Одиннадцатое августа

– Какую яму? – от неожиданности похолодел.

Она это так сказала, что я, забыв про всё на свете, стал её расспрашивать. Оказалось, сегодня утром отец Гавриил отслужил молебен и освятил котлован под церковь. Мы ещё поговорили о местах, пригодных под храмы в городе и они вышли на собесе. Как только мы с мамой исчезли из Мариуполя, протоиерей Гавриил снял все архивные фото с приходского сайта, в том числе и «освящение ямы».

Всё это время я не спускал со старухи глаз. На ней было открытое старомодное платье, на груди креста нет. Вместо православного креста вся «площадь» была занята очень крупными аляповатыми нитками искусственного жемчуга. Посчитал. Пять ниток пластмассового ширпотреба. Они, увеличиваясь размером к центру, как раз надёжно прикрывали то место блаженной, где у ней был выпуклый врождённый крест.

«Да, умеют наши святые шифроваться под увечных, – думал, глядя на нитки „жемчуга“ на шее небесной гостьи. – Ну и „мама“ у Людочки. Сама Матрона блаженная. Чудотворница Московская»! После той маршрутки я больше года не видел блаженную.

А на меня как наехало. Я стал поминать во всех церквях родителей Матроны, Дмитрия и Наталию.

Чудо святителя Игнатия Мариупольского (Гозадини)

Шёл третий год, как я не ел живых овощей и фруктов. Живот периодически (через день) устраивал мне харакири, от которых темнело в глазах. И это помимо непрестанных болей в кишках. Все деньги, которые попадали к нам с мамой, уходили на йогурты в капсулах, бифиформ из Дании по немыслимой, для учителя, цене. А без них мне грозила мучительная смерть. Мы только что не голодали, но в душе была пасха. Бог вывел меня из торгового техникума.

За год до свободы, которая тогда казалась мне чем-то запредельно невозможным, учебным планом поставили провести или открытый урок или открытый классный час. Выбрал второе. Легче. А из всех тем подходящей показалась одна-единственная: «Святитель Игнатий (Гозадини) и греки Приазовья».

У диакона Гавриила выпросил кассету с канонизацией святителя, студенты принесли видеоплеер. Телик, который у нас стоял дома как инвентарь с того света, пришёлся как нельзя кстати. В моей группе было несколько гречанок. Именно они и взяли на себя первые роли рассказов о жизни святителя. Остальное, хоть и нехотя, разобрали мальчишки.

Настал день классного часа, посвящённого памяти святителя. В этот день на техникум нежданно-негаданно свалилась высокая комиссия из Киева. Раиса Николаевна, завуч техникума, приказывает без неё не начинать. Сама бежит вниз, встречать «гостей», после которых можно остаться без лицензии на право преподавания.

Митрополит Игнатий Мариупольский. Мариупольский краеведческий музей. Автор: неизвестный художник. На митрополите бриллиантовая панагия, подарок императрицы Екатерины II. Бессовестно украдена после смерти влыдыки теми, кто засыпал помоями его могилу.

Не знаю, почему, но я её ослушался. Закрыв дверь на замок, начали без неё. Говорили о кресте святителя, переходе греков из Крыма в Мариуполь, ужасах неизвестной эпидемии, смотрели прославление в кафедральном соборе Мариуполя. Объяснял, отвечая на вопросы, как называются одежды епископов, что они делают на службе. Час прошёл как мгновение.

На другой день завуч вызывает меня с материалами и сценарием классного часа к себе.

– Я так поняла, вы всё провернули без меня?

– Раиса Николаевна! Да ведь вы комиссию встречали.

– Могли подождать минут десять. Ничего бы с вами не случилось. А так, никого не пригласив, никто у нас не делает. С вашей стороны это просто хамство и дикость. Проведение мероприятия не засчитываю. Можете идти.

Молча захожу к завучу по учебной части, Валентине Харлампиевне. Здороваюсь, спрашиваю, как комиссия?

– Олег Степанович! Вчера с ними такое было, что я чуть с ума не сошла. Десятки комиссий встречала, но такого ещё не видела.

– Что, кранты? Нас закрывают? Лицензию не подтвердили?

– Наоборот. Они вошли в холл, сняли головные уборы, и вдруг замерли. Стоят как вкопанные, озираются, не знают, что делать, а дальше как выдадут.

