Моше и его тень. Пьесы для чтения

Сатан: Так ты перечил Господу?.. Теперь я вижу… Безумец!.. Так вот в чем дело!.. (Понизив голос почти до шепота.) Подумай сам, Иешуа, ведь это бунт!

Иешуа (глухо, издали, почти в забытьи): Не больший, чем тот, который устраивает по воскресениям толпа, думая, что если она ходит по праздникам в храм или рассказывает своим детям душеспасительные истории, то спасение ей обеспечено…

Сатан: Похоже, ты сошел с ума, Иешуа… (Негромко). Подумай сам. Ведь это всего лишь жалкие люди, которые боятся темноты и опасаются начальства и все что у них есть эта уверенность в том, что ты взял на себя все их грехи и теперь им остается только ждать, когда Царство Небесное откроет для них свои ворота… Конечно, ты не хуже меня знаешь, что они слабы, нетерпеливы, жестоки и лживы, – особенно, когда приходит время жестокости, и когда приходит время лжи. Куда уж им нести свои грехи в одиночку! Достаточно будет того, что они сгрузили их на твои хрупкие плечи и немедленно о них позабыли, думая о чем угодно, но только не о собственном спасении.

Иешуа: И все же можешь мне поверить – никто не войдет в Царство Небесное, не приложив к этому своих собственных безнадежных и отчаянных усилий, которые определят ему Небеса.

Сатан: Слова. Слова. Слова… Или, может, ты решил посоревноваться с Небесами, в надежде, что люди оценят твою жертву и захотят услышат твой голос? Так я скажу тебе, что это пустая затея, Иешуа. Людям нет дела до твоих богословских тонкостей, они хотят получить все и сразу, и уж во всяком случае, гораздо больше, чем есть у соседа!.. Ты ведь не забыл, надеюсь, как пришло время и все те, кто гнал тебя вчера, сегодня побежали за тобой с криками «Осанна»?.. А потом они построили в твою честь множество храмов и молельных домов, надели на тебя золотые одежды и помазали миром, а потом начали выдумывать про тебя разные нелепые истории, переврав все твои слова и сделав не нужной всякую правду о тебе, оставив тебя висеть на твоем кресте, год за годом и век за веком, пока не исполнится полнота времен и все слова, которые говорил тебе Голос Господа будут исполнены, расставив все по своим местам.

Иешуа: Боюсь, что ты немного ошибаешься, демон.

Сатан: Неужели?

Иешуа: Не я один слышал эти слова Господни, демон. А это значит, что Голос, который я слышал и который наделал столько шума и разговоров, обращался не только ко мне. Его слышат все, но только некоторые следуют за ним, поверив ему и избрав этот путь, который, кажется, не ведет никуда… Конечно, людям гораздо спокойней жить, зная, что кто-то другой, а не ты, взял на себя все грехи и несовершенства этого мира. Конечно, им легче верить в то, что сам Господь в состоянии справиться со злом и страданиями, хотя в глубине души каждый из них прекрасно знает, что нет другого пути в Царство Небесное, чем быть готовым к страданиям, боли, отчаянью и смерти.

Сатан: Боюсь, что я сейчас просто разрыдаюсь, Иешуа… Ну сколько еще можно заниматься судьбой этого не слишком чистоплотного двуногого, который называет себя «человек»?

Иешуа: Наверное, ты забыл, демон, что говорится об этом у пророков. А говорится там, что нет большей любви в мире, чем положить душу свою за брата своего, а ведь это значит только то, что не в нашей власти брать на свои плечи чужие грехи – но зато в нашей власти желать и просить, чтобы Всемогущий позволил нам взять на себя чужие грехи, – столько, сколько нам по силам взвалить на свои плечи. Вот почему мы будем просить Его об этом изо дня в день, из года в год, и из столетие в столетие, потому что, в конце концов, нет ни одного человека на земле, который ни висел бы распятый перед лицом боли, страдания и смерти, надеясь, пройдя все муки, рано или поздно, постучать у входа в Царствие Небесное.

Сатан: Ты сошел с ума, Иешуа!.. (Озираясь и понизив голос.) С чего ты вдруг решил, что Он захочет с тобой разговаривать? Разве Он обещал тебе помощь или хотя бы поддержку? Или может ты слышал, чтобы когда-нибудь Он спускался с Небес, чтобы выслушать жалобу какого-нибудь человека? А может, ты надеешься, что вынудишь Его своим глупым упорством, над которым смеются даже ангелы?.. Так я скажу тебе на это вот что. (Кричит.) Никто не может принудить Бога и заставить Его плясать под свою дудку!

