от работы, Инночка улыбается глазами в мою сторону, а губы только и успевают говорить:

– Данила, не трогай. Данила, не тяни. Данила не поднимай. Тяжело же ведь. Зачем ты, паразит, оторвал ручку у этой сумки?

Я присаживаюсь рядом, обнимаю за плечи свою любимую и целую её в шею. А она, оторвав руки от узла веревки, ласково обняла мою заросшую голову:

– Ох. Подстричь бы тебя надо, – воркует она между поцелуями.

– Да, за пять месяцев отрастил, – басю в ответ, не в силах оторваться от столь забытых и столько раз вспоминаемых во сне губах.

– Переоденься, взмокнешь, таская эти ящики, – заботливо советует Инночка.

Я раздеваюсь. Все смотрят на меня, но каждый по-своему:

– Ну, ты и загорел, – восхищается Данила.

– Нет, не особо и поправился, – оценивает жена.

– А мы с папой на Синтозе отжимались, так папа отжался не меньше моего. Даже спасатели ему аплодировали, – со значением говорит Алёша.

– Ну что, начали? – предлагаю я сыновьям, взявшись за ящик.

– Конечно, – откликнулась братва, хватаясь за другой.

И мы, взяв по силам, кто что мог, стали то спускаться, то подниматься по трапам. Багажник и салон машины очень быстро заполнились.

– Остальное выгрузим, когда судно придёт во Владивосток, – говорю, отдуваясь, братцам.

– Пошли мыться, а потом и поедем, – обращаюсь к Алёше и Даниле.

– Нет, я не поеду, завтра во Владике увидимся, – это уже Алёша говорит мне. – Достою вахту. А потом с мамкой и Катей на бережку посидим.

– Что ж, ладно, отдыхайте, – отвечаю ему и иду мыться.

Помывшись и обсохнув под вентилятором, закрываю каюту, даю последние указания второму механику, извещаю капитана о своем убытии и спускаюсь на причал к машине.

Пока садились в машину, по трапу спустились Алёша с Катей. Следом шла Наталья. Спустившись с трапа, она, едва взглянув на меня, кивнула, остриженной под карэ головой, отвернулась и демонстративно пошла в другую сторону. Алёша, пожав плечами, двинулся за ней следом. Я стоял и смотрел вслед этой нескладной фигуре в брюках, само вязаной шерстяной кофте (хотя уже было +25 градусов) и недоумённо лупал глазами. Что ей ещё надо? Чего злится?

Инночка, как бы чувствуя мои мысли, пояснила:

– Ясно чего. Такое красивое судно, большая должность, жена, восторженные дети, полная машина барахла. Да ну её. Не обращай внимания, не расстраивайся.

Я сел в машину. Опять она горячая, как консервная банка на костре. Что-то занемела левая рука, я сделал ею несколько вращательных движений. В левой лопатке что-то отдало. Но тут же прошло.

– Перетрудил мышцу, – проскользнула мысль.

Взглянул на Инночку. Она подкрашивала губы. Я залюбовался ею, как же она всё грациозно это делает. Вновь, уложенные в прическу волосы, через которые слегка просматривается маленькое ушко с моими любимыми серьгами. Стройная шея, слегка покатые плечи. Красная блуза очень шла к её волосам, макияжу и украшениям. Оторвав взгляд от зеркала, она скосила глаза в мою сторону:

– Что? Разглядываешь? – хитринка прозвучала в её голосе.

– Люблю тебя, – только и хватило сил ответить.

В ответ на мои слова она, слегка выгнувшись, подставила щёку для поцелуя. Прикоснувшись губами к нежной коже её щеки, я ощутил легкий аромат духов, косметики и… запах моей женщины. От всего этого меня пробило, словно молнией. А Инночка, отодвинувшись и, поудобнее устроившись за рулем, переключила скорость и вопросительно-торжественно взглянула в мою сторону:

– Ну Что? Поехали? – а увидев моё молчаливое согласие, громко произнесла. – Домой!

– Домой, домой, – повторил с заднего сидения Данила, занятый в это время вытаскиванием банки «Спрайта» из ящика.

Охранник сделал разрешающую отмашку, поднял шлагбаум и, не проверяя документов, выпустил нас из порта.

Инночка сразу набрала скорость, а я сидел к ней в пол-оборота и смотрел на её нежное лицо, попутно отвечая на Данилины вопросы. Бросил взгляд на обочину – поломанный забор, брошенная ржавая бочка – не огорчили моего настроения. Что ж – Россия, не какой-то там Сингапур, где даже во время ливня брюки не пачкаются грязью.

