Изнанка

Павел замолчал. С улицы донесся далекий грохот и скрежет.

– Не знаю, – Павел заговорил снова, на его лбу выступила испарина, – возможно, я бы и смылся, но нога застряла в щели. Смутно помню…. Все вокруг сыпалось и трещало. Чучело в черной шляпе выбил дверь и забрал меня. Он тащил за руку, словно зверь добычу. А я думал, что меня придавило, лежу в бунгало без сознания и вижу кошмар. Но нет, все происходило в натуре. Волочил по растрескавшемуся асфальту, по разрушенным улицам изнанки. Я все ляжки и спину ободрал.

Мне повезло. Под ногами бледнолицего урода провалился асфальт, наверное, прорвало трубы и почву вымыло. Чувак в шляпе грепнулся в яму. Он висел на моей руке и пытался выкарабкаться. Я немного очухался, стал кидать в него камни, куски кирпича, даже плевался. Мне подвернулся обломок доски, всмятку разбил мерзкую рожу деревяшкой, лишь, после того, как удалось загнать ему в глаз расщепленный конец, он отпустил меня.

Несколько дней я скрывался в подвале. Забился в угол и ждал, пока меня спасут, но никто не пришел. Голод выгнал меня на улицы. Я поймал и убил первое, что могло его утолить. Как это прозвучит не странно, трофеем оказалась кошка. Обыкновенная кошка с белыми пятнами. Мне даже не пришлось за ней гоняться, она оказалась домашней. Подманил ее «кыс, кыс, кыс». Она дурочка терлась о мою ногу и урчала, а я с палкой в руках размышлял, куда бы ей треснуть, чтобы убить сразу.

Короче, я ее того,… освежевал и заднюю ногу съел сырой. Ночью у меня скрутило живот, словно проглотил не мясо, а битое стекло. Я все выблевал, на утро хотел доесть остатки, но кошатина уже протухла.

Черты лица Павла заострились, на скулах вздулись бугры. Он вперил взгляд в стену и пока рассказывал, казалось, снова переживал дни своих страданий. Слушая его, Генка думал, что ему, черт побери, здорово повезло, не окажись Павла рядом, все могло быть по – другому.

– Да, – Павел тяжело вздохнул и опять замолчал.

– Что потом? – спустя несколько минут решился нарушить тишину Генка.

– Потом? Потом я стал присматриваться. Мне снова подфартило. Однажды ночью, когда делал очередную вылазку в поисках жратвы, набрел на музей, тот, что на Ленина. Там все это добро, – он кивнул головой на кучу металлолома в углу, – нашел. Музей это вообще отдельный разговор, к нему вернусь позже.

Город не пуст как могло показаться на первый взгляд, он населен. «Свиньи» – это, так сказать, их зауряды, или обыватели, без разницы, короче основное население. Они плохо слышат и зрение ни к черту, они передвигаются как беременные хрюшки. Я их так и зову «свиньи». Тебе придется, скоро с ними познакомится. Их не надо искать, стоит только разозлиться или хорошенько испугаться, они сами придут. Их везде навалом.

– Тогда почему ты меня постоянно затыкал, если они не слышат? – воскликнул Генка. Он вспомнил грязную ладонь на лице прикрывающую его рот, постоянное цыканье и прикладывание пальца к губам.

– Слышат другие. Куда более страшные и опасные твари. Они гончие, по моей квалификации «чмоки», у них здоровые, зубастые челюсти. Нижняя постоянно отвисает с чмокающим звуком, «чмок», «чмок». В отличии от поросят у них тонкий слух, острое зрение но совершенно нет нюха. Одна такая тварь как-то загнала меня в подвал, в кромешной темноте я вжался в стену и замер. Вспомнил всех святых и чертей вместе взятых. Она прошла мимо, слышал, как ее длинные когти скребут по бетону, буквально в метре от меня. Если бы у нее было чутье, то, наверняка, унюхала бы меня. Но она прошла, из чего я понял – они ни фигашки не улавливают носом. Но слух у них идеальный.

Павел печально ухмыльнулся.

– Давно ты здесь? – спросил Генка.

– Почти три месяца. И не знаю, как выбраться. Кажется, от сюда нет обратного пути, здесь можно только выживать. За все это время я не встретил ни одного человека. Хотя, – Павел задумался и пристально посмотрел на Муханова, – их вокруг полно, стоит только присмотреться и прислушаться. Я тебе покажу, пробную вылазку лучше делать ночью.

– А что это за типы, которые приходят за людьми?

