Подвиг бессмертия. Книга первая. Откровение

Прошло совсем немного времени, и Степан встретился с Луньковым Васькой в Филиных лугах, возле дубов. К тому времени он уже был здоров и, видимо, готовил свои новые и, как всегда, коварные замыслы. С добрыми намерениями Степан подал ему руку в знак приветствия и примирения, но Василий повёл себя неподобающе фривольно, напыжился и гневно ответил:

– Ты ещё будешь обливаться кровавыми слезами, запомни, сучонок! Ты мой злейший враг до конца моих дней. Я не успокоюсь, пока не плюну на твою могилку!

Степан не стал на дерзость отвечать дерзостью. Он не хотел за своей спиной иметь врагов и хотел только одного – только примириться с Луньковым, тем более ссора произошла из-за сущего пустяка.

– Ради чего ты превращаешь свою жизнь в кошмары? Не проще ли радоваться ей. Относись к людям по-доброму, с уважением, тогда и тебе будет радостно и легко. Пойми, сила правды всегда выигрывает. В жизни может случиться всё, давай забудем наши разногласия и станем, возможно, не добрыми друзьями, а хотя бы не врагами. Я сожалею и прошу…

– Да пошёл ты… совет… чик, – грубо прервал он Степана на полуслове.

– Или ты уничтожишь в себе это непомерное зло, или оно прикончит тебя в самый неподходящий момент, – посоветовал Степан на прощанье, понимая, что с этим человеком разговаривать бессмысленно

После этого Луньков в сердцах сплюнул чуть было не в лицо Стёпке, быстро развернулся и с глубоким пренебрежением зашагал своей дорогой, увязая по щиколотку в тёплой дорожной пыли босыми ногами. Так они и расстались непримиримыми врагами… до конца дней оставшейся жизни.

Через неделю, закончив обход деревенских хат крестьян и переписав всех детей семилетнего возраста, способных учиться в первом классе, составили отчёт годовой работы школы. Янина Самойловна выехала со всей документацией на попутном гужевом транспорте в районный центр.

Степан провожал её от школы до Трушкина дома – мужика, который на своей телеге любезно согласился подвезти учительницу до райцентра.

– Степан Анисимович, вы тут остаётесь главным. Думаю, справитесь. Немного подремонтируете школу. Со своей стороны я посодействую оказать вам помощь из центра стройматериалами. Я поживу у сестры в городе. Устала я, скажу вам откровенно. Годы, проведённые на фронтах, приучили меня смотреть на людей совсем иными глазами

– Я вас понимаю, уважаемая Янина Самойловна, – вставил своё слово Степан. На самом же деле он сожалел, что молодая женщина, увлечённая круговоротом военного времени, потеряла всё – надежду, здоровье, молодость и, самое главное, доброту и доверие к людям. Сердце её ожесточилось, общество в её понимании разделилось на белых и красных, на добро и зло. Она твёрдо уверовала в то, что груз ответственности за всё происходящее возложен на её плечи.

– Там всё просто, – продолжила девушка, – сразу видно, кто перед тобой, враг или друг. Как с ним поступить – ясно и понятно. Чем меньше врагов, тем легче будет строить светлое будущее. Мой самый надёжный товарищ – это мой маузер, подарок моего мужа и командира, павшего на Перекопе.

– Сочувствую вам…

– Здесь… очень трудно разобраться. Контра притихла, смешалась с пролетариями. Поди разберись! Вот и тебя недавно чуть не грохнула. Ты уж не обижайся. Время сейчас такое: лес рубят, на щепки не смотрят.

– Да, Янина Самойловна, при таком великом деле людскую кровушку не мерят кружками…

– Некому мерить, она льётся реками и будет литься, будьте уверены, пока не установим крепкую власть мирового пролетариата.

Лошадь нетерпеливо размахивала хвостом, отгоняя мух, стояла, кося свой карий глаз на гостей.

– Долго спим, граждане хорошие, здесь деревня. По холодку уж были бы под Юровом, – сердито встретил Трушкин подошедших просветителей будущего поколения.

Проводив Янину, Степан направился домой в глубоком раздумье. Ему стало страшно оттого, что вот такие революционеры разгуливают по земле с оружием и решают судьбы ни в чём не повинных доверчивых людей. И предпринять в их защиту никто ничего не может, ибо сам защитник сразу же бездоказательно попадает в разряд контрреволюционеров.

