Люби меня, Стамбул!

«Вот бы я вас построила по струнке!» – подумала я, глядя на них. «Вы бы у меня поплясали бы по пятое число! Ишь ты, сидят тут нагло курят и пьют пиво… и смотрят нагло… будто бы я какой-то турист!» – продолжала я мечтать, включив с себе строгого препода. И в голове сразу замелькали рабочие программы, курсы, которые я могла бы придумать и разработать для искусствоведов, кинематографистов и прочей творческой братии, темы лекций и семинаров, ужасно интересные, но так и остававшиеся до лучших времён в чертогах моей памяти. Мне как-то очень захотелось преподавать в одном из этих университетов. Предложи они мне гипотетически, я согласилась бы не раздумывая. Хотите, на турецком буду читать лекции, а хотите, на английском. Нашему эмигрантскому брату все по плечу.

– И почему у меня нет этого куража в нашем институте в Ташкенте? –подумала я, и сразу возникли ассоциации с болотом. Именно в это застоявшееся болото мне не хотелось возвращаться. Увы и ах… И я не буду пускаться в пространный анализ, почему происходит именно так, как происходит, а именно, что тебе совершенно не хочется заниматься этим на родине. Пусть думают министры образования и те, от кого это зависит напрямую. Я лишь могу предложить или не предложить свои услуги поделиться знаниями и опытом. Если кого-то это не устраивает, то я пас.

Конечно, некоторые могут сказать, что мой долг вернуться и поднять образовательный процесс на родине, делясь и используя свой такой долгий и большой опыт, проведённый в стажировках за границей. Только кому это нужно, а? Кому нужен мой опыт, этим закоренелым ретроградам от искусства и науки, у которых я вызываю лишь раздражение? Позволят ли они мне занять их насиженные места, или хотя бы, подвинуть их большие неповоротливые задницы? Не думаю… и стоит ли рвать на себе волосы за неполные три четверти ставки и сто долларов месячной зарплаты по пересчёту? Тратить энергию и силы, чтобы за эти деньги в конечном итоге, содержать моих трёх кошек, ибо ни на что другое их просто не хватит?

Но… меня занесло. Куда нынче без социалки? Это такая модная тема в научном, литературном и около литературном пространстве, так что пусть будет.

Но я вспоминаю Стамбул… Мой Стамбул, наполненный голубым светом неба и воды, криками больших и толстых чаек, летающих над гладью босфорского канала. Я вспоминаю мой Стамбул с запахом симитов и жаренного миндаля, со свежим апельсиновым соком на каждом углу, с его кафешками турецкого фастфуда с невероятно вкусными донерами. Я вспоминаю этот город, что зачаровывает своей странной экзотической магией, этот Вавилон, где перемешано столько культур и народов… А он поглощая их, впитывает это разнообразие себе во благо, увеличивая своё чарующее притягивающее очарование…

«Стамбул… тебя я слушаю с закрытыми глазами…» (С) Орхан Вели Канык

Дойдя до Ортакёя, я присела на бордюр, наблюдая за кошками-попрошайками, что толпились возле туристов в поисках еды. Одни их пинали, другие кормили… Я увидела неподалёку кормушку для животных, куда сдаёшь пластик и сыпется еда. Но, кормушка, кажется, не работала.

Так же, на Ортакёе была импровизированная выставка объектов современного искусства. Демонстрировался фотопроект какого-то иранского или арабского художника. Пройдясь по стеллажам фото, я захотела запечатлеть знаменитый вид на мост Героев и белую мечеть, отражающуюся в голубой воде Босфора. Все делали селфи на этом знаковом месте. Еле найдя ракурс без людей, я все-таки, сделала фото-открытку.

Затем, ещё немного прогулявшись, я решила пообедать в одной из кафешек. Заказав ну очень острый Адана-кебаб и чай, я начала просто наблюдать за людьми. Было не так людно. За столик напротив, сели девушки, говорившие на русском, видимо, из Казахстана. Одна из них жила здесь, другие просто приехали на отдых. Девушки пили чай и курили.

Кебаб обжигал мне рот, я запивала этот жар айраном. Неподалёку искрился Босфор. Жизнь казалась мне невероятно прекрасной.

На обратном пути, я заметила турецкую бабушку и мужчину средних лет. Женщина продавала салфетки и мелочь, а мужчина корм для голубей. Эти люди принадлежали, скорее всего, к беднейшим слоям населения, ибо не станет женщина в таком преклонном возрасте продавать невесть что за копейки, если у неё нет проблем.

