Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Это помогло. Снова поднявшись наверх, Бретт положила ночную рубашку на кровать и просунула старый льняной халат в дверь ванной. Газовые лампы в комнате она зажгла на полную мощность, чтобы там наконец-то стало светло. Вскоре из ванной показалась Вирджилия. Она ступала почти застенчиво, плотно закутавшись в халат. Ее кожа и волосы были влажными, но определенно сияли чистотой.

– Выглядишь великолепно! – воскликнула Бретт. – Иди сюда, сядь.

Вирджилия села на мягкую вышитую скамеечку перед высоким овальным зеркалом. Бретт взяла свежее полотенце и подсушила ей волосы, а потом – и в самом деле как ребенку – начала расчесывать их щеткой с серебряной ручкой, инкрустированной жемчужинами. Снова и снова она медленно проводила щеткой по волосам, слушая, как тикают часы на каминной полке. Вирджилия сидела в напряженной позе, не двигаясь и глядя в зеркало. Понять, о чем она думала, было невозможно.

Как следует расчесав волосы, Бретт разделила их на пробор посередине, как велела мода, а потом, наматывая пряди на палец, стала подкалывать их сначала на левой стороне, а потом на правой.

– Ну вот. А потом получатся премиленькие локоны. – Она приподняла последнюю прядь – волосы у Вирджилии были густыми и очень красивыми. – Утром соберем их в сетку. Будешь очень модной.

Увидев в зеркале свое улыбающееся лицо рядом с безжизненной маской Вирджилии, она растерялась. Однако постаралась не показать этого.

– На кровати ночная рубашка. Завтра первым делом поедем в город и купим тебе новую одежду.

– Мне нечего надеть.

– Попросим у кого-нибудь.

– У меня нет денег.

– Не важно. Считай это подарком.

– Ты не должна…

– Нет, должна. Помолчи. Я хочу, чтобы ты почувствовала себя более уверенно. Ты ведь привлекательная женщина.

Это наконец вызвало улыбку – недоверчивую и презрительную. Снова ощущая досаду, Бретт отвернулась.

– Отдохни как следует, – сказала она. – Увидимся утром.

Вирджилия по-прежнему сидела не двигаясь, лицо ее ничего не выражало. В полном отчаянии Бретт вышла из комнаты, решив, что зря потратила вечер.

Дверь закрылась, но Вирджилия еще долго сидела на кровати, положив руки на колени. Никто и никогда раньше не называл ее привлекательной. Никто и никогда даже намеком не заставил ее поверить, что ее можно считать симпатичной. Она была далеко не красавица и знала это. И все же, глядя сейчас на свое освещенное лампой отражение в зеркале, она видела совсем другую женщину, которую вполне можно было назвать интересной. Уложенные по моде волосы красиво обрамляли лицо; даже обычно землистая кожа теперь выглядела намного лучше – после ванны на ней появился легкий румянец, и небольшие оспины, которых она всегда стыдилась, стали почти незаметны. В горле Вирджилии набух ком.

Когда Бретт сказала, что хочет ей помочь, первой реакцией Вирджилии было подозрение, второй – усталое безразличие. Но теперь, когда она сидела перед зеркалом, что-то в ней шевельнулось. Не счастье, нет; она вообще редко испытывала такое чувство, и уж конечно не сейчас. Пожалуй, это можно было назвать интересом. Любопытством. Но как ни назови, это все же было маленьким ростком жизни, внезапно пробившимся сквозь твердую землю.

Вирджилия встала и, развязав пояс, распахнула халат, чтобы увидеть себя.

Что ж, если надеть корсет, грудь еще вполне может выглядеть неплохо. Тело заметно постройнело, – пожалуй, муки голода, которые она испытывала после того, как продала последние украденные ценности, имели и положительную сторону.

Вирджилия сбросила халат на пол и, внезапно охваченная волнением, сделала шаг вперед. Рука ее – сначала неуверенно, а потом все смелее – потянулась вперед и коснулась так удивившего ее отражения в зеркале.

– О… – только и смогла выговорить она, и глаза ее наполнились слезами.

Заснуть еще долго не удавалось, и около полуночи она встала с кровати и отдернула занавески на окнах, чтобы свет зари мог разбудить ее. Рано утром, в ночной рубашке и халате, она уже сидела в столовой и ждала, когда Бретт выйдет к завтраку.

Глава 32

В воскресенье утром Джордж проснулся в пять часов. Стараясь не шуметь, он осторожно встал с кровати, но, как видно, был все-таки недостаточно осторожен, потому что уже скоро разбудил и Констанцию, и детей.

