Там, где мы служили

Олег Верещагин

Там, где мы служили

© Верещагин О., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

В конце Серых Войн

То, что осталось от планеты Земля

Глава 1

Когорта проклятых

…Знаки Зодиака, свастики и руны,Железные браслеты, кровавые слезы!Сиреневое небо,серебряный ветер,Живые имена под мертвой водою,Колючих ограждений угрюмые дети…А. Земсков1

Разглядеть своего попутчика Джек так и не смог: сильно трясло, раздражал хлюпающий свист винтов, а главное, в вертолете почти всегда было темно, лишь иногда коротко вспыхивала дежурная лампочка над дверью в кабину пилотов, и тогда англичанин видел светлый чуб и испуганные глаза под низко надвинутой каской.

Джек надеялся, что он сам выглядит совсем не так. Но не был в этом уверен.

Война оказалась совершенно дикой вещью, и Джек поразился тому, как она не похожа на его представления о ней. Он вроде бы готовился в учебном лагере – долго, упорно… И все-таки реальность оглушила его – не хуже удара прикладом.

Ну, во-первых, было до слез жалко, что рядом с ним нет ни Вовки Гриднева, ни Тедди Катриджа, ни Родди Форшема – никого из тех, с кем успел подружиться в учебке. Дома, в Англии, Джек думал, что у него много друзей. Но в армии он понял: среди них не было ни одного настоящего. Поэтому вдвойне обидно расставаться с армейскими проверенными друзьями, да еще и «разъезжаться по разным концам планеты». Так высказался Родди, и Вовка его тут же ехидно поправил: Земля, хвала Солнцу, пока что шар, а какие у шара концы?!

И теперь рядом с Джеком оказался какой-то поляк с фамилией, похожей на огромный, тяжелый булыжник, – Дембовский. И был он из другого лагеря. Поляк… Что еще за поляки, где они живут-то? Джек этого толком и не знал; вроде бы на границе Русской и Англосаксонской Империй, вокруг русского города с немецким названием Варшау. Черт их знает!

С этим поляком они и летели над берегами внутреннего моря Чад. О котором Джек знал не больше, чем о Варшау. И ему ежесекундно казалось, что вертолет падает, сбитый бандитской ракетой.

Можно научить человека всему, что должен уметь солдат, и довести его солдатские действия до автоматизма, взяв этого человека из города, в котором уже лет двадцать не стреляют. Но пока он не побывал в настоящем бою, солдатом не будет. В конфедеративных Ротах[1] – только добровольцы, и с уходом обратно на гражданку нет никаких проблем. Но когда стоишь ночью дневальным, то обязательно слышишь, как кто-нибудь тихо плачет в подушку… Легче всего переносили лагерь ребята из пограничных зон, где ложатся спать с автоматом, а дети обучаются владеть оружием раньше, чем связно говорить. Ну, а те, кто оружие видел лишь на занятиях по военному делу, а в Роты шли за рекламируемой журналами романтикой, вылетали чаще других.

Не сказать, что Джек не хотел романтики. Хотел… Но еще больше искренне хотел защитить свою Родину. Он был, в сущности, типичным парнишкой своего времени – сильным, решительным, бескомпромиссным, не очень хорошо образованным; парнишкой из города, где еще двадцать лет назад стрельба на улицах была естественной, привычной… В то же время он странным образом жалел, что не родился раньше, например, когда остатками Лондона правил Ганг Трилистника[2], канадский «Фирд»[3] только-только посылал на «старую родину»[4] разведгруппы, и с Британских островов во Францию можно было перейти по льду в июле. Проще говоря, в мыслях Джека имелось очень мало логичного. И едва ему исполнилось шестнадцать, как он поставил вопрос перед родителями ребром: или отпускаете, или убегаю.

Он прошел лагерь с честью. Он был в числе лучших. Он рвался на фронт…

…Вертолет, в который они грузились в горах на севере, около Ливийского залива, привез на базу «груз 200» и «груз 300»[5]. Мальчишке казалось сейчас, когда он сидел, привалившись головой в каске к вибрирующей мелкой дрожью стене, что он никогда в жизни не забудет выскочившего из «вагона»[6] молодого сержанта. Он совершенно бессмысленными глазами посмотрел вокруг и, соскочив вниз, заорал:

– Разойдись! Разойдись, б… рот! – потом повернулся к вертолету, принял носилки, потащил их на себя, передал санитару и побежал рядом, придерживая пластиковый мешок капельницы и выкрикивая: – Держись, сука, держись, не закрывай глаза, смотри на меня, на меня, ублюдок несчастный!..