– Думаю, они здесь вроде агентов сыска. За последнее время в этом районе встретил пятерых. Твой растворитель попадался чаще других. Поразмыслив, я смекнул, если уродец вертится здесь, то скоро произойдет так сказать выемка. Стал за ним присматривать. Кто их только одевает? Ни вкуса, ни стиля. Пинкертоны блин, – Павел позволил себе лирическое отступление, – придурки жуткие. Когда он вошел в подъезд, а затем послышался треск, я понял, что он охотится. С того момента я больше не выпускал его из поля зрения. Он шел за тобой, а я шел за ним. Растворители видят нас из своего мира, а мы их нет. Тебе кажется, что убежал, все, оторвался, сидишь в шкафу под шмотками и думаешь, провел чувака, а он просто не торопится. Потом прожигает дыру, хватает тебя и выдергивает. А потом тащит. Так, тандемчиком, друг за дружкой мы вышли к набережной. Я видел тебя, вернее твой фантом, на причале, видел, как чучело в черном плаще подошел к тебе сзади. Именно подошел, они не подкрадываются, чувствуют, суки, себя здесь, как дома. Ни черта не боятся. Ситуацию усложняла стая чмоков, твари курсировали невдалеке. На свое счастье, ты остановился возле трубы коллектора. Через канализационный люк за водокачкой я спустился в трубу, и подобрался ближе, насколько было возможно. Последний люк оказался на дороге рядом с тротуаром, примерно в двадцати шагах от вас. Сильно сомневался, что с такого расстояния смогу попасть дротиком. Я ни чем не рисковал. В случаи промаха, тихо бы опустил крышку и ушел по кишке вглубь порта. Но нам повезло. Пика вошла ему прямехонько в затылок. Я, конечно, тренировался, но до Робингуда мне далеко. Если в этом гребаном мире есть фортуна, то в тот момент именно она направляла мою руку.

Где-то поблизости рухнула стена, послышался грохот, звон бьющегося стекла, треск. Павел замолчал и прислушался. Воспользовавшись паузой, Генка спросил.

– Почему ты его не грохнул раньше? Ну, когда он шел за мной.

– Говорю тебе, стая чмоков.

– А не потому, что тебе было скучно одному в этой заднице? – Муханов сузил глаза.

– Не только по этому, – Павел не щадил Генку и не разубеждал его, – я хотел узнать почему именно ты, как они определяют свою жертву, что их интересует? Для того, чтобы вывести закономерность нужны прецеденты.

– Выходит, я – прецедент?

– Так точно.

– Ну и гад, ты.

Павел усмехнулся.

– Сволочь, – скрипел зубами Генка.

– Да пошел, ты.

Генка набычился и замолчал.

– Случилось, как случилось, что теперь сопли на кулак мотать, вместе будем выбираться. Помочь человеку разве это плохо? Ты мне, я тебе, глядишь и выкарабкаемся.

Павел подсел к Генке и положил руку ему на плечо. Муханов резко скинул «мостик дружбы» и фыркнул.

– Ну и черт с тобой, – Павел встал, – все равно нам друг от друга деваться некуда, сегодня пофыркай, повыпендривайся вдоволь, а завтра за дело.

Глава №6

– Чмоки жрут свиней. Свиньи высасывают людскую злость, гнев, страх, и прочее отрицательное дерьмо. Они самая распространенная особь и самая безобидная для нас.

– Как ты это узнал?

– Что?

– Что они питаются злостью.

– Как, как? Сейчас увидишь. Пошли.

Генка лежал на животе рядом с Павлом и смотрел через щель в крыше на улицу. Он не сразу заметил две человеческие фигуры, на которые ему указывал Павел. Бледные фантомы шли по тротуару соседнего дома, создавалось впечатление, что прозрачные латексные формы наполнены сероватым дымом. Мужские фигуры отличались телосложением и ростом, тот, что повыше имел более концентрированный дымный цвет и вел себя активнее, размахивая руками. Судя по жестам и позам, они спорили или ругались.