– Ты волнуешься, как мальчишка! – сказала она, зевая и лениво одеваясь.

– Хочу увидеть сражение. Полгорода надеется, что оно будет первым и последним в этой войне.

– А ты, па? – спросил Уильям, который испытывал такое же радостно-тревожное волнение, как и его отец.

– Я бы не рискнул строить догадки.

Джордж застегнул на поясе старый армейский ремень и несколько раз проверил, надежно ли лежит в кобуре кольт 1847 года. Констанция наблюдала за его приготовлениями молча и только чуть хмурилась.

– Уильям, – махнул рукой Джордж, – принеси мою фляжку с виски и держи ее при себе. Патриция, а ты помоги маме с корзиной для пикника. Я пойду за экипажем.

– Я бы лучше дома осталась, – скорчила недовольную рожицу Патриция. – Почитала бы или покормила ворон на аллее.

– Ну-ну, – сказала Констанция, когда Джордж вышел. – Ваш отец все подготовил, договорился. Мы едем.

Как оказалось, то же самое сделала и немалая часть населения Вашингтона. Даже в столь ранний час множество всадников и разнообразных экипажей уже собрались на окраине города возле Лонг-Бридж, где постовые проверяли пропуска. В толпе ожидавших слышались оживленные разговоры, смех; многие взяли с собой театральные бинокли или подзорные трубы, купленные или взятые взаймы ради такого случая. День обещал быть погожим; ароматы нагретой земли и летнего воздуха смешивались с запахами конского пота и духов.

Наконец подошла очередь Хазардов. Джордж показал пропуск военного министерства.

– Большое оживление здесь сегодня, – заметил он.

– Вы бы видели, сколько уже проехало, капитан. Час за часом все едут и едут. – Отдав честь, постовой махнул рукой, и коляска тронулась дальше.

Они пересекли мост; Джордж ловко правил двумя лошадьми, нанятыми вместе с ландо и стоившими ему баснословной суммы в тридцать долларов за день. Однако он согласился на такую цену без возражений и еще считал себя счастливчиком; среди ехавших сейчас рядом с ними фаэтонов, двуколок и карет попадались и куда более экзотические средства передвижения, в том числе подвода молочника или фургон одного известного городского фотографа, украшенный его именем.

Дорога оказалась неблизкой; чтобы доехать до расположения войск, им нужно было преодолеть почти двадцать пять миль. Два часа растянулись в три, мили пробегали одна за другой; они проезжали мимо кукурузных полей, небольших ферм и покосившихся хижин. Белые и черные люди с одинаковым изумлением наблюдали за вереницей экипажей и всадников.

После прохода армии Макдауэлла дорога была совершенно разбита. Карета сильно раскачивалась и подпрыгивала на ухабах, и Констанцию с детьми то и дело кидало из стороны в сторону. Патриция громко жаловалась на неудобство и слишком долгую поездку.

Наконец они решили остановиться возле небольшой рощи. Констанция с дочерью вышли первыми, а когда они вернулись, в лесок пошли Джордж и Уильям. Когда все снова собрались в карете, Джордж опустил верх, чтобы удобнее было любоваться пейзажами, залитыми солнечным светом. Это немного успокоило Уильяма, однако Патриция продолжала сетовать на скуку и сердилась. Джорджу пришлось немного поговорить с ней, чтобы она перестала ворчать.

Слева их ландо обогнал какой-то всадник. Джордж узнал его – это был один из сенаторов. Он уже видел здесь трех известных людей из палаты представителей. До Фэрфакса оставалась еще пара миль, когда Уильям взволнованно дернул отца за рукав:

– Па, слышишь?

За скрипом колес и топотом копыт Джордж не заметил далекого грохота.

– Это артиллерия, точно, – сказал он.

Констанция обняла дочь. Джордж вспомнил Мексику и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Взрывы снарядов, оглушительные крики раненых, последние стоны умирающих… Вспомнил он и тот снаряд на дороге к Чурубуско, который разнес хижину, где в тот момент находился Орри, и оторвал его другу руку. Джордж закрыл глаза, пытаясь отогнать страшные воспоминания.

Но тут же открыл их вновь, сосредоточившись на дороге. Звуки выстрелов за горизонтом встревожили не только их, но и тех, кто следовал рядом. Все начали подгонять лошадей, однако впереди что-то явно мешало движению. В воздух взметнулись огромные облака пыли.

