Мозаика жизни заурядного человека. Часть вторая. Крутые повороты

– Здравствуйте, Вадим Габриэлович. Можно к вам на минутку? Я Шаров Павел Павлович, главный инженер СКБ РИАП. Знаю вас как высококлассного ученого, специалиста. Книжку вашу по иглоукалыванию читал.

– Очень приятно. А что за вопрос?

– Вопрос – это, – говорю, – я сам и есть, если на меня в профиль взглянуть. Разогнуться не могу. Вот сейчас разговариваю с вами, а сердце разрывается. Посоветуйте, пожалуйста, к какому врачу обратиться.

– Я вас понял, Павел Павлович. Вот вам записочка к заведующему кардиологическим отделением. Он подскажет.

– Спасибо, Вадим Габриэлович.

И я пошел к кардиологам. Повертели меня, покрутили, кардиограмму сняли.

– Годен, – говорят, – к строевой службе.

– А как же, – спрашиваю, – сердце?

– А его у вас нет.

– Как это?

– А так. Сердце бывает только у больного человека. А здоровый его не ощущает.

– Простите, но я-то его так ощущаю, что плакать хочется.

– А как?

– Что как?

– Ощущаете как?

– Ну, режет, колет, давит, жмет, даже щекотит иногда. Сейчас вот через каждые две секунды будто стреляет кто в него. Аж подпрыгиваю.

– Хорошо. Вот тебе бумажка в гастроэнтерологическое отделение. Попробуй там пострелять.

Гастроэнтеролог взглянул в бумажку, посмотрел на меня.

– И что с вами?

– В сердце стреляет, – пожаловался я и подпрыгнул на стуле от боли.

– Интересно, – сказал врач, – разденьтесь.

Разделся. Врач пощупал живот.

– Вроде все в порядке. Завтракали сегодня?

– Нет, – говорю, – мне не до завтраков.

– Идите на первый этаж. Кабинет номер восемь.

– А что там делать?

– Там скажут.

Пришел, показал направление врача. Круглолицая бабуля в замасленном халате посмотрела на меня строго, как бывший ефрейтор медицинской службы на рядового необученного, и приказала:

– За мной.

Завела меня в процедурную, заставила снять штаны и вкатила литра полтора живительной влаги из-под крана в то самое место, на котором члены профсоюза на собраниях штаны просиживают.

– Уи-и-и… – издал я доходчивую фразу на языке наших предков, лазающих по деревьям, и ринулся в кабинет «ОО».

Когда вышел, ефрейтор встретила меня строгим взглядом. В руках у нее была следующая порция тонизирующего. Экзекуция повторилась.

– А теперь вставай в очередь и жди, когда тебя вызовут.

Я встал в очередь. Передо мной – два ушибленных болезнью гражданина. Я хотел сесть в ожидании своей очереди, и тут только заметил, что я стою… разогнувшись.

«Ничего себе, – подумал я, – а где же сердце?»

А его нет. Нету, и все тут. Только что было, разогнуться не давало, а теперь нет. Я бывший спортсмен. «Дай, – думаю, – влечу на четвертый этаж больницы по лестнице». Взлетел. А сердца все равно нет. Спустился, снова взлетел. «О! Дыхалка заработала, а сердце – нет». Захожу в кабинет врача.

– Извините, – говорю, – меня медсестра клизмотроном вылечила. Так что уж простите.

– Сейчас посмотрим. Снимите рубашку, возьмите стакан с барием и выпейте.

Я выпил барий (это такой белый порошок, в стакане с водой перемешанный).

– А теперь вставайте вот сюда, под рентгеновский аппарат. Смотреть будем.

Покрутила, повертела меня и говорит:

– У вас дискинезия желчных путей, холецистит в страшно запущенной форме. Вам срочно нужно стационарное лечение.

И я стал в больнице лечить дискинезию желчных путей. Прошло много лет, а я ее лечу и лечу. Периодически. К своему удивлению, даже средство простейшее нашел: выпил стакан горячей воды – и все как рукой снимает. И сердца после этой простейшей процедуры как не было, так и нет. Так что человек – машина сложная, и не каждый врач в ней с ходу разберется, одно ясно: пить надо меньше.