Через несколько минут, после появления фантомов Генка заметил первую свинью. Она вылезала из узкого подвального окна, вздергивая головой, выгибая спину, отчаянно вытягивала свое грузное тело из узкого проема. Жирная, кожистая без волосяного покрова, на коротеньких ножках с массивной головой затрусила следом за коконами. То, что Генка увидел дальше, не укладывалось в голове. Существо догнало спорщиков, уравняло скорости, открыла пасть, из которой выдвинулось нечто гибкое и розовое, очень похожее на хобот. Свинья проткнула им оболочку высокого кокона и стала его всасывать. До слуха Муханова донеслись булькающие, клокочущие звуки. Мужчины продолжали двигаться, и как ни в чем небывало спорили и размахивали руками. Из-за развалин выбежало еще одно существо с хоботом. Оно так торопилось, что не удержалось на кривых уродливых ножках на вираже и упало, противно пробулькало и неуклюже перевернулась через спину. Свинья не успела подняться, как в нее врезалась другая. Разобравшись, на всем своем уродливом скаку с резкими вскидываниями массивных голов твари устремились к мужчинам.

Спорщики остановились на пересечение улиц возле ржавого автомобиля, врезавшегося в светофор. Они продолжали беззвучный диалог, не замечая паразитов. Через несколько минут мужчин обступили существа с хоботками и их все прибывало. Твари лезли друг на друга, клокотали и сражались мерзкими розовыми отростками за место на оболочках. Некоторые из них поднимали короткие лысые хвосты и судорожно трясли ими. Генка смотрел во все глаза, завороженный диким пиршеством. Он понимал, что это не просто коконы, накаченные чем-то очень похожим на дым, а нечто другое, человеческое и живое. Мужчины то темнели, то становились прозрачнее и скоро от них ничего не осталось. Свиньи толкались на маленьком пяточке «вылизывая» остатки. Рядом неспешно пробежало другое существо похожее на то, которое описывал Павел. Генка узнал в нем «чмока», с огромной пастью и длинными ушами. Нижняя челюсть постоянно отваливалась оголяя кривой частокол острых и тонких, как игла зубов. Мускулистая тварь, чем-то напоминающая здорового ротвейлера, только с короткими кривыми задними лапами, как у стаффордширского бультерьера. С высоты третьего этажа когти на лапах страшилища Генка не рассмотрел, но и без этого уточнения существо выгладило очень угрожающе. Оно остановилось возле свиней, и внимательно осмотрело их. Затем не спеша и как- то нехотя подошло к крайней, обнюхало ее, потом другую, прошлось, огибая толчею, понюхал следующую. Свиньи не обращали ни малейшего внимания на зубастую тварь, продолжали толкаться на «останках» фантомов, резко вскидывать морды и утробно булькать.

Чмок остановил свой выбор на самой толстой особи. Он чуть дольше принюхивался к ней, чем к остальным. Генка хотел повернуться к Павлу и уличить его в обмане, – чмоки нюхают, значит, у них есть обоняние, но осекся. Он заметил некое шевеление на морде хищника. Присмотревшись, удалось разглядеть нечто, от чего волоски на затылке встали дыбом. Отростки с обеих сторон пасти, похожие на щупальца, мягко трогали и поглаживали, кожистый круп жирной туши.

Затем чмок разинул страшную пасть утыканную рядами острых зубов и впился в окорок свиньи. Генка скривил лицо в отвращение, готовый услышать душераздирающий визг, увидеть схватку, яростные попытки жертвы вырваться из костяного капкана, увидеть, как стадо бросится в ужасе в рассыпную. Ничего подобно не произошло. Потревоженное существо, лишь слегка дернулось вперед и продолжило сражаться с собратьями за дымные остатки. Чмок откусил приличный кусок и улегся рядом на асфальте у гнутого светофора пережевывать свежее мясо. Картина потрясла Муханова. Тут же стояла свинья с вырванным куском и тут же зверюга ела ее плоть. Генка понял – свиньи не чувствуют боли. Рана кровоточила черным «соком». Чмок не успел прожевать и проглотить кусок, а ужасная рана стала затягиваться и черная, если это была кровь, перестала сочиться.

В глубоком потрясение Генка отполз от щели, и на четвереньках проскользнул в коморку. Он забился в угол, поджал ноги к груди и обхватил их руками. Неопределенный взгляд прыгал с предмета на предмет, он нервно покусывал нижнюю губу.

– Ну как тебе, наш новый мир?

Павел зашел в комнату, и запер за собой дверь. Генка не отвечал, слишком сильные переживания обуревали его.

– Ничего, скоро привыкнешь.

Павел прошел к ящику, сел напротив Генки и забарабанил пальцами по деревянной поверхности.

– У меня на Садовой мама с папой, – еле слышно прошептал парень.

– Тут случается и не такое. Конечно, неприятно, мерзко, противно, но нам жить среди них, и чем больше будем знать, тем дольше протянем. Сегодня никуда не пойдем. Слышишь? – он наклонился к Генке, заглядывая в его печальные глаза, – до завтра посидим здесь.