– Бог мой, а это еще что?! – воскликнул Джордж, увидев пеший отряд федералов, направлявшийся в сторону Вашингтона.

Солдаты разделились, обходя встречный поток экипажей и всадников.

– Вы откуда? – крикнул Джордж какому-то капралу, правившему нагруженной доверху телегой.

– Четвертый Пенсильванский.

– Что, сражение уже закончилось?

– Не знаю, но мы возвращаемся. Наш контракт истек вчера.

Капрал проехал мимо, за ним прогулочным шагом следовали добровольцы с небрежно закинутыми на плечи винтовками. Все громко смеялись; губы у нескольких молодых солдат были испачканы черникой. В паре винтовочных стволов Джордж заметил полевые цветы. Пенсильванцы неторопливо вышагивали по обе стороны дороги, беспечно собирали букетики, мочились – в общем, делали все, что им вздумается, а меж тем канонада на юге продолжалась.

Миновав Фэрфакс, вашингтонцы поспешили дальше, к голубой дымке, плывшей над горными хребтами, которые все еще оставались далеко впереди. Грохот пушек стал громче. К полудню Джордж начал различать и ружейные выстрелы.

Вокруг было много холмов, поросших лесами, хотя встречались и открытые пространства. Они проехали Сентервилл и повернули в сторону Уоррентонской заставы, где наконец увидели огромное скопление карет и лошадей по обе стороны дороги. Какой-то вестовой, скакавший в их сторону, прокричал, что дальше ехать нельзя.

– Мне ничего не видно, папа, – пожаловался Уильям, когда Джордж повернул лошадей налево, за длинный ряд зрителей, расположившихся среди деревьев, со своими одеялами и корзинами для пикника. Прямо перед ними, у подножия холма, протекал ручей Каб-Ран, за ним лежали затянутые дымом поля и лес.

Оглядываясь в поисках свободного места, Джордж заметил немало иностранных мундиров и услышал столько чужих языков, что их вполне хватило бы для большого дипломатического приема. Вашингтонцев он тоже увидел, и в том числе сенатора от штата Иллинойс Трамбулла, который был с большой компанией.

Были и знакомые лица, которые заставили его поморщиться.

– Доброе утро, Стэнли! – крикнул Джордж, не останавливая лошадей и от души радуясь, что рядом с каретой Стэнли не нашлось свободного места.

– Три корзины с едой и ящик шампанского… Ну и ну! – сказала Констанция.

– Я ничего не вижу! – снова начал хныкать Уильям.

– Если и так, мы все равно не можем подъехать ближе, – ответил сыну Джордж. – А, вот тут есть местечко.

Усталый и мокрый от пота, он повернул к свободной площадке в конце ряда экипажей. Наручные часы показывали десять минут второго. С этого места были видны только клубы густого дыма вдалеке.

– Они сейчас не стреляют… – с явным облегчением проговорила Констанция, расстилая на траве одеяло.

Может, все уже закончилось? Джордж сказал, что попытается что-нибудь разузнать, и пешком пошел в сторону дороги.

Проходя мимо Стэнли, он все-таки решил остановиться на минуту – просто из вежливости. За деревом близнецы увлеченно колотили друг друга. У потного Стэнли от шампанского косили глаза. Изабель заявила, что артиллерийский огонь еще несколько минут назад был «ужасающим» и что бунтовщики наверняка уже бегут назад, в Ричмонд. Джордж приложил руку к полям шляпы и отправился искать более надежные источники.

Он прошел мимо нескольких шумных компаний и вдруг понял, что его раздражает их веселость – может быть, потому, что он уже догадывался, что на самом деле происходит за завесой дыма. Он дошел до дороги и осмотрелся в поисках кого-нибудь достойного доверия.

Вскоре он увидел, как через временный мост через Каб-Ран с грохотом проехала двуколка и остановилась на противоположной стороне дороги. Сидевший в коляске довольно крупный мужчина в хорошем костюме не спеша водрузил на нос очки, которые висели у него на груди на цепочке, и достал из-под сиденья тетрадь в твердом переплете и карандаш. Джордж быстро перешел дорогу.

– Вы репортер? – спросил он.

– Совершенно верно, сэр.

Характерный британский акцент удивил Джорджа.

– Моя фамилия Рассел. – Выждав немного и не увидев никакой реакции, мужчина холодно добавил: – Лондонская «Таймс».

– О да, конечно… Я читал ваши статьи. Вы были там, впереди?

– Насколько позволило благоразумие.

