Соединённые пуповиной

Отрывок из письма брату Эрнсту:

16 мая 1952 г.

…Дорогой Эрнст, ты всё ещё думаешь как сторонник коммунистической партии. Несмотря на то, что они тебе и всем нам причинили огромный вред. Ты не хочешь думать о вере в Бога и писать о ней. Хорошо! Если не хочешь говорить на эту тему, есть много других.

В нашем печальном положении, в таком долгом рассеивании, в это безнадёжное время, если когда-либо наша ссылка придёт к концу, в сущности, наш священный долг, по крайней мере письменный, – держаться вместе настолько близко, насколько это возможно. Несомненно, эта страна нам, немцам, нанесла невыразимо тяжёлый удар. Я не хочу даже предполагать худшего, на что вообще обрекли нашу национальность. Но доказательства налицо. Изгнание и рассеивание, условия, в которых мы живём, отношение к нам – доказывают, что немецкая самобытность движется к гибели. О, какую боль это причиняет мне! Хочется рыдать и плакать.

Я надеюсь что вы, дома в семье со своими детьми, не забыли родной язык! Мы продолжаем крепко держаться за своё наследство! Но вы там, в тайге, совсем одни среди русских. Будут ли дети через десять лет говорить по-немецки? Или ты принёс их в жертву ассимиляции?

Среди наших довольно много бесхарактерных слабаков. Так, племянник Ольги Отто хвастается: “Моя жена русская, и при вступлении в брак мы с ней решили так: наши дети возьмут её фамилию и национальность. Достаточно того, что я страдал”. Смотри, какой идиот!

Можно прямо радоваться скромности других родственников. Леонард Александра женился на немке. Маргарита, дочь кузена Эдуарда, вышла замуж за Шиллерта. Элла Готтлиба Ау – за Кребса. Дочери шурина Августа Мелита и Ольга тоже вышли замуж за немцев. Очень обрадовал наш единственный сын, когда сообщил, что с марта у нас есть невестка – немка.

Но всё же одну вещь я хочу тебе сказать, дорогой брат. Я тоже верил в “щепки”, которые летят во время рубки леса. Это понятие не только мне, но и тебе внедрили в сознание как основу прощения всех преступлений против нашего народа. Я был настолько слеп, что верил в этот вздор и злодейство. Но потом с моих глаз спали шоры. Сегодня я больше не верю в такой бред.

Вспомни годы с 1917 по 1933, когда мы действительно были равноправным национальным меньшинством и могли чувствовать себя свободными. Никто не опасался говорить на своём языке. Открывались и основывались национальные сельсоветы, районы, даже Республика Поволжских немцев, немецкие суды, школы с родным немецким языком. Но с 1933 г. выпустили чёрта на волю. Началось массовое переселение немцев Волыни, аресты и расстрелы наших соотечественников, в том числе нашего брата Адольфа и двух кузенов, затем уничтожение АССРнП и насильственное переселение всех советских немцев. Всё это нам представили как неизбежную государственную борьбу против внешних и внутренних врагов, а мы были только щепками при строительстве молодого советского государства. Но хоть раз раскрой глаза и ты, бывший партиец. Неужели ты, вся твоя семья, все твои родственники и полтора миллиона советских немцев только щепки? Неужели мы просто отходы? Я не хочу участвовать в этом детском представлении! Мы не щепки, мы люди, большая национальная группа. Из этого следует, что нас хотят уничтожить, как меньшинство, а это уже совсем другое преступление. Обдумай это, Эрнст!..

Письмо шурину Августу:

12 июня 1952 г.

…Ты думаешь так же, как и я, как хорошо нам было раньше устно общаться. Прошло уже 27 лет с нашей последней встречи. Целая вечность. Мы стали в два раза старше, чем были тогда. Твоему Максу уже 30, нашей Фриде 33, и они сделали нас дедами. Однако нам так и не удалось встретиться. На наш народ пало проклятие, нас посадили под спецохранение.

Но будем надеяться, что это бесчеловечное обращение скоро закончится, и мы снова сможем увидеться. Сейчас мы рассеяны: Фридрих – за Полярным кругом, ты – в Сибири, Ольга – в Казахстане, Иоганн – в Туркмении, Альма – в Таджикистане, Каролина – на Украине. Где остальные ваши четверо братьев и сестёр, их родственники? Каждый из нас заперт на своём месте в огромной, свободной стране. Где она, много и высоко ценимая свобода? Я растерян, мне не ясно, почему Конституция не соответствует действительности? И из года в год всё становится бесчеловечнее. Можешь ты это объяснить?