Они тихо разговаривали между собой, видимо, о своей тяжёлой доле. Мне стало не по себе. Женщина очень походила на наших тётушек, на ней был толстый халат и бархатные тапочки, столь любимые нашим населением. Стало очень жалко эту старую женщину, еле волочившую ноги, с горой никому не нужных салфеток и минеральной воды.

В образе этих людей, жизнь напомнила мне, что она очень многолика. Мир полон контрастов, а Стамбул – воплощение этих контрастов, бесконечной бездны между богатыми и бедными. Но этот город, словно сказочный правитель, стоял гордо и безмолвно, безучастно лицезря своих обитателей разных мастей и социального статуса. По опоясывающему его, голубому поясу босфорского канала плавали яхты и корабли, рассекающие бриллиантовые воды. Там была иная жизнь. Жизнь, похожая на турецкие мыльные оперы.

Жестокий, но прекрасный Стамбул… Он лишь позволяет себя любить и велит принимать его таким, какой он есть…

Часть вторая

Другой Стамбул

Семра и Ко

– Ну как погуляла вчера? – спросила меня Семра, закуривая сигарету.

– Очень хорошо, – ответила я небрежно. – Погуляла по Ортакёю, поела кебаба…

Она улыбнулась. Мы сидели в каком-то элитном кафе на улице Багдад. Мы ели этот ужасный десерт, вкуса которого я никогда не пойму. Бисквит, залитый молоком… бррррр… и это их элитное блюдо. В общем, мне ужасно не понравилось. Такие уж мы, плебеи….

Семра внимательно посмотрела на меня. Я улыбнулась ей в ответ.

– Ну что? Запилим фотки в инстаграм? – непринуждённо спросила она.

– Да, конечно! Я только за! – я постаралась придать себе ребячью восторженность.

Мы натянуто улыбнулись для совместного селфи. Она показала мне готовое фото и мне оно понравилось.

«Воистину…» – подумалось мне. «Стамбул действует на меня магически… Я просто красотка!», – подумала я, но заставила себя не придавать значения своим мыслям. «Это самовнушение. Мне просто очень хорошо здесь, вот и вся разгадка». Я улыбалась своим глупым мыслям.

– Показать тебе Азиатскую часть Стамбула, на это понадобится как минимум, три дня… а может и больше, – уверенно сказала Семра. – Но я постараюсь. Я подумаю, как распланировать дни, которые ты проведёшь со мной.

– Угу… Спасибо дорогая, – благоговейно ответила я.

– Я хочу прогуляться по улице Багдад, – непринуждённо сказала я.

– Да, конечно, – ответила Семра, направляясь к стоянке, где мы оставили её машину.

Семра объявилась за несколько дней до моего отъезда из Стамбула. До этого времени она была в Германии и занималась своим здоровьем.

На самом деле, её звали Самира, и познакомились мы с ней на стажировке в университете Бостона. Она сама подошла ко мне и предложила попить кофе. Самира вот уже как двадцать лет не жила в Узбекистане. Она училась в Германии и намеревалась там остаться, но познакомилась со своим будущим мужем – турком, врачом травматологом, которого пригласили работать консультантом в одну из крупнейших немецких компаний по производству медицинского оборудования.

Самира была родом из маленького местечка под Самаркандом, под названием Лаиш. Она была этнической турчанкой, родители её родителей каким-то образом поселились в Туркестане, покинув Османскую империю.

– Мы не ахыска, – говорила мне Семра, – мои предки выходцы не из Кавказа, а из Турции.

Семра жаловалась, что её часто приписывали то к ахыска, то к азербайджанцам, то к ирони.

– Я не хочу кому-то чего-то доказывать. И вообще, я знаешь, узбечка. Узбекистан – это моя родина и таковой и останется.

– Угу, – отвечала я, отводя глаза в сторону. Тема турок-ахыска или по нашему месхетинцев, и событий 90-х годов является для меня несколько неприятной и болезненной. Тема, которую сейчас аккуратно замалчивают как в Узбекистане, так и в самой Турции. Я сама считала Семру месхетинкой и всегда старалась обходить стороной разговоры о тех ужасных событиях.

Семра – антрополог. Она занимается темой урбанизации сельских районов Узбекистана. Она свободно говорит по-узбекски, по-таджикски, по-русски, по-турецки, по-английски и по-немецки.