Белый от бинтов кокон на носилках издавал странный звук:

– Ы-х… ы-х… ы-х… – быстро и прерывисто.

Следом выгрузили еще двое носилок, унесли. Потом в проеме появился белобрысый капрал в противосолнечных очках и с неистребимым русским акцентом сказал встречавшему сержанту:

– Одни «двухсотки» остались внутри.

– Много? – сержант заглянул внутрь.

– Пять штучек.

– Давай помогу. – Сержант исчез в вертолете, и через несколько секунд оба появились, таща длинный оливково-серый дерюжный мешок, прогнувшийся посередине. Сержант неловко споткнулся, выронил свой край мешка, капрал не удержал, и мешок со стуком упал на бетонку.

– Сержант, у тебя что, мухи в руках е…?! – заорал капрал, подбрасывая очки на лоб.

– Да ему уже все равно, – хладнокровно ответил сержант, спрыгивая вниз. – Вот ведь сам чуть не загремел… Погоди, сейчас я еще кого-нибудь кликну, сразу перетаскаем в рефрижератор… – Он посмотрел по сторонам, и Джек обмер при мысли, что сейчас сержант позовет его и придется таскать трупы. Он понял, что это трупы… а мертвецов Джек не видел ни разу в жизни и испытывал ужас, когда думал, что придется переносить убитых…

Но сержант позвал кого-то из русских стрелков, сидевших ближе к вертолету, и Джек испытал такое облегчение, что ноги ослабели.

– …Налево – позиции «Волгограда». – Штурман, высунувшись из кабины, махнул рукой. – Там тропинка протоптана и указатель висит. Счастливой службы, парни!

Джек вяло махнул рукой. Поляк просто выскочил наружу и отбежал прочь, неся в низко опущенной руке свой «ропик»[7].

«Волгоград». Их рота. Джек огляделся, но кругом была совершенно непроглядная тьма, только впереди иногда вспыхивали огоньки, и это были выстрелы. Вспышки сопровождали звуки, похожие на постукивание дятла в лесу, – совсем как в окрестностях города Джека.

– Как дятел, – вдруг сказал поляк.

Джек покосился на него:

– Я тоже так подумал… Ты откуда?

– Из Радома. А ты?

– Из Донкастера.

Названные места были взаимно неизвестны обоим парням.

– Я Дембовский. Густав Дембовский, – представился поляк.

– Джек Брейди. – Англичанин пожал протянутую руку, почувствовав, что ему стало чуть легче. Все-таки он не один… – Пошли искать тропинку? Он сказал налево…

– Пошли.

Они прошагали метров пятьдесят. Джек резко остановился.

– Не вижу никакого указателя, чтоб его…

– Я посвечу, – Густав порылся в набедренном кармане и достал плоский фонарик. Вспыхнул белый свет, показавшийся особенно ярким после нескольких часов темноты.

В ту же секунду сильнейший толчок бросил обоих наземь, а где-то на уровне их голов раздалось: «Свить! Свить!» Чуть слева грохнул, раскатился и зашелся пулемет, справа бешено заорали на два голоса, ночь прорезал длинный хлыст бронзового пламени. Лежа и вывернув голову, Джек увидел медленно, плавно снижающийся веер цветных трасс… Что-то сухо треснуло в темноте. Над ухом англичанина кто-то дышал, и это был не поляк.

Простучали по земле быстрые шаги, что-то тяжело упало рядом, и злой голос спросил с непонятным акцентом:

– Какой идиот светил?!

И над ухом Джека прозвучало:

– Двое новичков, товарищ капитан.

– Давай их ко мне в блиндаж, бегом!

Англичанин почувствовал, как его оторвали от земли, потом согнули пополам и в таком унизительном состоянии поволокли бегом, а потом втолкнули куда-то, где было светло.

Это оказался блиндаж на основе полевого укрытия – алюминиево-стальная основа с дакроновым покрытием, сверху заваленная мешками. Память молниеносно подсунула нормативы и порядок возведения, но притащивший их с поляком здоровенный сержант в этот момент крепенько их встряхнул – так, что клацнули зубы. Снаружи все еще стреляли, стрельба постепенно смещалась и вправо и влево.

За раскладным столом расположился рослый, еще совсем молодой капитан в конфедеративной форме. Такая же была и на парнях… вот только на них она пока еще сидела как на портновских манекенах – хорошо пригнанная одежда, а не естественная часть человека. Капитанская же форма выглядела естественно. Такой же удобной казалась и форма сержанта, доставившего новичков в блиндаж.