– Как у вас тут хорошо. Просто рай. Душа как в царствии небесном. Давайте ваши бумаги, мы их вам подписываем на «отлично»! Как у вас здесь здорово. Мы никуда не идём, смотреть ничего не будем. Всё, мы уезжаем!

Разворачиваются и прямиком к выходу. Я, побелев, хватаю их за руки, кричу:

– Что вы делаете? А контрольные срезы? Студенты ждут. Мы вас отсюда никуда не отпустим. У вас три дня. Вы что?

Едва их уговорила. Повела к себе, затем по техникуму, достала всю документацию, говорю:

– Хотя бы документацию посмотрите. Может что-то не так?

А они не хотят, краем глаза глянули и всё твердят:

– У вас тут рай. Нам здесь так хорошо. Мы домой едем. Документы безукоризненны.

Спрашиваю.

– Где они сейчас?

– В гостинице. Едва уговорила их остаться на сегодня, хоть пару срезов провести.

– Валентина Харлампиевна? В котором часу на них нашло-наехало?

– После большой перемены, на классном часе.

Смотрит на меня, глаза круглые от удивления, ничего не понимает, смеётся. А у меня ужас в душе. Мы о страданиях гонимого и всеми ненавидимого святителя говорим, чин прославления крутим, а внизу митрополит Готфейский и Кафайский Игнатий Гозадини сам лично принимает в раю дорогих гостей из Киева. Ни слова ей не говоря, иду к себе на лекции.

Наждачка

В сентябре 1996 года по благословению батюшки Николая (Щелочкова) я устроился на работу в школу при ИТК.

– Благословляю тебя не только учить, но и лечить детей. Иди и работай с Богом! – сказал на прощание добрый пастырь.

Слова о лечении заключённых меня удивили. С чего бы это? Учить и лечить разные понятия. Но вскоре они полностью исполнились.

Я попал в специфические условия школы для особо опасных преступников. Их собрали в ИТК посёлка Каменск со всей Украины. Мальчишки в седьмом классе не могли толком прочитать отрывок из учебника по истории Украины. У меня в кассе был всего один мальчик, который мог грамотно и членораздельно прочитать любой текст. Учебников не хватало, приходилось чередовать рассказы с чтением отрывков домашнего задания.

– Дима, прочитай нам этот абзац, – попросил ученика в рабочей спецовке.

Но тот не отрывал головы от парты.

– Дмитрий! Я к тебе обращаюсь, – подхожу к парте.

– Олег Степанович, не могу – глаза болят, ничего не вижу.

– Ну-ка, посмотри на меня.

На меня смотрят красные, воспалённые глаза. Спрашиваю:

– Чем ты их замастырил?3

Класс тут же взрывается хохотом.

– Нулевой наждачкой.

– Зачем?

– Я потом скажу.

– Да он на больничку собрался, – смеются одноклассники.

– Ты что-нибудь видишь?

– Смутно. Читать я точно не могу. Глаза режет так, что сегодня вообще не заснул.

– А в санчасти что сказали?

– Ничего. Как увидели, так сразу выгнали. Сказали, чтобы шёл в отряд. Им мастырщики не нужны.

– Завтра у нас нет уроков, а послезавтра перед уроком приди ко мне. Ты мне будешь нужен. Понял. Если меня не будет, стой на перемене у каптёрки.

– Хорошо, Олег Степанович.

Я забыл слова батюшки, но что делать, знал совершенно точно. Дома у меня стоял набор для крещения. Его привезли из Иерусалима. Святая вода, елей, земля и свечка. Через день мальчик стоял под дверью нашей раздевалки.

– Заходи.

Вынимаю масло и вслух громко произношу.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа помазуется раб Божий Димитрий…

Не успел я помазать, как открывается дверь и входит завуч школы Александр Петрович. Увидев бутылочку с крестом, кисточку и услышав «религиозный дурман», да ещё где? В светской школе, завуч взвился и открыл рот.

– Что вы себе позволяете, Олег Степанович. У нас для воспитанников работает прекрасная санчасть. Заниматься самолечением в стенах колонии строго-настрого запрещено. Вы меня слышите? Это нарушение преподавательской этики.

Но я не думаю его слушать и смотреть в рот. В то мгновение он был для меня пустым местом. Дело начато во славу Божию, во славу Божию оно и должно закончиться. Не обращая на него никакого внимания, трижды мажу воспалённые глаза арестанта оливковым маслом.