Небольшая пауза. Иешуа поворачивается, чтобы уйти.

Ты проиграл, швыряющий кости. И нынче я донесу это известие до Престола, чтобы посмотреть как Всемогущий не захочет меня услышать… А в случае чего, вцеплюсь в подножие его Трона и буду ждать, когда исполнится обещанная полнота времен.

Не отвечая, Иешуа медленно идет к занавесу.

Постой!.. Иешуа!.. Мне кажется, что мы еще не договорили.

Не отвечая, Иешуа исчезает.

Ушел… Проклятье!.. Выродок!.. Поганый полукровка… Будь проклят день, в который я тебя нашел! (Грозит Небесам кулаком). А ты, Небесный покровитель…Тебе особое прими мое спасибо. Теперь – кто б ни был он – начнет показывать мне палец и хохотать, как ангелы тебе хохочут в спину. Но хуже этого, все эти разговоры, мол не нашел подход, мол слишком возгордился, а главное не мог понять значений символов, прозрений и догадок, от коих в голове прозрачно и светло, и хочется рыдать, как в первый день Творенья!.. Теперь прощай. До следующего года. (Кричит.) С дороги, сволочи!.. Прочь ангельское семя! Прочь!.. С дороги!

С шумом исчезает.

22.

Короткая пауза.

Мария (появляясь из мрака и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Иосиф (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Иаков (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Лазарь (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Иуда (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Марфа и Мария (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Легионеры (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

Смерть (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога!

Иаир (появляясь и исчезая): Никто не может принудить Бога.

На сцене появляется Первый Музыкант. Идет по сцене, звеня колокольчиком. Сатан отступает в тень и исчезает.

Первый Музыкант (негромко): Последнее слово… Последнее слово… Последнее слово… (Исчезает.)

В глубине сцены появляются и исчезают все те, кто играл сегодня на этих подмостках. Затем сцена пустеет. Появляется Мария.

Мария (подойдя к авансцене): Я Мария, мать Спасителя. Что бы там не говорили, он не вернется уже никогда, потому что оказалось, что ему ближе своего дома сбитые ноги и брань легионеров. Он еще в детстве убегал от нас в горы, а мы, случалось, искали его дотемна. (Уходит.)

Иосиф: Я Иосиф, его отец. Он не вернется, потому что его место уже давно занято. Вчера я шел и слышал, как нищий распевает гимны сладчайшему Иисусу. И я подумал, что все-таки было бы лучше, если бы он остался тогда дома. (Уходит.)

Иаков: Глупости, глупости, глупости… Он не вернется потому, что ему незачем возвращаться в этот пыльный и грязный город, когда у него есть целый мир, полный чудесами!.. Я думаю, что придет время, и он замолвит за меня словечко на Небесах. Ведь все-таки мы братья. (Уходит.)

Иаир: А я Иаир, начальник назаретской синагоги. Конечно, он не вернется, потому что никому еще не удавалось вернуться наперекор тому, что Всемогущий установил в своей мудрости и прозорливости. Он выбрал лучшее, что только есть – покорность божьей воле и путь, который благословили Небеса. (Уходит.)

Лазарь: Я, Лазарь, и уверен, что Иешуа уж никогда не вернется, потому что он предпочел жизни смерть, которая куда как симпатичней своей сестрички. Если бы я умел летать, то полетел бы к подножью Его трона и попросил бы Его, отныне и вовеки считать Его Богом мертвых, а не живых, и это было бы уместно и справедливо.

Иуда: А я скажу, что бы там ни говорили, что он не вернется, потому что Истина не различает наших лиц, и никогда не помнит никаких, даже существенных, деталей.

Смерть: Он не вернется, потому что не любит отвлекаться от своей работы, ведь стоило ему отвлечься, как он начинал вспоминать тот день, и заливающий глаза пот, а еще крики солдат, пересохшее горло и падающий с неба жар – все, что наводило его на подозрение, что во всем Творении не осталось больше ничего, кроме этого безжалостного солнца, тени от креста, да еще этой, закутанной в черные одежды женщины, глядя на которую, хотелось, не медля, бежать прочь.

Один из легионеров: Он не вернется, потому что узнал вкус Небесных костей, а тот, кто узнает его, тот уже не торопится вернуться назад, но готов проиграть всю Вселенную, было бы только предложено. (Уходит.)