– Здесь, – прошептал Муханов.

– Да, здесь. Поедим и ляжем спать. Пить хочешь?

Генка помотал головой. Свет из узкого окошка под потолком тускнел. Внизу послышался треск и грохот, Муханов вздрогнул и резко поднял голову, устремив тревожный взгляд на дверь.

– Все нормально. Просто рушатся стены. Здесь все постепенно дряхлеет и рушится. Через неделю – две придется искать другое место. Главное не прозевать момент, когда балки сгниют нафиг. Я тебе уже говорил, старое здесь стареет медленнее нового, – он усмехнулся, – оно уже старье.

Генка отказался от еды, улегся, накрылся с головой жестким шерстяным одеялом и отвернулся к стене. Он не переставал думать о своих родителях. Его бросало в жар при мысли, что существа с хоботками, могут подобраться к ним. Завтра. Непременно завтра он уговорит Павла отвести его на старую квартиру. Он хочет увидеть мать и отца, и лично убедиться, что с ними все в порядке.

Жуткая ночь с завываниями и булькающим лаям тянулась целую вечность. Генка вскочил весь мокрый от пота, в ужасе озираясь по сторонам. Ему снилось, что его облепили свиньи и высасывают внутренности, как паук муху.

– Воды глотни, – донесся из темноты голос Павла, – кувшин возле тебя на полу, не сбей.

Генка повернулся на голос. Красный уголек тлеющей самокрутки в темноте, обозначил место нахождения Павла.

Минуту Муханов хлопал веками и приходил в чувства. Затем протянул руку и стал шарить по пыльному полу. Вскоре его ладонь натолкнулась на гладкий, железный бок. С жадностью он сделал несколько больших глотков застоялой воды с привкусом цемента.

– Свиньи домогаются? – послышался равнодушный голос из темноты. Не дождавшись ответа, Павел продолжил, – мне тоже по началу телки ни как в голову не лезли. Как не старался думать о прекрасном, все поросятки с хоботками являлись. Думал, с ума сойду.

– Да, – выдохнул Генка, вытер жестким одеялом пот со лба, одряхлевшая ткань затрещала.

– Черт, – просипел Муханов и сел, прислонившись спиной к доскам. Он не видел старшего товарища, и ориентировался по огоньку. Красный уголек плясал то вверх, то вниз, то разгорался, то угасал. Генка не отрывал от него взгляда.

– Дай покурить.

– Тебе новую свернуть или мою докуришь?

– Докурю.

Генка принял протянутый бычок и жадно сделал затяжку.

– С табачком здесь туго. Быстро гниет и влагу набирает. Воздух, чувствуешь здесь какой?

– Ага, – Генка выпустил дым и сел поудобнее, одеяло снова затрещало.

– Уже рвется. Два дня назад было почти новым, – сказал Павел, – надо завтра сходить на склад, может получиться отыскать, что получше. А лучше в музей идти.

– Тихо, – прошептал Генка и замер, – слышишь?

– Послушай, сейчас объяс….

– Нет, нет. Там голоса, там люди.

Генка вскочил, бросил на пол окурок и кинулся к двери.

– Стоять, – Павел в падение было поймал Муханова за брючину, но ему достался лишь треск выскальзывающей ткани. Прежде чем поднялся и сделал еще одну попытку удержать парня, тот уже ногой сбил упор, откинул полог и выскользнул в дверь.

– Блин, – выругался Павел и бросился вдогонку. В темноте под крышей ничего не было видно. Только что Генка выбежал в дверь и теперь словно растворился. Павел представить не мог, куда делся парень. Он сделал несколько шагов, и остановился, вслушиваясь в беспокойную ночь. О местонахождении беглеца догадался по скрипу петель на люке.

Настиг Генку уже на лестничном марше. Схватил за локоть и крепко сжал. Тот уже не вырывался, стоял, раскрыв рот, и смотрел во все глаза. Павел не стал загонять Генку обратно в коморку и устраивать взбучку. Он стоял рядом и крепко держал его за локоть, решив, еще один урок не помешает новому жителю изнанки.

В метре от него прошелестел прерывистый мужской голос, принадлежащий едва угадываемой замутненной субстанции. Низкий тембр то появлялся, то пропадал, получалось так, словно, Генка ладонями часто-часто хлопает себя по ушам. Слов невозможно было разобрать, только интонации.