Лицо капитана не предвещало ничего доброго. Но он пока помалкивал, и сержант, тряхнув поляка еще раз, спросил:

– Ты кто такой, дуллоли тэп?![8]

Поскольку поляк, совершенно обалдев, молчал, Джек рывком высвободился из лапы сержанта (унизительно почти висеть подобно нашкодившему щенку!) и, вскинув ладонь к каске, отрапортовал:

– Товарищ капитан, рядовые Брейди и Дембовский, лагерь «Мейзи», направлены для прохождения боевой службы в ударную роту «Волгоград» десятой сводной конфедеративной дивизии! Доложил рядовой Брейди!

Капитан недобро посмотрел на сержанта, потом с усталой, тоскливой обреченностью – на юношей.

– Ты видел, Хэдли? – спросил он тихо. Покачивая пальцем перед лицом, доверительно сказал «пополнению»: – Вот таких урюков, как вы, «синие береты»[9] пачками крадут. С толчков и из постелей. Вы за каким… п-п-пальцем посреди позиций фонариками мигали?

– Видите ли, товарищ капитан… – Джек посмотрел на Дембовского, тот, кажется, еще не отошел от происходящего вокруг. – Видите ли, товарищ капитан, нам сообщили, что тут должна быть табличка… было очень темно, и мы решили сориентироваться…

– Ты видел, Хэдли? – снова спросил офицер. – Три дня назад, щенки, один вот такой вышел помочиться. И посветил себе – для удобства. С той стороны ему вогнали разрывную в пах – на свет удобно ориентироваться. И вы туда же… – Он посмотрел в потолок и отрывисто сказал: – Капитан Мажняк. Командир «Волгограда». Документы.

Четким движением, понравившимся, кажется, капитану, Джек достал запаянную в пластик карточку удостоверения. Секундой позже – и не менее четко – то же самое проделал Дембовский.

– Стрелок и глухарь… – Мажняк, почти не глядя, бросил карточки куда-то в ящик. – Пойдете во взвод лейтенанта Фишера, отделение сержанта Херста. Второе отделение пятого взвода.

– Разрешите идти, товарищ капитан? – Дембовский козырнул, Джек тоже.

– Не разрешаю, – резко ответил Мажняк. – Если опять решите посветить под ноги, чтобы не споткнуться, поедете домой. Сержант, проводить их.

Снова козырнув, оба повернулись было к откровенно ухмыляющемуся сержанту, но голос капитана заставил их снова развернуться к командиру роты:

– И вот что, парни. Поменьше козыряйте. И побыстрее учитесь. Свободны!..

…Сержант Хэдли заговорил первым.

– Там бандосы. – Он махнул на юг. – Пехота, кавалерия какая-то, даже танки есть. И «синие береты» величают себя, по своему нахальству, бригадой. Тысяч пятнадцать будет – против наших шести. Вы, парни, из лагеря, ничего там не слышно насчет солидных подкреплений? Вроде бы в Азии войска освобождаются, там же победа…

– Ничего, товарищ сержант, – с сожалением ответил Джек. – В лагере времени-то не было прислушиваться, сами понимаете…

– Понимаю, – вздохнул сержант. – Можно без «товарища», просто «сержант» или «Фитч», и так и так… Ты не из Канады, парень? – спросил он Джека.

– Нет, из Англии…

– А-а… Ну вот. Между нами и ними – миль пятьдесят холмов. Раньше их, если старые карты смотреть, не было, свеженькие холмы. Вот в них и воюем. Бывает по-всякому. Левый фланг прикрывает Крэйн со своими добровольцами, там тихо…

– Кто идет? – окликнули из темноты. Резко, так, что новички разом остановились. Сержант подтолкнул их, небрежно бросил:

– Омск…

– …Дурбан, – отозвался голос. – Проходите.

– Вот… А наш фланг посложнее. У нас в тылу – «черные повязки».

– А кто это, сержант? – спросил осторожно поляк.

– Еще одна разновидность бандосов, – ответил сержант. – Вы, парни, обвыкайте. Здесь кого только нет вокруг. За горами на западе – англосаксонский экспедиционный корпус. С ними поселенцы со всей Европы, у них свое ополчение… Крэйн с добровольцами – это тоже англосаксы. Мы здесь. Против нас – «синие береты» и махди[10], которых они в кулаке держат. А с «черными повязками» у них сложные терки – две крысы в одной ловушке… А что на северо-востоке, где Нил, – так про это только сказки рассказывают. Самые разные, в иные и не поверишь…

Впереди появились очертания плоской землянки. Судя по всему, вход был завешен то ли брезентом, то ли еще чем – неважно, свет наружу не пробивался. Зато пробивался шум. И сильный.

