Золотой миллиард

– До сейфа не добегу, – подумал Иван, глядя как тень плывет к свету.

– И не надо, – снова подумал Иван, – потому что этого! Нет! Лицо камня выплыло на свет привычным кошмаром. Камни сохраняют черты лица людей, которыми когда-то были. В оживших кошмарах капитана Суровина часто являлся его младший, родной брат и всегда он вынужден был убить его. Убить того, с кем вырос и кого всегда защищал, кого кормил с ложечки и решал задачки. И если в реальности камня голыми руками не взять, то во снах, а то и наяву, обезумевшее подсознание выкидывало немыслимые трюки. Иван всегда побеждал. Он закрыл глаза, в надежде, что схлынет и досчитал до трех и открыл. Заросшее камнем лицо брата смотрело на него.

– Тебя нет, – сквозь сжатые зубы сказал Иван, резко ухватился за грудь камня и наваждение схлынуло. Как себя ни уговаривал, что только почудилось, он достал ружье, обошел дом, проверил двери, окна и сел на пол в Аниной комнате. Этот кошмар с Витькой любит приходить вот именно в эту ночь, когда они остаются одни. Может быть это предупреждение? Что там убить камня отдаленно похожего на брата. Прочувствовать, что не можешь защитить свое дитя – вот это бодрит. У Ивана тряслись руки, на лбу пробился пот и сам не свой он еще долго шарил взглядом по детской комнате, переводя взгляд от двери на окно. В этот раз затянулось. Наверное, так люди и сходят с ума. Вот именно так им что-то мерещится и искры разгораются, пока пламя иллюзий не затмит реальность. С первыми лучами солнца, когда пропели соседские петухи, Иван поймал себя на том, что начал дремать, вернулся в свою спальню, спрятал дробовик под кровать и уснул.

А утром они решили прогулять садик: день выдался светлым, теплым, а дома есть медвежонок. Как ни крути медвежонок – серьезная причина прогулять садик и кружась вокруг него, они переделали много домашних дел. Дети постарше, пережившие в сознательном возрасте купир-35 помнят все ужасы побега и становления нового общественного устройства и с удивлением и наслаждением прислушиваются к летнему теплу и простым радостям. Аня вроде как ничего не помнит, не просыпается от кошмаров, не сходит с ума от воспоминаний, а все равно сильно отличается от истовских ровесников. Вот бегает, играет, как простая шестилетняя девочка, а потом так взглянет, ровно старая ведьма и как выдаст что-нибудь такое, чего никак не ожидаешь от шестилетнего ребенка. И глаза у нее в такие момента даже вроде как темнеют, как сваренный кофе черные, проницательные. Джеки говорит, что таких детей называют дети-индиго, а Иван рад, что эти заскоки в последнее время происходят всё реже и реже, особенно после того, как она стала ходить в садик и больше общаться с детьми. Глядишь, само израстется.

Жизнь в деревнях и поселках вроде Исты организована примерно одинаково. Запас прочности рухнувшего мира позволил сохранить (или вернуть) костяк цивилизованных благ, таких как тепло и сытость. Машина из средств передвижения превратилась в роскошь и теперь есть только у офицеров, мэра и ученых. В Исте ученых нет: все в своих городских центрах остались и шлют оттуда изобретения. На всех электрических столбах висят красные коробки с большой черной кнопкой, чтобы ни в каком случае не промахнуться. Это сирены. Такие кнопки есть в половине домов. Короба в темноте светятся. Вместе со слышимым человеческим ухом звуком сирены раздаются такие звуки, которые люди слышать не могут. Камни по заверениям ученых тоже эти звуки не слышат, но тем не менее этот никем не слышимый звук угнетает активность камней. В обучающем видео по УчТэВэ показано на примере, как после нажатия кнопки камни становятся похожи на потерявших внутренний компас птиц: ходят туда-сюда среди добровольцев-людей, натыкаются на столбы, двери, углы и вообще на всё, на что можно наткнуться или просто стоят, будто бы вслушиваются во внутренний голос. И длится их такая потерянность по времени от пяти до пятнадцати минут. Такую коробочку в уменьшенном размере и мирное население, и военные берут с собой на любые вылазки.

К сожалению, магия кнопки распространена на ограниченной территории и всего лишь усиливает природную аномалию на купир: самый максимум в Тюмени – там даже без кнопки камни не смогли толком завершить превращения. От Тюмени во все направлении двести километров держится такая защита, и по мере удаления начинает сходить на нет. Возле стены поможет только усиливающие устройства.