Приглашение

Если Земля, по мнению древних, стоит на трех слонах, то это, в конце концов, оказалось фантазией древних. Но вот совсем не фантазией было то, что завод РИАП в свое время держался на двух столпах, на директоре Василии Павловиче Морозове, высоком, грузном, малоподвижном человечище чувашской национальности, и менее высоком, но тоже толстом главном инженере Копылове Викторе Селиверстовиче. Основным достоинством обоих было умение управлять людьми. Оба они стоили друг друга. Иногда Виктор Селиверстович заходил в кабинет директора, предупреждал секретаршу, чтобы никого близко не допускала к двери в этот кабинет, и начинался бой титанов. Секретарша выгоняла всех из приемной, потому что из кабинета директора раздавался такой грохот, ругань и брань, что слышать это посторонним было нельзя. Виктор Селиверстович отстаивал право на самостоятельные решения. Затем шум утихал, слышалось бульканье, покрякивание, почавкивание и из кабинета выходил довольный, улыбающийся Виктор Селиверстович. Он не был пристрастен к выпивке. Зато у Василия Павловича была привычка, чтобы на любом застолье рядом с ним на столе стояли во фрунт две бутылки водки или коньяку. Пил гранеными стаканами.

Наше СКБ было в те далекие времена в составе завода РИАП, и наша самостоятельность держалась на честном слове, данном директором завода РИАП директору СКБ Матвеичеву Борису Григорьевичу, бывшему до того секретарем райкома партии. Когда я, молодой главный инженер СКБ, в порядке учений по гражданской обороне с группой сотрудников был направлен выездным директором в Княгининский район, где должен был подкорректировать размещение по деревням подразделений завода в случае особого периода (это значит, когда атомная бомба жахнет), я, во-первых, зафиксировал опустевшие деревни с брошенными домами, а во-вторых, позвонил на завод, попросил Брылина Володю зайти к директору, пригласить его на контрольную проверку выполненной работы, а заодно и выпросить рублей пятьдесят материальной помощи для подготовки к этой контрольной проверке.

Когда Василий Павлович приехал, мы очень быстро закончили формальности по работе и приступили к главному мероприятию. Рядом с Василием Павловичем выстроились две бутылки водки, и мы начали «употреблять» за особый период, то есть, простите, за то, чтобы его как можно дольше не было. За трапезой я стал поскуливать по поводу основного вопроса, который мучил меня последнее время.

– Василий Павлович, не секрет, что работа инженерного состава на заводе более напряженная и требующая быстрых решений, чем, например, у разработчиков.

Василий Павлович понимающе кивнул. А я продолжал:

– Если создать разработчикам такую же нервозную обстановку, то они своими быстрыми решениями создадут черт-те что, но только не то, что надо. Разработчик должен иметь время подумать.

– Ну, и что ты хочешь этим сказать? Пусть думают.

– Я хочу сказать вам спасибо за то, что мы являемся единственным СКБ, если не считать группу в пятьдесят человек в Брянске, которое не пропало в круговерти срочных заводских задач.

– А что? Есть пропащие?

– Конечно. Я был на заводе в Махачкале. Разговаривал с начальником СКБ. Так они уже забыли, когда занимались разработками. Они уже давно – подразделение сопровождения новой техники в отделе главного конструктора завода. Да и далеко ходить не надо. У нас в ГЗАСе тоже когда-то было сильное СКБ, и тоже пропало в задачах завода. 14

– И как ты думаешь, почему?

Конечно, Василий Павлович знал, почему. Ему хотелось добраться до того, что мне, собственно, надо.

– А потому, что предприятия-разработчики, в отличие от зарубежных фирм, это отдельная группа предприятий с отдельным государственным финансированием. А заводы – это отдельная группа, которой руководство главка преподносит новые разработки бесплатно, да еще платит деньги за подготовку производства при внедрении этой новой техники. Да при этом у заводского руководства появляется дополнительная головная боль, так как объемные и экономические показатели падают. Вот и нет у руководителей заводов интереса содержать разработчиков на своих штатах. Своих задач полно. А вот вы содержите.

– И что вам не нравится?

– Да то, что содержите-то вы нас с путами на ногах. Не разбежишься. Человека взять на работу – к вам, затраты какие – к вам. Без вас ни отдел кадров, ни бухгалтерия для нас пальцем не шевельнет.