– Не демаскирует? – с легким ехидством спросил Джек, слегка пришедший в себя. Сержант серьезно ответил:

– Вход в нашу сторону, звук смазывается… Ну, я вас доставил – побегу. Устраивайтесь, у них там просто. И не тушуйтесь! – Сержант подтолкнул их в спины, хотя «тушеваться» они уже и не собирались – наступала определенность.

Юноши остались одни. Тушеваться, не тушеваться, а волнение Джек испытывал, и сильное. Как-никак, а там ветераны, как они отнесутся к новичку, да еще неопытному? Да и веселье в землянке отдавало чем-то нехорошим, чем-то…

– Пьют, – вдруг сказал поляк.

– Что? – удивился Джек.

– Самогон, наверное, – пожал плечами Густав. И, видя, что Джек не понял, пояснил: – Там пьют. Наши сослуживцы теперешние. С горя гуляют.

– Откуда знаешь? – недоверчиво спросил Джек. Он сам в жизни не пил ничего, крепче пива. И пьяных видел только издалека.

– Знаю. У меня папаша бухает. Вернее, бухал. Сейчас – не знаю, он сейчас где-то в Гоби.

Джек мысленно плюнул и хотел уже было шагнуть внутрь, но препятствие откинулось, и наружу выскочил непонятно кто. Вопреки прогнозу Густава от него не пахло, и прореагировал он мгновенно:

– Кто такие? – в темноте раздался щелчок пистолета.

– Пополнение, – быстро сказал Джек.

– А-а… Мажняк бибикал. Проходите внутрь, не стойте.

Голос был молодой, но резковатый, командный. Говорил по-английски, но с каким-то странным акцентом. Джек не понимал с каким. Размышляя над этим, Джек все-таки шагнул внутрь…

…И чуть не умер от страха. На него смотрела пылающая алым огнем рожа, похожая на физиономию монстра из приключенческой книжки.

– Проходи, ты чего? – Поляк подтолкнул в спину, и Джек обрел чувство реальности. Ему стало ясно, почему наружу не пробивался свет, когда встретивший их не пойми кто откинул полог. За ним начинался короткий – в два шага – коридорчик, в конце завешенный еще одним пологом.

И на этом пологе светящимися красками кто-то намалевал рожу.

2

Блиндаж внутри был больше командного, да это и понятно: тут жили десять человек, вдоль стен стояли легкие двухъярусные кровати с отделениями для личных вещей, креплениями для формы, оружия, снаряжения… Но стол, врытый в землю посреди блиндажа, был самодельный. А сиденья складные – без спинок, с натянутым брезентом.

В блиндаже горела переноска. И Джек понял, что Густав не ошибся. Здесь пили. Если бы Джек знал русский получше, он сказал бы точнее: здесь бухали. Стояли и лежали какие-то кувшины, похоже, местные и, конечно, с местным же содержимым. В углу Джек увидел закинутую – наутро дошло до него – упаковку фабричного пива. В конце стола были установлены две большие цветные фотографии, перед которыми виднелись два пластиковых стаканчика, накрытые ломтиками хлеба.

На вошедших никто не обратил внимания, и они могли спокойно – почти спокойно – разглядеть все застолье. Благо так вышло – все сидели удачно, видны были лица.

Худощавый скуластый парень с темно-русой челкой, широко расставив ноги и опустив голову, рвал струны гитары и пел высоким, почти плачущим голосом. Наискось от него сидел, положив на стол кулаки и глядя в стену напротив пьяно-недобрым взглядом, белокурый сержант – он во всей компании выглядел самым старшим, но и ему было не больше девятнадцати-двадцати лет. Роста он, судя по всему, был гигантского – не меньше ста девяноста сантиметров – и сложения не то что атлетического, а просто-напросто эпического.

Через стол, упершись друг в друга лбами и облокотясь на края, замерли плечистый темно-кудрявый атлет и ровесник новичков, тоже темноволосый, но волосы прямые и кожа смуглее. За ними меланхолично грыз стеклянный стакан желтоволосый крепыш с холодными даже по пьяни, бледными глазами – выплевывая окровавленные осколки, он что-то цедил и правой рукой обнимал ревущую худощавую девушку с волосами, собранными в короткий густой «конский хвост».

