Курортный роман. Приключившаяся фантасмагория

То, что открылось перед ним, не поддавалось его пониманию, но восторг и удивительное умиротворение, с лихвой покрывали противоречивое чувство чего-то чуждого и неестественного. В этой ипостаси Алексей оказался демиургом, он мог управлять абсолютно всем, что мог себе представить. Люди, события, явления, да в общем, всё, о чем имелось хоть малейшее представление в разуме Алексея, всё это могло возникать и существовать по его желанию в любом порядке и последовательности. Это чудо стало тем, что на время затмило собой любое воспоминание о жуткой и суровой действительности.

В последующем Романову пришло в голову, что можно попробовать отделить от сознания еще часть, словно оторвать от листа клочок, чтобы записать на нем что-нибудь, и это сработало. И тут его посетила мысль, что сознание это гораздо больше, чем он может себе представить. Проверяя свое предположение, Алексей потерял счет своим сущностям, не переставая создавать все новые и новые. В итоге сотворив тысячи миров, населенных своими фантазиями, мечтами и помыслами, Романов среди этого бесконечного множества потерял ту часть сознания, которая хранила его настоящие воспоминания, его настоящую любовь и те переживания, которые и делали Алексея тем, кем он был.

На помощь ему пришел его же организм, потребовавший через два с полови-ной месяца, хотя бы какой-то энергии извне, эту цифру он выяснил по возвращению из этой плохо поддающейся объяснению плоскости бытия. Как только Романов захотел есть, все его бесчисленные «я» разом схлопнулись и оказались заключены в одном единственном теле, которому требовалось немного пищи и сна. Назвав такое свойство или способность человеческого сознания «осознанной шизофренией», для простоты собственного восприятия этого факта, Романов больше не увлекался созданием бесчисленных копий, по сути одного и того же явления.

Теперь создавая внутри себя новую сущность, он обязательно маркировал свое настоящее сознание воспоминаниями об Алисе и том месте, где он находится, то есть в остальных мирах даже упоминание об этом не допускалось. Да ему и не требовалось теперь больше одного собственного «я». Лишь изредка он вновь погружался в это состояние для того, чтобы получить ответ на интересующий его вопрос или просто отвлечься. Так сознание стало его лабораторией, в которой существовали все возможные реактивы, инструментарий, где экспериментальное поле могло сузиться до частицы размером меньше ядра, а при желании он мог ставить и наблюдать опыты поистине вселенского масштаба.

Именно там у него получилось прийти к мысли, что, наверное, возможно отделить сознание от тела, почти разорвав с ним всякую связь, но все же оставить этот причал для того, чтобы вдоволь напутешествовавшись по мирозданию вернуться к какой-то исходной точке. И опробовав это утверждение на своем воображаемом полигоне, он преступил к практике. Но то, что в его сознании выглядело увеселительной прогулкой, на деле оказалось действием, абсолютно лишенным каких-то волшебных качеств и последствий.

В самом начале, отделяясь от тела у Романова не получалось даже покинуть стен своей одиночной камеры, в которую его поместил начальник мордовской «единички» подполковник Еремеев. Это произошло как раз после того, как Романов провел два с половиной месяца в «поисках себя», просидев неподвижным изваянием посреди ледяного карцера. Дошло до того, что охрана, решившая, что Романов умер, вызвала тюремного врача, который констатировал его смерть. И если бы не бдительный фельдшер, заметивший, что у него все не появляется «кошачий глаз» и не падает температура, то лежать бы Алексею на столе патологоанатома с распиленным черепом и вынутыми внутренностями. Но к счастью, фельдшер догадался проверить его пульс и дыхание тщательнее, чем доктор, и, удостоверившись, что они у Романова все же есть, сообщил об этом начальнику колонии. В этом коматозном состоянии заключенный провел еще месяц, а очнувшись, нес какую-то белиберду о многоуровности сознания и бытия.