В поселке есть интранет, куда подключены только жители поселка и где обсуждаются повседневные дела. Если, к примеру, из города привезли одежду, или заказанные товары или наоборот, машина отменилась, то мэр обязательно предупредит. В этот день мэр анонсировал вылазку «за забор» к ближайшему водохранилищу. Отец с дочкой прочитали об этом минут за десять до начала события и как-то импульсивно собрались, покидали вещи в пляжную сумку (да, такая имелась) и вместе с мэром взялись вести всю группу желающих искупаться. Вернуться нужно было до шести, в восемь начинается комендантский час, когда без сильной надобности выходить из дома нельзя, не говоря уж о том, чтобы быть за воротами.

Виктор Подбережный – мэр Исты, после ампутации левой руки, уволен из армии в звании прапорщика, захватил двух своих пацанов и вместе с капитаном Суровиным собрал человек сто пятьдесят-сто семьдесят. Точно пересчитали только детей. Уединенные пикники теперь вроде фантастики. До водохранилища Круглое километра четыре пешком за забор в сторону северо-запада. У второго главного выезда они захватили еще человек пятьдесят во главе с отцом Семеном. Беспокойный отец, несмотря на военное прошлое, отказался служить в армии и пошел пекарем в поселковую пекарню, ибо никаких поблажек для религиозных деятелей теперь нет. Не прокормить. Батюшка как-то к этому приспособился и два раза в неделю ведет службы под открытым небом, а с полгода назад у них с мэром случилась ссора.

Отец Семен самовольно занял пустой дом на окраине поселка под молитвенный дом или церковь. Что у них там Иван точно не знает, некогда ходить. Казалось бы занял и занял, дом-то пустой, если б понадобился человеку, то можно было бы и попросить освободить помещение. Но у мэра было другое мнение. До потери руки Витя был совсем другим и что касается Ивана, то он от дружбы не отказывался. Сложно ожидать, что потеряв конечность, человек испытает приступ радости и счастья: Витька же просто осатанел, даже лицом почернел. Гнал отца Семена с ружьем, палил в воздух и ругался на всю Исту: раз бог допустил купир-35, то молиться на вверенной мэру территории такому богу не дозволяется. Вроде как на бога разозлился. С друзьями, товарищами по службе со многими общение прекратил совсем или жестко урезал. С неприятным удивлением в один момент Иван понял, что больше нежеланный гость в доме Подбережного. В Витьке поселилось чувство неполноценности, и он начал жутко ревновать жену ко всему мужчинам Исты, хотя повода Марина не давала: тут все на виду.

Дело осложнилось тем, что от запаха алкоголя, от пары рюмок на него стало так накатывать: бегите кто куда. Последний раз он отшвырнул сына, что тот полетел со ступеней дома и ходил месяц с синюшной рукой и надавал Марине пощечин. Неприятная картина: самому с утра противно было, поклялся больше не пить. Так два года и ходит «сухой» и злой, боится один остаться: без руки и без характера кто на такого посмотрит.

У Ани горели глаза. Для однообразных дней Исты такая прогулка определенно развлечение и событие, которое будут обсуждать. Будучи по натуре скромным и рассудительным ребенком, она никогда не подойдет первой к играющим детям. Будет как старушка сидеть на скамейке , хотеть играть, смотреть и даже тихонечко вздыхать, но не подойдет. Сколько раз они с Джеки тихо хихикали, наблюдая, как кто-нибудь из соседских детей позовет ее в игру и тогда маленькая леди потушит довольную улыбку, взглянет куда-то вдаль и скажет в собственной манере: – Можно, можно…, – ну и будет носиться, как обычный ребенок. Для Ивана это как бальзам на сердце. По правде он опасается, что Аня что-то выдаст при посторонних, засмеют ведь ребенка, наговорят, а то и посчитают нездоровой и запретят своим детям играть с ней. И будет все детство сидеть одна и вздыхать. Раньше говорили, что дети жестоки, а сейчас, когда взрослые в принципе на взводе и в постоянном напряжении тоже особого добра ждать не стоит. К Ане подбежали девчонки Тимохина, взяли ее за руки и потащили с собой, вперед, к другим детям. Она взглядом попросила разрешение и, получив его, убежала с сестрами.