Рядом послышался прореженный женский смешок похожий на клекот. Собеседница была невидима.

Из дверного прохода справа дальше по коридору выплыл мутно – белый кокон. Он двигался женской вихляющей походкой, навстречу флиртующей парочке, и чем ближе приближался к ним, тем сильнее наполняла его белесая муть. По стройной фигуре, по походке, по формам, определяющим первичные признаки пола, не составляло труда догадаться, что это молодая девушка лет двадцати, двадцати пяти.

– Почему я ее не вижу? – прошептал Генка онемевшими губами. Он имел ввиду особу, которая шла с мужчиной и смеялась.

– Потому, что она не испытывает отрицательных эмоций. Отрицал это дым, копоть, молоко с тушью, как угодно, который наполняет оболочку и делают ее видимой. Другая телка, скорее всего, злится, что патсанчик клеится не к ней, или ревнует, поэтому и проявилась. Фантом, как говорится, созрел.

– Как ты сказал?

– Фантом, тень, отражение без разницы. Мы можем видеть людей только с отрицательным знаком. Втыкаешь?

Дымная женщина обернулась и посмотрела в след парочке. Ее губы беззвучно двигались. Она еще несколько секунд стреляла по удаляющимся спинам взглядом, затем надменно вздернула голову и зашагала по коридору. Генка хотел посторониться, пропуская злую дамочку, но Павел его удержал. Фантом прошел сквозь них и даже не споткнулся.

– А почему они здесь? На улице ночь? – прошептал Генка онемевшими губами.

– У них рабочий день в разгаре.

– Как это?

– Наши земные сутки равняются приблизительно паре с хвостиком здешним. Как-то один раз ночью, какой-то мужик, то есть фантом, забрел прямо ко мне в комнату, сквозь стену. Прикинь. Вот напугал меня придурок. Я потом догадался, что он сантехник и то, что мы здесь делаем и строим в том, в нашем мире не существует. Изнанка вообще там никак не сказывается. Ты ведь ничего о ней не знал, пока сам здесь не очутился чудесным образом. Мужик прошел насквозь к торцевой стене и там, около часа возился с расширительным бочком. У него ни черта не получилось, когда возвращался, был серее прежнего. Налился злостью как виноградина соком. Еще коконы могут ходить над проломами, ездить без автомобилей и не обращают внимания ни на кучи мусора, ни на обвалы, ни на поваленные деревья, проходят сквозь них, так же как девчонка сквозь тебя. Там, то есть, в нашем мире ничего этого нет. Там все по-прежнему. Люди живут своими жизнями и про нас даже не догадываются.

Из кабинета вышел кокон цвета запыленного стекла. Сделал движение, словно закрывает за собой не существующую в этом мире дверь и пошел по коридору к лестничному маршу.

– Нервничает, наверное, или стресс испытывает. Хрен его знает,– шептал Павел на ухо притихшему Генке, у которого от удивления отвисла челюсть.

– Пошли лучше отсюда, братуха. Не дай бог, свиньи появятся, а за ними и чмоки подтянутся. Пошли, – он осторожно потянул парня за руку. Нехотя Генка поддался давлению, побрел следом к лестнице на чердак.

Ему больше не хотелось спать, мозг бомбардировался все новыми фактами и откровениями, от которых по коже шел мороз и волосы вставали дыбом. Он не мог нащупать почву под ногами, как тогда, на пристани. Создавалось впечатление, что он все еще в иле и тонет. Не мог представить, каким образом сможет существовать в безумном, ужасающем мире. Эти два понятия не укладывались в голове, отталкивались друг от друга, как магниты с одинаковым полюсом.

Они сидели в коморке, при тусклом свете керосинки. Прыгающий огонь на кончике фитиля играл в прятки с тенями. Стоило ему вспыхнуть ярче, как тени тут же прятались за препятствиями, становясь короче, и наоборот, от чего лица собеседников казались подвижным.

– Как много здесь свиней? – после долгих раздумий спросил Генка.

– Везде.

– И на той стороне, за Волгой?

– На той стороне не знаю. Не был. Но, скорее всего, и там тоже.

– Паш, скажи, они были всегда?

Глаза у Генки блестели, отражая слабый свет керосиновой лампы.

Павел не спешил отвечать. Из банки на обрывок сухой пожелтевшей газеты, высыпал табаку вперемешку с трухой, разровнял и стал скручивать «козью ножку».