Глава вторая

Кошмарные грёзы любви. Горе-женихи

Неприятные воспоминания уплывают из памяти, как мрачные тучи из необъятного лазурного небосвода, только досадный горький осадок не даёт покоя, коробит иногда душу почти всю жизнь. Анисимович, как теперь звали Степана, чувствовал неладное в своём неудовлетворённом, не знающем покоя сердце. Словно на распутье, запертый в железной клетке, метался он в своей тоске о несбывшейся любви. По всем признакам поведения парень созрел, а если выразится проще – влюбился впервые, не осознавая этого. Тоскливая грусть и хандра безответной любви овладевала им всё с большей очевидностью. Он потерял аппетит, похудел, осунулся, помрачнел, ни с кем не общался на вольные темы, только по делу, да и то однозначно, немногословно.

Мать сразу забеспокоилась, заметив это. «Не сглазил ли кто? Ведь завистников у него в округе, как нерезаных собак, хоть топи в болоте», – думала она.

– Да что ж с тобой, сыночек, не заболел ли ты, – ласково спрашивала, прижимая его золотокудрую голову к своей груди. – Не сходить ли нам к Фёкле-ворожее, может, порчу какую недруги проклятущие наслали, – причитала перепуганная мать.

– Угомонись ты, мамань, всё со мной в порядке, – в тон ей отговаривал её Степан, но признаться в своём мнимом недомогании он, по известным причинам, не мог.

Всё в его озабоченном сознании было переполнено единственной и ненаглядной: «Где она? Что делает? Взглянуть хоть бы одним глазком, – мысли роились в голове только о ней, забивая все другие только ею. – Катерина – девка видная, только и слышишь эти пугающие намёки, что кто-то опередит, посватает раньше. И прощай тогда всё».

Немковы жили справно – обособленно, на хуторе, вёрстах в трёх от Стёпкиного дома, в Дуброве. Там одна природа чего стоит – обширная поляна площадью сотни гектаров, покрытая луговой шелковистой наощупь травой, мягкой и сочной. Чистые голубые озёра, на поверхности которых живут и размножаются дикие непуганые птицы всевозможных пород. Скота у них полный двор, большой сад, пасека. В подвале под домом всевозможные припасы – от солёных рыжиков до медовухи, не считая овощей и фруктов в солёном и свежем виде. Как же без этого и жить и работать на земле – просто немыслимо, и праздник не праздник, и будни не будни. Два сына да две дочери-красавицы на выданье, подпирают одна другого. Женихи кругами ходят, один ушлей ушлого; Матвей Иванович, отец Катеньки, не торопится, выбирает, не ошибиться бы.

Не ведает он, глупец, о том, что карающий меч революции уже занесён над его невинной головушкой. А пока вовсю ширь по всей стране расцветала буйным цветом, пуская глубокие корни, Новая Экономическая Политика. У людей появился достаток, все сыты, работают крестьяне не покладая рук – надрывают пупки.

Заглянув за занавес недалёкого будущего, мы, с глубочайшей печалью и горьким сожалением констатируем – крепкое хозяйство разграблено, а злейшего кулака Немкова Матвея Ивановича и его сыновей бросят на растерзание классового беспредела. В результате очередного грабежа лучшая трудовая часть крестьянства физически уничтожена. Другая превращена в бесправных рабов, и сельское хозяйство будет подведено к постепенному угасанию и деградации, в дальнейшем, как следствие, к голоданию народов. ВКП (б) развернуло бурную деятельность по ликвидации трудового крестьянства. Аббревиатура ВКП (б) расшифровывалась в то время так – Второе Крепостное Право большевиков.

Жена Немкова – Анютка, красивая, черноглазая, наливающая соками соблазнов женщина строгого нрава, хозяюшка рафинированная с монгольским душком – с её стола крошки не пропадёт. Через её руки прошли все работы, все заботы, всё управление ими. Короче говоря, эта женщина обладала аналитическим умом. Она руководила семьёй так мягко, так незаметно и тактично, человек с большим удовольствием исполнял ту или иную ею задуманную работу, предполагая, что он автор этой задумки.

Добро накапливалось незаметно. Жили тихой, обыкновенной, извечной жизнью крестьян, отпущенной им Отцом нашим – Владыкой Вселенной – по трудам их и заслугам.

Лёжа на душистом сеновале, Степан глядел полузакрытыми невидящими глазами в ночное небо, которое заполнял образ его Кати, единственной для него и желанной.

Свет холодной луны отбеливал её прекрасное личико, на котором блуждала её милая улыбка. Стёпе грезилось невероятное – безумные ласки и страсти, от которых всё его тело покрывалось испариной. Ему становилось неудобно и даже стыдно, и казалось, что это вовсе не он, а кто-то другой.