Две группы объединились. Отец Семен давно простил мэра, как и велят заповеди его бога, и поприветствовал Витька словами: – Добрейшего денечка, уважаемый, – скорее отошел подальше от его кислой полуулыбки. Отец Семен встал в начало процессии, где шли в основном мужчины, в середине, поспевая под взрослый шаг и возбужденно галдя, предчувствуя приключение, бежали дети. В конце шли в основном девушки да женщины, некоторые с колясками и малыми детьми. Они болтали меж собой о тряпках, рецептах, саде и шептались о чем-то таком, о чем другим слышать не надо, чтобы вдруг захохотать или обменяться смущенными взглядами.

А стариков в Исте нет. Людей старше шестидесяти сложно встретить и на Урале и в Китае , и в Индии и среди беженцев из других стран. Кого не «сожрал» вирус, добили осложнения этого вируса: в следующую же неделю после заражения почти все люди старше шестидесяти поумирали от сердечного приступа. Нынешние дети про стариков только слышали, да в кино видели и, возможно, так оно и будет дальше. Прошло мало времени, чтобы делать выводы и ученые по телевизору, не желая пугать, пространно рассуждают о том, что с возрастом вирус негативно скажется на всех. Скорее всего. Возможно. Может так случится, что старость исчезнет, как этап жизни человека.

Бойцы его отряда тоже вышли прогуляться. Иван заметил у всех самодельное оружие. Его много сейчас на руках и у гражданских, и у военных, у всех. У отца Семена тоже было замечено оружие «от бесов каменных». Пока не было серьезных бытовых конфликтов, власть не трясет население, а если потрясет, то оттуда попадает много чего стреляющего. Да и выходить за ворота с голыми руками признак недалекого ума. Еще тогда, когда погиб тот рыжий парнишка в отцовских садах, Иван потом гадал: откуда взялся камень?! Ну не было же нигде! Опыт. Чуть позже он и другие люди заметили у камней «сон». Они замирают с открытыми глазами и могут находится в таком состоянии бесконечно долго, ученые пока не нашли предел и причины этого сна. Как найдут, так сразу скажут. Ни раз случалось, что внутри города, где было много людей, просыпался такой зомбик и приносил много бед.

– Посевная прошла успешно, – чего-то вспомнил мэр и покосился на Ивана. Скверный нрав мэра имел для Исты весьма положительные последствия. Всеми силами стремясь быть полезным и доказать, что он еще ого-го, благодаря его расчетливым стараниям две последние зимы не было ни голода, ни перебоев с поставками тепла и грузов.

– Хлеб, пирожки, булочки, мука, каши. Всё будет. Подвезли новую маслобойку. Запечатанную. На складе у Катьки лежала среди барахла.

– Отлично, – сказал Иван.

– Да, масло, сыр. Все сытые будут. Когда вижу, как пацаны мои едят, так душа радуется. Сам помнишь, как в первую зиму крыс и желуди ели. Сейчас-то хорошо. Только работать надо, не лениться. Бабоньки наши с детьми клубнику выпололи. Скоро картошку окучивать, – вдруг появились в голосе мэра добрые нотки и Суровин понял к чему весь этот разговор.

– Ты знаешь, мы та не пряники едим. Люди должны выходить отдохнувшими.

– Тсссффф, – презрительно фыркнул Витек, – дрыхните пол службы. Давно вас за стену отправляли-то? Эти твари сами не сдохнут.

– Да, давно не отправляли, а отправят – пойдем. Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…

– Вечно твои шуточки дурацкие. Ну помоги с картохой!

– Я тебе с последнего взвода двух бойцов с бронью отправил. Трактористы, слесаря, двадцать человек с маленькой Исты. Справитесь! Окучите. Мы не знаем, чего ожидать в каждый выезд, поэтому всегда должны со свежими силами. Вопросы есть?

– Не дашь, – протянул Витек, глухо выдохнув. Грунтовая дорога свернула влево к березовой роще, где скоро, спустившись по пологому скату процессия дошла до чудного, маленького водохранилища с золотым песочком и дети в один момент бросились бежать вперед, весело подпрыгивая и крича «Ура!» Остановить бунт непослушания и озорства не представлялось возможным, обеспокоенные мамы и папы прибавили шагу, чтобы убедиться в безопасности воды и берега. Водохранилище искусственное, не глубокое, прогревается хорошо, и нет обрывов. Райское местечко в свое время входило в стоимость обустройства загородного поселка. Мэр всё планирует разводить здесь рыбу – вот если его взвод окучит картошку, так сразу после этого отправится искать мальков.

– А что там с этой дырой?, – под визг ребятишек спросил мэр. Иван нахмурился, соображая, о чем речь.

– Тебе какая разница? Спокойно занимайся Истой.