– И какая там обстановка?

– Наверняка сказать не берусь, но федералы как будто одерживают верх. Впрочем, воодушевление царит с обеих сторон. Один из генералов Конфедерации отличился в жаркой схватке недалеко от какой-то фермы близ Садли-роуд. Мне подробно рассказали об этом сражении на одном из федеральных кавалеристских постов. Зовут этого генерала… – Он перевернул пару страниц в своей тетради. – А, вот. Джексон.

– Томас Джексон? Из Виргинии?

– Не могу сказать, старина. На самом деле мне просто нужно было срочно попасть сюда. Сейчас обе стороны отдыхают и перестраиваются. Но я не сомневаюсь, что уже скоро все продолжится.

Джордж был просто уверен, что герой описанного сражения – не кто иной, как его старый друг и вест-пойнтовский однокашник, немного странноватый и одержимый какой-то внутренней силой виргинец, с которым они вместе сидели в учебных классах, ели их знаменитое кадетское рагу в спящей казарме, вели нескончаемые разговоры в залитых солнцем уличных кафе в побежденном Мехико. Перед войной Джексон преподавал в военном институте, и казалось вполне естественным, что он вернулся в армию и проявил себя с лучшей стороны. Еще в Академии о нем всегда было два противоположных мнения – одни пророчили ему блестящее будущее, другие считали сумасшедшим.

Джордж поспешил обратно к семье. Около двух часов, когда они обедали, затишье кончилось. Снова началась сотрясавшая землю канонада, приводя в восторг Уильяма и пугая Патрицию. Сотни зрителей схватились за бинокли и подзорные трубы, но почти ничего не увидели, кроме вспышек огня и клубящегося сизого дыма. Прошел час. Потом еще один. Перестрелка не утихала. Поскольку даже самые лучшие солдаты не могли стрелять из дульнозарядника чаще четырех раз в минуту, Джордж понимал, что непрерывность огня говорит об огромном количестве людей.

Внезапно из дыма, повисшего над дорогой, показались лошади. Следом вырвалась одна повозка, за ней еще две. Они мчались к мосту через Каб-Ран, и каждый раз, когда фургоны подпрыгивали на ухабах, зрители слышали громкие стоны раненых.

– Джордж, – сказала Констанция, наклонившись к мужу, – что-то во всем этом есть отвратительное. Нам обязательно здесь оставаться?

– Думаю, нет. Мы уже видели достаточно.

Словно подтверждая его слова, на дороге появилась телега, в которой сидели офицеры в нарядных шлемах, украшенных конскими хвостами. Один из офицеров вдруг встал и, покачнувшись, как пьяный, рухнул на землю. Телега остановилась. Когда товарищи помогали ему сесть обратно, его вырвало прямо на них.

– Да, более чем достаточно…

Договорить Джордж не успел. Внезапно в толпе стоящих рядом людей началось сильное волнение, и он посмотрел в ту сторону, куда показывали все вокруг. По дороге бежал какой-то рядовой в синем мундире, направляясь к мосту. За ним появился еще один, а следом – с десяток или даже больше.

Джордж слышал, как первый солдат что-то неразборчиво кричал. Те, что неслись за ним, швыряли в стороны свои фуражки, ранцы… Боже милостивый, даже мушкеты!

И тут Джордж понял, что́ кричал парень, уже добравшийся до моста.

– Нас разбили! Разбили!

Желудок Джорджа сжался в тугой комок.

– Констанция, быстро в ландо! Дети, вы тоже! Бросьте все!

Он стал спешно разворачивать лошадей. Еще раньше он собирался напоить их в ручье, но теперь на это не было времени. Даже в самом воздухе, пропахшем гарью и порохом, он чувствовал смертельную опасность.

– Быстрее! – подтолкнул он сына и дочь.

Его тон встревожил детей. В конце ряда зрителей двое мужчин тоже вскочили в седла, но больше никто не проявлял тревоги. Джордж вывел карету на открытое пространство и погнал лошадей к дороге, глядя, как вниз по холму бегут уже толпы солдат, появляясь снова и снова из объятого дымом леса.

– Черная кавалерия! – пронзительно кричал совсем молодой паренек. – Черная кавалерия прямо за нами!

Джордж уже слышал об этом страшном полке из округа Фокир. Он хлестнул лошадей вожжами, чтобы заставить этих кляч двигаться быстрее, и, проезжая мимо Стэнли и Изабель, которые даже, казалось, были удивлены его спешке, крикнул им:

– Я бы на вашем месте убрался отсюда, если вы не хотите!..