Луна медленно уплывала в изумрудное марево безмятежного сна, навевая грёзы сладких видений. Он летел тихо в тёплой ночи рядом с Катей, нежно и бережно прижимая её к себе, боясь утерять. Её тело было невесомо, будто соткано из туманных грёз, укутанное в вуаль прозрачных шелков. Вот они медленно втянулись в бледно-сиреневую туманную дымку облаков и стали тонуть в волнах неведомых страстей. Её нежные губки трепетно обволакивали его сознание волшебными чарами. Она невероятным образом извивалась вокруг Стёпы и лёгкими касаниями своего божественного тела приводила в дрожь и трепет весь организм. Страсть её любви он ощущал всеми фибрами своей души. Они сливались в животворное единое дыхание, становясь целостным организмом. В круговерти сладостных пируэтов их тела уносились всё дальше и дальше к сияющим звёздам на величественном серебре небосвода. Головокружительная высота делала душу Степана восприимчивой к волнующим тайнам любви, раскрывая всю прелесть её многогранности. Бездна необъяснимых желаний и возбуждающих страстных вожделений завораживала и витала радужными огоньками вокруг, обволакивая и маня их ещё дальше в сладостную даль.

Вздрогнув, Степан пробудился. Он настолько был ошарашен этим гипнозом грёз, что, открыв глаза, долго ещё блуждал в лабиринтах видений, пока не обрёл в сознании чувство реальной жизни.

Деревья переливались мириадами радужных искорок и блёсток холодного света от капель утренней росы в сиянии волшебной зари.

«Откуда весь этот бред?» – подумал в замешательстве Степан и в следующий миг ухмыльнулся, вспомнив.

В бывшем помещичьем доме по-прежнему работала изба-читальня; заведовать этим источником знаний поручили, на общественных началах, Анисимовичу. Открывалась она по вечерам после работы. Летом очень редко, но зимой почти каждый вечер. Там для всех желающих читали газеты, просвещали политграмоте, особенно разъясняли политику рабоче-крестьянского государства.

В самом конце вечера оставалось время для коллективного чтения беллетристики – художественной литературы в прозе: романов, повестей, рассказов. От прочитанного текста у слушателей голова шла кругом, как от хмельного зелья. Взбудораженный мозг не успевал переварить непотребные доселе, крамольные мысли чуждых направленностей. Они узнавали немыслимые для их воображения отношения между мужчиной и женщиной как бы с порочной, постыдной, упаси Господи, для их понимания стороны. До сих пор эти отношения были ясны как божий день – женитьба, семья, дети. А здесь в открытую, без зазрения совести пишут такую непотребщину, которую и в мыслях повторить стыдно.

Оказывается, в жизни есть и другие понятия, такие как любовь и измены, неверность и страсти, флирты и переживания, страдания и предательства, соблазны и многое-многое другое. Если правде смотреть в глаза – не всё было, конечно, для них ошеломляющим открытием; в подсознании ещё от пращуров был кое-какой опыт, который нужно было держать в глубочайшей тайне. А тут с плеча рубят, невзирая на совесть. После этих знаний, вернее, открытий, некоторые задумывались о разнообразии жизни на земле и месте литературы в ней. Степан брал книги домой и читал запоем, каждую свободную минуту.

«Вот откуда эти бредовые сны», – думал он, потягиваясь в постели на душистом сене, разминая затёкшие члены и позвоночник после сна.

Влияние запада не только через литературу, но через побывавших там туристах, что тлетворно сказывалось на умах российских народов. Поэтому большевики, придя к власти, постепенно окружили Россию железным занавесом и запретили людям посещать западные страны.

Было ещё слишком рано – веяло свежестью и утренней прохладой. Голову ещё кружили ночные грёзы. «Как они были сладки, эти упоительные мгновенья. Вот бы так взаправду. Отдал бы все, и даже свои новые яловые сапоги!»

Эта пылкая, сводящая с ума, умопомрачняющая женская плоть, которая делает взрослого мужчину безвольной тряпкой, всецело впитывает тебя целиком без остатка, стараясь полностью или частично поглотить и уничтожить. Ты готов отдать всё, в награду ты будешь одарён бесконечным блаженством невиданных утех. Эти чувства врываются в тебя взрывной волной необузданных страстей и остаются в твоей душе, в твоих воспоминаниях, как самое яркое и волнительное состояние, зовущее забыться навсегда в этом иллюзорном сне. В сознании ещё что-то колеблется и трепещет, но день уже врывается полновластным хозяином в его сознание. Его неудержимый напор, заполняя собой все его помыслы совместно с теми обязательными планами, уготованными тебе повседневной и нудной обязаловкой, называемой жизнью, не отложить и не умерить, хочешь этого ты или нет!