– Аминь. Не смывай масло, оно само сотрётся за пару часов. Иди на урок, – отпускаю ученика.

А в каптёрке должен был начаться грандиозный скандал. Но от увиденного завуч лишился дара речи. Он обалдело глядел то на кисточку, то на бутылочку в моих руках. «Предметы религиозного культа» в «его школе» вызвали у Александра Петровича временный паралич речевого центра. Завуч был сыном полковника КГБ и 100% атеистом. Наконец, придя в себя, Александр Петрович произнёс.

– После уроков зайдите ко мне в кабинет.

Диму я не видел два дня. Выходные. А когда увидел, не поверил – его глаза были совершенно здоровы.

– Олег Степанович, спасибо вам огромное. У меня всё прошло. Вечером я лёг спать с больными глазами, крепко заснул. А когда проснулся, глаза стали как раньше. Вся боль и краснота исчезла. Я всё вижу.

– Дим, я тебе говорил, это масло с гроба Господня в Иерусалиме. Бога благодари. Это его работа. А когда выйдешь, поставь Ему свечку в церкви за то, что не ослеп.

– Хорошо, я так и сделаю.

– Не забудь. Хорошее быстро забывается. Но Бог тебя точно не оставил.

Через год я уволился из колонии. Инициатором перевода в торговый техникум стал протоиерей Николай Марковский и диакон Гавриил (Агабеков). Вдвоём они уговорили меня уйти из колонии. Им очень не нравилась моя спокойная и благословлённая протоиереем Николаем Щелочковым работа. За мной захлопнулась массивная железная дверь. Остались строчки, которые можно написать только на зоне.

Свет обрезан у глаз

Тишиною свинца.

И от тяжести век

Онемела душа.

Матушкины бриллианты

Отец Леонтий очень любил свой храм и прихожан. Он всегда старался порадовать их каким-нибудь сюрпризом. В марте 2010 года в Свято-Михайловском кафедральном соборе города Мариуполя объявили о приезде мощей блаженной Матроны Московской. Везли их издалёка. Частица её руки (десницы) покоилась в Северодвинске.

В день приезда мощей в соборе собрались сотни людей. Остальные выстроились в очереди на аллее, ведущей к собору. Приехал на Левый берег и я. Народу много, захожу в притвор. По углам сидят матушки (жёны священников), на раскладных столиках продают свечки, масло, иконки Матронушки. Выбрал где поменьше людей, занял очередь. Выстоял, наклоняюсь к окошку, говорю:

– Матушка, дайте то и то, – перечисляю.

Как вдруг мой взгляд остановился на пальцах матушки. О-го-го! Мои глаза ослепило от игры настоящих бриллиантов. На обеих руках красовалось не меньше пяти перстней и колец с бриллиантами и бриллиантиками.

Кольца Лорелейн Шварц не дают покоя мариупольским матушкам.

Я посмотрел на женщину. Наехало, что ли? На кой продавцу церковной лавки, находясь на послушании в храме, надевать весь свой ювелирный запас? Понятно, обручальное колечко, хоть из платины, не в счёт. В недоумении достал деньги, расплатился, вышел из очереди.

По углам, где сидели ещё две матушки, образовался зазор. Обычно в такие дни в книжных развалах можно найти что-то поинтереснее. Втиснулся в очередь и стал разглядывать книжки. Но и здесь тоже самое. Обе руки матушки излучают алмазные брызги. По три кольца на обеих руках.

Выбрался из очереди и теперь уже ради любопытства иду к третьему столу. Там сидит совсем ещё юная матушка. Встаю на цыпочки, перегибаюсь через очередь и теперь уже ради интереса ищу взглядом руки попадьи.

Меня начинает душить смех. Третья матушка, видно, совсем недавно включилась в алмазный марафон. Не отстать бы от наперсниц! Всего четыре кольца с бриллиантами.

Смотрю на всех троих. А они словно ослепли. Торгуют по немыслимым ценам, на очередное колечко деньги прикладывают (что ты, себе – ни-ни, на отопление храма).

Ну и Матрона! Чудотворица! При её появлении одни молиться начинают, другие бриллианты выставляют напоказ. Самое обидное, если жёны батюшек прочитают этот короткий рассказ, тут же перейдут в наступление.

– Клевета! Никто из нас отродясь бриллиантов-то не видал. Живём в нищете, нужде, чёрным хлебом с квасом перебиваемся. Какие могут быть бриллианты, когда кругом война идёт.