Остальные его слова заглушил свист снаряда. Выгнув шею, Джордж увидел, как еще одна телега с ранеными докатила до моста через ручей как раз в тот момент, когда снаряд взорвался. Лошади встали на дыбы, телега перевернулась… и въезд на мост был перекрыт.

На Уоррентонской дороге и в окружавшем ее лесу появлялось все больше и больше экипажей и людей. Фонтаны дыма и земли взлетали вверх, когда в склон ударяли снаряды далеких пушек, бивших по холму и по берегам ручья. Федеральные солдаты продолжали бежать; попасть на мост было невозможно, санитарные повозки и телеги с припасами все прибывали, а в толпе зрителей разливался ужас, стремительный, как пожар в прерии.

Какой-то тип в штатском запрыгнул в ландо Хазардов и попытался схватить поводья. Его ногти царапнули по руке Джорджа, оставив кровавые полоски. Джордж изогнулся вбок и двинул наглеца ногой в пах. Тот свалился на дорогу.

– Черные всадники! Черные всадники! – кричали бегущие солдаты.

Дорога уже была заполнена ими до отказа; многие промокли, переходя ручей вброд, поскольку мост был перекрыт. Констанция тихо вскрикнула и обняла детей, когда очередной снаряд разорвался в поле справа от них. Карету осыпало землей.

Джордж достал из кобуры кольт, взял его в левую руку и попытался справиться с испуганными лошадьми правой. Это удавалось с трудом, но он был полон решимости доставить свою семью в безопасное место во что бы то ни стало. Теперь он держался в стороне от дороги – огромные толпы бегущих людей мешали двигаться по ней с хорошей скоростью. Среди синих мундиров мелькала и пестрая форма зуавов, – казалось, вся союзная армия, перемешанная в беспорядке, уже собралась здесь.

– Держитесь! – крикнул Джордж родным и погнал карету прямо по скошенному полю с южной стороны дороги, резко свернув один раз, чтобы не налететь на трубу, брошенную каким-то музыкантом.

Через четверть мили их нагнали и стали обгонять уже сотни людей. Джордж был возмущен поведением не только бегущих в панике солдат, но и некоторых штатских. Увидев, как за дорогой двое каких-то мужчин выбросили трех дам из их двуколки и помчались прочь, он хотел было пристрелить мерзавцев, но тут же осознал всю бессмысленность такого поступка и опустил оружие.

От бешеной скачки по полям у него болели все мускулы; глаза постоянно слезились от дыма. Снаряды падали прямо за их спинами. Когда они пересекали какой-то узкий ручей, карета застряла в грязи. Джордж велел всем выйти, а Уильяма жестом подозвал к себе, чтобы они вместе попытались вытащить заднее колесо. В эту минуту он увидел, как прямо посередине дороги несется карета Стэнли; солдатам приходилось отскакивать в стороны, чтобы не попасть под колеса. Изабель скользнула по нему взглядом, но по ее искаженному ужасом лицу было видно, что она никого не узнает.

Подбежал какой-то сержант с двумя солдатами, и его взгляд Джорджу очень не понравился. Стоя по колено в грязной воде, он взвел курок револьвера:

– Или помогите вытащить карету, или убирайтесь к черту!

Сержант выругался и увел своих людей.

Почти ослепший от пота, Джордж нажал плечом на колесо и велел сыну сделать то же самое.

– Толкаем!

Они напряглись изо всех сил; Констанция тянула за поводья. Наконец карета выскочила из грязи. Перепачканный, злой и испуганный, Джордж погнал лошадей дальше, к Вашингтону, не зная, доберутся ли они туда когда-нибудь или нет.

Люди и повозки, повозки и люди… Солнечные лучи уже падали косо, и дым стал виднее. Вокруг стояла невыносимая вонь от пропахшей мочой травы, истекающих кровью животных и трупов солдат с вывороченными кишками.

Лес впереди казался непроходимым, и Джордж повернул карету обратно к дороге.

– Черные всадники разбили нас подчистую! – слышались крики вокруг.

В карету то и дело пытались залезть солдаты. Джордж передал кольт Констанции, а сам вооружился кнутом.

Под нависшими ветками измученные лошади замедлили шаг, а потом и вовсе остановились. Прямо на их пути лежал истекающий кровью кавалерийский конь, преграждая дорогу идущей впереди группе примерно из десяти зуавов в заляпанных грязью мундирах. Один за другим солдаты начали быстро обходить несчастное животное, и вдруг тот, что шел последним, совсем молодой пухлый парень с рассеченной щекой, резко остановился и уставился на раненого коня. Потом вскинул свой дульнозарядник и со всей силы ударил лошадь по голове прикладом.