О, женщина!.. Ты святое совершенство и моё распятие! Ты источник и дарительница жизни на земле, её созидательница и хранительница! Только с тобой оживает любовь, и всякий раз по-новому ощущаешь её полноту и целесообразность; ты источник радости и цветения на грешной земле, её гармония, величие, счастье и её одухотворение.

Рассвет занимался всё отчётливее золотистыми отблесками по щедрым россыпям росистых трав. Трепетную тишину утра стали нарушать звуки деятельности пробудившегося человека. Послышалось монотонное цвирканье струй молока о подойник, резкое хлопанье крыльев, будто кто-то усердно выбивает пыль в них, и следом разудалое голосистое пение бойкого петуха, глухие нетерпеливые стуки животных копытами о деревянные стенки перегородок, настойчивое блеяние овец, голосистый гогот засидевшихся в загоне гусей, нудное кряканье уток – все домашние твари, большие и самые маленькие, требовали своего: внимания к себе человека, немедленного выхода из хлева на волю и утреннего кормления.

Выкатилось солнце; гаснут блёстки на исчезающей росе; туманная дымка испаряется в лучах светила, поднимаясь к небу, становясь уже совсем невидимой для глаза. Тепло утреннего солнца усиливается, и кожа на теле чувствительно нагревается, ультрафиолетовые лучи обжигают участки кожи, попадающие в их сферу.

«Если отец хочет меня женить, то нужно действовать. Поэтому необходимо позвать её замуж! О любви нужно говорить сразу. Для этого нужно только встретиться и договориться», – решительно настраивал себя мысленно Стёпа. Он ловко соскочил на землю и пробрался в хату, где около печи орудовала рогачами мать, готовя пищу всей семье на весь день.

– Мамань, – вполголоса позвал Стёпа, – маманя, я отлучусь… схожу в лес… по грибы.

– Стёпушка, ты хоть молочка попей парного, только подоила.

– Хорошо, давай выпью, – наскоро, залпом выпив молоко, направился к калитке.

– Стёпа, чой-то ты темнишь, сынок, лукошко для грибов чо не берёшь?

– Ой, забыл, – весело хохотнул Стёпка и скрылся за калиткой.

Он быстрыми шагами измерял расстояние до Дубровы, где жила Катерина. Всю дорогу в голове у него зрел план действий: о чём будет говорить, как нужно себя вести, что обещать, чего нет и тому подобное. Голова переполнена путаницей мыслей, сердце так бьётся и ноет, что он начал тихо бредить: «Схожу с ума! Скрывать эти муки сил моих больше нет. Любовь – это радость, но и не только, это острое непомерное чувство потребности и неудовлетворённости – безмерная пытка. Слабый влюблённый, не найдя ответных чувств, вероятнее всего, может погибнуть в её нежных железных объятьях. Нужно быть сильным в этой схватке. Неприступная крепость должна рухнуть под натиском красоты помысла и веры, силы и мужества, уверенности и любви. Господи, что я несу? Какие скалы, какие крепости? Зачитался». Дальше шагал молча и сосредоточился на предстоящей встрече. «Нужно вести себя правильно, не оплошать, быть уверенным и учтивым, ну и, конечно, вежливым, умело обороняться и ни в коем случае не сдаваться». Весь свой путь он проделал по лесным тропинкам, проторённым коровами. По пути Степан подмечал в тенистых хвойниках колонии молоденьких поблёскивающих в росе шляпками маслят; под юными белоствольными берёзками и корявыми дубами прятались под травами и мхами боровики, подосиновики и подберёзовики.

«На обратном пути подберу», – думал мимоходом Степан. Вот и дом Катерины.

Незадолго до прихода Степана Матвей, отец Кати, вышел на природу по нужде, неторопливо присел, опустив штаны. В густых кустах ивняка у него для этих целей была вырыта яма и обвита плетнём из растущих тонких ветвей ивняка.

Вскоре он увидел крадущегося Степана. Метрах в двадцати от него он остановился. Подозрительно огляделся, залёг в густой кустарник, притаился. Ошарашенный Матвей, затаив дыхание, с недоумением и возмущением стал ждать развязки, позабыв о своём деле.