– Вот дать бы тебе в морду!, – вспылил Витек и развернулся к собеседнику. Иван завел правую руку за спину, уравнивая возможности, и сказал: – Ну дай. Только я отвечу.

– Аааааааа, – осуждающе протянул Витёк, – инвалида бить будешь.

– Инвалид у тебя в голове сидит. Честное слово: прекращай, давай. Ходишь, одна рука есть, третьего вон с женой родили. Нормально всё. Не нашёлся круг. Нет его.

– А ведь это люди пришли с запада, – немного подумав и кивнув своим мыслям, сказал Подбережный, – тайно пришли. А Серов-то что сказал?, – блефовал Витек, решив, что капитан Суровин что-то недоговаривает.

– Не вызывал.

– И знаешь почему. Всё потому же. Живешь с американкой: вот и затолкали к стене, несмотря на все твои заслуги, а нашел бы русскую девушку, всё бы по-другому было.

– Меня всё устраивает.

– И этот, – завелся на любимую тему Витёк и кивнул на Джека, – на девок посматривает, давно за Катькой кладовщицей вашей бегает: куда она, там обязательно Ромео этот нарисуется. Письма под ее дверь подкладывает.

– Откуда информация?

– Проверено: Нинок рассказала, соседка твоя: без прослушки, без камер, всё как-то знает. А Катюха молодцом, держится: у американца обе руки целые, пусть тренируется. Пусть будет благодарен, жить тут разрешили: сидит вон на солнышке, улыбается, дышит, а сколько людей погибло от этого их вируса, подумать страшно. Мы, наверное, никогда не восстановимся в прежнем количестве, – говорил мэр, взглядом, зло прожигая мирно лежащего на песочке Джека. К нему подошел Щукин, поздоровался, посадил на шею такую же огненно-рыжую дочку, как он сам, и отправился купаться, а Витёк продолжил гневную речь: – Всё из-за них, шлют свои сообщения: мол, виновные наказаны, заговор, безумный доктор Паблутти приговорен к двумстам миллионам смертельных казней. Понятное дело врут, чтобы нащупать выживших, и еще разок вдарить новым достижением прогресса, а потом что-нибудь придумают, на кого-нибудь свалят. А мы не устоим, Вань: последние пятнадцать миллионов русских. Кто поможет? А этот сраный золотой миллиард уцелел: привились, говорят, от ковида, а оно на частице купира было сделано, вот и уцелели. Даже китайцев по пальцам пересчитать можно. А ты с двумя руками ни картошку окучить, ни узнать у Серова, что к чему не можешь. Серов далеко, а мы тут почти у самого края сидим и позволяем этим расхаживать! Всё из-за своей девки…

– Витя!, – жестко одернул Иван, и они схлестнулись взглядом.

Подбережный расслабил кулак, грустно улыбнулся, достал из сумки из-за плеча бутылочку с водой с откидной крышкой, отпил и подождав пока гнев уляжется ровной рекой ада, сказал: – Я та старая злая собака, что давно не кусается, только громко лает, а вот твой лейтенант – боевой пес, – сделал паузу Подбережный, отхлебнул воды и на вопросительный взгляд, пояснил, – я на днях заселил их с братом в один дом. Туда, на аппендикс, где отдельно семь домов стоит. Говорю: пока не женаты, так поживете, вдвоем. А они довольные. Младший там в играх постоянно, а старший, – прищурился Подбережный, ожидая реакции, – весь в наколках. Черт с рогами и паутина, кресты, но это не зоновские наколки. Нацик как есть. Вот он воробушка нашего запросто грохнет, проблемы потом будут: объяснительные писать, землю копать…а у меня картошка! У меня людей нету.

–…., – капитан Суровин от неожиданности качнул головой и растерянно посмотрел на Джека.

– А поперли его с ядерного объекта, потому что голландцу какому-то челюсть поправил. Вот и думай, как провести боевое слаживание американца и нациста, а я пойду, искупнусь. Денек отличный, сегодня квас должны подвести, давно кваска не пил, – бубнил Витёк, не спеша спускаясь к воде.

– Нацист? Может просто сатанист? Ошибки молодости.

– Да, да, – усмехнулся Витя и, проходя мимо Джека, поддел ногой песок и слегка обсыпал его. Джек сидел в пол оборота и «застрял» глазами на купающихся девушках, среди которых к слову была и Екатерина, и, наверное, даже не заметил этот жест недовольства его происхождением.

