Первомайские мальчики

– Да вы не изобретатель, а философ, – рассмеялся Герман Георгиевич. – Хотя эти два понятия весьма взаимосвязаны. Однако мне пора идти. Хоть и не хочется покидать столь серьёзных противников нашего кулацкого сословия, но мне ещё надо перекинуться парой слов с Петром по нашему профессиональному вопросу и бежать с чудесного, но незапланированного мероприятия. Ещё раз от души поздравляю юную леди с получением паспорта и благодарю хозяйку за восхитительное угощение.

Крах

Трах-бах-тарарах – так приходит в жизни крах. Его никто не ждёт, но он приходит. И дело вовсе не в том, что Роману пришлось по окончании института сразу уйти служить в армию. По закону каждый здоровый молодой человек, даже получив высшее образование, должен был отдать долг Родине, обретая какую-то воинскую специальность. Роман попал в десантные войска, где учился пиротехнике, искусству взрывов и их предотвращению и попутно приёмам ведения рукопашного боя. Всё это для нашего повествования важно, однако не имеет никакого отношения к теме краха. Хотя…

В жизни всё взаимосвязано. Говорят, у истории нет сослагательного наклонения: что случилось, то случилось, но не уйди Роман в армию… Ах, не уйди он… Мог не уйти? Конечно, мог. Диплом защитил с отличием. Приглашали сразу в аспирантуру. Но рука судьбы направляла по своему пути. Роману хотелось узнать, что такое армия. В последний раз, когда Роман встретил Алину и Катю у школы, что делал давно уже почти регулярно в свободное от своих занятий время, он стал объяснять сестрёнке и её подружке о своём решении:

– Понимаете, в чём дело? С самого рождения человечества, как общества, так повелось, что мужчина должен знать военное дело, чтобы всегда быть готовым защищать свою семью, землю, Родину. Это не высокие слова, а необходимость. Даже в первобытном обществе женщина занималась очагом, домашним хозяйством, а мужчина охотился и воевал, если возникала необходимость. Так устроена жизнь.

– Ну что ты такое говоришь, Ром? – возмутилась Катя, хлопая брата сумкой с книгами по спине, – будто мы этого не знаем. Только сегодня уже не первобытное общество. И в армию никто не хочет идти. Сейчас техника воюет, а не люди.

– Не городи чепуху, Катька, – спокойно ответил Роман. – Техника без человека – ничто. Но суть не в том. Армия – это часть жизни любого народа. Я не могу не знать этой части, не познакомиться с нею поближе. Год отдохну от учебников и попробую солдатскую кашу. Что бы вы знали о школе, если бы не ходили в неё каждый день? По картинкам да по рассказам? Это не жизнь.

– Но ты хочешь быть изобретателем, а не офицером, – упрямилась Катя.

– Да, но, не зная жизни, не понимая её проблем, невозможно быть изобретателем. Что бы изобретали знаменитые оружейники Калашников и Мосин или авиаконструктор Яковлев, если бы не знали дела? А ведь их изобретения спасали наш народ.

Катя не соглашалась, буркнув:

– Не всем же изобретать оружие? Будто уж нечего больше.

– Есть, Катька, есть, – успокаивающе ответил Роман. – Я и не собираюсь заниматься армейскими проблемами, но не знать эту важную часть нашей жизни мне никак нельзя.

Тройка молодых людей подошла к высотному зданию, в котором они жили, и молчавшая до сих пор Алина, протянула подруге свою сумку с книгами, сопровождая это словами, за которыми стояло значительно больше, чем говорилось:

– Катюша, захвати, пожалуйста, мои причиндалы. Я потом заберу.

Она не сказала, что хочет погулять с Романом, не спросила его, хочет ли он этого. Всё всем было понятно.

С того самого дня, когда Алина получила паспорт и укоротила волосы, отношения парня и девушки сложились именно так, как хотелось Алине, то есть почти по взрослому. Они стали часто гулять после школы неразлучной троицей, шли на набережную и по ней к парку, где река уже не отделялась решётчатым парапетом, а текла совсем рядом так близко, что хотелось коснуться воды руками. Алина, если была в джинсовых брюках, дурачась, просила Романа подержать её за ноги, ложилась на гранитный берег, почти всем телом опускаясь вниз, и тогда лишь доставала воду, погружая в неё ладони. Роману приходилось прилагать усилия, чтобы удержать на весу девушку и потом вытягивать её на берег. Катя на такой подвиг не отваживалась: она была несколько крупнее и тяжелее Алины.