Посоветовавшись со своими подчиненными, Еремеев сделал запрос в управление о назначении Романову новой судебно-психиатрической экспертизы. К всеобщему удивлению, приехавшие из Саранска медики, признали заключенного№12141 вменяемым. После чего и было принято решение о помещение его в одиночку, под постоянный надзор. Но со стороны охраны на «зека» из группы риска, посыпались постоянные жалобы о грубых и методических нарушениях режима колонии, что всей тюрьме грозило бунтом. Еремееву пришлось лично увещевать Романова, когда тот изредка «приходил в себя», чтобы Алексей вставал на ежедневную побудку с расчетом и выходил на общие досмотры, когда всех заключенных выводили из камер. Романов нехотя соглашался, хотя он предпочел бы штрафной изолятор, где его вообще никто не трогал, а только прибавлялось время пребывания в нем за очередное нарушение. И даже попросил об этом подполковника, но Еремеев может из принципа, думая, что Алексей хочет быстрее свести счеты с жизнью, а может просто от греха подальше отказал в такой странной просьбе.

Не смотря на то, что время для Романова превратилось в ничего не значащую линию от одной точки к другой, все же какие-то маяки, указывающие, где он и как долго находится, еще были ему нужны. Овладев умением разрывать ткань бытия и оказываться, как бы с той стороны реальности, Алексей столкнулся с серьезными препятствиями. Явления и события, на самом деле происходившие и происходящие, здесь несли собой лишь энергетический след, на который он, в отличие от его «осознанной шизофрении», совсем не мог воздействовать.

Все в этом странном мире подчинялось таким же строгим физическим законам, как и в том от которого его изолировали навсегда. Чтобы отделять прошлое от настоящего, Романову было необходимо знать, в каком месте и в какой момент времени находится его физическая оболочка, лишенная сознания. А взаимодействовать с этими «тенями» настоящей жизни ему удавалось только при условии, что Алексей знал лично когда-то либо человека, либо предмет или географический объект с которым сталкивался. В остальных случаях перед ним были просто разноцветные пятна, подвешенные в пустоте. Именно так, а не иначе удавалось, заключенному в бетонный мешок человеку, покидать свое последнее пристанище. Иногда он осознавал, что скорее всего сошел с ума, но научившись все-таки влиять на свое нынешнее и ближайшее окружение, чем сильно облегчил себе жизнь, Романов перестал задаваться этим вопросом.

Как и должно было быть, существовала внутри него та вещь, которая ему не подчинялась, сколько бы ни бился он над этим. Это была его память. И именно в ней так нужно было разобраться Алексею. Еще до того, как он научился покидать свою бренную плоть, Романов позабыл, что такое боль и страх, унижение и скорбь, зиждущиеся на призрачной надежде когда-нибудь выйти отсюда. Он с трудом мог вернуться в то время, когда только попал в эти, лишенные солнечного света и будущего, стены.

Этапирование сюда Алексея и уголовный процесс, сами преступления, послание Алисы были совсем стерты из его прошлого огромной жаждой жить. Да и само прошлое заигрывало постоянной подменой фактов действительно случившихся с ним и не имевших воплощений, кроме как в его фантазиях.

Тот оборванный кусок, почти без эмоций и мыслей, словно со слов другого человека, где он слышит свой приговор, а затем разговаривает с вором «Бурым» и читает прощальное письмо Алисы, был взят из воспоминаний Алисы и «Бурого», и двух спецназовцев УФСИН, прямо из их головы. Первой ниточкой была, естественно, Алиса, а сдержавший слово и присматривавший за ней «Бурый» был следующим звеном, у него же сохранились воспоминания о конвойных Алексея.

Эти чужие воспоминания Романову пришлось неизвестно сколько времени складывать и раскладывать, словно пазл,– они были настолько обрывочны и туманны. У Алисы, например, так же как у него, большая часть была просто стерта. У древнего теперь старика «Бурого» расплывчаты, словно отражение на воде, покрытой рябью. А у бывших конвоиров настолько специфичны и безлики, что они виделись Романову просто горстью камней на ладони, едва отличавшихся друг от друга, где один камень это он, а другой письмо в конверте. Все многолетние усилия не привели Алексея ровно ни к чему, он не знал ни из-за чего пошел на эти страшные преступления и совершал ли их вообще. Вот и сейчас сидя на бетонном полу изолятора, только вернувшись из своих безрезультатных блужданий по разнообразным эфирам, Алексей все перебирал свою головоломку из чужих событий, выискивая какие-нибудь крупицы для себя.