22 сентября 1952 г., понедельник.

Хильда снова попыталась поступить в педагогический институт на факультет иностранных языков. Она отправила своё заявление с приложением требуемых документов и просьбой прислать ей письмо о том, что она допущена к вступительным экзаменам, чтобы своевременно получить разрешение коменданта. Ответ был: “Отклонено. Нет никакой возможности отправить такое письмо”. Видите. Это называется, они не хотят принимать немцев. Что можно сказать по этому поводу? Мозги перестают думать. Оскар сразу сел рядом с сестрой и стал убеждать её поступать в ветеринарный институт. Она последовала его совету, сдала вступительные экзамены, и её приняли.

Вчера она вернулась домой со слезами: она зарегистрирована в списке вольнослушателей, т. е. с правом проживания, но без стипендии. Она была уже и у декана, и у ректора, но безуспешно: “У нас было достаточно абитуриентов, но республиканские власти приказали принять 10 осуждённых, которые были освобождены за невиновностью, и 12 иностранцев – корейцев. Поэтому мы были вынуждены 22 студентов перевести в группу вольнослушателей. Этот жребий выпал и тебе. Но мы уверяем, что при хороших оценках после нового года будет выделено материальное обеспечение”.

Что делать? Моей пенсии в 336 рублей в месяц не хватит на её содержание. Оскар сам начинает с нуля. Придётся Фриде помогать. Меня грызёт вопрос: нас преднамеренно, как немцев, включили в группу “самых богатых” и “состоятельных”, которые могут обойтись без стипендии, или это простое совпадение? Но мы полны решимости выдержать это невероятно тяжёлое испытание!

Стоит отметить, что на этот раз комендант в течение пяти дней без каких-либо проволочек выдал Хильде разрешение на целый месяц. Это радует! С момента введения нашего спецохранения это первый случай такого небюрократического действия. В Алма-Ате у неё тоже не было особенных трудностей с получением удостоверения личности – хотя и с ограничениями, но её прописали в городе. Не предвещает ли это ослабление нашей охраны?

Оскар рассказал перед отъездом, что в министерстве внутренних дел доверительно разговаривал с одним полковником. Он поделился с ним, что Москву засыпали большим количеством обращений, в которых люди жалуются на то, что их безосновательно поместили под спецохранение. И сказал: “Нам тоже указали на эту ошибку и намекнули, что нужно расследовать эти вещи, но не подсказали, как это сделать”.

Это должно выглядеть так, что те, кто не совершал политических преступлений – не был кулаком, не получал рейх марки из Германии, не был осуждён и сослан – должны быть оправданы. Но это должно быть доказано документами. Трудность состоит в том, что никто не может представить такие доказательства, потому что никто не даст мне документ, подтверждающий мою невиновность, из-за того, что архивы НКВД некогда оккупированных территорий были уничтожены. Но теперь перед нами промелькнула небольшая надежда. Поэтому я решил написать подробное прошение Председателю Верховного Совета СССР товарищу Ворошилову. Быть может, получится освободиться от этого наказания.

Моё основное занятие в качестве пенсионера, кроме ведения дневника и написания писем – чтение. Только чтение упорядочивает мои мысли и укрепляет разум. Кроме немецкого, русского и украинского, я читаю со словарём по-польски, английски и на иврите. Но болят глаза, как будто перед буквами движется завеса, которая становится всё более плотной. Тем не менее, я уделяю чтению большую часть времени. Многие работы я перечитал: Фриц Ройтер «Моё крепостиничество», Даундиштельс «Питер Хиппель», Леон «Альбигоец», Клейст «Майкл Колхаас», Гриммельсгаузен «Симплициссимус», Шёнштедт «На берегу…», Костер «Уленшпигель», Бредель «Испытание», Лев Толстой «Воскресение», Достоевский «Записки из…», Лажечников «Ледяной дом», Тарас Шевченко, Шолохов, Мирный, Виктор Гюго, Фейхтвангер, Войнич, Стендаль, Мериме, Шолом-Алейхем, Бичер-Стоу и многие другие.

Все эти книги отличались реалистичными и правдивыми картинами жизни: кто имеет власть, тот всегда прав; могущественный видит истину только со своей точки зрения; насилие побеждается только ещё большим насилием и жестокостью. Кто сеет ветер, пожнёт бурю! Но почему один народ подавляется другим, даже в СССР, как в нашем случае? – я не нахожу ответа у этих известных авторов. Неужели это действительно целенаправленный геноцид?

Теперь сидим мы вдвоём в пустом доме, дети выросли и покинули родное гнездо. А что по поводу моей клятвы? Я чувствую себя виноватым за то, что выпустил своих детей в мир без Бога в сердце. Я часто упрекал себя, почему я не сумел поделиться с ними чем-то из вечных истин, верой в Христа и Бога? Этого не хватает всем трём детям. Правда, обе дочери рядом, но они уклоняются от любого разговора на эту тему. Сын далеко, в Павлодаре, и мы очень редко видимся. Как жаль, что я не смог ему разъяснить ясно, тактично и удачно свою позицию и мнение по этому вопросу. По крайней мере, признавая свою вину, помочь ему не промахнуться в изучении веры. Теперь остаётся одно – попробовать донести это письменно.

6 марта 1953 г., пятница.

Позавчера, в час дня, радио сообщило захватывающую новость о том, что 2 марта тяжело заболел товарищ Сталин. Сегодня рано утром сообщили, что 5 марта в 9.30 вечера он скончался. Эфир непрерывно передаёт траурную музыку, чередуя её с некрологом. Далее следуют призывы Центрального Комитета и советского правительства к членам партии и народу сохранять спокойствие и бдительность, прекратить оставшиеся товарищеские разногласия с умершим, верить, что дело Ленина-Сталина о построении справедливого бесклассового общества находится в хороших руках и будет немедленно продолжено. Его больше нет среди нас. Он тоже был всего лишь человеком. Смерть – это плата за жизнь.

Я вспомнил время до и после 21 декабря 1949 г. – 70-летия Сталина. Никогда прежде мир так громко не отмечал чей-либо юбилей! Москву переполнили не только делегации республик и областей со всего Советского Союза, но и всех демократических стран Европы и Азии, а также других стран. Поздравления юбиляру, всякие ценные подарки. Газеты, радио, разные события – осыпали нас красивыми словами, казалось, им не будет конца.

Имя Сталина и Советский Союз, свобода и справедливость, построение идеального коммунистического общества – были неразделимыми понятиями, символами времени и растущей непревзойдённой мощи. А какая лесть и сверхчеловеческая похвала: он наш свет, совесть, и даже наша душа! Он мудрейший из всех живущих, лучший исследователь во всех областях науки, недостижимый корифей! Он видит вперёд, он всеведущ! Нимб над Лениным, и даже сам Ленин – первый Бог, были безжалостно и беззастенчиво оттеснены, а ещё живущий правящий преемник размещён на том же пьедестале. Он должен был стать вторым нашим Богом. Два Бога! Оба запретили нам верить в Бога, но сами захотели увековечить себя таким образом. Надругательство! Я всегда с большим почтением относился к двум эти фигурам, но волна бахвальства, их вознесение до небес возбудили во мне отталкивающее чувство отвращения. Это было неумеренное преувеличение, неприемлемое для меня. Это не соответствует моим идеям, моей вере. Я не могу признать божественного проявления ни здесь, на земле, ни даже в Царствие Небесном, как первого, так и второго, ещё менее одновременно их обоих.

Все спецпереселенцы тогда считали, даже были убеждены, что будет большая амнистия, и товарищ Сталин в честь этого праздника осудит человеконенавистническое спецохранение, как порождение дьявола, и освободит нас от незаслуженного гнёта. Всё напрасно! В грохоте высоких похвал сверхчеловечного рулевого не нашлось места для искорки наших надежд, мы остались там, куда нас столкнули. Неужели он тоже виновен в нашем несчастье? В этом случае налицо большое различие практики и коммунистической теории, а доктрина о мировой революции и строительстве справедливого бесклассового общества очень сомнительна!

16 августа 1953 г., воскресенье.

6 мая Оскар очень нас обрадовал своей телеграммой: “У нас родился сын Александр. Мы все здоровы”. Пусть наш третий внук получит благословение от нас и Бога на счастливую жизнь!

18 мая я, наконец, отправил своё прошение с подробной биографией на 30 страницах и копией девяти документов в Москву товарищу Ворошилову, по поводу моего освобождения от проклятого спецучёта. Теперь будем ждать. Исходя из попытки племянника Рихарда, это должно произойти ещё в этом году. Он ещё зимой, не спрашивая коменданта, отослал запрос в Москву. Уже в апреле его спешно вызвали в район и область, чтобы он дал дополнительные разъяснения. Он так же, как и мы, никогда не подвергался выселению, а сюда прибыл самостоятельно из Омска. Компетентные люди предостерегали его от дальнейших необдуманных шагов, рекомендовали иметь терпение и поехать к своему коменданту, который отправит дело дальше.

Прибывший на место “цербер”[119] задал ему ещё несколько десятков вопросов и заполнил обширную печатную анкету. Когда он закончил, то сказал Рихарду: “Теперь ты видишь, что без меня всё равно ничего не обходится. Ты должен был начать с меня. Здесь, в пакете, все документы, которые ты отправлял в Москву, и теперь ещё те, что я заполнил. НКВД их быстро доставило в район”. После того, как там целый день обсуждали его судьбу, они приложили дополнительную записку и отправили его в область. Областное НКВД дополнило пакет своими документами и отправило Рихарда в Министерство внутренних дел. Теперь он ждал ответа из Москвы. Он сохранял большую надежду, потому что его товарищ Ковутский, который одновременно с ним подавал прошение, но чьи родители на самом деле были сосланы в 1936 г., получил ответ, что он правильно поставлен на спецучёт.

Уже 25 июля комендант вызвал его снова. Он пояснил, что по его прошению принято положительное решение, но временно он должен ещё оставаться в списке. Рихард потребовал, чтобы ему показали ответ. Но комендант этого не сделал, потому что “он не имеет права это делать”.

Рихард дерзко ему ответил: “Тогда я снова напишу в Москву, чтобы мне дали конкретный ответ”.

“Ты не должен этого делать, иначе получишь неприятности. Ты и так причинил нам много волнений”, – ответил разгневанный комендант.

Через неделю “хороший человек” пригласил и меня. Я должен обуздать своего племянника и воспрепятствовать ему писать в Москву. Он заверял, что учреждение спецкомендатуры является важным воспитательным институтом. На что я ему ответил: “Я учитель и знаю, что насилие и палки не воспитывают. Они являются методом дурного воспитания”.

“Это подходит для обычных случаев. Здесь мы имеем дело с преступлениями против правительства, поэтому вынуждены использовать такие дополнительные методы. Немцы использовали против нас насилие, мы должны ответить ещё большим насилием. Таков закон природы – побеждает сильнейший! Поэтому спецохранение для вас является заведением, воспитывающим путём применения насилия. Ваш народ должен понести и прочувствовать наказание, которое заслужил”, – сказал он убеждённо.

“Но лично я не преступник. Почему вы мне это приписываете? Тысячи русских государственных деятелей были расстреляны, как враги народа. Власов воевал против Красной Армии. Из этого я должен сделать вывод, что вы и все остальные русские – враги? И почему такие красивые слова – “я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек” – не совпадают с жизнью?”, – ответил я надутому лейтенанту, преисполненному ненависти против нас. Я знал, что скоро вернутся и мои документы из Москвы, доставив ему нежелательную работу и беспокойство, и ретировался. Меня снова несколько дней, и особенно долгих ночей, преследовал страх, что я неправильно что-то сказал “высокомерному” начальству, и, быть может, вёл себя дерзко.

Наши родственники рассказывали об ослаблении узды спецохранения. Так, Никельсы вернулись на Волынь и жили в своём собственном доме. Да, там почти всё в руинах. Каролина пишет о волках, которые воют по-ночам вокруг деревни. Разрушены дома и целые деревни, леса сожжены, одичавшие, покрытые кустарником поля. И всё же я очень хочу ещё хоть раз увидеть родину. Прошло уже 19 лет, что мы вынуждены были её оставить. Многих несчастий я избежал, сделав этот шаг. Но всё равно я оказался в ссылке, как и все мои земляки. Хоть меня и не переселяли насильно, из меня сделали бессрочного поселенца в Казахстане.

В нашем спецохранении тоже заметно смягчение. К нам часто заворачивает племянник Рихард. Мы тоже без разрешения посещаем своих родственников – кузину Иду Ау и Альвину Шульц, Пауцев в Интумаке, также, как Лидию и Марту Шульц в Жана-Талапе. Затем нас посетили дочери кузена Готфрида Элла и Ханна. Они довольны своей жизнью в Орске. Ханна тоже вышла замуж за немца – по фамилии Шваб. Большинство немцев там совершенно свободно ходят в православную церковь и не видят никакой разницы в вере русских, католиков, лютеран, баптистов и менонитов. Только последние нежелательны правительству, весной восемь из них приговорили к 25 годам за контрреволюционную агитацию.

Но главным событием был визит Эди и его Нади. Я был удивлён, увидев племянника через 15 лет. Он сделал крюк через Таджикистан, чтобы увидеться со своими братьями и сёстрами, и привёз к нам свою мачеху – сестру Ольги Альму. Все прошли через много трудностей и ужасы в суровые годы, но до сих пор не сломались. Их кругозор значительно расширился. Я был поражён, даже гордился тем, что Эди, так долго живя среди русских, не дал захиреть своему родному языку. Его словарный запас стал значительно богаче, и пишет он преднамеренно по-немецки. 22-го они уехали в свой Кизел[120] через Караганду[121]. Альма осталась у нас до 18 августа.

31 июля брату Эрнсту исполнилось 50 лет, я отправил ему свои сердечные поздравления и следующие стихи:

Die Zeit ist irre, wirre.O, wer kennt den Weisheit Stern?Liebes Herz, gehst du nicht irre?Folge Christi Pfaden gern! Fünfzig unverdiente JahreGab der Himmel, welch ein Glück!Fernerhin er dich bewahrebis zum letzten Augenblick![122]

Я снова спросил о его отношении к позиции, олицетворяющей серьёзное христианство. Оттолкнувшись от Коммунистической партии, его душа, вероятно, свободна и ищет объяснения случившемуся?

С большой задержкой последовала горячо ожидаемая амнистия, которую не дождались на 70-летие Сталина. Через 3 недели после его смерти – 27 марта 1953 г. – информацию об амнистии опубликовали. Она распространялась только на преступников с лишением свободы до 10 лет. Мы не подпадали под эту категорию, мы политические преступники, сосланные навсегда.

Тем не менее, через несмолкаемый грохот к нам проникали некоторые слухи из высших слоёв общества. Противоречивые, сомнительные, невероятные, но безотлагательные, снова, и снова, и постоянно всё громче. Я советовал всем своим родственникам держаться осторожно, сдерживаться и в открытые исповеди не вдаваться. До сих пор всё звучит как провокация. Лучше молча переждать. Но иногда действительно ощущается облегчение. Самое важное то, что комендатура больше не свирепствует. Шурин Август попал под эту амнистию и был освобождён. Но Фридрих, когда его тоже освободили, всё ещё не мог покинуть Север.

22 апреля 1955 г., пятница.

После смерти Сталина воздух не до конца очистился, такое ощущение, что ещё не всё выяснили. Кажется, что не хватает точки в конце предложения – можно почувствовать общее движение в сторону улучшения. Возможно, это означает либерализацию. Изменились многие налоги, цены стабилизировались. Колхозники получили намного больше денег и продуктов за начисленные трудодни. Магазины постоянно обеспечивались товарами. Появились регулярные автобусные маршруты в город и в райцентр. Было много различных реорганизаций, особенно в сельском хозяйстве, в том числе и освоение новых земель.

В наших делах тоже происходят приятные изменения в жизни. Теперь нам нужно только раз в год отмечаться у коменданта, и мы имеем право свободно разъезжать по огромной территории Казахстана. Таким образом, ограничения нашего передвижения и места проживания расширились с деревни до целой республики. 20 лет принудительных работ за побег сократили до 10 лет лишения свободы. Какие большие добрые дела!

Мой личный вопрос пришёл в движение. Уже в конце августа 1954 г. комендант вызвал меня в свой кабинет и поделился двумя новостями. Первой было, по сути, введение упрощения процедур. На что я задал ему вопрос: “И почему тогда все прошедшие годы против нас так свирепствовали, вводили такие жёсткие ограничения? Если всё было придумано, преувеличено и бесполезно?”