«Не ожидал я от Степана этого», – подумал Матвей. А чего этого, он не знал и не мог даже предположить, потому что Степан был у него первым кандидатом в мужья Катерины.

Не прошло и двух минут, как вновь затрещали кусты, озираясь и пригибаясь к земле, прошёл, кто бы вы думали, – Васька Луньков. Матвей озадачился до отупения, а Стёпа отметил про себя: «Ещё один воздыхатель явился».

Все сидят, затаившись, чего-то ждут. Время идёт, а неудобная поза отца Катерины становится ему уже невмоготу. И вот эта разгадка наступила – со скрипом растворились ворота, и Катерина вывела корову, привязанную за рога верёвкой. Она прошла по седому от росы лугу босыми ногами, оставляя в нём след, в нескольких метрах от притаившихся в кустах гостей, не заметив их. Привязав верёвку к колу, забитому в землю, она ласково погладила корову по шее, направилась к дому. В этот момент Васька выпорхнул как ни в чём не бывало из своего укрытия и пошёл нахальным образом наперерез Катерине. Не доходя несколько шагов, он весело изрёк:

– Здравствуй, уважаемая Катерина Матвеевна.

От неожиданности она вздрогнула и, взглянув на него, остановилась.

– Ты откуда в такую рань? – прозвучал её звонкий, волнующий, как колокольчик очаровательный, слегка настороженный голосок. – Испугал, негодник, до…

– Ищу телёнка, – дерзко соврал Луньков, – вчера куда-то сбежал. Ты не видела?

– Нет, не видела. Что он, с крыльями, такое расстояние перелететь? Не было здесь никаких телят, – успокоившись, с ухмылкой ответила Катя и попыталась уйти, но Василий загородил собой ей отступление к дому и, подойдя совсем близко и взяв её за локоть, чем очень встревожил Степана, отчего тот слегка приподнялся. Это не без удовольствия отметил как положительный факт сидящий всё в той же неприличной и уж совсем неудобнейшей позе Матвей Иванович.

– Послушай… это самое, ответь мне на один вопрос, – Катерина при этом дёрнулась, освобождаясь, давая тем самым понять, что такие вольности ей совсем не по нраву. – Только на один…

– Хорошо. Я слушаю тебя, – спокойно с явным любопытством глянула она ему в глаза, останавливаясь, ожидая его объяснений.

Он продолжал мяться, не решаясь высказать своё сокровенное, накипевшее на душе.

– Пойми меня, это самое… я хочу жениться… стань моей… женой? А? – пролепетал Василий. У него был такой жалкий, обречённый вид, будто он знал ответ заранее. Катерина от неожиданности растерялась, немного подумав, ровным голосом сказала ему:

– Вася, жениться тебе ещё рано. Ты даже собой не можешь управлять. Ты парень красивый, стройный, но я, откровенно, боюсь тебя. В постоянном страхе за себя и своих будущих детей я не хочу провести свою жизнь. Решать не мне, иди к моему отцу, он тебе даст точный ответ. А я говорю тебе честно, без обид – нет, никогда нет! – с горячностью заявила Катя и убежала.

– Всё равно будешь моею, – крикнул вдогонку Луньков и тише добавил: – Не хочешь по-хорошему, будешь по-плохому, это я тебе гарантирую, сучка.

Эти злобные угрозы услышали и Степан, и Матвей Иванович. Однако, выводы сделал каждый свои. Постояв немного, Василий круто развернулся и побежал в сторону Сдесловки. Следом вроде незамеченным удалился и Стёпа.

А уж как был рад Матвей Иванович, ему открывалось широкое поле для завершения его уже совсем незавершённого, не терпящего отлагательств дела…

Обозлённый Васька от обиды за неудавшееся сватовство мчался домой не чувствуя ног до тех пор, пока не запыхался и не выбился из сил. Свернув с тропы и увидев зелёную полянку, он упал с разгону ничком в душистую траву и, уткнувшись носом в землю, горько разрыдался.

Постоянные неудачи, срывы в работе, вечное ворчание и недовольство матери, бедность – всё это складывалось в кучу проблем, которые выводили его из равновесия и мешали быть уверенным и не злиться, не дерзить, чтобы казаться человеком, с которым нужно считаться.

– Бедность! Да, да – бедность, именно бедность, вот причина по которой она не захотела быть моей.

Он сел и, уставившись в глубину леса невидящими глазами, долго сидел молча. Потом злорадно улыбнулся, вскочил на ноги и злобно сказал вслух:

– Ну, что ж, я уровняю вас с собой!