То, что подруга попросила Катю отнести её сумку домой, означало, что в этот раз присутствие её на прогулке нежелательно. Это случилось впервые, но воспринято так, словно всё само собой разумелось. Катя схватила сумку, повесила на плечо рядом со своей и взбежала на крыльцо подъезда. Роман и Алина уже не смотрели на неё. Они шли к реке в некотором смущении, оказавшись один на один друг с другом, но отстранённые друг от друга расстоянием пусть и очень небольшим, однако кажущимся им огромной дистанцией, преодолеть которую в этом возрасте чрезвычайно трудно.

Другое дело, когда они ходили втроём. Катя брала брата под руку и то же самое предлагала Алине. Они весело болтали, не ища повода для разговора. А тут вдруг оба шли рядом, не зная, о чём говорить, и дистанция в несколько сантиметров казалась непреодолимой преградой, пропастью. Алина думала о Романе. Роман думал об Алине. Они чувствовали это, но как же рассказать об этих чувствах? Как перепрыгнуть эту пропасть нерешительности?

Молча, вошли в парковую зону. Тут Алина подбежала к высокой сосне и обняла её, прижимаясь щекой к стволу, говоря со смехом в голосе:

– Ах, ты моя хорошая, ласковая, ну подскажи, что делать.

И вдруг отшатнулась от дерева, протягивая руки к Роману:

– Смотри, Рома, смола на дереве. Я совсем не ожидала. Теперь руки липкие. Что делать? А я, дурёха, сумку Катюше отдала.

– У меня платок есть, – растерянно ответил Роман.

– Ай нет, он не поможет. Прилипнет к руке. Надо водой. О! – воскликнула Алина и глаза её засветились восторженной радостью. – Вода. Она, конечно, поможет. Вот что нам поможет, повторила девушка. Пойдём, подержишь меня. – и побежала к берегу.

– Постой! – закричал Роман и бросился вдогонку. – Ты же не в брюках.

И в самом деле, сегодня Алина была не в джинсах, а в лёгком весеннем платьице, голубоватого цвета с большими розами, прекрасно облегавшим чудную талию и в то же время весьма коротким, открывавшим всю красоту стройных ног.

Юная красавица в это время добежала до края бетонной стены и, остановившись, задумалась, но всего на несколько секунд, после чего вскинула на парня огромные глаза, слегка наклонила на бок голову и произнесла:

– Ну и что же, что без брюк? Не могу же я ходить с ладонями в смоле. А ты не смотри на меня. Закрой глаза и держи. Только не вырони, а то придётся нырять за мной. – И она улеглась на землю, сползая к воде.

Роман едва успел подхватить её за лодыжки и тут же услыхал:

– Глаза закрой, только честно.

Дорогой читатель, тебе приходилось когда-нибудь стоять на берегу с закрытыми глазами? Даже ничего не держа в руках? Помню я однажды шёл по берегу океана. Глаза у меня не были закрыты, но нас окружала кромешная тьма ночи, волн, набегающих постоянно на берег почти не было видно, и мощь океана настолько ощущалась, что казалось будто я иду не вдоль волн, а прямо на них, то есть какая-то сила влекла в океан. Так и думалось, что сейчас затянет и не выберешься из волн. Вот что такое темнота у водной стихии.

Роман сплющил веки и слегка откинулся назад, держа крепко за ноги Алину, часть платья которой мгновенно соскользнуло на спину, раскрывая ту половину тела, которую, хоть и прикрытую нижним бельём, не принято показывать на людях.

Она же, проказница, понимая в какое смущение ввела молодого человека, начала полоскать руки в воде, приговаривая:

– Ну вот, теперь будет порядок. Ром, а ты можешь открыть глаза, если хочешь, чтобы не свалиться со мной, но смотри не на меня, а вдаль, на другой берег.

А Роман, откровенно говоря, уже сам открыл глаза, когда почувствовал, что его качнуло и он может упасть в воду, однако смотреть на другую сторону реки не догадался, устремив свой взгляд именно на девушку и её замечательную фигуру в ожидании, когда закончится мытьё рук.

Наконец поступила команда поднимать вверх, и Роман потянул за ноги, заметив, что теперь и передняя часть платья сползает с ног, цепляясь за берег.