– Ты – клад! – нахваливала я Семру. – Я рядом с тобой просто Незнайка из Солнечного города.

– Да, прекрати, – отмахивалась она небрежно. Хотя, было видно, что мои слова ей льстят.

Мы прекрасно проводили с ней время в Бостоне, но Семра была из тех, кто мог любить, только глядя в глаза. Стоило предмету её привязанности исчезнуть из поля зрения, она сразу же о нём забывала.

Семра это очень занятый человек, который, в отличии от меня не будет заниматься всякой ерундой, и поэтому, я прощала ей эти маленькие недостатки.

Выйдя замуж за Ибрагима, Семре пришлось переехать в Стамбул и завязать с наукой, а её муж жил, разъезжая между Турцией и Германией.

– Представляешь, Наргизка, никогда не думала, что выйду замуж за турка. Мне мои родители голову всю проели: «Найди своего, да найди своего!» Я им сказала, «Нет, я выйду за немца или американца!» Они, бедные, смирились, а тут на тебе! Вот радости то было… – она улыбнулась.

Я помню, мы сидели в какой-то кофейне в бостонском даунтаун. Как я не уговаривала её зайти в Старбакс, она не соглашалась. Пришлось довольствоваться тем, что первым попалось на глаза.

– У меня есть свои принципы, и я их не предам! – Отрезала Семра. Не любить Старбакс у неё были свои причины.

– А я люблю Старбакс…, – отвечала я. – И мне как-то положить на то, кого они там поддерживают или нет.

– Я знаю…ты у нас вообще далека от всего…. Но, я впитала в себя уже это и оно не уйдёт.

Мне не хотелось с ней спорить. Пусть делает, что хочет.

Тогда-то мы с ней и договорились, что я обязательно должна приехать к ней в Стамбул.

– Плохо, что ты так быстро уезжаешь, – сказала она, когда мы сели выпить кофе в какой-то из кафешек на берегу Босфора. Но я придумаю тебе программу на эти дни. Ты же с европейским Стамбулом ознакомилась, не так ли?

– Угу, – ответила я, вылупившись на голубую гладь канала. –А ты тут как долго будешь?

– У меня пятилетний проект в университете Босфора. – ответила она.

– Ты мне так и не рассказала подробно, чем ты тут занимаешься?

Далее, Семра рассказала мне, что научно-исследовательский институт в Гамбурге выделил ей грант на исследования по миграции в Турции.

– Я была очень рада, – воодушевлённо рассказывала Семра. – Я думала уже, совсем домохозяйкой стану! Не ожидала, что выиграю его.

– Ты молодец… Хорошая тема. Можешь меня тоже рассматривать, как объект своего исследования, – ответила я.

– Ты что? Хочешь быть мигрантом здесь? – она удивлённо подняла брови.

Я смотрела на неё и не знала, следует ли обратить в шутку свои слова.

– Нууу…., – протянула я. – Мне тут нравится.

Семра сделала глоток уже остывшего кофе.

– Турция уже не та. Ты не сможешь… со своим западным мышлением…. Здесь многое изменилось. Тебе то чего объяснять, сама все понимаешь….

– Смогу… вот этот факт меня беспокоит менее всего. Они не смогут вытравить из Турции светскость. Это будет означать, убить турецкую республику. Я в это не верю. – проговорила я, выявляя свою больную мозоль. – Меня беспокоит мой возраст. Потому, что это не Европа или США. Тут женщина после сорока пяти уже старуха… в принципе, как и в Узбекистане.

Семра молчала.

– Наргис, тебе на Западе надо зацепиться. Ты туда очень хорошо вписываешься, – сказала она, несколько секунд спустя.

– Как?

– Не знаю… Ищи какие-то проекты опять, стипендии.

Я хмыкнула. Мне не хотелось говорить ей о том, что я завязала с наукой. Мне не хотелось посвящать её в свои интересы. Потому, что я понимала, что рядом с ней, человеком рационального ума и сложившейся жизни, мои духовные метания, кажутся вялыми попытками человека, опоздавшего на свой поезд, догнать его.

– Ну что? Вернёмся на Багдадскую? – деланно весело проговорила я, пытаясь поменять тему.

– Хорошо, – согласилась Семра. – Я тебе ещё такое классное местечко покажу.

* * *

Оставив машину на одной из стоянок, Семра отправилась показывать мне свою вотчину. Мы прогуливались по проспекту Багдад, элитному району азиатской части Стамбула, где не место туристам, мигрантам, и плебсу с банковским аккаунтом менее шести-семи цифр в иностранной валюте. Здесь не было ни трамваев, ни метро. Только редкие маршрутки рассекали богатые кварталы и улицы проспекта с цепочкой магазинов известных брендов и бутиков.