Не размыкая век, Романов видел, как к двери его камеры подходит «новенький» – 40-летний сержант, только устроившийся на службу в «единицу». Представлялся он Алексею, зелено-фиолетовой кляксой из субстанции похожей на плесень, но приложив некоторое усилие, заключенный №12141, смог разглядеть низкорослого мужчину в темной камуфляжной форме.

Предугадав дальнейшие действия сержанта, путем несложных сопоставлений со своим многолетним опытом пребывания в ШИЗО, Романов повысил свою температуру тела до 38 градусов и укрылся в одной из своих ипостасей, играя на бильярде с Достоевским и одновременно продолжив недоигранную партию в шахматы с Булгаковым. Скрипнул тяжелый засов и на двери в квадратном отверстии «кормушки», появилось круглое румяное лицо в зеленой армейской кепке.

– Заключенный двенадцать сто сорок один! Встать! Приготовиться к досмотру!– прокричал уничижительным тоном сержант.

Несколько секунд ожидая в ответ скороговорки с ФИО и номером ЗК, статей за который тот осужден, и не дождавшись, охранник озверело повторил свою команду. Через минуту перекинув в камеру ствол брандспойта, и снова скрывшись для его включения, взбешенный сержант, собирался проучить, потерявшего страх заключенного.

С трудом укротив извивающуюся под мощным напором воды змею пожарного рукава, он направил ствол в лицо Романову. Не веря своим глазам, он наблюдал, как широкая струя разбивается об голову заключенного фонтаном брызг, словно об камень. Но пытаясь попасть в рот и в нос, сержант все продолжал свою бесполезную экзекуцию, даже не замечая, что фигура, сидящая на полу, ни разу не шелохнулась от напора, который сбил бы с ног любого.

– Эй, сержант! Ты че там с мавзолеем делаешь? Там горит что ли?– послышалась вдалеке у выхода из карцера.

Сержант никак не отреагировал на такие неуставные вопросы и продолжал поливать наглого зека, а сам уже стоял в глубокой луже, вытекающей воды из-под двери камеры.

Глава 25.

По-кошачьи изогнувшись, чтобы заглянуть себе за спину, у большого зеркала вертелась Алиса. Непослушный бутон ее дерзкого красного платья все никак не хотел принимать нужную форму. Цокая высоченными каблуками своих «лабутенов», Ланская пристраивалась к зеркалу то одним боком, то другим.

Ее зеленые глаза искрились раздражением, а порывистые движения выдавали сильное волнение, вызванное предстоящей встречей. Она никак не могла почувствовать себя уверенно в этом дорогом наряде, хотя выглядела крайне соблазнительно и не слишком откровенно. Открытое платье обнажало ее покатые плечи и руки, подчеркивая ее лебединую шею. Линия декольте огибала ее высокую грудь в том самом месте, где мужчине еще требуется фантазия, а не похотливое пускание слюны. Собранное выше талии, оно ниспадало прозрачным пышным воланом до щиколоток, под которым ярко-красная органза обтягивала ее стройный стан от талии до колен. Манящий темнотой разрез, почти по всей длине бедра, вуалировался нежными бутонами волана, расходившимися клином от колен к груди.

Учитывая тренд, Алиса с удовольствием оставила свои шею и запястья без украшений, потому что на пансион выданный шефом для ее нового образа, она купила себе еще и эко-шубку, мех которой выглядел точь-в-точь как настоящий полярный песец. Примерив сверху белое короткое манто, завершив тем самым свой «look », Ланская сделала еще оборотов пятнадцать, обсматривая свое отражение. И все еще глядя в зеркало она заметила, что с кровати за ней внимательно следит пара черных глаз. Проснулся Алексей.

Восхищение и ревность в этом взгляде прочел бы каждый. Алиса, не выдавая себя улыбкой, продолжала смотреть на завораживающее серебро амальгамы. Она придирчиво изучала сногсшибательную брюнетку с заплетенными в причудливую косу спиралями локонов вместе с ценителем, мнение которого было пристрастно, а по тому ничтожно.

– И чего ж это я такую красоту на Новый Год не увидел?– не смог удержаться Алексей от переполнявших его чувств, заметив, что Алиса посматривает на него в отражении.

– Потому что я эту красоту сама себе купила вчера,– намекая на не состоятельность Алексея, едко парировала Ланская.