– Ты меня совсем раздел, – засмеялась Алина, поднимаясь с земли.

Роман отвернулся.

– Ну, теперь смотреть можно, чего уж там, – сказала Алина оправляя платье, – зато руки чистые, смотри, и она протянула вперёд ладони.

Роман обернулся и вдруг схватил её ладони и прижал к своим губам. Мокрые, только что из воды, они сделали влажным его лицо.

– Они мокрые, – прошептала она.

– Ну и пусть, – пробормотал он в ладони.

– Губы мои тоже мокрые, – едва слышно выдохнула она.

Роман отнял ладони от губ, и они мгновенно вспорхнули к нему на шею, пригибая голову к губам Алины.

– Я люблю тебя, – всё так же тихо прошептала она. – Не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу.

Губы их сошлись в поцелуе и долго не расставались.

Не было такого дня в армии, когда бы Роман не вспоминал этот день и эти губы. Но слова Алины «Я чего-то боюсь, Рома» им забылись напрочь и неожиданно вспомнились, когда от его любимой сестрёнки Катьки пришло письмо, в котором она писала, что с Алиной произошло несчастье, и его любовь просит Романа забыть её, потому что они никогда не смогут быть вместе. Что именно случилось, сестра почему-то не написала. Родители тоже прислали письмо, в котором сказали о трагедии с Алиной, но тоже ничего не объясняли, написав, что он скоро приедет и всё сам узнает. Сообщили только, что подлость человеческая не знает границ. Алина же, писавшая ему почти каждую неделю, неожиданно прекратила писать совсем. А ведь они договорились, что как раз к моменту возвращения из армии школьница закончит учёбу, поступит в институт и, не смотря ни на что, они поженятся, и он будет помогать ей в учёбе, а сам пойдёт в аспирантуру.

В то, что рухнули все надежды, Роман не мог поверить. Служба подошла к концу. Занятия на спортивных снарядах, различные тренировки сделали парня ещё сильнее, плечи раздались больше, грудь расширилась. Только нос оставался картошкой и мысль о том, что Алина нашла себе другого, хоть и редко, но прокрадывалась в голову, когда он смотрел на себя в зеркало. Она, эта самая зловредная мысль, не вызывала в нём чувства злобы или ненависти к кому-то. Он действительно любил всем сердцем Алину и хотел, чтобы ей было очень хорошо. Мечтал, чтобы она была с ним и был уверен, что сделает её счастливой, но если его нос картошкой помешал ей полюбить его больше всех, то чего же тут злиться на других? Он далеко, а другие рядом, и эти другие красивее и, может, тоже талантливые, умные, смелые.

И всё же не верилось, что Алина переменилась так неожиданно. Последнее письмо от неё было как всегда тёплое, немного смешное, когда писала о школе, и любящее, очень любящее его, с его носом картошкой. Не могла же она ни с того ни с сего измениться. В письме говорилось и о притязаниях школьного товарища, но было ясно, что ему не на что было расcчитывать. Нет, что-то произошло, и это ужасно, что Романа не было рядом. Теперь он снова и снова вспоминал эти прощальные слова Алины «Я чего-то боюсь». Неужели что-то предчувствовала? Что?

Роман вошёл в квартиру, поставил вещмешок в угол прихожей, обнялся с родителями и Катькой, и сразу заявил, что идёт к Алине.

– Погоди, – остановил его Николай Иванович, – не пори горячку. Алины дома нет. Зайди в комнату, садись и слушай. А лучше умойся с дороги. Поговорим. Разговор будет долгим.

Пока Ирина Владимировна накрывала на стол закуски, Николай Иванович доставал водку, вино и рюмки, Катя уселась с братом на диван и начала рассказывать:

– Сразу после твоего отъезда, когда ты перестал нас встречать у школы, за Алиной начали стрелять ухажёры. То один подкатывается после уроков, то другой. Мой Олег нас часто сопровождал, так что мы в основном успешно отбивались. Но однажды, как я потом слышала, мальчишки поспорили насчёт Алины, кто сумеет её соблазнить. Понимаешь, поспорили на деньги. Сама я точно не знаю, но девчонки между собой разговаривали, будто Арнольд за большие деньги согласился доказать, что сумеет ею овладеть.

– Это большой рыжий что ли?