Или скажут: это всё мамино (перешло по наследству). Или: да, были бриллианты, остались от мирной жизни, но мы их проели.

Она и на самом деле идёт, эта древняя война человека с Богом.

Гвоздь

В 1999 году 14 июля я получил из США пять бумажных икон царя-мученика Николая II. Отправили их второго июля в день памяти святителя Иоанна Шанхайского. Три большие и две поменьше. Они лежали в огромном жёлтом конверте без письма.

Тогда купить готовые рамки со стеклом была проблема. Пришлось, болея желудком, из последних сил делать всё самому. Столярничал на балконе, и не заметил, как длинная рейка с торчащими гвоздями упала на пол. Уходя с балкона, я встал босой ногой прямо на гвоздь. Меня удивил звук скрипящей двери. Оказывается, так скрипит мышца, в которую входит гвоздь. Когда гвоздь выдернул из ноги, кровь горошинами покатилась на ковёр, половик в прихожей. На ногу встать было невозможно, пришлось прыгать на одной ноге по квартире. Вычитал вечерние молитвы и лёг спать.

Икона царя-мученика Николая. Именно их рассылал центр памяти святого царя-мученика в США.

Проснулся я без боли в ноге. Проникающей раны не было и в помине. Не поверив, стал искать при помощи зеркала, на ощупь, следы. Следов не было. Ужас пробрал меня. «Померещилось, не было никакого гвоздя», – стал себя успокаивать. Как вдруг взгляд мой натолкнулся на чёрные горошины крови, пунктиром лёгшие на светлый половик. Да и на рейке остался торчать злополучный гвоздь – одиннадцать миллиметров зашло в глубь ноги.

Я болел непрестанно пятый год, но Бог-чудотворец не обращал на мои муки никакого внимания. А тут явное и совсем непонятное исчезновение раны от пяти икон царя-мученика. Ужас долго не покидал меня. «Как же это так – была рана и нет её», – всё спрашивал сам себя и не находил ответа.

Святые мученики Киприан и Иустина

Есть брошюры «Как защитить себя от чародейства» и подобная ей «Как защититься от чародейства». Их какие только епархиальные издатели не издавали, крадя друг у друга оригинал-макеты, диапозитивы и просто ксерокопии хорошо раскупающихся книжек. Обложка этого «православного самиздата» конца девяностых чаще всего перепечатывала икону святых мучеников Киприана и Иустины современного московского иконописца.

Вот на них следует остановиться подробнее. Икона представляет из себя следующее. На фоне жиденькой северорусской природы стоят высоченные мужчина и женщина. Мужик по виду русак, эдак с год не стригший своих волос. Женщина миловидна, но какая-то блёклая. В руках у мужчины евангелие. Вдали течет река, по виду Ока до Серпухова. Вот и вся иконопись. Полный фонарь. Окно в другой мир.

С точки зрения канонов, принятых в православной иконописи, всё нормально. «Иконописец писал», скорее всего, кого-то из своих приятелей и приятельниц. А, может, самого себя и свою супругу. Этого человека можно понять – нет у нас иконы святых Киприана и Иустины, которую можно взять за образец. Не от чего было оттолкнуться. Киприана и Иустину люди не видели давно.

Та самая икона священномученика Киприана и мученицы Иустины как основа книжных обложек «Как защититься от чародейства».

Тридцатого июля 1998 года, измученный постоянными болями, огнём, разъедающим всё тело изнутри, заснул тяжёлым сном. Последнее, что помнил из обычного сна, духовник возле какого-то подземного перехода благословил меня и я спустился вниз. Вышел уже на другой стороне улицы и взяв вправо, стал подниматься на высокую гору. По горе вилась проторенная тропинка. Задрав голову, отметил, что Земля кончилась и надо мной небо с облаками царствия небесного. Так высоко никогда не поднимался.

На самом верху горы стояла маленькая церковь, весьма похожая на ту в Иерусалиме, что на Масличной горе – Марии Магдалины, где почивают мощи святой преподобномученицы Елизаветы и ключницы Варвары. Только меньше размером и очень красивая. Крещусь, вхожу в храм. Через цветные стёкла на пол падают разноцветные блики. Такое чувство, что внутри полно пыли, но её нигде нет. Было как-то не по себе. Роспись, иконы, подсвечники, амвон, алтарь – всё, как на Земле. Только людей в храме нет. Воздух настоян, напоён чем-то тягучим, крепким. Дух перехватывает. Воздух молитв.