Романов на миг сморщился и погрустнел. Отвернувшись к стенке, он по уши натянул на себя одеяло. Алиса вспомнила его подарок, пусть недорогой и банальный, но очень трогательный, и мысленно себя укорила за несдержанность. Огромный плюшевый медведь, с нее ростом, был настолько неожиданным и приятным знаком внимания, что сначала у нее даже не нашлось слов. Она с детства мечтала увидеть под елкой мягкую игрушку, а находила там все, что угодно, но не мишку с доброй вышитой улыбкой и пуговками вместо глаз.

– Я тебе там творог с бананами и медом на столе оставила, съешь, пожалуйста. И прошу, пей кефир вместо чая, ты у меня как из «Бухенвальда»,– заботливо сказала Алиса, одергивая сзади платье и усевшись возле подушки.

Алексей уже улыбаясь, тут же развернулся к ней и притянув Алису за шубку, вовлек в свои объятья, легко справляясь с ее отчаянным сопротивлением.

– Платье порвешь. Пусти! Пусти, говорю!– закричала не своим голосом Ланская, в довершение больно укусив Романова за плечо.

–Дикая что ли?!– вскрикнул Алексей, выпуская Алису и растирая выступившую сукровицу.

– Сам ты больной! Говорю, пусти, а он тянет. Это платье две мои зарплаты стоит!– сказала, метнувшаяся к зеркалу Ланская, в непритворном испуге за наряд.

Увидев, что Алиса уже переодевшись, схватила свой рюкзак и направилась к двери, Романов подскочил с кровати и в три шага оказался возле нее.

– Останься. Мне сон дурной приснился. Не ходи туда.

– Что за сон, где я опять исчезаю в волнах с другим мужиком?

– Нет, мать приснилась и…

– Вот и езжай к своей матери, а меня оставь в покое!

Ланская хлопнула дверью и выбежала на лестницу. Нужно было еще вызвать такси, и она забыла свои духи на полочке в ванной у Алексея. Но возвращаться к нему она совсем не хотела. Она почувствовала, что задыхается в его искреннем чувстве, ей очень неуютно под видящим насквозь взглядом, неумело скрывающих грусть глаз. Алиса давно стала замечать за собой одну странность, она перестала разговаривать с Алексеем на любые хоть сколько-нибудь существенные темы, и сейчас пришло осмысление почему. Ей было страшно и противно. Страшно от того, что он обо всем недосказанном догадывается, а противно то, что приходилось ему лгать и угрожать расставанием. Она твердо решила покончить с этими затянувшимися играми, сразу после окончания проекта.

По возвращении к себе домой, Ланская первым делом поспешила достать ежедневник из львенка и была до огорчения удивлена – львенок был распорот, но, слава Богу, ее рабочие записи были внутри. С ее памятью не случалась капризов, и она точно знала, что первого января она наскоро застрочила игрушку и больше к ней не прикасалась.

Вместе с распоротым куском синтепона и плюша она подошла к Свете, нарезавшей салат на кухне, и вопросительно посмотрела ей в глаза.

– Ой! А зачем ты львенка выпотрошила?– недоумевающе спросила ее Света, вытирая глаза, слезившиеся от лука.

– Батарейку хотела поменять. У тебя ниток нет коричневых, а, Свет?– задумчиво бросила в ответ Ланская.

– В корзинке у телевизора посмотри.

– Ок. Спасибо.

Ланская вернулась к себе в комнату и открыла ноутбук. Набрав свой сложный пароль – ее любимую фразу Оскара Уайльда на английском языке с указанием даты жизни и смерти писателя между словами, Алиса сразу же открыла журнал сессий пользователя. Второго числа была сорокаминутная сессия на ее ноутбуке, а она в это время принимала ванну, это было ранее утро 5:45. Романов в это время, как ей показалось, крепко спал, издавая надоедливый храп, разбудивший Алису.

– Ах, ты, сволочь, догадался!– вырвалось у нее с ненавистью.

По всей видимости, Алексей все знает и о ее проекте, и законспирированной работе, а главное, о ужас, ее контакты и переписка. Нет, ну какая же пакостная скотина, просто слов нет, а еще святошей прикидывался, ведь это подло и гадко. Как она могла доверять такому человеку? Этот низкий поступок моментально перечеркнул в Ланской все хорошее и светлое, что еще могло удерживать ее вместе с Романовым.