Мы поглазели на бутики, зовущие своими бренд-нью товарами. И вскоре, я почувствовала скуку. Это было место, которое никогда не будет мне близким. Я не почувствовала энергетику багдадской улицы.

– Я тоже иногда покупаю здесь, – сказала Семра. – Но не часто. Кстати, тебе ничего не надо купить?

– Нееет, только не здесь! – ответила я и захохотала.

Семра восприняла серьёзно мой истерический смех.

– Если тебе что-то надо, скажи мне! Поедем куда-нибудь в приличное место. Только не ходи в Лалели!

– Почему?!

– Там публика не очень…все приезжие. И наши все челночники, мигранты и прочие там живут и ездят отовариваться. Там опасно…

– Ладно…, – протянула я и вспомнила, как мы с коллегой семь лет назад гуляли именно по Лалели. Тогда этот район казался мне вполне приличным.

– А название то какое нежное… Лалели…

– Но, если ты хочешь отведать вкусного узбекского плова или самсы, в Лалели много наших ресторанов. Весьма недурных…

Семра улыбнулась.

– Ой нет. Знаю я все эти эмигрантские пловы и самсы, – сказала я, вспомнив отвратительную баланду, называвшуюся «плов», что мне доводилось пробовать в узбекских ресторанах Нью Йорка.

– Ну конечно… настоящий плов только в Узбекистане…

– Да… пожалуй, это то немногое, чем нам стоит гордиться.

– Кстати, о плове и о турках… – сказала Семра. – Будь готова к тому, что, если ты окажешься в гостях в турецкой семье или компании, они обязательно спросят тебя, умеешь ли ты готовить плов. Это как пит дать! Раз из Узбекистана, значит ты должна уметь готовить плов.

– Вот имперцы! Блин, что за колониальное мышление? Но в России то же самое. – Я вспомнила как моя подруга, одна хорошая художница выставляла свои фото из персональной выставки в России, где её обрядили в национальный костюм и заставили делать плов.

– Это из области вашей социальной антропологии и пост-колониальных учений. Сами и объясняйте этот феномен, с позволения сказать. А что если я не умею готовить плов? Стану изгоем?

– Нет, изгоем не станешь, конечно, но вызовешь определённое удивление. – ответила Семра.

– А тебя тоже спрашивали? Ты вроде как своя…

– Нет, для них я тоже узбечка… раз родилась в Узбекистане. Но я не возражаю… я люблю Узбекистан.

– Ориентализм… – добавила я, сделав умное лицо. Одно из проявлений ориентализма. – Эти пловы, национальные костюмы, и прочая дребедень традиционная… это типы ориенталистского мышления. Вообще, ваши ещё те имперцы… постоянно спрашивают меня, почему я не говорю по-турецки, если я узбечка. А с какого барабана я должна уметь говорить по-турецки, не понимаю…

Семра засмеялась.

– Ну ты же знаешь, почему…

– Догадываюсь…, – ответила я с грустинкой.

– Ладно, идём, я покажу тебе немного другой Стамбул. – сказала она, встав.

Семра отвела меня на набережную в районе Суадие. Там вообще было очень мало людей, были беговые и велотреки, как в любом городе Европы или США. Парки, теннисные корты и прочая элитная атрибутика. Чуть дальше, простиралась череда небольших домов, но очень дорогих домов и коттеджей с огромными окнами, террасами и лужайками перед входом. На некоторых террасах сидели толстые турки и пили кофе…, наслаждаясь видом моря.

Мы присели на одну из скамеек с видом на пирс.

– Как ты сказала, называется этот район?

– Суадие.

Стоял прохладный солнечный, но ветреный день. Водная гладь Босфора, а может быть уже и не Босфора, а Мраморного моря искрилась, ловя солнечные блики на ершистую рябь.

– Суадие…, – повторила я. Где-то я слышала это название. Это же тут где-то живёт мой лю… – я заткнулась.

– Что? – Семра посмотрела на меня рассеянным взглядом.

– А, ничего… это кажется, элитный район, где живут звезды и прочее…

– Ах, да… это район, где обитают очень состоятельные люди. Бизнесмены, звезды… ты права. Простому смертному это не по карману.

– Понятно…

Я задумалась и принялась думать о том, что напоминает мне это место.