– Думаю, нет. Если бы они существовали всегда, то на месте города раскинулась бы пустыня. Все превратилось бы в прах. Они не местные. Видел, что с Волгой творится? Они ее испарили. Чтобы такое сотворить, нужен гигантский кипятильник и возможно не один. Постоянная облачность, удерживает воду, как в парнике и в то же время подогревается атмосфера. Подозреваю, что плесень и водоросли именно поэтому распустились буйным цветом. Все здесь продуманно, сделано искусственно.

Павел прервался, прикурил рукотворную папиросу от керосинки, пыхнул едким дымом и протянул тлеющую самокрутку Генке.

– Будешь?

– Нет, сейчас не хочу, – отказался он, вспоминая прогорклый привкус сырого табака.

– Если ты заметил, – продолжил Павел, – здешним воздухом трудно дышать, а когда побегаешь и того хуже – першит в горле, задыхаешься. Но першит совсем по другому поводу, не от влаги. Моя теория такая: сначала кто-то включил здоровенный кипятильник, который испарил Волгу и создал влажную среду. Потом, этот кто-то в благодатной среде засеял плесень. Она распространилась повсюду и наполнила атмосферу спорами. Затем, я подозреваю, появились всякие твари, которые смогли дышать этим, предназначенным для них воздухом, а у нас першит в горле из-за спор. Это моя версия, как там на самом деле, не знаю. Еще, по-моему, этот их воздух разрушает органические соединения, поэтому все стареет, разваливается и превращается в пыль.

– А как он к нам попал этот кто-то?

– Думаю, это не длительный путь эволюции и не параллельный мир. Они из космоса. Мой срок их цивилизации – лет двадцать, двадцать пятьдесят. Ну, это так, от балды.

– Паш, и, что вся земля такая? Ведь Волга длинная из нее нельзя забрать всю воду. Тогда понизится уровень океанов и все такое.

– Ну и что? Это в этом мире понизится, а в нашем все останется по-прежнему.

– А ты уверен, что люди ничего не знают, не чувствуют?

– Ты сам чувствовал?

– Я?

– Да ты. Думаешь, что ты неприкасаемый? Никогда не становишься коконом? Фига, не угадал. Стоит тебе только разозлиться, пожелать, кому ни будь зла, да просто позавидовать другу за его новый мобильник и ты фантом. Фантом. Понимаешь, фан – том. И они уже, братишка, от тебя не отстанут, пока не отсосут по полной. Ты просто не представляешь, как их много. Завтра по улицам пошастаем, в музейчик заглянем…, сам увидишь.

– Паш, ты как будто иронизируешь?

– А что мне теперь, плакать?

– Нет, конечно, но все – таки. Такие монстры рядом с нами, как – то не по себе становится, жутко.

– Жутко? Ничего, привыкнешь.

– А ты точно уверен, что они нам не вредят, ну, когда мы в нашем мире. Может, там, карму повреждают, ауру источают, энергию пьют?

Павел задумался и затянулся едким дымом.

– Точно не скажу. У меня есть подозрение, что они провоцируют нас на отрицал. Видел, как у них трясутся хвостики, когда присасываются? Я сначала думал, что это от удовольствия, – он печально ухмыльнулся и продолжил.

– Как-то оказался поблизости, когда эта тварь хвостом натрясывала. Так в воздухе повис такой противный мускусный духан…. Под хвостом у них, как у котов – железа, только они не метят территорию, а выбрасывают в воздух какие-нибудь эндорфины, феромоны, мутофины, которые могут проникать в наш мир и стимулировать ярость или там злость. Как правило, после таких опрыскиваний коконы мутнеют.

– И много их?

– Ага.

Свет от керосинки стал ярче, густые тени отступили в углы. Павел встал, подошел к тумбе и затушил самокрутку в жестяной банке. Сзади послышался треск рвущейся материи. Это Генка попытался застелить одеяло. От ветхости волокна расползались. Муханов стоял, сжимая в руках лоскут шерстяной ткани, на его лице расплылась нелепая улыбка.

– Наплюй. Здесь все так. Скоро с тебя осыплются твои модные штанцы.

– Куда теперь это одеяло?

– Выкинь за дверь.

Генка наклонился, чтобы собрать в охапку лохмотья, снова послышался треск – его джинсы на заднице разошлись по швам.

– Черт, – выругался Генка. Павел только хмыкнул.

С одеялом в руках, ощупывая дыру на ягодицах, Муханов подошел к двери. Убрал подпорку, отдернул маскирующий занавес и потянул за металлическую ручку. Дверь заскрипела и повалилась на него.