Сатан: Конечно, он не вернется, хотя все будут думать, что он вернулся, чтобы облегчить всем жизнь, превратившись в какого-то человеческого козла отпущения, о котором помнит любой еврей, но еще вопрос, помнит ли об этом сам Всевышний. (Уходит.)

23.

(Звучит песня, сопровождающая открытие и закрытие занавеса)

Первый Музыкант:

На небе не чертя следы,

Трепещет тело альбатроса

И, выгнувшись как знак вопроса,

Ныряет в чёрный холм воды.

Второй Музыкант:

Господь не явлен – для пернатых.

Третий Музыкант:

В небыстром помаванье крыл

Свершается полёт орлиный.

Кто создан из воздушной глины,

Тот небеса – как дом – открыл.

Второй Музыкант:

Господь не явлен – для пернатых.

Первый Музыкант:

Куда по серебру пруда

Влечёт двоих – порыв единый?

Вольготно паре лебединой

В пылу любовного труда?

Второй Музыкант:

Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Мария.

Мария: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Иосиф.

Все: Господь не явлен – для пернатых!

Появляется Иаков.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Лазарь.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Иуда.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Марфа.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляются Три музыканта.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Христос в маске.

Все: Господь не явлен – для пернатых!

Появляется Иаир.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляются Соседи.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляются Три легионера.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Смерть.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Появляется Сатан.

Все: Господь не явлен – для пернатых.

Занавес

Август 2016г.

Жертвоприношение

Пьеса в одном действии

Моей жене Евгении с любовью и благодарностью посвящаю

Действующие лица:

Авраам

Йахве

Предводительница хора

Ицхак, сын Авраама

Пустая сцена. В глубине ее – ширма, возможно, с изображением леса или поросших кустарником гор. Ближе к правой кулисе стоит стул, возле которого лежит потрепанный телефонный справочник.

Тишина, пауза.

Из-за ширмы появляется Авраам и вслед за ним Предводительница хора, – женщина неопределенной наружности и возраста.

Предводительница хора: Ну, вот тебе еще одно прекрасное место. Чем оно плохо? Трава густая. Много тени. Далеко от дороги. Я не думаю, чтобы ты нашел что-нибудь лучше.

Пока она говорит, Авраам медленно обходит сцену и возвращается назад.

Посмотри, как тут хорошо. Если я не ошибаюсь, то это местечко называется гора Мориа. (Стучит ногой по камню). Гора Мориа. Красивое название, правда? Тебе это о чем-нибудь говорит?

Авраам (равнодушно): А тебе?

Предводительница: Я слышала, что если вбить здесь в камень железный штырь с кольцом, а потом потянуть за кольцо, то легко можно сдвинуть с места Землю. (Снисходительно). Чего только, в самом деле, не выдумают, даже смешно.

Авраам: Мне все равно.

Предводительница: Это я уже слышала. (Делает несколько шагов, осматривая сцену). Тогда скажи мне на милость, чего мы еще ждем, если тебе все равно? (Идет по сцене). Посмотри, солнце уже почти в зените.

Короткая пауза. Авраам молчит.

Ах, Боже мой, Авраам! Ну, в конце концов, какая разница, где это произойдет, здесь или там или где-то еще. Ведь главное, насколько я понимаю, совсем не это… (Смолкает под пристальным взглядом Авраама).

Короткая пауза.

(Неуверенно). Я только хотела сказать, что, так сказать, географически это не имеет никакого значения.

Авраам молчит. Короткая пауза.

Но если ты думаешь по-другому…

Авраам продолжает молча смотреть на Предводительницу.

(Нервно). Ну, что, что, что? В конце концов, тебе ведь все равно придется когда-нибудь начинать. Чуть раньше или чуть позже. Тогда почему не сейчас? И почему не здесь? Тебе что, опять не нравится это место?

Авраам: Мне все равно.

Предводительница: Вот видишь. Тебе все равно. А время, между прочим, не ждет и солнце уже почти в зените. Думаешь, нам кто-нибудь скажет «спасибо» если мы будем тянуть с тобой до самого вечера?

Авраам молча садится на стул, взяв в руки телефонный справочник и положив его на колени.

Авраам!