– А! Вспомнила! Это место похоже на Баттери Парк Сити в Нью Йорке. Точно! Выглядит так же. Там тоже богатенькие живут. – добавила я.

– Может быть, – ответила Семра, но она была где-то далеко в своих мыслях. – Я не была в Нью Йорке.

– О чём ты думаешь?

– Что? – Её взгляд был отстранённо напряжённым. Затем, моментально взяв себя в руки, она наклеила на себя доброжелательную улыбку.

– Просто ты сегодня целый день, как бы витаешь где-то не здесь.

– А… нет… с тобой это не связано, я очень рада, что ты здесь. Я просто думаю о своей работе. Об исследовании. Оно… знаешь… в полном дерьме, если честно…

– Почему?

– Да, потому, что сложно… Сложно говорить с этими людьми… Многие из них отказываются от интервью, многие начинают плакать, а некоторые сразу называют сумму за информацию.

– Да ты что? Серьёзно? Хотя… от наших всего можно ожидать…

Семра молчала. Мы сидели и смотрели на воду. Классический безапелляционно прекрасный вид синего моря с белыми чайками, планирующими над ним, завораживал. Я исподтишка наблюдала за Семрой. Хотелось сказать фразу, что стала писательским клише. И все же… лёгкий ветер играл в её рыжих волосах.

– Этих людей можно понять… зашуганные, без прав…, приехавшие из авторитарных государств… Для них просто рассказать о своей незавидной судьбе какому-то учёному или журналисту, а они, кстати, разницы не видят, это нечто, вроде преступления. Поэтому, они и просят денег за этот риск. Я столько с ними встречалась… самые разные судьбы… самые разные люди. Женщины… я могу рассказать тебе десятки историй о них.

– Что? Так все плохо у них тут? Вроде страна с похожей ментальностью, культурой, языком…

Семра хмыкнула.

– Наргис… Я тебе расскажу о тех, кого мне пришлось интервьюировать. Никто из них не в восторге от жизни здесь, поверь мне…

Я чувствовала, что мне не хотелось слышать этих деталей. Мне не хотелось разочаровываться в своих розовых иллюзиях, что я нафантазировала об этой стране.

– Ладно…, – сказала я. – Я ловлю тебя на слове, Семра. Ты мне обязательно обо всем расскажешь. Мне это нужно…, – «чтобы снять розовые очки» – подумала я про себя.

Я кинула последний взгляд на искрящееся синее море. Прекрасный образ мистера Светлая Душа, рассеялся в золотистой дымке… и исчез среди роскошных видов элитного района Суадие… у меня защемило сердце.

* * *

Потом, мы с Семрой совершили паломничество в район Узкюдар, где посетили мечеть Михримах-султан. Мы попали, как раз в часы совершения молитвы и в мечети была куча народу. Не вдаваясь в религиозные процедуры, мы лишь послонялись там, сделав несколько снимков, и ушли.

Далее, Семра повела меня на очень симпатичную «еврейскую» уличку, которая называется Кузгюнжук. Она сильно отличалась от людного мусульманского Ускюдара.

Кузгюнжук имеет свою богатую и глубокую историю. Мне она показалась мини-Стамбулом, его уменьшенной моделью, находящейся в самом городе. Различные культуры и народы, проживающие в этом месте, словно бы, обменялись между собой своими традициями и корнями. Здесь вместе стоят бок о бок иудейские синагоги, армянские и греческие церквушки. И никому не приходило в голову затевать какие-то ссоры по этому поводу, или бороться за «чистоту своей нации и религии». Люди разных наций и вероисповеданий, просто живут здесь вместе, разделяя общую судьбу страны, ставшей их родиной, и любя её, независимо от своих оригинальных корней. Уехав, они часто вспоминают эту страну с ностальгической теплотой и утирают слезы, навернувшиеся на их глаза, когда им доводится встречать своих соотечественников.

Эта улица была наполнена солнцем, пробивающимся сквозь пушистую крону деревьев, и каким-то дурманящим спокойствием, безмятежностью. Казалось, жизнь протекает здесь в своём временном пространстве, оставив напряжение и стресс шумного многолюдного мегаполиса по ту сторону Босфора. Здесь почти нет людей, совсем нет туристов. Только некоторые местные Кузгюнжуковцы спокойно и вальяжно передвигаются вдоль по ней, по своим делам.