Остановились возле въездной колонны порта Восточного. Это же надо – зеленая трава! А как она вкусно пахнет! Листочки на деревьях слегка колышутся от слабого ветерка. Туч совсем нет. Голубое без единого облачка небо. И чистый ароматный воздух!

– Сфотографируемся? – предложил я.

Отказа не последовало. Сначала я с Данилой. Потом это чудо схватило фотоаппарат и давай его вертеть и щелкать напропалую. Я отошёл подальше в траву и потянул за собой Инночку. Она легко поддалась, приникла ко мне, вдыхая мой запах и заглядывая в глаза.

– Снимай! – крикнул я сыну. Тот пару раз щелкнул затвором фотоаппарата.

– Как хорошо вместе, – выдохнула она. – Никуда не хочется двигаться.

– Поехали домой, там будет лучше, – прошептал я ей на ухо.

«Субара» плавно отъехала от обочины, пропуская попутные машины и резко начала набирать скорость.

На Американском перевале молодой сержантик проверил документы и, улыбнувшись столь прекрасному водителю, пожелал счастливого пути.

110 – 120 – 140 легко и уверенно шла Инночка. Выключили кондиционер, открыли окна, Данила на заднем сидении приутих. Я посмотрел – он спал. И у торнадо заканчиваются запалы. Появилась возможность спокойно поговорить. За разговорами о проведённых врозь четырёх с половиной месяцев, три часа пути пролетели незаметно. Только в пути ещё раз проверили документы.

И вот Владивосток. У Ростральной колонны Данила попросил прикрыть окно. Ветерок посвежел, чувствовалось приближение моря. А на Луговой у нас, как всегда, висел туман. Как в том анекдоте. А в деревне Гадюкино опять идут дожди.

Подъехали к дому. Соседи поздравили меня с возвращением из рейса. На звонок дверь сразу открыла Алёна и с визгом:

– Папочка приехал! – повисла на шее.

– А я тебе торт испекла, – тут же похвалилась она.

– Давайте кушать, – сразу же предложил, очнувшийся от сна, Данила.

– Нет. Сейчас занесём вещи, поставим машину в гараж и вот тогда и начнём наш пир, – возразил я.

Для этого я взял своего главного помощника и мы пошли с ним к машине. С разгрузкой быстро управились, поставили машину в гараж и вернулись домой.

Филя, мой милый сенбернарчик, носился, позабыв о своей комплекции, и всё норовил лизнуть меня в лицо и поставить лапы на плечи. Но когда его пристыдили за столь неподобающее поведение, то он лег в коридоре и только водил глазами, наблюдая за нашими передвижениями. А Эммочка грациозно подставляла спинку, позволяя себя погладить, выгибаясь и мурлыча. Да, наконец-то я добрался домой!

Подняв бокал замечательного вина, и отведав всяких вкусностей, что ещё с вечера приготовила Инночка, меня потянуло в сон. Что-то странное происходило со мной. Кружилась голова, и обе руки казались огромными. В левой руке что-то всё время немело и поэтому приходилось её всё время двигать.

– Что-то ты батька засоловевший, – озабоченно подметила Инночка.

Её голос слышался, как, будто, из соседней комнаты. Хотя вот она, моя хорошая, прильнула ко мне и тихо греется об меня, только что не мурлычет, хотя мурлыканье шло от Эммочки, устроившейся у меня на коленях.

– Да. Надо помыться и поспать, что-то с этими заботами и переездами я совсем раскис, – еле ворочая языком, проговорил я.

Поднялся, поцеловал нежную щёку и пошёл в ванную.

Россия – горячей воды нет.

– Уже месяц, как нет. Настрой «Атмор», – услышал я голос жены, но решил обмыться только холодной водой.

Острые струи ледяной воды пронзали тело, от чего оно казалось горячим и поневоле из глотки вырывалось рычание.

Ну вот, стало полегче. Растеревшись докрасна, я вышел из ванной.

– А давай я тебя подстригу? – предложила Инночка.

Я против этого никогда не был. За все годы супружества только она меня и стригла. Принёс табуретку, простынь и сел напротив большого зеркала в коридоре. Инночка подошла сзади, прильнув всем телом к моей спине, стала перебирать отросшие волосы.

– Совсем седой стал. Виски белые, но это тебе идет, – приговаривала она.