“Ваше мнение ошибочно. Проводимые мероприятия имели чрезвычайно важное воспитательное значение. Даже в далёком будущем люди будут иметь чёткий пример того, что советское правительство не позволяет шутить с собой. Не только вы будете рассказывать своим внукам об этом ограничении – спецнадзоре, но и все другие нации будут об этом знать, в генах передавать своим потомкам, воспитывая в детях почтение перед властью!” – уверенный в своей правоте, сказал он менторским тоном.

“Хорошо, я буду очень стараться и сделаю всё возможное, чтобы мои дети сохранили в своих сердцах воспоминания об ужасах бесчеловечного обращения с нашим народом, и чтобы они передали это будущим поколениям”, – как послушный ученик, я подхватил его настрой.

Вторая новость была результатом моего обращения в Москву. Он даже не пытался ругать меня за то, что я прыгнул через его голову. Даже наоборот, он хотел удивить меня и осчастливить, как будто сам приложил к этому руку. Но всё равно я должен был дополнительно разъяснить некоторые вопросы. К девяти документам я приложил ещё 2 копии и заявление.

16 ноября “наш господин” снова вызвал меня к себе. С широкой улыбкой он сообщил о моём освобождении, поздравил меня с “заслуженной победой” и вручил мне полоску бумаги пяти сантиметров в ширину.

Я прочитал:

Шульц Эдуард Вильгельмович освобождён от спецохранения. Паспорт может быть выдан без ограничений.

Подпись, комендант С/К, лейтенант:

Ларин

16 ноября 1954 г.

О, Боже, как дешева и паршива человеческая жизнь! Этот маленький листок означал конец девяти годам моего унижения! Так много крови было отравлено, здоровье разрушено, и стоит всего этого только этот маленький клочок! Невероятно! Я был потрясён.

Он, вероятно, думал, что я не полностью удовлетворён, и пытался успокоить меня: “Скоро наступит очередь Вашей жены и детей, потерпите немного”. Молча, не говоря спасибо – я не мог вынести это своим сердцем – я покинул его кабинет. Господи, помоги нам всем!

Действительно, 25 ноября 1954 г. Ольгу освободили от спецохранения, а 2 февраля 1955 г. – Хильду. Совершенно неожиданно освободили и Фриду, по-видимому, кто-то забыл, что на самом деле она была выселена из Поволжской республики в 1941 г. Конечно же, мы никому не напомнили об этом. Вскоре после этого мы получили новые паспорта, подтверждающие нашу принадлежность к свободным советским гражданам. Родственники со всех сторон тоже сообщали о своём освобождении, кроме брата Эрнста.

А потом началась лавина визитов. 7 декабря 1954 г. к нам приехал Оскар с женой, ребёнком и родителями жены, с которыми мы до сих пор не встречались. Соломон и Мария Дёрр – очень добродушные, терпимые, простые, но хорошо воспитанные люди. К сожалению, оба они не умели ни читать, ни писать, ни по-русски, ни по-немецки. Они были родом из большого села Моор под Бальцером. Их предки прибыли из Гессена в 1765 г., но их диалект был ближе к швабскому. В них крепко сидело Кальвинистское предопределение, они были неграмотными реформаторами, вообще не знали вероучения, но непоколебимо держались веры отцов. Это тоже хорошо.

От их дома в Поволжской республике осталось у них не много. В Соломоне до сих пор жили болезненные воспоминания голода 1921 г., которые нам тоже были хорошо знакомы. Он предполагал, что тогда вымерла половина Поволжских немцев, его родители тоже умерли от голода. Затем 1933 г., когда тоже было много жертв – в это время не вынес голода отец Марии.

В ссылке умерли трое их детей. “Там, вероятно”, – сказал Соломон, – “они потеряли бы всех”. Меня поразило его заключение: “Но семеро до сих пор живы. Да, изгнание – незаслуженное наказание для нас, немцев. Однако мы, немцы Поволжья, держались все вместе. Но если бы мы, немцы Поволжья, остались на месте, они бы выжали нашу жизнь до последней капли крови, потому что всегда, будь то хорошие или плохие времена, правительство требовало от нас гораздо большего, чем от любого другого народа. Они нас практически уничтожили. Рассеяли среди других народов. Но, несмотря на сопротивление властей, всегда находились доброжелательные люди, которые в последний момент спасали нас от смерти”.