Что более всего понравилось мне в этом местечке, так это традиционные стамбульские деревянные дома с резными балкончиками и террасками, увитые плющом, что протянулись по длине всей улицы. Ты будешь просто сильно неоригинален, если скажешь, что в этих строениях чувствуется дух прошлого.

Да, хоть и избитое выражение, но оно отображает правду. Правду о Стамбуле, что встретил этой архитектурой конец Османской империи. Эти деревянные дома уводят тебя в мир воспоминаний ОрханаПамука, в его ностальгические эссе о прошлом.

Меня накрыл Де-жа-вю. Я, как будто, обнаружила себя в прошлой жизни, когда я жила в подобном доме, на этой тенистой улице. Я уплетала конфеты из соседнего магазинчика знакомого шоколатье, читая сборник Байрона или музицируя на рояле. А за окном, бушевала жизнь, где одна эпоха сменяла другую и прежняя жизнь с её утихомиренным томным укладом, уходила, словно гул уплывающего корабля.

Мода-Кадыкёй. Роскошь-Богема-Свобода

В следующий раз мы с Семрой направились в известный на весь мир район Кадыкёй. Надо сказать, что это мой самый любимый район Стамбула, не только потому, что в Кадыкёйе жили герои моего любимого фильма «Клуб Неудачников», но и потому, что это совершенно уникальное место. Это кусочек самой настоящей Европы в сердце Азии. Но об этом потом…

А пока, выйдя с парома, я ждала Семру в условленном месте. Я стояла возле какой-то мечети (названия я уже не помню, их так много в Стамбуле) и рассматривала многоярусный деревянный домик, сооружённый для местных кошек.

«Им зимой будет холодно в этом домике, если не утеплить его. Но, все равно, турки – молодцы!» – думала я, «Их отношение к животным не сравнится с отношением к ним в Узбекистане».

Пока я вдавалась в глубокие внутренние рассуждения о бедных бездомных животных в Узбекистане, за спиной я услышала турецкую речь. Обернувшись, я увидела пожилую женщину, можно сказать, ещё одну турецкую бабушку, которая воплощала в себе суть района Кадыкёй.

По моему акценту и слабому языку, можно было бы сразу догадаться, что я иностранка, но женщина настойчиво вызывала меня на разговор.

Она была похожа на волшебницу из сказки. Густые белые волосы, были выстрижены в аккуратную причёску. Живые голубые глаза излучали любопытство, сморщенные губы в неизменной помаде, были растянуты в улыбке. Поверх платья ярко-бирюзового цвета, на ней был надет длинный белый кардиган, ручной вязки. Шею её и уши украшала старинная бижутерия, такую уже не выпускают. Она опиралась на палочку, но весьма элегантную. Она улыбалась мне и продолжала разговаривать, хоть и чувствовала, что общение с ней на турецком даётся мне с трудом.

– Который сейчас час? – спросила она.

Я посмотрела на часы и поняла, что абсолютно не помню, как обозначается время. Именно в такие моменты, у тебя, как назло, вылетают из головы напрочь все выученные ранее уроки.

– Эммм…. – промямлила я и протянула ей руку, чтобы она сама посмотрела время.

– Ой, у меня глаза ничего не видят, – произнесла жалобно старушка.

Тогда мне пришлось напрячь всю свою память и проблеять что-то, чтобы она меня поняла.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Дай Аллах тебе счастья! Кстати, у тебя красивый кулон… – сказав это, она указала на берилловый волчий клык, что висел у меня на груди.

– Ой, спасибо Вам! – ответила я, и тем временем, подумала: «Часы она не увидела, а кулон узрела… ну надо же… » Видимо, моя персона просто вызвала у неё интерес.

Попрощавшись со мной, женщина медленно пошла в сторону узла с общественным транспортом.

Я смотрела ей вслед и думала. Думала о том, что, возможно, она обитает в одном из этих деревянных домов на улице Кузгунджук. Я представила себе её жилище, затерявшееся в лабиринтах современной жизни. И может быть, даже, в убранстве её дома, есть масса вещичек из века девятнадцатого, оставшегося ей от родителей: альбомы с пожелтевшими фотографиями дедов и прадедов, картины Босфора и мечети Султан Ахмет, сделанные европейскими художниками-ориенталистами, различные статуэтки продавцов симитов или молока, фески, турки, фарфоровая посуда, и прочий антикварный хлам. Дом её полон воспоминаний детства и юности, где явилась она свидетелем, или может быть, участником, ярких драматических событий, сотрясавших эту страну.