Крича и ругаясь, он ударил снова. И еще дважды, с все нарастающей яростью. Не обращая внимания на мольбы жены, Джордж выпрыгнул из кареты. Парень уже размозжил коню череп, но, словно не видя, что натворил, и не обращая внимания на негодующие крики Джорджа, снова поднял ружье. Слезы текли по его лицу, попадая в рваную рану на щеке.

– А ну, прекратить! Я приказываю!.. – закричал Джордж.

Последние слова потонули в рыданиях парня и крике лошади, получившей новый удар. Джордж обежал вокруг бьющегося в агонии животного, едва сдержав позыв к рвоте при взгляде на его размозженную голову, вырвал ружье из рук обезумевшего солдата и, нацелив дуло на него, крикнул:

– Убирайся отсюда! Пошел!

Бросив на него бессмысленный взгляд, парень, спотыкаясь, побрел к придорожной канаве и повернул в сторону Вашингтона. На ходу он все еще продолжал плакать и что-то несвязно бормотать. Джордж быстро проверил ружье, убедился, что оно заряжено, и одним выстрелом прекратил мучения коня. Потом остановил трех бегущих солдат, и они вчетвером оттащили труп с дороги.

Тяжело дыша и все еще чувствуя привкус рвоты во рту, Джордж оглянулся, ища карету, но на дороге стояла только Констанция. Левой рукой она прижимала к себе детей, а правой держала кольт дулом вниз. Их карета, набитая солдатами в синих мундирах, неслась в сторону Сентервилла.

– Они ее отобрали, Джордж. Не могла же я стрелять в наших солдат…

– Конечно не могла. Это я виноват, не нужно было вас оставлять… Патриция, не надо плакать. Не бойся, детка, мы справимся. Все будет хорошо. Дай мне револьвер, любимая. А теперь идемте.

Еще в Мексике Джордж понял, что ни один солдат, да и не всякий генерал не в состоянии по-настоящему оценить масштабы сражения, в котором участвует. То, что он знал о битве у реки Булл-Ран, ограничивалось лишь плохим обзором с их зрительского места и картинами спешного отступления федеральной армии в тот жаркий воскресный вечер. Для него Булл-Ран должен был навсегда остаться этой забитой искореженными повозками и гильзами от снарядов пыльной дорогой, словно русло реки, наполненной нескончаемым синим потоком из людей, которых заставили выполнять чей-то неведомый грандиозный план.

– Джордж, смотри… – Констанция потянула его за рукав мундира. – Там, впереди…

Он увидел экипаж своего брата, лежавший на боку. Обе лошади исчезли, – вероятно, их просто украли. Изабель и мальчики стояли вокруг Стэнли, который сидел на придорожном камне, низко опустив голову и прижав руки к лицу; развязанный галстук болтался между коленями. Джордж знал, что чувствовал сейчас Стэнли. Много лет назад он сам пережил подобный момент.

– Боже, неужели мне снова придется с ним возиться?

– Я понимаю твою досаду, но ведь мы не можем бросить их здесь, – сказала Констанция.

– Почему не можем? – удивилась Патриция. – Лейбан и Леви – ужасно противные, пусть мятежники их схватят.

Констанция в сердцах шлепнула ее, но тут же устыдилась своей несдержанности, обняла дочь и попросила прощения. Стараясь не смотреть на Изабель, Джордж подошел к брату:

– Стэнли, вставай!

Плечи Стэнли еще больше опустились. Джордж схватил его за правую руку и с силой дернул:

– Вставай сейчас же! Ты нужен твоей семье!

– Он просто… совсем пал духом, когда карета перевернулась, – сказала Изабель.

Не обращая на нее внимания, Джордж продолжал тянуть брата за руку, пока тот наконец не встал. Тогда Джордж развернул его в нужную сторону и подтолкнул в спину. Стэнли начал медленно переставлять ноги.

Так пастух и его стадо двинулись дальше. Люди продолжали обгонять их, почти все были в копоти и грязи, многие – ранены. Несколько героических офицеров-добровольцев, которых они встретили, даже пытались вести строем небольшой взвод, но они были единственным исключением. Большинство офицеров давно растеряли своих солдат и теперь шли, а то и бежали намного быстрее своих подчиненных.