Созрев в мысли окончательно покончить с этим придурковатым и гнусным человечишкой сию минуту, Алиса заблокировала Алексея во всех соцсетях и мессенджерах, и внесла в черный список телефонной книги. Получив от столь бесхитростных действий невыразимое, и даже ей непонятное, удовлетворение, она принялась штудировать свои записи.

Через два часа Ланская при полном параде, в коем дефилировала утром перед этим жалким ничтожеством Романовым, ехала в такси, переполняемая радостным беспокойством, безусловно уверенная в своем успехе. Проехав около часа по загородному шоссе в сторону Южноуральска, такси съехало с трассы к шлагбауму и будке КПП. Алиса пересела в ожидавший черный Gelentwagen, привезший ее к огромному трехэтажному особняку, скрытому от лишних глаз высоким холмом и дубравой.

Это смело можно было называть поместьем или дворцом, выстроенное в духе а ля ампир, с атлантами и корреотидами, и прочей не совсем уместной атрибутикой. Здание, большой буквой «А» расходилось под тупым углом двумя своими крыльями на добрую сотню метров, и полностью было облицовано розовым мрамором. Было видно, что в левом крыле еще не закончена отделка, и десятки рабочих снуют в окнах со своим инструментом.

Выйдя из машины, ей бросился в глаза огромный вольер. В нем сидел облезлый двухгодовалый львенок-подросток и зачем-то облизывал прутья решетки, будто желая их умилостивить и тем самым растворить.

« Господи! Бедное животное!»,– всколыхнувшееся жалостью предчувствие опасности, возникло у Алисы одновременно с этой мыслью. Она несколько секунд наблюдала, как прилипает к металлу от мороза его шершавый язык, но он усердно продолжает свое занятие.

Ей почему-то ни в одном фотоотчете не предоставили этой важной детали, так явно характеризующей личность объекта №1. Все это странно, может это не его резиденция, конечно. Обратив внимание, что в гараже, куда уехал парковаться доставивший ее сюда черный сундук на колесах, стоит всего несколько седанов бизнес-класса и пара внедорожников, Ланская лишь приняла это к сведению. Она ожидала увидеть здесь весь цвет Урала, но посчитала, что просто еще не время и позже появятся остальные гости этого грандиозного, со слов Виктора Григорьевича, празднества.

Вернувшийся из гаража охранник сопроводил ее к ступеням, ведущим к входу в особняк, находящемуся посередине между крыльями. Поднимаясь, она услышала позади глухой лай. Обернувшись, Алиса насчитала около десятка волкодавов, пристегнутых цепями к тросу, который, видимо, тянулся по всему периметру здания.

« Ну что за варварство! Он бы еще рвы вокруг нарыл и ядом залил!»– подумала Ланская, заметив еще собак, все сбегающихся на лай своих сородичей в каком-то бессчетном количестве.

Алиса просто не знала, что заповедная территория в двадцать квадратных километров, окружена тремя рядами колючей проволоки и камерами слежения. Но все здесь находилось в процессе далеком от завершения, от того, наверное, что хозяин этих хором замахнулся на что-то уж очень масштабное, требовавшее большего, чем имеющиеся возможности.

Все это не скрылось от цепкого взгляда Ланской, и говорило о том, что ее наработки требуют пересмотра и более детального анализа. Шагнув через порог высоченных темных дверей, обескураженная своими выводами, она вошла в блиставший роскошью зал. Ступая по наборному кедровому паркету и оглядывая широкую галерею, превращенную по прихоти хозяина в салон, Алиса непроизвольно приоткрыла рот. Мраморные скульптуры эпохи возрождения и советского постмодернизма, полотна художников – передвижников и мастеров золотого века, гобелены – от китайских, бесценных своей древностью, шелковых шпалер до самых редких рейнских, другие предметы искусства – золотые скифские чаши и языческие алтари, и жертвенники всевозможных культур, находящиеся по данным крупнейших музеев в частных коллекциях, казалось, все были собраны здесь.

Нет! Не может быть! Это все репродукции и копии, на все здесь просто не хватит денег. Но глядя на соседство «Минервы» Рембрандта с древнеегипетской погребальной маской и искривившегося от боли «Сан Лоренцо» Бернини рядом с боевым славянским мечом, она почему-то решила, что хватит. Даже не заметив, что ей на встречу из колоннады выдвинулась фигура в римской белой тунике, а с самого начала доносившиеся звуки голосов и музыка уже слышны фразами и приобрели строй, она все смотрела на это великолепие, сваленное в кучу, словно в антикварной лавке.