– Да. В тот день ещё утром в первую перемену он подошёл к Алине и попросил остаться после последнего урока на пару минут поговорить. Естественно, я тоже осталась, попросив Олега подождать во дворе. Это была география. Наша учительница, уходя, попросила нас закрыть дверь и ключ сдать на вахту. Мы так и хотели сделать. Из класса все кроме Арнольда, Алины и меня вышли, когда вдруг вбегает парень из параллельного класса и говорит, что Олега бьют во дворе. Я выбежала, а Арнольд сразу дверь на ключ и начал приставать к Алине.

В этом месте рассказа Роман схватился за голову и проговорил:

– Ведь я же предупреждал Алину. Зачем было стричь волосы и делать причёску? Кто устоит против такой красоты?

Катя положила руку на плечо брата и продолжала рассказ:

– Алина потом всё подробно мне изложила, но в суде этому не верят.

– В каком суде? – удивился Роман.

– Да, в суде. Алину арестовали за убийство. И она этого не отрицает.

– Как же так? – Роман сжал виски ладонями. – Она не могла сама убить.

– Конечно, не могла. Я это не хуже тебя понимаю, – согласилась Катя. – Но факт остаётся фактом. Когда Арнольд обхватил Алину, как она рассказала, и начал срывать с неё одежду, она с трудом вырвала одну руку и вцепившись в волосы, потянула голову назад. Тогда Арнольд выхватил из-за сапога финку, говоря, что если она не будет его, то не будет ни чьей, но при этом освободил Алину. А она, как это ни покажется странным, отпустила волосы этого подлеца и двумя руками стала выворачивать ему руку с ножом за спину. Ей это почти удалось, но он был сильный и тяжёлый, навалился на Алину всей тушей и попал боком на свой же нож. Лезвие вошло по самую рукоятку. Пока все бежали на крик, пока ломали дверь, пока вызывали скорую помощь, прошло много времени, и спасти его не удалось. Алина сидела в классе в разорванной блузке и ни с кем не хотела говорить, даже со мной. Приехала милиция, и трое парней из параллельного класса сказали, что Алина давно хотела убить Арнольда. Я кричала, что это неправда, но Алину всё равно арестовали.

В это время Николай Иванович громко сказал: «Н-да!» и пригласил за стол:

– Садимся. Выпьем по рюмашке за приезд и надо серьёзно потолковать. Сейчас к нам придут Пётр Сергеевич и Антонина Семёновна. Всё обсудим. Завтра суд. Будем бороться за Алину.

Судебный процесс для судьи, прокурора и защитника проходил как тысячи других, но был единственным и неповторимым для Алины и тех, кто её любил, кто верил в её невиновность. Хирург, делающий по несколько операций за день, может не обратить внимания на ту или иную жалобу больного, упустив при этом главную. Для него это рутинный поток, в котором отдельный всплеск может показаться случайным. Для больного, которому впервые в жизни делают операцию, каждая деталь кажется особенно важной, каждая запоминается на всю жизнь, как нечто уникальное.

Новое в судебном процессе было то, что проходил он с участием присяжных заседателей, что было введено в практику совсем недавно, а потому не всем ещё было понятно, как к этому относиться.

В десять часов утра зал был полон. Алина вошла в сопровождении конвоира, ни на кого не глядя. Отвечая на вопросы судьи, вставала, но не поднимала головы. Ей никого не хотелось видеть. Когда женщина судья спросила, признаёт ли подсудимая себя виновной, Алина ответила:

– Да, признаю. Убила бы любого на его месте.

Сидевший рядом адвокат закачал головой. Видимо его подзащитная говорила не то, что он ей советовал. Положение его осложнялось, но он не подавал виду.

Выступление прокурора для многих, знавших хорошо Алину, оказалось громом с ясного неба. По его словам, которые прокурор обещал подтвердить свидетельскими показаниями, получалось, что школьница выпускного класса давно заигрывала с мальчиками с целью выманивания у них денег, для чего пригласила и Арнольда, у которого денег не оказалось, и тогда в гневе она решилась на убийство, для чего использовала нож, что носила с собой в сумке. Проблема, по мнению прокурора, состоит лишь в том, что свидетелей самого убийства нет, но есть свидетели, с которыми подсудимая поступала аналогичным образом и добивалась желаемого.

К изумлению сидевших в зале школьных учителей, завуча и одноклассников Алины, один за другим к трибуне свидетелей вышли три парня, утверждавших, что Алина запиралась с ними в классе, предоставляла им любовные утехи и получала за это деньги. Слушая их, Алина молчала, словно набрав в рот воды, и не поднимала голову.