Еще одна девушка – светло-русая, с красивыми, но крупноватыми чертами лица, кажется, была трезвой, хотя и сидела очень оригинально: положив босые ноги на свой участок стола.

Гитарист, грохнув по корпусу инструмента ладонью – гул, как от барабана, пошел по блиндажу, и начал новую песню, от которой у Джека странно защемило сердце, хотя он понимал далеко не все слова. Гитарист пел тихо, почти неслышно, но все остальные сразу замолкли…

Эх, по-над лесом да лебеди летят.Но не охотнички здесь с ружьями стоят.И в горле ком, и кровь не греет изнутри,И кто-то на ухо шепнет: «Смотри, смотри!»Эх, по-над лесом лебеди летят,Когда летите вы, я трижды виноват…Что ж не сумели вы чуточек стороной?Ах, если б вы могли забрать меня с собой!

Сидевшие лоб в лоб подхватили – поматывая головами, громко и монотонно, отчего юные голоса звучали глуховато. Петь оба, судя по всему, умели и даже по пьяни пели хорошо, а гитарист играл и подпевал:

Белый лебедь, ты на небе, а я на земле,Это письма издалека прилетели ко мне…Белый лебедь, ты на небе, а я на земле,Это письма издалека прилетели ко мне…Это снег идет из мохнатой тьмы…Я не знал, что так далеко до весны![11]

– с протяжной тоской заключил гитарист.

Сержант ударил по столу кулаком и потянулся за кувшином.

– Кну-ут! – заревела еще сильней девчонка с «хвостом», а двое сидевших лоб в лоб заглушили ее. Желтоволосый заскрипел зубами:

– Ш-шайййссе, о херршшайн! Аллес феррдамт…[12]

Тепло живое под твоим крыломДо боли точно мне напомнит дом.Напомнит… грустно-серые глаза…

И вдруг гитарист выкрикнул, играя уже по-другому – резко, зло:

Но то запретная черта, туда нельзя!И в горле ком, и кровь не греет изнутри,И кто-то на ухо шепнет: «Смотри, смотри!»Что ж не сумели вы чуточек стороной?!Не пролетайте, твари, больше надо мной!

Он уронил голову, глуша струны одним хлопком, и гитара негромко, жалобно загудела… Наступило короткое молчание, глубокое, как омут, – и негромко запели уже все, жутковатым хором:

Белый лебедь, ты на небе, а я на земле,Это письма издалека прилетели ко мне…Белый лебедь, ты на небе, а я на земле,Это письма издалека прилетели ко мне…Это снег идет из мохнатой тьмы…

И – выдох гитариста:

– Я не знал, что так далеко до весны-ы… – А потом, мотая головой, он простонал-прорычал: – Пор-рву-у… на лоскуты порву, дайте только добраться…

– Оптимальное состояние в бою, – заговорил богатырь-сержант, и по голосу нельзя было сказать, что он пьян или хотя бы выпил, – это безразличие к врагу и к себе. Не забывай об этом, Андрей.

– Отстань, сержант. – Гитарист, как слепой, зашарил по столу, нашел стаканчик… и вдруг сдавил его – белесая жидкость выбрызнула в стороны сквозь пальцы. – Они отрезали голову Радко! Отрезали ему голову! А я ничего не смог сделать, ничего, ничего, ничего! И я не могу быть безразличным!

– Кнут… – всхлипнула «хвостатая». Похоже, ее заклинило…

– Ну, проходите, чего встали? – услышали юноши сзади. За их спинами, придерживая рукой полог, стоял высокий гибкий блондин с голубыми глазами, чуть старше их самих. Судя по знакомому голосу, именно он встретил их в темноте на входе. Видя откровенное замешательство пополнения, блондин тихо сказал: – Не мандражируйте. У нас редко так… очень редко. Позавчера погибли двое наших, а мы полгода воевали без потерь… Вот так. Радко Босанич и Кнут Буссен. Так что не удивляйтесь. И не вздумайте сказать, что прибыли вместо них – Эрих наверняка полезет драться, да и Эндрю тоже…

– Кто это, Дик?

Сержант смотрел прямо на вход – чуть прищуренными, внимательными глазами без тени хмеля. Чувствуя себя, словно перед прыжком с вышки, Джек отдал честь:

– Рядовой-стрелок Джек Брейди, Англосаксонская Империя!

– Рядовой-гранатометчик Густав Дембовский, Русская Империя!