– А вот и наша главная менада!– будто со сцены громко продекламировал мужчина в тунике. – Сдвинем же кубки друзья мои! Да прославится великий Вакх!

– За Вакха!– дружным эхом наполнился зал.

По всей видимости, новоявленный Вакх в обличии человека, повлек Ланскую к длинному столу. Вокруг него, римскими патрициями на стилизованных под античные скамьи кушетках возлежали пузатые мужики с юными девицами, все одетые в разноцветные туники и тоги.

– Здравствуйте, Аркадий Веленович,– смущенно и тихо, на ходу сказала Алиса.

– Сегодня я Вакх, девочка! А ты менада,– не ответив на ее приветствие, обсматривая ее прелести под платьем и скабрезно улыбаясь, тоже тихо сказал Аркадий Веленович.

Не уловив от волнения его сального взгляда, Алиса подумала: « Блин, да тут тематическая вечеринка, а я, как дура, в платье буду. Почему шеф ничего не сказал?»

И не отыскав среди немногочисленных гостей за столом Виктора Григорьевича, Алиса начала, не подавая виду, приходить в беспокойство.

– Великий Вакх, а где же средь гостей твоих почтенных тот, что победы имя носит?– найдясь, громко и с улыбкой, спросила Алиса, усаживаясь вместе с Аркадием Веленовичем за его ложе.

– Хм, а ты мне нравишься больше, чем я ожидал,– трогая пальцами свои губы, сказал серьезно престарелый Вакх.– Будет скоро, не переживай. Отведай-ка лучше чего-нибудь и выпей со мной!

Он придвинул к ней действительно серебряный античный кубок эпохи государств-полисов, и тут Ланская снова чуть не открыла рот от изумления, заметив те яства, которыми в изобилии был заставлен стол.

Повар, судя по всему, как и хозяин дома, были знакомы с античным «Сатириконом», заключила Алиса, сразу отдав должное такому неординарному подходу. В центре стола на огромном позолоченном блюде, в виде 12 знаков зодиака, были сервированы соответствующие каждому созвездию деликатесы, но все же адаптированные вероятно к вкусу Аркадия Веленовича. С ее ложа было видно, что на блюде Рака были выложены целые вареные омары и лангусты в лавровом венке, и их мясо под каким-то темно-красным соусом; блюдо Льва наполнено разноцветным и крупным инжиром, какого Ланская никогда не видела; над Тельцом громоздилась гора бифштексов, наверное, из мраморной говядины; блюдо Весов, как и полагалось, было в виде инструмента, где на одной чаше лежала символическая лепешка, а на другой пирог. От блюда исходил запах специй и пряностей, перемешиваясь с запахом жареного мяса.

Не помня наизусть древнего романа и не видя принадлежности к блюду, Алиса заметила еще ядовитую фугу, рядом с которой красовался целиком запеченный гусь. От центра стола по алой скатерти из разнообразных посудин с осетрами и угрями тянулась вереница с диковинными видами рыб бассейнов Конго и Амазонки, о которых, приходящая в какое-то странное возбуждение Ланская, почти ничего не знала.

Похожие на драконов, маленьких чертиков, с крыльями и уродливыми носами, а некоторые с какими-то человеческими чертами вяленные, вареные, жареные и копченые рыбины не вызывали у Алисы аппетит, но придавали столу мифический антураж. Разнообразная икра и морепродукты, как то устрицы и гребешки, мидии, кальмары и осьминоги в различных соусах и подливках разбавляли пресноводную афро-американскую кунсткамеру. На утлых подносах, но на высоких в виде декоративных кованых очагов подставках, украшенная всевозможными фруктами стояла дичь.

Догадываясь о непростой начинке диких гастрономических изысков, Алиса внимательно изучала надрезанного пополам молодого кабанчика с уже сформировавшимися клыками, чернеющего своей необсмоленной шерстью и с выглядывавшими из брюшка отварными перепелами. Рядом с зайцами, фаршированными тривиальной морковью и кроликами-сосунками, лежали головы тигров и медведей, наверняка, с их собственным мясом, разложенным тонкими кусками позади хищных оскалов.