Изогнувшись, я обнял её и, усадив к себе на колени, долго и нежно целовал.

– Ладно, уж, а то останешься лохматым. Как завтра пойдешь в службу? – она встала и принялась щелкать над моими вихрами ножницами.

Через пятнадцать минут клиент был острижен и, включив теплую воду, смывал с себя волосы. Инночка стояла рядом, помогала смывать невидимые волосинки и в промежутках награждала меня поцелуями.

– Всё. Иди в постель, я сейчас, – выпроводила она меня из ванной.

Ничего не может быть лучше моей постели, застеленной и выглаженной любимыми руками. Каждой клеточкой кожи я чувствовал её. Её жёсткость и мягкость придавали мне силы, будили моё воображение. Мягкие тона стен спальни и мебели призывали только к покою и святости семейного ложа. Я лежал, закрыв глаза и улыбка бродила по моему лицу.

Нет ничего лучше дома, где тебя любят и ждут. Пусть будет в моём доме всегда любовь и покой. А я уж постараюсь для этого сделать всё возможное.

В ванной стих шум воды, неслышно открылась дверь и появилась прекрасная, как молочное облако, моя жёнушка. Расчесала волосы и затихла, крепко прижавшись и обвив меня всего нежными руками.

– А теперь ты дома? – услышал я её шепот.

– Да, моя милая, – и, приподнявшись, посмотрел в её огромные глаза, ощущая непреодолимую тягу к этому, любимому мною, существу.

Уже много позже, ещё раз заглянув в её глаза, я увидел в них полные озёра. Слёзы?

– Ты что, плачешь?

– Да, – скрывая непроизвольные рыдания, едва произнесла она.

– Что с тобой?

– Не обращай внимания. Мне очень хорошо.

И, прикоснувшись губами к краешкам этих дивных озер, я пил эти слёзы, а ручейки их, оставившие свои следы на нежных щеках, осушал своим горячим дыханием.

Глазки закрылись, дыхание выровнялось и моя любовь лежала у меня на плече, мирно убаюканная моей нежностью.

Ночь шла своим чередом. За окном проезжали одинокие машины, изредка освещая потолок фарами. А я боялся пошевелиться, потому что на моём плече лежало моё сокровище. Бокал драгоценного вина, который мне не хотелось расплескать.

Ужасающий вой вывел меня из дрёмы. Мяу-у-у-у-у. Инночка вздрогнула, перевернулась на свою подушку и проговорила сонным голосом:

– Не обращай внимания. Это Эмка уже второй день орёт, просится до Мармика. Спи.

– Ладно, завтра схожу к Людке и отнесу её, – пробормотал я сквозь сон. – Спи, спи.

Мармик – Мармелад, здоровенный, белый котяра с разными глазами, был нашим постоянным клиентом.

– Заодно повидаюсь с Вовкой, – уже во сне подумал я и провалился в сон…

Ох, эти будильники, никогда не дают поспать. На судне я подскакиваю сразу, от любого изменения шума. Всегда готов влететь в штаны, тапки и мчаться в машину на устранение неисправности. За двадцать с лишним лет уже по-другому не получается.

А Инночка нежится.

От мелодичного «ку-ку», скромно пропетого будильником, я сразу проснулся, выключил звук и, отодвинув его подальше, попытался встать.

Опять затекла левая рука, пальцы почти не ощущались. Я её размял, ещё раз с удовольствием отметил, что мазуты в порах ладоней нет. Мозоли хоть и остались, но были мягкими. Я осторожно погладил по плечу Инночку. Она чуть приоткрыла глазки и потянулась ко мне.

Да, но рано или поздно на работу ей всё равно надо идти. Лучше, позже. Не каждый день муж приходит из рейса. В поликлинике у них об этом знают. Морячек много.

После завтрака Инночка одевалась. Как я люблю смотреть на её движения во время этой процедуры. Иногда стараюсь помочь. Потом лёгкий макияж и всё – пора. Осторожно закрыв дверь, пусть дети ещё поспят, мы вышли во двор. Ещё один поцелуй и она пошла вверх по улице, а я через дорогу.

Ещё пару раз оглядываюсь, чтобы помахать ей рукой и иду в гараж.

Машина в порядке, завелась сразу и, как хороший конь, отдалась на милость водителю. Через десять минут я уже был у Людки.

– О, привет, – тянет она и начинает рассказывать, как Инна готовилась к встрече, как бегала по базарам, магазинам, звонила всем и вся. И вот, наконец, я уже тут.