– Пополнение, Иоганн. – Блондин, оказавшийся Диком, ловко спрыгнул со ступенек, выложенных ящиками из-под вертолетных НУРСов. – Дайте место, ну-к-сь!

Все сидевшие за столом – кроме Дика, который принялся хладнокровно кромсать складным «скаутом»[13] финскую салями, лежавшую на собственной обертке, – разом повернулись в сторону Джека и Густава, как раз спустившихся со ступенек и вновь застывших.

Взгляды были оценивающие и, с облегчением заметил Джек, ни одного недоброго. Русая девчонка, впрочем, не соизволила повернуться – она откинулась подальше назад, голову тоже откинула и разглядывала новеньких из такой позиции. Джек машинально отметил, что на щеке у темноволосого атлета – на левой – лиловое блестящее пятно страшного ожога, от скулы до низа челюсти.

– Ну… – сказал сержант. – Чего стоите, садитесь… коли пришли.

– Мажняк головой о пень ударился, – сказала русая девушка. – Из лагеря, мальчики?

Джек и Густав, оставив рюкзаки и оружие у входа, как раз подошли к столу. Джек промолчал, а поляк ответил:

– Из лагеря, девочка.

Она подняла брови и засмеялась, потом выдвинула из-под стола стул и хлопнула по нему. Густав сел, не поблагодарив. Дик, доедавший резанку, вдруг спросил:

– Считаешь, что это в порядке вещей? И «спасибо» говорить не надо?

– Спасибо, – в пространство сказал Густав. – Но там, откуда я родом, девушки занимаются столом. Это их обязанность, как обязанность мужчины – кормить и защищать.

Гитарист поднял голову. Глаза у него оказались желто-карие, рысьи.

– Слушай, «еще Польша не згинела»… – медленно сказал он, но девушка махнула рукой:

– Оставь, Андрей. По-том…

Джек между тем сел на свободный стул – между «хвостатой» и смуглым парнем, как раз наливавшим себе. Желтоволосый несколько секунд пристально смотрел на англичанина, а потом, что-то решив, через его голову обратился к сержанту:

– Иоганн, Мажняк хочет сказать, что это замена Радко и Кнуту?

– Кну-ут… – отреагировала его соседка.

– Я не хочу никого заменять, – сказал Джек. – Я понимаю…

– Он понимает. – Желтоволосый поглядел вокруг. – Вот дерьмо свиное! Вы слышали? Он – по-ни-ма-ает! Я тебе скажу, англичанин, что ты ни хрена не понимаешь!

– Хочешь драться? – напрямик спросил Джек. Немец был тяжелее его, крепче и, конечно, больше умел. Но по лагерю парень знал, что с такими лучше выяснять отношения сразу. Такие кадры есть везде. И вовсе, кстати, не обязательно, что они гады и прочее. Просто кулаки чешутся, и хочется сразу установить, какое место на иерархической лестнице займет новичок. Кстати, так они подружились с Тедди Катриджем.

– А ты умеешь драться? – Желтоволосый начал подниматься. Джек почувствовал, как напряглась сама собой правая рука. Сейчас – в пояс, левой – в солнечное, обеими – по затылку… Но все-таки с драки начинать никак не хотелось.

– Сядь, Эрих, – подал голос сержант, и желтоволосый Эрих и правда сел. Потянулся к кувшину, но русая ловко убрала посуду:

– Тебе хватит.

– Хелен…

– Хва-тит. А то ты уже на патронные ящики кидаешься… И ты, Дик, кончай хавать. Только что ходил смотреть на луну – и теперь этими же самыми руками берешь колбасу!

– Хорошо, что ты не в службе снабжения, – засмеялся Дик и повернулся к новичкам. – Вы рубайте, не сидите, завтра тут, – он показал на стол, – ничего не будет.

Джек обнаружил, что перед ним стоит стакан, до краев полный белесой жидкостью.

– Спасибо, я не пью.

– То есть как? – поинтересовался желтоволосый. Стакан поставил именно он.

– Не пью.

– За наших ребят. – Немец кивнул в сторону снимков.

– Ты думаешь, им было бы приятно видеть вас такими? – спросил Джек.

Стало тихо. И в этой тишине Хелен сказала удовлетворенно:

– Получили?.. Правильно… как тебя, Джек? Правильно, Джек. И не думай, что ты тут один такой. Я в рот не беру… – Кто-то хмыкнул, но еле слышно. – И Дик не пьет.

– Только ест, но много. И тощий почему-то, – констатировал тот, что с ожогом.