Авраам: Не кричи. (Открыв телефонный справочник, негромко читает). Зиббель Аарон… Зиббель Александр… Зиббель Алекс… Зиббель Барух… Зиббель Борис… (Предводительнице). Слышала? Полсправочника одних только Зиббелей, о которых завтра не вспомнит даже их родная мать. (Захлопнув справочник). Послушать тебя, так можно подумать, что мы собрались тут по случаю какого-нибудь юбилея. Какой-нибудь паршивой годовщины одного из этих Зиббелей. Так, как будто на самом деле все, что должно было случиться, уже давно случилось и нам остается теперь только сыграть это случившееся, чтобы потом поскорее выкинуть все из головы и отправиться по домам, к своим телевизорам и набитым холодильникам! (Поднимаясь со стула, чуть помедлив). Знаешь на что это похоже?.. (Медленно идет по сцене). На праздник, во время которого вспоминаешь то, что случилось много лет назад. На сон, который возвращает тебя прошлому, но не умеет вернуть это прошлое тебе самому, так что вся жизнь становится похожа на хлеб, выпеченный из опилок. (Сквозь зубы). Чертова память. Пьешь вино и надеваешь праздничные одежды в честь тех, кто когда-то умирал, задыхался, совершал подвиги, сходил с ума или переходил Чермное море. И при этом ни на минуту не упускаешь из виду, что, слава Богу, все это случилось когда-то давно и не с тобой. Поэтому все, чего ты можешь опасаться сегодня, это то, что вино окажется слишком теплым, а холодильник недостаточно набитым… (Скривившись, плюет с отвращением и вытирает ладонью рот). Тьфу!..

Предводительница: Что с тобой?

Авраам: Как будто ты не знаешь. Слова. Эти чертовы слова, которые мне приходится повторять, уж и не знаю, в который раз! Они вязнут на зубах, словно прокисший сыр… Тьфу!.. (С отвращением вытирает губы). Нет, в самом деле. Когда я произношу их, мне кажется, что во рту у меня нагадили голуби.

Предводительница: Ты можешь говорить другие.

Авраам: Я могу говорить только то, что мне полагается говорить на этих подмостках, женщина, и ты это прекрасно знаешь!

Предводительница: Пожалуйста, не кричи. В конце концов, это не так уж и плохо. Многим не удается за всю свою жизнь связать даже двух слов, не говоря уже о том, чтобы произнести два связных предложения, которые вообще чего-нибудь бы стоили… И пожалуйста, не надо смотреть на меня так, как будто я несу несусветную глупость. В конце концов, я тоже занимаю в этой истории не последнее место. И мне тоже чаще всего приходится говорить совсем не то, что нравиться. Но я это говорю. Потому что если я буду молчать, то кто, по-твоему, сумеет рассказать о том, что здесь произошло? Кто все поставит на свои места? Расставит ударения? Оттенит смыслы? Растолкует взаимосвязь явлений? Свяжет прошлое и будущее? Сделает надлежащие выводы?.. В конце концов, ты не хуже меня знаешь, что молчание может себе позволит только тот, кто ни за что не отвечает.

Авраам: То есть я.

Предводительница: Я этого не говорила.

Авраам (садясь на стул и вновь открывая телефонный справочник): Тогда отправляйся в преисподнюю.

Предводительница: Что?

Авраам: Я сказал – иди к черту.

Предводительница: Тебе опять что-то не нравится?

Авраам: Да. (Негромко, в пустоту, глядя в справочник). Господи, ты только посмотри на эту кучу Зиббелей… Зиббель Вениамин… Зиббель Войцех… Зиббель Василий… (Предводительнице, холодно). Можно подумать, что кому-нибудь может понравиться, что ты собираешься растрезвонить по всему миру, как Авраам оказался вдруг по уши в дерьме. Как однажды его похлопали по плечу и сказали, что завтра ему придется зарезать своего собственного сына. Что у него хватило смелости только на то, чтобы поинтересоваться, к которому часу ему лучше быть готовым. И кому ты теперь собираешься все это рассказать, женщина? Братьям Зиббелям?

Предводительница: И им тоже, Авраам. И им, и всему миру. Всем, кто захочет однажды услышать твою историю, прочитать о ней в книге, посмотрит в театре или кино. Всем, чьи сердца еще не разучились отличать добро от зла и истину ото лжи.