Круто развернулся и решительно зашагал домой.

Глава третья

Заговор в семье Немковых. Ранение Степана. Операция

– Так это женихи! А я-то, дурень, подумал воры. Ха-ха-ха, – веселился Матвей, вспоминая разыгравшую только что перед ним трагикомедию. – Ну и… позабавили… сукины дети.

– Ты это чо веселишься? – пристала с расспросами жена.

Он вполголоса, озираясь, боясь, чтобы никто случайно не подслушал и не раскрыл его тайну, поведал ей о случившемся.

– Дочь-то выросла. И такая ладная получилась, – рассуждал с задумчивой улыбкой Матвей, глядя на жену, пытаясь обнять её с озорством давно ушедшей удали.

– Девка созрела для замужества, – поддакивает в такт ему Анютка – жена его, уклоняясь от его ласк – «лобзаний», как она в шутку называла это, которые ни к чему путному не приведут, кроме разочарований и мыслей о, считай, прожитой жизни.

– И в хозяйстве не уступит взрослым, и по дому кого хочешь заменит. Что говорить, не опозорит, – заключил хозяин, глядя влюблёнными глазами в чистое, моложавое лицо своей жены: – А что с женихами? Ваську ни в какие расчёты брать не будем – шалопай и бездельник, как ни крути. А вот Степан кандидатура подходящая. Парень, достойный нашей Катюхи.

– И я одобряю, – поддакнула Анютка. – Умён, работы не боится. Думаю, что в деревне он не задержится, в город подастся. Надо поинтриговать это дельце. Степан, при всех его качествах, больно стеснителен. Подтолкнуть надо незаметно. Сегодня у нас что, пятница? Пошли-ка в воскресенье сына с Катериной в читальню. Там, даст Господь, они и свидятся.

Она набожно перекрестилась, благословляя таким образом задуманное. Не откладывая в долгий ящик, Матвей Иванович позвал Семёна, старшего сына своего, и приказал:

– Сеня, сходи, Господи, когда это уж у нас воскресенье будет, ага, через два дня, так вот в воскресенье в эту самую… в избу-читальню вместе с Катюшей и узнайте свежие новости: что на божьем свете творится, что говорят в миру люди. А то мы тут на хуторе совсем заплесневели, скоро и паутиной покроемся. Освежи свой кругозор, если сказать одним словом, да и себя показать нужно сельчанам. Совсем тут затухли.

– Батя, что ты меня за полудурка принимаешь?

– Зря ты себя не уважаешь, – с усмешкой посмотрел Матвей на сына.

– Хорошо, тогда скажи, на кой ляд мне Катька, лишняя обуза? – возразил Семён. – Я и без неё управлюсь.

– Не перечь отцу, Сёма, так надо, – вкрадчиво вмешалась в разговор мать.

– Не будь таким наивным, только никому ни слова, – таинственным голосом, озираясь по сторонам, продолжил тему разговора отец. – Где-то к концу вечерни, то есть читок этих самих газет, будь они прокляты, попросишь Степана проводить Катерину домой под предлогом, что у тебя свиданье.

– Какого Степана? Учителя, что ли?

– Вот именно, других Степанов нам не нужно. Ясно тебе, дурья твоя башка, в конце концов, – начал раздражаться Матвей Иванович.

– Да нет! И свиданий у меня никаких не намечалось, – зарделся, возмущаясь, Семён.

– Какой ты непонятливый, однако, переговорить Катюше с ним надо наедине. Понятно тебе? – мягко объяснила мать, ласково трогая его за плечо.

– Ну, так бы сразу и сказали, а то темниловку какую-то размазали, да ещё и обижаются, что кругом одни недотёпы, – возмутился под конец разговора Семён. – Ладно, схожу. Только Катюхе зачем это надо?..

Увидев недовольный взгляд отца, Семён смолк и больше вопросов не задавал, замкнулся на том, что он чего-то недопонимает в замыслах родителей.

День заканчивался, как всегда, осмотром скотины перед ночлегом и доделкой всяких мелочей по хозяйству. Матвей Иванович заглянул в коровник и, проходя мимо стойла коровы, выглянул во двор через вентиляционное окно. За забором в кустарниках, росших прямо от огорода до леса, он увидел незнакомую личность в капюшоне на голове. Его поведение и повадки вызывали подозрение и недоверие. Он явно прятался за растущей зеленью, боясь выявить своё присутствие.