Затем начался допрос подсудимой. Если бы не угрюмый вид Алины и то, что она, отвечая на вопросы, ни на кого не смотрела, упираясь взглядом в пол, девушка казалась бы прекрасной. Скромная наглухо застёгнутая кофточка тёмно-серого цвета не могла спрятать красоты очертаний фигуры. Волосы в этот раз не были рассыпаны по плечам. Девичья головка была острижена под мальчика, но это сделало лицо более открытым и слегка вытянутым, что добавляло трагичность всему облику страдающего человека.

Алина повторила то, что рассказывала на следствии, но чему не верил прокурор. Он сказал, что подсудимая отрицает, что хотела убить погибшего, тогда как здесь же в суде она заявила, что убила бы любого, кто оказался бы на месте погибшего Арнольда.

– Этими словами, – заявил прокурор, – подсудимая сама выдала своё желание убить.

Орудие преступления – нож, который показал прокурор, Алина, конечно, признала, но упрямо повторила, что никогда не носила с собой нож, а этот тем более не её и в руки она его взяла только когда инстинктивно вынимала из тела погибшего.

Прокурор аж подпрыгнул от этих слов:

– Как это вы только вынули нож из тела? Неужели погибший сам себя пырнул ножом в ответ на ваше требование денег за любовь? Что же он хотел себе как японец харакири сделать? Но у нас не Япония и совсем другие обычаи. А вынули вы нож из тела только для того, чтобы объяснить нам появление отпечатков пальцев на рукоятке ножа.

Алина замолчала. Сказать ей было нечего. Всё оборачивалось против. Адвокат начал вызывать свидетелей защиты.

После выступления завуча школы, сказавшей, что подсудимая была прекрасной ученицей без каких-либо отрицательных качеств, главным свидетелем защиты, разумеется, была лучшая подруга Алины Катя, которая знала о договоре Арнольда и Алины остаться после уроков. Когда она рассказала, как её вызвали из класса сообщением о том, что бьют её Олега, прокурор тут же поинтересовался:

– Ну и что, его сильно избили?

– Да нет, – обескуражено ответила Катя. – Его вообще никто не бил.

– Вот видите, – и прокурор улыбнулся, – вашего друга, стало быть, никто не бил, а вы оставили подсудимую наедине с жертвой, способствуя тем самым готовящемуся преступлению.

Катя растерялась, не ожидав такого поворота событий. Но тут задал вопрос адвокат:

– Скажите, а кто именно вошёл в класс и сообщил о том, что Олега бьют? Вы можете назвать его имя или показать нам его, если он здесь?

– Да, могу, – ответила Катя. – Вот он сидит. – И она указала на одного из парней, выступавших только что в качестве свидетелей. – Кроме того, я заявляю, что ни он, ни его товарищи, выступавшие здесь, никогда с Алиной не были не только в близких отношениях, но и ни в каких других, так как учатся в параллельном классе и даже не знают, что мы с Алиной всегда уходили из школы вместе, потому что учимся вместе с первого класса и живём в одном доме. Это единственный случай, когда меня от Алины оторвали, и вот такое случилось.

Все выступавшие отзывались об Алине хорошо, но никто фактически не был свидетелем происшедшего, что и осложняло процесс. Когда, наконец, адвокат заявил, что у него больше нет свидетелей, из зала суда раздался голос:

– Я могу быть свидетелем. Разрешите сказать.

Все повернулись на голос. Судья удивленно спросила:

– Представьтесь, пожалуйста. И о чём вы можете нам рассказать?

При звуке знакомого голоса Алина впервые вскинула голову и посмотрела в зал.

– Я жених подсудимой, – заявил Роман. Я только вчера вернулся из армии, потому не принимал участие в следствии. Прошу разрешить выступить.

– Рома, зачем ты здесь? – закричала Алина и заплакала навзрыд, закрыв лицо руками.

Судья, спросив согласие прокурора и адвоката, пригласила Романа к трибуне. Секретарь суда принесла Алине стакан воды, чтобы успокоить девушку.

В ответ на пояснения судьи об ответственности за дачу ложных показаний Роман сказал, что понимает это и начал:

– Я с детства знаю Алину, как подругу моей младшей сестры. Они обе росли у меня на глазах.