Авраам: То есть тем, кто будет давиться попкорном, шелестеть в темноте бумажками, ерзать в кресле, перескакивать со страницы на страницу, зевать и ждать, когда же она, наконец, закончится, эта чертова история, чтобы отправиться потом обедать или заниматься любовью! (Поднимаясь со стула). Всем этим ублюдкам, у которых никогда не было своей биографии и которые думают, что биографией называется то, со сколькими девками тебе удалось переспать! Всем этим выродкам без роду и племени, которые способны только подглядывать в замочные скважины и обсуждать, сколько мужей было у Клаудии Шифер!.. (Кричит). А может, все-таки следовало бы сначала спросить у меня? (Смолкнув, какое-то время смотрит на Предводительницу, затем, повернувшись, идет по сцене).

Пауза. Остановившись, Авраам какое-то время стоит спиной к Предводительнице, затем медленно поворачивается к ней лицом.

(Негромко). Послушай меня, женщина. Что если нам все-таки как-нибудь обойтись без всех этих рассказов? Без всех этих пустых и неуместных слов, от которых меня скоро начнет тошнить? (Подходит ближе).

Предводительница молчит.

Ну, подумай сама, насколько вся эта история выглядела бы лучше, если бы она случилась в тишине, как, собственно, и подобает свершаться всему тому, что не нуждается в свидетелях и доказательствах. Пусть все, что должно произойти, произойдет, но только пусть оно не будет увидено, услышано, принято к сведению, объяснено, растаскано на цитаты, пусть оно свершится в безмолвии, скрыто, так чтобы никто потом не стал бы хвастаться тем, что видел Авраама стенающим или вытирающим слезы.

Предводительница молчит.

(Тревожно). Ты слышишь меня, женщина?

Предводительница (снисходительно): Ты, наверное, сошел с ума, Авраам?

Авраам молчит.

Подумать только! Весь мир замер, ожидая поскорее услышать его историю, а он собирается спрятаться под стул и сделать вид, что ничего не случилось!.. Ну и что ты прикажешь нам теперь делать? Опустить занавес и извиниться перед зрителями?

Авраам молчит. Предводительница медленно подходит к нему и, остановившись, поднимает к небу указательный палец, прислушиваясь.

Слышишь? (Подняв к небу голову). Это ангелы небесные дерутся из-за лучших мест в партере… А эти вздохи? (Смотрит на землю). Знаешь, что это такое?.. Это тени в Шеоле напрягают слух, чтобы не пропустить ни одного слова, а ты хочешь вот так вот просто взять и оставить нас всех ни с чем?

Авраам (отходя, глухо): Мне все равно.

Предводительница: Если тебе все равно, тогда, позволь мне, наконец, начать. Мы и так уже потеряли, неизвестно на что, целую кучу времени.

Авраам: Я уже сказал.

Предводительница (решительно): Тогда я начинаю. (Медлит).

Короткая пауза.

Ты слышал? Я начинаю.

Авраам молчит.

(Нервно отходя в сторону и сразу возвращаясь). О, Господи… Каждый раз, когда мне приходится начинать, я так волнуюсь как будто делаю это в первый раз. Отойди. Мне надо собраться.

Авраам отходит в сторону.

(Сложив перед собой руки и закрыв глаза, делает глубокий вдох, словно готовясь прыгнуть в холодную воду). Сейчас, сейчас… (Откашлявшись, декламирует, неумело и театрально).

Горем убитый отец, боговидец, богатый годами,

Пал на колени, услышав глагол, прогремевший с небес.

Словно подрубленный кедр, повалился, раскинувши руки.

Рухнул на землю, слезами песок оросив.

Ужасом сердце сковав ему, голос божественный имя

Только одно произнес, волю свою возвестив.

Час испытания пробил. И выведя сына из дома,

И усадив на коня, тронул поводья отец.

Авраам: Прекрати. Меня сейчас стошнит.

Предводительница: Это называется – вступленье. В нем мы доискиваемся до причин интересующих нас событий. (Декламирует).

Может ли кто-нибудь спорить

C божественной волей, которой

Мир утвержден и небесный раскинут полог?

Силится старец значенье постичь приговора,

Но лишь глядит в пустоту его прежде пытливая мысль.

(Аврааму). Последняя строфа означает, что наши представления о Божественной справедливости весьма и весьма далеки от реальности.

Авраам: Это я уже заметил.

Предводительница: Не язви. Лучше обрати внимание, что с другой стороны эта строфа не только свидетельствует о ничтожности человека, но и указывает ему верное направление, о чем говорится дальше. Вот, послушай. (Декламирует).