Больше в тот день Иван с мэром не разговаривали. Витька сначала подсаживал пацанят с плеча, а потом у висячей ивы на том берегу руководил работами по «установке» машинного колеса на веревку. С него все начали раскачиваться и прыгать в воду. Три часа пролетели незаметно, да и что такое три часа для летнего денька возле воды, да на песочке, так: успеешь искупнуться и открыть детективчик. Возвращение домой проходило под детское: – Нууууу, нет, только пришли. Давайте еще немного покупаемся.

Двое мальчишек устроили откровенный демарш и отказались выходить из воды. Только когда большая часть процессии поднялась по склону и скрылась из виду, они поддались на уговоры Джека и девушек, среди которых случайно или не случайно оказалась Екатерина Зотова. Домой Иван вернулся с дочкой и четырьмя литрами кваса в двух коричневых бочонках. Ценнейшая тара, удобная. У него были карточки на новую тару, поэтому им не пришлось идти домой за бочонками и ждать, когда всем разольют квас, вызвавший в жаркий денек небольшой ажиотаж. Терпкий напиток после прогулки на солнце и пяти лет «сухости» подарил мягкое опьянение.

– Интересно, что будет, если добавить кефир? Или не стоит смешивать, – подумал капитан и зажмурился от удовольствия и вкусовые сосочки прямо, как в старой рекламе завизжали от восторга, а память тянула воспоминания из старого, доброго Питера.

– Стоит мой город, одинокий. Летний и пустой. Дома разрушаются, по мощеным улицам бродят волки, а зайцы щиплют травку и ищут убежища. В Эрмитаже портятся картины великих мастеров прошлого: выжившие среди человеческой темноты и принесшие свет, они стали жертвой купир-35. Прямо, как в американских фильмах-катастрофах: то ли накаркали, то ли предупредили, поди разберись. Можно ли сказать, что город умер? Человеческая мысль возвела много городов, создала новые формы и как питерец, он, конечно, скажет, что родной город – особый, но так про любой город можно сказать, у каждого появляется свой шарм и очарование. И ведь самое странное – города, это человеческое создание не умерло в миг, не исчезло без своих создателей: продолжает жить теперь уже своей, самостоятельной жизнью, как съехавший от родителей ребенок.

Сосед Тимохин принес крепление для качелей, которые Иван на прошлой неделе просил сварить. Сам Иван выручает, когда нужны работы по дереву: доски напилить, отшлифовать, покрыть лаком. Это быстро. А со сваркой не любит возиться, а Тимохин в этом деле мастер. Идеальный сосед скуп на слова: вместе они повесили качели в саду для себя и на площадке перед домом для всех соседских ребятишек. Тимохин глянул на медвежонка и как-то незаметно ушел по своим делам: он всегда уходит незаметно, вроде только что здесь стоял, Иван зашел за угол сарая, вернулся, Тимохина и след простыл. Остается удивляться, откуда у бывшего сварщика и водителя большегрузов и тракторов аристократические манеры. А Ивану так похорошело с кваса, смешно сказать – с кваса, что он залез в гамак и с чувством хорошо сделанной работы наблюдал, как Аня с Тимохинскими девчонками качается на качелях, прыгает на батуте, играет в кукольный домик, сделанный вот этими руками.

– Это место сделал я! Для себя и своей семьи! На зло всему и вся создал, чтобы жить и наслаждаться вот такими моментами.

Красота, конечно. И можно было бы наслаждаться, если б не дыра в стене. Вот эта дыра ровно как египетские пирамиды: на первый взгляд ничего страшного: ну стоят пирамиды, ну зияет дыра, а однозначного ответа, кто построил пирамиды и вырезал дыру, у человечества нет. Хочется простого, успокаивающего объяснения. Подбережный прав: с запада тайком прибыли люди. Слабо верится, что они проделали долгий, опасный путь по занятым камнями территориям ради того, чтобы выкрасть двух детей. С этим пусть военная полиция разбирается. Круг прорезали разведчики: если возьмут «языка», то скорее всего, из числа взрослых, так что стоит насторожиться исчезновению именно взрослых людей. У шпионов невероятная для выжившего мирка техника. Увы, остается предположить, что круг просто сплавили и если б они лучше осмотрели место вокруг стены именно на предмет металлических «капель», то наверняка что-то нашли. Суровин прокручивал в голове воспоминания: вокруг дыры действительно было что-то напоминающее следы плавки металла. Вот такого доведенного до расплавленного состояния металла, который потом затвердел в произвольной форме. Как упал, так и затвердел. Единственное, следов было не так много, чтобы это привлекло внимание.