Выслушав замечание судьи, Роман поправился:

– Да я говорю о подсудимой. Когда она выросла, мы полюбили друг друга и решили пожениться после моего возвращения с действительной службы. Господин прокурор не верит в то, что подсудимая с её маленьким ростом могла оказать сопротивление такому сильному человеку, каким был погибший. Так вот я заявляю, что перед уходом в армию я научил мою невесту, то есть подсудимую нескольким приёмам самообороны именно для того, чтобы она сумела защитить себя как раз в такой ситуации, в которой она оказалась.

– Вы, стало быть, знали, что так будет? Вы ясновидящий? – прервал его саркастическими вопросами прокурор.

– Нет, господин прокурор, – спокойно возразил Роман. – Глядя на такую красивую девушку, не надо быть оракулом, чтобы предвидеть, сколь много будет желающих добиться её любви. Это азбука жизни.

– Ну, вы нас азбучным истинам не учите, – недовольно буркнул прокурор. – Говорите по существу, если есть что.

– Хорошо, по существу. Давайте мы с Алиной… простите, с подсудимой продемонстрируем всем приём, которому я учил её и которым подсудимая владеет в борьбе с вооружённым ножом человеком. Тогда вы увидите, оборонялась ли подсудимая или нападала.

– Дельное предложение, – произнёс громко адвокат, буквально вскочив со своего места. – Я поддерживаю и прошу суд провести предложенный эксперимент.

На вопрос судьи прокурор дал своё согласие, но с ремаркой:

– Надеюсь, вы, молодой человек, специалист и не допустите кровопролития в суде.

– Мы будем это показывать не с ножом, а с шариковой ручкой, – пояснил Роман и добавил, – если вы, конечно, не возражаете.

Судья скомандовала:

– Конвой, проводите подсудимую в центр зала для эксперимента.

Переставшая плакать Алина вышла навстречу Роману перед столом присяжных заседателей, буквально дрожа всем телом. Роман сжал кулаки и едва сдерживал себя, чтобы не броситься обнимать свою любимую. Глубоко вздохнув, чтобы успокоить себя, он достал из кармана пиджака шариковую ручку и сказал Алине:

– Ты, пожалуйста, не волнуйся. Всё будет хорошо. Смотри, вот будто бы тот нож, который ты видела. По твоим словам Арнольд достал его из-за голенища сапога. Как он его взял? Лезвие было направлено вверх или вниз?

– Вверх.

Роман зажал ручку в кулак остриём вверх и направил воображаемый нож на Алину.

– Теперь делай так, как я тебя учил. Я угрожаю тебе. Это нож в руке.

Алина вдруг перестала дрожать, собралась и, кинувшись вперёд, обхватила двумя руками запястье руки Романа, резко опустила руку с ножом, отвела её в сторону и, пронырнув под нею, прокрутившись на триста шестьдесят градусов вокруг себя, вывернула руку Романа ему за спину. Роман выпустил ручку из рук, освободился от захвата Алины и сказал:

– Вот так ты должна была делать в тот раз.

– Я так и делала, – виноватым голосом стала объяснять Алина, – но когда я выворачивала ему руку, он не устоял, как ты, а упал боком на меня. Я тоже упала, но руку его не выпустила, и он упал прямо на нож. Вот и всё.

– Давай теперь покажем это ещё раз помедленнее, чтобы всем было понятно, – предложил Роман.

Судья согласилась:

– Повторите, пожалуйста, именно так, как это было, то есть попробуйте показать с падением.

Роман взял ручку, и Алина медленно обхватила снова запястье за предполагаемым лезвием ножа, стала поворачиваться вокруг себя, и в этот момент Роман наклонился, имитируя падение. Ручка оказалась прямо у бока и упади парень на самом деле, упёршись в пол, ручка могла сыграть роль ножа.

– Достаточно, – сказала судья, – станьте все на свои места.

– Но это всё предположение – заметил прокурор, поднимаясь. – Могло быть и иначе. Эксперимент показывает, что подсудимая владеет некоторыми приёмами самообороны, которые она могла применять и с целью нападения. Иными словами, по моему мнению, подсудимая как раз не боялась погибшего, зная, что она хорошо подготовлена. А потому легко могла нанести точный удар опытной рукой. Я прошу наших присяжных заседателей обратить внимание на этот факт.

У вас есть ещё что добавить? – обратилась судья к Роману.