– И что ты предлагаешь?

– А посадить нас на отдельного коня, вооружить мечом, чтобы мы, как Алеша Попович рядом с вами, Ильей Муромцем, общее дело делали, не испытывая затруднений. В план СКБ можно включить текущую модернизацию выпускаемой заводом продукции, разработку нестандартных автоматизированных средств. Мы получим возможность саморазвиваться. От нас вам пользы гораздо больше будет.

Разговор прервался, когда две бутылки были выпиты. Больше Василий Павлович не пил, он сел в Волгу и уехал. Но мина была заложена, и пришел момент, когда он согласился с нашим предложением и отпустил СКБ на свободу. Мы стали СКБ РИАП – самостоятельное предприятие в соответствии с приказом министра. Конечно, для решения этого вопроса активно подсуетился и Борис Григорьевич Матвеичев.

Но вот фундамент завода РИАП закачался. Василий Павлович лег однажды спать да с улыбочкой на устах и приказал долго жить, а Виктор Селиверстович Копылов был назначен директором одного из крупных заводов в городе Горьком, завода имени Ленина. Появились новые люди. Директором стал бывший второй секретарь горкома партии в городе Арзамасе Ермаков. Было тогда такое общепризнанное правило, направлять на ответственные хозяйственные посты бывших партийных функционеров. Арзамасский регион славился большими урожаями лука. С легкой руки какого-то шутника Ермакова прозвали луководом. Он не обижался, он знал себе цену. Ермаков был далек от радиоизмерительной техники, как Плутон от созвездия Малой Медведицы. Поэтому, чтобы не плутать в дебрях новой техники, он поставил задачу подобрать себе главного инженера, который бы самостоятельно решал все технические вопросы. Главным инженером на заводе стал Михаил Яковлевич Широков, бывший начальник ОТК, отличающийся высокой рвением в борьбе за качество, гигантским трудолюбием и явным неумением организовать работу большого коллектива. Почти каждое утро начиналось оперативкой, на которой присутствовали все руководители цехов и отделов. Широков доставал пачку толстых тетрадей и начинал доскональный допрос, где какая деталь застряла. Поскольку этих застрявших деталей были тысячи, оперативка длилась иногда до обеда и, в связи с тем, что на ней застревал весь управленческий аппарат, в призводстве застревало все, что способно было застрять. Если его предшественник Копылов Виктор Селиверстович, механик по образованию, верил в людей, и дело шло, то Михаил Яковлевич, радист по образованию, никому не верил и все хотел сделать сам. Новый директор понимал, что надо что-то делать.

Однажды, кому-то пришла неплохая мысль создать на заводе цех новой техники, с тем, чтобы наиболее квалифицированные рабочие готовили опытные партии новой техники, не мешая ритму выпуска вала. «Желание-то у меня есть», – сказал один из персонажей итальянского кино, с вожделением поглядывая на Софи Лорен. Дело в том, что возможности у этого персонажа иссякли. Так и у руководства завода РИАП появилось желание, но где его воплотить в жизнь? Места нет. Когда есть что, есть как, но негде, это ведь тоже трагедия. Кроме того, эпоха развитого социализма породила еще один феномен, который можно было бы назвать «спихнизмом». На заводе все поняли, что такой цех – это очень большая головная боль, и надо было эту идею на кого-то спихнуть. И как всегда в таких случаях, взоры всех сразу же обратились на нас, на СКБ. А, надо сказать, что вплоть до 1991 года, до того момента, когда почти вся оборонная промышленность полетела к чертовой матери, так вот, до 1991 года было принято держать науку на коротком поводке у производства. Выражалось это, в частности, в том, что все, в том числе и самостоятельные, Специальные конструкторские бюро (СКБ) не имели на своих балансах производственных площадей. Площади принадлежали заводам. Исключением были только научные предприятия в статусе Научно-исследовательских институтов. СКБ обладало своим оборудованием, бухгалтерией, отчетностью за газ, свет, воду и так далее, но все это парило как бы в воздухе, располагалось на чужих площадях. Вот и решил товарищ Ермаков создать цех на площадях самостоятельного тогда уже СКБ. Я быстро прикинул, и получилось, что цех этот должен быть приблизительно в два раза больше по площадям, чем наше СКБ. Главный технолог завода Станислав Иванович Сорокин добросовестно просчитал, получил, по-видимому, похожий результат, доложил этот результат Ермакову, чего-то они там пошушукались, и Ермаков назначил совещание на эту тему. На совещании он изложил суть задачи, обратился к директору СКБ Матвеичеву Борису Григорьевичу:

– Как вы, Борис Григорьевич, смотрите на эту идею? Вы согласны с ней?

Борис Григорьевич кивнул головой сверху вниз, обозначающее «да». Он еще ни разу в своей жизни не делал у начальства движения головой, обозначающее «нет». Он прекрасно понимал, что его мотание головой, обозначающее то ли «да», то ли «нет», сегодня значения не имеет и на решение совета не повлияет. Его пригласили только для того, чтобы констатировать ему факт принятия решения. Сам же Борис Григорьевич прекрасно понимал, что все то, что здесь происходит, есть не что иное, как балаган. Как можно решением директора завода ликвидировать СКБ, созданное приказом министра и имеющее в своем плане особо важные разработки? Я же проскочил на совещание вообще без приглашения.

– Станислав Иванович, – обратился Ермаков к главному технологу, – вы подготовили планировку цеха?

– Так точно. Подготовил.

– Ну, так покажите нам ее. Расскажите о размещении подразделений.

– Не могу…

– Почему не можете?

Ермаков явно был удивлен.

– Так ведь тут Шаров сидит.

Ермаков перевел взгляд на меня. Да, действительно, сидит. Послышался легкий смешок, потом совещание грохнуло со смеха. Когда смех утих, Ермаков, понимая в чем дело, сказал с усмешкой:

– А чего вы его так боитесь? Мы ему слова не дадим.

Решение было принято и, естественно, превратилось в пшик, а директор Ермаков кое-что намотал себе на ус.

Вскоре, по-видимому, не без инициативы Ермакова, на заводе появилась партийная комиссия объединения с участием представителей главка. Рассматривали работу завода с акцентом на деятельность главного инженера Широкова. Всех руководителей расспрашивали о нем. Мне позвонил по телефону знакомый мне заместитель директора по кадрам объединения и попросил:

– Павел Павлович, как бы вы очень кратко охарактеризовали главного инженера завода Широкова?

– Кратко?

– Да, буквально в двух-трех словах.

И из меня неожиданно вылетело:

– Очень ответственный, трудолюбивый дурак.

Это было грубо с моей стороны, но по существу точно. Через некоторое время меня вызвал к себе Ермаков и предложил следовать за ним. Приехали в головное предприятие объединения, в ГНИПИ, явились к генеральному директору объединения Гашину Владимиру Михайловичу. Тот сразу к делу.

– Павел Павлович, как вы смотрите на то, чтобы вас назначили главным инженером завода РИАП? Вот, товарищ Ермаков очень хотел бы в вашем лице иметь напарника по работе.

Предложение было неожиданным.

– Дайте переварить, Владимир Михайлович.

– Варите, варите.

Я быстро сориентировался.

– Владимир Михайлович, я в принципе не против, но с одним условием: если я останусь по совместительству главным инженером СКБ.

– А это вам зачем?

– Во-первых, я бы максимально совместил деятельность СКБ с планом внедрения новой техники завода, а во-вторых, после ухода Матвеичева на пенсию, я бы хотел стать директором СКБ.

– Видите ли, Павел Павлович, условия ставить здесь не принято. Что касается существа вопроса, то мне кажется, вы не совсем четко понимаете, что работа главного инженера завода – это значительно более сложная и напряженная работа, чем в СКБ. Кроме того, ваше перспективное желание стать директором СКБ показывает вашу привязанность к разработкам, а с таким настроем вступать в должность главного инженера завода нельзя. Дело можете провалить.

Наступила небольшая пауза. Каждый думал о своем. Ермаков с сожалением и надеждой смотрел на Гашина. Я думал о том, что один раз такая ситуация уже была, когда Борис Григорьевич Матвеичев неожиданно направил меня начальником лаборатории микроэлектроники, вопреки моему желанию стать начальником лаборатории основных радиотехнических разработок. Гашин провалился в себя. Ему надо было решать кадровый вопрос. Наконец, он очнулся и спросил:

– А как вы считаете, Павел Павлович, кто мог бы стать на заводе главным инженером?

– Владимир Михайлович, Скобенников мог бы.

Скобенников был заместителем главного инженера опытного завода ГНИПИ. Это был коммуникабельный руководитель, умеющий доверять людям.

– Скобенников? Так ведь он механик по образованию.

– Владимир Михайлович, на заводе сформировалась грамотная группа радистов и технологов, в основном выходцев из нашего СКБ. Это бывшие разработчики: начальник метрологической службы Косов Николай Александрович, главный технолог Сорокин Станислав Иванович, появился в отделе главного конструктора Воронков Александр Константинович. Это все заместители, помощники, они свое дело сделают. Скобенников – человек коммуникабельный, он их организует. А главная задача – создание на месте механического цеха N 7 цеха с числовым программным управлением. Это уж работа самого Скобенникова, который кое-что в этом направлении уже сделал на опытном заводе ГНИПИ.

По глазам высоких руководителей я понял, что попал в точку. Скобенников, не подозревая, с чьей подачи он стал главным инженером, приступил к работе. Он действительно построил цех с числовым программным управлением. Что касается меня, то строить цех микроэлектроники было тяжело, но интересно, а строить автоматизированный механический цех – простите, это не мое.

Я был рад, что увернулся от этого назначения, увернулся от гигантского кабинета, от персональной машины, от большой благоустроенной квартиры, от ближайшей перспективы стать директором оборонного завода, от всего того, что отделило бы меня от окружающих людей, отделило бы меня от любимой работы, которую я сам спрограммировал. Важную, полезную работу в ущерб любимой и интересной, конечно, надо делать, но только, если, кроме тебя, ее никто больше не сделает. А в данном случае – вон их сколько, претендентов на свято место, которое, как известно, пусто не бывает.

Подарок Недвецкого

Весть о том, что СКБ РИАП измудрилось выскочить из-под завода РИАП, облетела все предприятия нашего шестого главка. Аналогичную проблему решало руководство сравнительно большого СКБ в составе Краснодарского завода ЗИП. Собственно руководством СКБ, то есть его директором, был директор завода Арябянц, а фактически руководил коллективом главный инженер СКБ Недвецкий. Сам по себе, Недвецкий, несмотря на то, что не был остепененным, был очень грамотным и разговаривал с подчиненными кандидатами наук на равных. Знания его в каждом конкретном направлении были пусть не настолько глубокими, но, в силу служебного положения, ему приходилось охватывать более широкий спектр технических вопросов. Направлений-то было много. После каждого нашего с ним разговора в главке, я все больше и больше проникался уважением к нему.

Я же, без пяти минут директор СКБ, прошедший четырехмесячные курсы директоров в Москве, очень понравился начальнику кадровой службы главка Сергею Ермолаевичу. Наше знакомство с ним несколько раз подкреплялось крепкими напитками за столиками в ресторанах, где мы втроем, включая начальника научно-технического отдела главка Белоусова Бориса Ефимовича, отмечали успехи СКБ в области разработок. Сергей Ермолаевич, решая многочисленные кадровые вопросы, неоднократно предлагал мне различные соблазнительные места.

– Поезжай в Измаил, главным инженером завода.

– Не… а

– Ну, тогда главным инженером завода в Махачкалу. На вырост. Там директор на пенсию собирается. Будешь директором, членом обкома партии Дагестана.

– Не… а.

– Но почему?

– Да мне до лампочки все эти высокие должности. Я работу люблю. Понимаете, Сергей Ермолаевич? Я ее придумал, эту тематику, много лет тому назад, я ее в СКБ РИАП принес еще, будучи ведущим инженером, и я буду двигать ее до конца дней моих.

И вот я снова в главке, и со мной хотят разговаривать незнакомые мне люди. Один кадровик из Краснодара, другой кадровик из министерства, третий, судя по всему, «оттуда», поскольку все время молчит, слушает. Появился Сергей Ермолаевич, представил меня, и начался разговор.

– Павел Павлович, вы, как никто другой, понимаете значение самостоятельности научного учреждения в выборе путей и материального обеспечения при решении возложенных задач.

– Да, понимаю, прошел через это.

– То, что мы вам сейчас скажем, это пока предположение. Когда об этом заговорят руководители министерства, это будет уже деловое мероприятие. Дело в том, что предполагается отделение Краснодарского СКБ от завода и превращение его еще в один институт.

– Прекрасно. Сочувствую Арабянцу.

– Вы – один из претендентов на пост директора этого института. Что вы на это скажете?

«Вот это заявочки пошли!» – подумал я.

– А когда отвечать?

– Желательно сейчас, пока мы вместе.

Я вспомнил Краснодарскую жарищу, представил себя, разбирающимся в тематической сложнятине, которая мне не знакома. Одна фазометрия чего стоит. И я решил – нет.

– Нет, – сказал я, – спасибо за доверие.

– А почему? – спросил кадровик из Краснодара.

– Вы ведь хорошо знаете Недвецкого?

– Ну, конечно.

– Так вот, я не могу быть у него начальником. Он выше меня по интеллекту.

На том и разошлись. А вскоре на мое пятидесятилетие, кроме многочисленных папок с адресами, представитель Краснодарского Конструкторского Бюро Радиоизмерительной Аппаратуры вручил мне большущие наручные часы с гравировкой: «Шарову П. П. В день 50-летия. С уважением от коллектива ККБРА». Я понял, кто инициировал этот подарок. 15

Перебор

Я, если честно признаться, никогда не считал большим удовольствием выпивку. Причина тому – печень. Во мне почти всю сознательную жизнь сидел жандарм – желчнокаменная болезь. И только когда в пенсионном возрасте мне вырезали желчный пузырь, я мог распоясаться. Но было уже поздно – времена бурной деятельности прошли.

Мои товарищи на следующий день после возлияний норовили похмелиться, а я, извините за выражение, изображал графа де Блюи, но компания есть компания и мне очень часто приходилось набираться.

Георгий Дмитриевич Лощаков был одним из ведущих специалистов НТО шестого главка МПСС. Это был человек, четко представляющий конъюнктуру в вопросах не только развития техники в нашем и других министерствах, но и в вопросах меняющихся взаимоотношений между службами и министерствами. Он четко угадывал в наших годовых планах главное звено, на которое следовало обратить внимание. Он же определял объемы финансирования той или иной работы в зависимости от побочных потребностей предприятий, например, потребностей перспективного развития со скрытым финансированием. Я помню, как одну из работ отдел хотел поручить нашему СКБ за двести пятьдесят тысяч рублей. Затем передумали и поручили ее за пятьсот тысяч более крупному СКБ Дмитрия Ивановича Филатова. В конце концов, работа досталась одному из отделений Центрального института по радиоизмерительной технике ГНИПИ за два миллиона пятьсот тысяч рублей. Такой была экономика. Если бы мне давали эти деньги за эту работу, я бы не взял, так как при наличии лимитов на зарплату, численности и утвержденной средней зарплаты мне бы просто некуда было девать деньги. А создавать на предприятии условия безделья было бы не в интересах, в том числе, и директора предприятия. Оно, это предприятие, должно энергично работать. Что касается ГНИПИ, то у него было огромное количество вновь созревающих направлений, которые надо было подпитывать по внутреннему плану. Для этого и нужны были скрытые деньги в годовых и пятилетних планах. 16

Итак, Георгий Дмитриевич был ценный кадр, и мы его уважали. Ходить по ресторанам он не любил, поэтому я и решил однажды зайти к нему домой с соответствующей выпивкой и закуской.

Я поставил на стол бутылку сухого вина для его жены, бутылку коньяка для нас и сказал:

– Шнапс.

После третьей рюмки Георгий Дмитриевич вытащил из бара керамическую бутылку.

– Это разве шнапс? Вот это шнапс, так шнапс.

Попробовали. Оказалось – спирт. Меня очень быстро понесло на подъем настроения. А в этом случае я становлюсь очень веселым и непосредственным. После очередной рюмки я вскочил, открыл бар и вытащил оттуда коньяк выдержанный «КВ».

– Вот это, – говорю, – у тебя шнапс! Ну-ка давай попробуем.

И мы стали пробовать. Выпробовали всю бутылку. Я почувствовал легкое головокружение. «Значит, хватит», – подумал я. Но было уже поздно – уже «хватило».