Темнеет летом поздно: и погрузившись в мысли, и решая, что делать дальше и стоит ли самому вызваться к полковнику Яровому, Иван потерял счет времени. Услышав настойчивый стук в дверь, он решил, что это кто-то из соседей или Джеки не смогла достучаться, так что «прибавила громкости». Обычно она стучит тихо-тихо, а потом звонит в колокольчик на двери. Колокольчик не видно, когда стоишь напротив двери, поэтому даже не все соседи о нем знают. Девочки убежали в дом смотреть мультфильмы.

За дверью стоял лейтенант с фельдъегерскими нашивками, на дороге поблескивала на солнце шевроле нива со знакомыми номерами города Морока. В машине ждали двое бойцов, тоже из Морока: год назад проходили боевое слаживание под командованием Суровина. А вот лейтенант с веселыми, щенячьими глазами не знаком. Не местный значит.

–Капитан Иван Суровин?, – спросил лейтенант никак не вяжущимся с этим взглядом басом.

– Я, – ответил Иван.

– Лейтенант Зубров. Вам приказано явится в главный штаб вооруженных сил России Уральской республики.

– Кем приказано, – уточнил Иван.

–….., – лейтенант замешкался. Видимо забыл запомнить фамилию. Из коричневой кожаной сумки, он достал папку, глянул туда и ответил: – Полковник Яровой. Собирайтесь. Вы поедите с нами.

Глава 2

– Где-то под Екатеринбургом, – подумал Иван, молча следуя за Зубровым. Попытка заговорить с лейтенантом в вертолете закончилась односложным ответом и таким прохладным взглядом, будто у Штирлица спросили, знает ли он радистку Кэт. Перед отъездом Иван отдал дочь на «хранение» в домашний, круглосуточный садик Нины, оставил записку жене и вместе с фельдъегерем отбыл до полузаброшенного, частного аэропорта Морока, где их уже ждал вертолет. И после часу лету он сел на площадке в поле у кромки побитого недавним градом леса, откуда молчаливые люди в парадной военной форме отвезли их в промышленную зону по всем признакам находящуюся вблизи какого-то крупного города.

Пройдя вдоль серого, бетонного забора группа пополнилась еще двумя молчаливыми офицерами – адъютантами полковника Ярового, и так они вместе зашли в полукруглый амбар. По стенам тянулись стеллажи с металлическими контейнерами. Так они прошли до середины амбара, когда Зубров свернул к правой стене и распахнул одну неприметную дверь. Внутри широкие коридоры окрашены жизнерадостной оранжевой краской. Без всякого вызова, будто кто-то следил и вел их по камерам наблюдения, распахнулись двери лифта, тихо заиграла «Катюша». Иван раньше бывал в главном штабе, и то место выглядело по-другому, так что можно предположить, что генеральный штаб поменял расположение, а может постоянно меняет. Ехал лифт вниз, ехал недолго и скоро двери открылись в широкий просторный коридор, со светящимися потолками. Здесь Зубров свернул направо. Что интересно: по левой стороне коридора двери во внутренние помещения двухстворчатые, тяжелые и широкие и видны намного реже, чем двери по правой стороне, которые и вовсе прозрачные. Через них видны люди в белых и оранжевых костюмах. За следующей дверью промелькнул привязанный к столу камень, а за другой несколько камней находились в полупрозрачных капсулах. И самое ужасное заключалось в том, что оружия у Ивана с собой не было никакого. Даже обреза!

Разум рвал и метал, кричал, орал диким воплем, что нужно что-то делать, нужно искать оружие. Суровин уговаривал этот мятежный, не сговорчивый разум, что вот рядом идут люди с боевыми пистолетами, а значит и он вроде как не с голыми руками. И не удержался и обернулся на следующую дверь и увидел расчлененного камня: руки, ноги, голова, тело по отдельности прикреплены к стене и похожи на обучающее пособие. Не надо быть особо умным, чтобы понять, что всё это вместе – лаборатория по изучению зомби-камней. Джеки была бы счастлива здесь работать: применить свои знания для спасения уцелевших людей. Ее доброта и невысказанное чувство вины за профессора Паблутти толкают ее на разговоры о том, что если бы она попала в команду исследователей камней, то сделала бы всё возможное и всё в таком духе и синие глаза зажигаются каким-то болезненным энтузиазмом, который знает, что обречен. В больнице-то позволили работать и то хорошо. Даже прекрасно.