Дохожу до амвона. На нём стоят два человека, женщина и мужчина. Пара. На женщине схима. Мужчина в рясе с большим крестом на груди. Но это епископ. В IV веке такие большие грубоватые православные распятия носили на толстых серебряных цепях только епископы. Священство не носило ничего.

Дохожу до женщины. Из-под рясы выглядывают туфельки, как на наших православных иконах. Поднимаю глаза. Наши взгляды встретились. О! Какие глаза! Оторопь взяла! Синь красоты неописуемой! Можно нырнуть и уже не вынырнуть никогда. Лицо редкой красоты на длинной шее. Но всё тело до подбородка забрано монашеским одеянием. Есть только лик, от которого захватывает дух! Смотрю. Молчу. И пара молчит.

Вдруг эта женщина снимает с себя часть одежды схимницы, которую носят на шее и надевает её на меня. Подарок. Только что он означает, мне неведомо. Как и само название этой части одежды схимницы. При этом она не произнесла ни слова.

Делаю шаг. И вот я уже стою напротив мужчины. В отличие от женщины с ростом и лицом фотомодели (но нынешние дивы по сравнению с нею просто убогие замарашки или уродки), мужчина мал. На голову ниже её. Их рост резко контрастирует по сравнению с обычным ростом мужчины и женщины. Всё наоборот. Женщина высока, мужчина низок. Примерно метр пятьдесят пять, не больше.

Лицо мужчины представляло из себя по виду лицо подвижника или пустынножителя. Густая чёрная борода. Растёт прямо от глаз. Но она не заслоняет серебряного креста. Тот покоится поверх бороды. Глаза карие, маленькие. Кожа у обоих смуглая или это следы южного солнца. По строению лица мужчина и женщина являются эллинами.

Это, однозначно, греки, а не русские, сирийцы или персы. Волосы мужчины густые, чёрные, с синим отливом и едва заметной проседью. Лицо очень и очень суровое. Мужественное. Видно, хлебанул через край скорбей и ужасов. Сердце словно запеклось у этого низенького человека. Он ничего мне не дал. Руки у обоих были свободные.

В какой-то момент я подумал, что всё это бесовские призраки. Меня просто разыгрывают. Тут же по моим ногам пробежал едва заметный ветерок. Покрывала или монашеские одежды немедленно ответили лёгким покачиванием в такт ветерку. Это ощущение тихой, спокойной прохлады было настолько реально и в тоже время необычно, что я до сих пор помню то состояние.

Самое главное, что осталось в моём сердце – духовное слияние, в котором пребывала эта пара. Такого единства, единения душ, соединения душ, взаимопонимания душ, на Земле просто нет.

Православные семьи. Семьи священников. Что о них можно сказать? После того, что я почувствовал, глядя на эту пару небесных жителей, о каком-то смысле создания таких семей можно только молчать. Это биологические фермы размножения и воспитания человеческих мальков. Физиология совокупления по уставу для одних. С очень быстрым переходом к половому воздержанию для других. И только!

Формы христианского быта. Настолько заземлённого по сравнению с увиденным, что даже красота земных женщин после лица Иустины стала казаться мне каким-то уродством. Вокруг себя я находил только вырождение. Она, эта форма, наполненная полноценной христианской жизнью, смирением, терпением, причащением, не приведёт ни в эту церковь, ни к этому удивительному союзу двух душ, ставшей одной. С сохранением свободы каждого. Трудно осквернённым языком объяснит состояние тех, кто в раю. Ещё труднее достичь его! Те, кто взял на себя подвиг супружества, именно подвиг, а не его имитацию, будут ниже.

Во мне всё умерло. Выйдя из церкви Киприана и Иустины, точно так спустился вниз. Вновь в какой-то момент почувствовал – небо стало другим. Небесное сменилось земным. Я вернулся в тело, на Землю. А сам сон рассказал духовнику только спустя три года. Он молчал. Тогда я спросил его.

– Батюшка! Этот сон прелесть?

Священник покачал головой. Нет. Вновь вопрошаю.

– Для чего мученица Иустина дала мне часть своих схимнических одежд?

– Это дано вам на целомудрие, – подумав, ответил батюшка Николай.

«На целомудрие? Тогда зачем вы жените меня?» – возмутился цинизмом благочестивого пастыря. Язык говорит одно, руки делают другое. За плечами пять лет терзаний насильственной женитьбой. Молча посмотрел на него и вышел из прихожей служебного корпуса.

Пасхальное ведро (Пасха 1992 года)

Вот уже почти два года, как я перестал посещать православные церкви. Вера как была, так и осталась, но идти вновь и вновь к священникам, которые отворачивались от тебя почти пять лет, не было сил. Четыре с половиной года я наблюдал, как почтенные пастыри делали всё возможное, чтобы студент советского университета не исповедался, не причастился и вообще не появлялся на моём (нашем или вашем) приходе.

Моего желания стоять и молиться в храме эти честные отцы не разделяли вовсе. Время-то какое – Кишинёв 1985 года. Лишиться регистрации сытым и обеспеченным «страдальцам за веру в годы советских гонений» не хотелось до звериной ненависти к таким вот «праздношатателям».

– Мама говорит, чтобы ты приехал на Пасху! – Жан в пятый раз повторяет мне одно и то же.

– Хорошо. И когда мы едем?

– Завтра на дизеле. Мама нас встретит.

– Зачем?

– Мэй, сапоги резиновые принесёт. У нас там столько грязи, что ты в городских башмаках утонешь. Она даже в жару не высыхает, а после дождей… Тут Жан привёл в подкрепление своих аргументов крепкое словцо.

Приехал к нему в гости 25 апреля, на Великую субботу – «да молчит всяка плоть человеча». Мы и молчали, пили и пили весь вечер самогон. Хороший свекольный самогон. Легли в час. А в половине пятого нас подняла мама Жана. Святить пасхи и всякую снедь. Вручили и мне корзину.

О! Как же раскалывалась моя бедная головушка в ту ледяную пасхальную рань. Поёжившись, решил положить большим прибором на весь поход. Вперёд, под тёплое одеяло. Вот и вся Пасха! Но Нина (отчество забыл) крепко взяла меня за руку.

– Ну уж нет! Домой не возвращаться. Не пущу. Только после церкви.

Пришли. Люди уже стоят вдоль храмовой дороги. Ждут. Холод невыносимый. Чтобы унять дрожь, иду в храм. Деревянные некрашеные полы, иконы по стенам, поющий хор и ни одного человека внутри! Так и стоял минут двадцать на пороге. Согрелся и вышел. Спустя десять минут вышел и батюшка. Жан дал ему характеристику: «Большой приколист» и «Батюшка у нас весёлый».

Церковь Успения пресвятой Богородицы в селе Тырнова Дондюшанского района Молдова. Насколько помню, ограды этой не было. Мы все стояли чуть ниже на дороге к храму.

Стоим, ждём, когда нас и вас обрызгают святой водой. Холод вновь пробирает меня до дрожи. Зуб на зуб не попадает. Батюшка уже совсем близко. Закончилась вода. Принесли новое полное ведро. До меня всего два человека. И тут, наконец, до меня дошло. Это что же, всё ведро сейчас обрушится на мою бедную голову после ночного бодуна? От ужаса замираю. Взглянув на мою опухшую рожу, поп всё понял и засмеялся. Сейчас я тебе сделаю «Антиполицай»!

– Xristos a înviat! (рум. Христос воскресе) – погрузив кропило поглубже, набрал литра два воды и поделился этим добром со мной.

Меня как током прошибло. Хотелось в этот миг треснуть попа чем-то тяжёлым и прекрасным по голове. Поделиться своей болью.

Но почему-то весь мой недосып с нервами и раздражением куда-то снесло. Злость на брыкливого попа ушла в первую очередь. И бодуна приятные сюрпризы. Всё! Аминь! Христос Воскрес! В одно мгновенье я стал молодым и здоровым, как Фэт-Фрумос на съёмках киностудии «Молдова-фильм».4

А дальше было продолжение ночного бодуна. Шашлыки. Озеро. Жан и его друг с юной женой. Литры свекольной отравы во всех её разнообразных вариантах и проявлениях. Молдаване к обеду сникли, выдохлись и сгорели. На меня они смотрели квадратными глазами. Пьет за троих и не пьянеет. Фокусник! Они стали моей копией к половине пятого утра. Пасха прошла мимо них. Фэт-Фрумоса они и в глаза не видели. Остановившись возле меня, Бог сказал то, что хотел давно сказать: