Любить не модно

Почему не увидела этот жест?..

Почему я думаю о том, почему не увидела этот жест?

Я что, под гипнозом?..

Вот же…

– Закончила? – низким грудным голосом, томно, практически с придыханием, и мои глаза мгновенно расширяются.

Что со мной? Он бы не стал говорить со мной в таком тоне.

– Закончила, спрашиваю?! – повторяет. Резко, недовольно, грубо, и я тут же возвращаюсь в реальность. Трясу головой, усмиряя разбушевавшуюся фантазию, и теперь чувствую себя до смерти неловко.

– Да я… я это, – хмурясь, отвожу пристыженный взгляд в сторону и для чего-то массирую подушечкой пальца висок. – Я не хотела так смотреть… С чего бы мне вообще на тебя смотреть? Да! Я просто… Это… В общем… – Блин. – Чего пристал, вообще?! Не смотрела я на тебя!

– Кофе пить, говорю, закончила? – как ни в чём не бывало, кивает на барную стойку, где покоится моей недоеденный кексик и чашка с кофе, и теперь я чувствую себя ещё больше идиоткой. Только вороньего карканья над головой для пущего эффекта и не хватает.

Кто-то из посетителей, не стесняясь, ржёт в голос с моего позора.

Вскакиваю на ноги, игнорируя боль в копчике и, решая, что нужно как можно скорее сменить тему разговора, протягиваю Выскочке раскрытую ладонь.

– Телефон, – слегка закатывая глаза и манерно поджимая губы. – Сюда давай, и я даже не стану спрашивать, какого чёрта была вынуждена здесь столько торчать.

Секунда. Две. Три.

В лице не меняется.

Трясу ладонью, и вот уголок губ Выскочки дрогнул в едва заметной ухмылке.

– Ладно, – расслабленно усмехается и опускает руки по швам, – была б ты постарше, я бы проучил тебя как следует. Но… раз уж издевательство над детьми запрещено законом, то… – подходит к стойке и выкладывает на неё какие-то две странные вещицы, – вот, забирай и проваливай.

– И… и что? – интересуюсь с насмешкой, глядя на маленькую пластиковую коробочку с резиновыми кнопочками и серым экранчиком.

– Это? – с наигранным удивлением вскидывает брови. – Ооо… это твоя сим-карта. И твой новый телефон. Пользуйся на здоровье.

– Очень смешно, – продолжаю цинично улыбаться.

– Ну… – подпирает стойку задом, складывает руки на груди и весело мне в глаза смотрит, – если у тебя есть лишние сорок тысяч, то, согласен, почему бы и не посмеяться?

– Какие ещё сорок тысяч? – выпрямляюсь, как по стойке смирно, а этот гад продолжает давиться гнусной улыбкой.

– Да так… Всего лишь те, что ты мне теперь за ремонт микшерного пульта должна. И тебе крупно повезло, что я люблю детишек, а к таким как ты ещё и жалость испытываю, иначе побороть в себе желание купить новый хороший пульт – а это тысяч восемьдесят, – стало бы крайне затруднительно.

Что?

Что он несёт?.. Что ещё за… Стоп.

Подходит ближе, так что теперь только запах дождя вперемешку с нотками мужского парфюма наполняет мои лёгкие, и терпеливо вздыхает:

– «Yamaha EMX» – если тебе нужны подробности.

– Да хоть Росомаха! Я здесь причём? Какой ещё микшерный пульт? – смотрю на него во все глаза, но… кажется, начинаю припоминать, как вчера рухнула на нечто подобное, не справившись с равновесием, а рука теперь так и тянется к ушибленному копчику…

Поглядываю на одну из камер видеонаблюдения на стене и с трудом удерживаюсь от желания смачно хлопнуть себя ладонью по лбу.

– Мне плевать, какого пьяного змея ты вчера «словила», – говорит строже и резче, – как и плевать на то, какого чёрта тебя понесло на сцену, где была установлена аппаратура. А также мне плевать, каким образом ты собираешься возмещать ущерб, но… пока этого не сделаешь, пользоваться тебе древней пикалкой с резиновыми кнопочками. Поняла?

Кажется… я только что разучилась дышать. И моргать. И вообще…

– Где мой телефон? – Вспоминаю, как вчера по пьяной лавочке отдала своего «Драгоценного» этому неотёсанному мужлану, и теперь себя ненавидеть начинаю… Какого чёрта я вообще своего Айфошу ему в залог оставила?! Совсем умом тронулась?

– Ты продал его?! – с ужасом.

– Так ты ж разрешила.

– ПРОДАЛ?!

Смеётся:

– Я что, совсем на идиота похож? Побудет у меня, пока ты с долгами не рассчитаешься.

– И как я, по-твоему, должна это сделать?! – вскрикиваю, так что парочка посетителей за ближайшим столиком вновь хихикать начинает. – У меня… у меня нет таких денег, – тихо, дрогнувшим голосом.

– Серьёзно? – а этот глазами сверкает, как самый настоящий дьявол во плоти. Запускает руку в карман куртки и вскоре протягивает мне помятую и сырую купюру в пятьсот рублей. – Держи. Это твоё. – В руку впихивает. – Ты вчера тут разбрасывалась немного. Помнишь?.. Считай, делаю тебе скидку. Теперь ты должна мне всего-то тридцать девять тысяч пятьсот рублей. Кофе и кекс так и быть в счёт включать не буду. – И подмигивает, довольно улыбаясь.

– Да пошёл ты, – хватаю сумочку, сим-карту, и направляюсь к выходу с высоко поднятой головой и таким сильным жжением в глазах, что плевать на грозу снаружи, – мне срочно нужно сбежать!

– Эй? – кричит вслед. – Подожди, я тебе зонт дам!

– В аренду! – поддерживает кто-то из посетителей басистым смехом.

Выбегаю на улицу под стену из дождя, мечтая лишь об одном – смыть с себя весь этот позор.

Глава 6

И словно бездна разверзлась над головой!

– Это что, моё наказание?! Сколько можно уже?! – кричу. А может быть и нет! Не знаю. Собственного голоса не слышу, потому что, судя по всему, у грома сегодня мозгодробительный и, очевидно, нескончаемый монолог!

Уродливые чёрные тучи, плотным занавесом повисли над городом, всполохи серебра то тут, то там каждый раз вынуждают вздрогнуть, замереть на месте, пережить очередное БА-БА-БАХ! и на подкашивающихся ногах с дрожащими коленками продолжить бег к самому чёрту на кулички!

– Damn! Damn!!!

Вот же… Идиотка!

Угораздило попереться в другую сторону! О чём думала? Чем думала?! Зачем вообще думала?! Надо было просто делать то, что сделал бы любой здравомыслящий человек, наделённый маломальским инстинктом самосохранения! Надо было бежать домой! Ну, или как минимум в каком-нибудь продуктовом магазине засесть! Вот только из-за этого придурка, кретина, гада, козла (!!!), в голове ни одной здравой мысли не осталось, а будучи опозоренной и пристыженной (снова!) на глазах у посетителей кафе, всё, о чём могла думать, так это о том, чтобы как можно скорее убраться подальше от этого поганого заведения!

И вот я чёрт пойми где…

В какую вообще сторону рванула?.. Не помню.

Какая это часть города и что здесь находится? Понятия не имею.

Заводской ли это район вообще?.. Насколько далеко я от «Клевера»? А от дома?..

На улицах ни души, даже кошачьей! Только желтоглазые авто мчатся по дорогам, посылая на тротуары целые волны дождевой воды. Под одну из таких волн я только что угодила. Но, учитывая и без того промокшие насквозь шмотки, – не велика беда.

Останавливаюсь, тихонько всхлипываю и головой вращаю. Ведь как только мозг перестало лихорадить, а самой себе захотелось влепить крепкую пощёчину за глупость и крайней степени идиотизм, вернувшийся на место инстинкт самосохранения завопил о том, что мне сию же минуту необходимо найти укрытие!

В спальном районе, вглубь которого лучше не заходить, а лучшее, что попалось на глаза – это отделение почты и то закрытое на ремонт!

Здорово!

Стучу зубами, дрожу с ног до головы, обнимаю себя руками, и уже собираюсь плюнуть на всё и зашагать в обратном направлении, в лучшем случае обрекая себя на простуду, а в худшем – на воспаление лёгких и обшарпанную палату в больничке, как замечаю арку между двумя блочными домами и, громко выругавшись от счастья, «рву когти» туда!

Нога подгибается, каблук ломается, и ладони ударяют по асфальту, разбрызгивая в стороны двухсантиметровый поток воды.

– Твою мать! Да чтоб тебя на *** ********* *****!!! – Понятия не имею, откуда в моей голове все эти мерзкие ругательства и что они означают, но думаю, что лучших слов не подобрать, чтобы описать моё нынешнее состояние, как физическое, так и моральное! Особенно моральное!

– Ненавижу… Ненавижу его! – поднимаюсь на ноги, забрасываю сумочку на плечо, и безжалостно помогаю каблуку окончательно отвалиться от подошвы.

Прощайте мои лакированные сапожки.

Хромая на одну ногу бреду к арке, продолжая проклинать недоумка, по вине которого даже такси себе сейчас вызвать не могу – ведь у меня нет телефона, – и одновременно пытаюсь заверить себя, что не всё так плохо, что бывают в жизни ситуации и похуже, как…

– ОТДАЙ МОЮ СУМОЧКУ! ЭЙ! ВЕРНИ ЕЁ!!! ВЕРНИ МОЮ… сумочкуууусукааааа… – последние слова превращаются в протяжные рыдания, когда спина негодяя, укравшего мою сумку, скрывается за поворотом дома, и я без сил мокрой тряпкой сползаю по фонарному столбу, пряча лицо в ладонях.

Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу свою жизнь.

Не помню, как заставила безвольное тело подняться. Не помню, как заставила ноги двигаться в направлении арки. Не помню даже, чем себя мотивировала; работа мозга, тела, мыслей происходила на автомате и осознание того, что тяжёлые струи дождя больше не ударяют по спине, а глаза можно не щурить пришло ко мне лишь тогда, когда по обонянию ударил застоявшийся запах мочи, а граффити на стенах безоговорочно подтвердили моё местонахождение. Добралась всё-таки… до укрытия… Промокшая до нитки, измученная, замёрзшая, да ещё и обворованная.

Этот день войдёт в мою личную историю самых худших дней в моей жизни. Клянусь! И всё из-за…

– Опа! Пацаны, это мы удачно заскочили на огонёк! Йоу, цыпа! – мерзкий, явно прокуренный и не трезвый голос, да ещё и эффектно усиленный гопницким говором, раздавшийся за спиной, автоматически выносит мне приговор, и я с ужасом осознаю… мне конец.

– Ничё такая!

– Сисястая!

– Гы!

– Моя тёлка, понял? Я её первый…это… того… нашёл короч! – самый высокий из трёх уродов, в спортивном костюме и в чёрной кепке с драным козырьком, забрасывает в рот остатки семечек и, кажется, пережёвывая их вместе с шелухой, отряхивает ладони, надувает плечи и решительно шагает ко мне.

Инстинктивно подаюсь назад, но тело настолько одеревенело от холода, а ноги дрожат так сильно, что со стороны я наверняка похожа на умирающую черепаху, решившую сделать свои последние несколько шагов на закате жизни; каждый из которых длится вечность.

– Хэй, тёлочка, а ты с какого района буш? Чёта я тебя тут раньше того… не видел, – второй, что ростом пониже будет, но комплекцией покрепче, вмиг успевает преградить мне дорогу и, обнажив мелкие жёлтые зубы, посылает в лицо настолько тошнотворный душок перегара, что невольно поморщиться выходит. А не стоило.

– Ты это чё, а? – не упускает из внимания тот же гопник. – Чё такая дерзкая?

– Отвалииии, Воваааан, – рядом с ним, плечом к плечу оказывается третий по счёту, но первый по количеству выпитого мужлан лет за тридцать. Смотрит на меня заплывшим взглядом круглых свиных глазок, криво ухмыляется и подмигивает: – По кактелю, мадааааам?

Не паниковать! Чёрт! Прочь панику! Она только усугубит положение!

Обнимаю себя руками покрепче и стискиваю зубы, чтобы не стучали, с потрохами выдавая страх, что ледяными щупальцами скользит по телу, удавкой на шее затягивается, доступ кислороду перекрывает, делаю вдох – выходит судорожное, жалкое, до чёртиков перепуганное всхлипывание!

– Что… что вам н-надо? – пытаюсь совладать хотя бы с голосом, который дрожит не меньше и не подчиняется. – Пройти дайте! – Делаю шаг вперёд, решая идти на таран, посчитав, что внезапная решительность, как минимум введёт этих трёх пьянчуг в замешательство, и тем самым даст мне шанс на побег. Но не тут-то было! Видимо, уроды не впервые подобным занимаются. Будто наперёд мои действия предвидели! Тут же толкают обратно, и вот я уже вжимаюсь лопатками в стену, а самый высокий из тройки нависает надо мной с высоты своего роста, одной рукой за шею держит, а пальцами другой в талию впивается. Запах семечек и спиртного чувствуется так остро, что желудок теперь не от страха сводит, а от спазма-предвестника того, что его вот-вот вывернет наизнанку.

– Чё ты исполняешь, цыпа? – шипит мне в лицо, гадко скалясь. – Расслабули-балабули и всё будет чики-пики!

Пытаюсь стряхнуть с себя его руки, – не выходит, слишком крепко держит. Пытаюсь глядеть на него с вызовом, с угрозой в глазах и говорить пытаюсь, как можно решительнее:

– Тронешь меня и тебе конец, понял?

Брови мудака на лоб лезут, в глазах дьявольские огоньки пляшут, а губы всё больше в мерзкой улыбке растягиваются, в глумливой улыбке, которая доказывает лишь то, что он ни одно моё слово всерьёз не воспринимает, и, думаю, даже не собирается воспринимать. А судя по расширенным зрачкам и бешеному взгляду, что-то подсказывает мне, что это чмо не только выпить любит, но и иглой побаловаться. Ну, или клеем, – как минимум.

Вот же попала!

Рыдать хочется!

Выть хочется!

Умереть хочется, лишь бы эти мрази и пальцем меня не тронули! Они больные… больные на всю голову ублюдки; изобьют, поимеют, и подыхать бросят.

Боже…

Боже, помоги мне, Боже… Хотя бы раз помоги…

– Ты чё там завис, Шнур? – звучит голос одного из двух, пока этот Шнур продолжает вдавливать меня в стену и пожирать таким диким взглядом, будто несколько лет не трахался, а тут свезло вдруг! – Хватай её уже, и погнали! Чё тут тереться-то? Под окнами светиться?!

Что?

Куда?!

Вновь дёргаюсь! Изо всех сил дёргаюсь, со всем отчаянием отталкиваю от себя ублюдка и рвусь прочь – под стену из дождя, когда чьи-то пальцы хватают за волосы и так резко тянут назад, что слышу, как трещит скальп, а разноцветные пятна салютуют перед глазами, будто рой мух, вырвавшихся на свободу.

Больно ударяюсь задом об асфальт, напоминая копчику о недавних малоприятных ощущениях, и не успеваю до конца осознать, что произошло, как слышу ясный звук рвущейся ткани, а уже спустя секунду скользкие ледяные пальцы Шнура оказываются на моём голом животе.

– Отпустииии… – умолять, всё, что остаётся. – Опустииии… Пожалуйстаааа… Отпустииии…

Восседает на мне, всем весом в асфальт вдавливая, и вонючими руками своими по телу бродит, приговаривая что-то от том, какая я мягкая и приятная на ощупь. И ещё что-то говорит… Не знаю, не понимаю, не разбираю больше ни слова! Бьюсь в истерике, рыдаю в голос, зову на помощь, молюсь, чтобы отпустили! Чтобы не делали Этого со мной!

Кто-то хватает за руки и заводит их за голову, крепко пригвоздив к земле. Кто-то закрывает мне рот ладонью, и я тут же впиваюсь зубами ему в палец!

Громкое:

– СУЧКА! УКУСИЛА Б*ЯТЬ!

Хлопок. И щёку обожгло огнём.

– Потащили! – кричат. – Давай, поднимай сучку! В подвал потащили!

– Рыпается, тварь! Давай, хватай за ноги!

Брыкаюсь из последних сил, кричу, зову на помощь хрипло, почти беззвучно. Пелена из слёз застилает глаза, всё вокруг становится блеклым, серым, размазанным, похожим на старую чёрно-белую фотографию с плохим фокусом. А лютая, дикая, безудержная ненависть жжёт сердце. Так сильно жжёт, что физически больно становится! Эта ненависть… она пожирает! К ублюдкам, что вот-вот меня изнасилуют! К городу, которому никогда не принять такую, как я! К собственному папаше, что бросил меня на произвол судьбы, предал, оставил! К недо-работнику этого чёртового кафе, за то, что лишил меня средства связи! За то, что вообще в моей жизни появился!!! Это из-за него!!! Всё это из-за него!!! НЕНАВИЖУ!!!

Хруст. Пронзительный вопль полный запредельной боли. Грохот. Какая-то возня. Снова хруст.

– Сууукаааааа! Он мне нос сломаааааал!!!

– ДА ТЫ О*УЕЛ?!!

Воздух сотрясает череда ударов, вопли становятся громче, отчаяннее…

– Арчи! Твою мать, это Арчииии…

– Пи*дец!!!

– Валим, пацаны! ВАЛИИИИМ!!!

– Поднимай Вованааа!!!

– Да хер с ним!!! Валиииим!!!

Ритмичный стук ног раздаётся в следующий миг, и становится удивительно тихо.

Так хорошо… и так блаженно тихо.

И нескольких секунд не проходит, как что-то тёплое падает на плечи. Молния чьей-то мягкой, сухой, приятно пахнущей куртки застёгивается на мне под самое горло и тёмное пятно появляется перед глазами… Двоится… троится… как парусник на волнах из стороны в сторону раскачивается. Моргаю… снова и снова моргаю, пытаясь избавиться от пелены в глазах, пытаюсь сфокусировать зрение на своём спасителе, на этом самом Арчи, кем бы он ни был и…

– ТЫЫЫ?!! ПОШЁЛ К ЧЁРТУ! – визжу! Тут же вскакиваю на ноги и тут же об этом жалею; ведёт сторону, и я вновь оказываюсь сидящей на грязном разбитом асфальте. Слёзы продолжают нещадно бежать по щекам, но живущая внутри ненависть вспыхивает с новой силой! С разрушительной силой!

– Не трогай меня!!! Не трогай меня, я сказала! Не прикасайся ко мне, урод!!! – воплю скрипучим, обессиленным, но хорошенько приправленным ядом голосом в лицо этому разрисованному мудаку из «Клевера», которое кажется мертвенно-непроницаемым, словно каменной маской застывшим.

Не обращая никакого внимания на мои вопли и проклятия, а также на сжатые в кулаки руки, что удалось просунуть в рукава куртки и сокрушить о Митину грудь, рывком подхватывает меня с асфальта, не роняя ни слова забрасывает себе на плечо, и будто не замечая череды сокрушающихся о его поясницу ударов, несёт меня куда-то… куда-то под дождь… куда-то, где я вновь могу разрыдаться в голос, и меня никто не услышит.

Глава 7

Печку на максимум, и уже через минуту запотевшие стёкла избавили меня от уродливого серого пейзажа утопающих в дождевой воде улиц этого города. Однако между мной и водителем старенькой серебристой «Ауди» стекла не было, и я пыталась смотреть куда угодно: на свои дрожащие руки, на рваные колготки и голые колени, на кивающую головой собачку над бардачком, – куда угодно, лишь бы не на Него! Лишь бы не на Митю! Стоит лишь единожды продемонстрировать, что водитель этого ржавого корыта, теперь является для меня кем-то большим (кем-то вроде спасителя, что ли), чем просто водителем ржавого корыта, и разговора не избежать. А я не могу говорить. Не хочу говорить. Не уверена, что даже способна на это. И уж тем более признавать в этом клоуне этого самого спасителя и благодарить за то, что не позволил уродам-наркоманам изнасиловать меня прямо посреди улицы, сейчас выше моих сил.

Я опустошена. Подавлена. Растоптана. Всё происходящее, кажется некой альтернативной реальностью! Кажется, что вот я ущипну себя и открою глаза уже дома – в своей кровати и желательно в Лос-Анджелесе! А всё это… ВСЁ ЭТО окажется самым что ни на есть жутким ночным кошмаром.

Меня чуть не изнасиловали… Меня чуть не изнасиловали!

Боже…

Щипаю себя снова и снова.

Не просыпаюсь.

Не помогает.

Это не сон. Это моя новая больная реальность.

«Смирись, Крис. Ты теперь законченная неудачница.»

Вдруг съезжает к обочине и глушит двигатель.

Ёжусь на сидении, мечтая превратиться в маленький невидимый комочек, но не сдерживаюсь и украдкой поглядываю на водителя.

На меня не смотрит – ровно перед собой в лобовое стекло, на котором танцуют косые струи проливного дождя, и не роняет ни слова.

Вечер опустился на город, один за другим неясными одуванчиками вспыхивают фонари на мостовой вдали, окна жилых домов раскрашиваются в тёплый жёлтый. На грозовом небе всё ещё рисуют кривые дорожки молнии, за которыми неминуемо следуют раскаты грома… То, что я сейчас испытываю напоминает ту же картину. Пусто, мрачно, больно… слишком громко… в голове, которую разрывает от мыслей, от пережитого ужаса, от злости и одновременно бессилия…

Чувствую себя жалкой школьницей… Той самой, кем по сути и являюсь.

Хочу, чтобы меня утешили, пожалели, поняли… Хочу и… и не могу себе этого позволить! Потому что утешать меня некому! Любить меня некому! Я теперь сама по себе.

– Ладно, пойдём, – говорит вдруг, и я вздрагиваю от неожиданности. Смотрю на профиль Мити огромными глазами и мой воспалённый мозг начинает выдавать жуткие картины, где он оказывается одним из тех уродов! А спас меня лишь для того, чтобы самому закончить начатое!

И он замечает это по моим перепуганным до смерти глазам…

– Совсем глупая, что ли? – фыркает, резко выдыхает, проводит рукой по своим мокрым волосам, и смягчается: – Я тебя в больницу привёз. Пойдём и…

– Никуда я не пойду! Со мной всё нормально! Пару ссадин и всё.

Замирает. Переводит на меня настороженный взгляд, а я в свою очередь пытаюсь выглядеть решительно. Но… судя по тому, как вновь меняется взгляд Мити, я выгляжу, как забившийся в угол котёнок, который пытается казаться львом.

– Проверим всё ли с тобой в порядке, и я отвезу тебя домой, – говорит тихо и якобы с пониманием, а внутри меня опять всё бурлить начинает, закипает и толкает на то, чтобы сорвать всю злость, боль, от которой меня разрывает на части на нём одном! На парне, с которым я всего пару дней знакома, но уже ненавижу его всем своим естеством!

– Отвези сейчас. Я не пойду в больницу!

– Тебе нужно…

– Нет!

Замолкает. Настораживается, хмуря брови.

В салоне мрачно, однако я вижу, как недобро блестят его глаза. Он злится? На меня?

Кусаю нижнюю губу до привкуса крови на языке и мысленно приказываю слезам, что вновь жгут глаза, проваливать в седьмое пекло!

«Смирись, Крис! Ты одна всегда и во всём виновата! Лишь ты одна!»

Протягивает вдруг ко мне руку, и я резко отшатываюсь назад, вжимаясь лопатками в запотевшее стекло. Вижу, как неуверенность вперемешку с замешательством отпечатывается на его лице, рука замирает, так меня и не коснувшись, несколько раз вздрагивает в нерешительности и возвращается на руль.

Звучит шумный тяжёлый вздох, а я молча наблюдаю за действиями Мити. Я не доверяю ему. Я никому в этом мире не доверяю. И был бы у меня телефон, деньги и ясное солнышко над головой, я бы не задумываясь, уже давно выскочила из авто, а завтра отправилась бы в полицию писать заявление на них всех. И на этого типа напротив тоже.

– Я не обижу тебя, – тихо, проникновенно до самых моих заледеневших косточек, и в глаза смотрит… пристально, долго, внимательно. С пониманием? С сочувствием? С… виной?

Сглатываю горький ком подкативший к горлу, несколько раз трясу головой, и для чего-то кутаюсь в куртку Мити покрепче, словно она – мой персональный защитный кокон от всех ненастий.

– Это всё из-за тебя… – сверлю взглядом приборную панель, даже не моргаю. – Если бы ты… Если бы не ты… Если бы я только…

Впиваюсь зубами в дрожащую губу и вновь пытаюсь не разрыдаться. Только не перед ним. Не могу себе этого позволить. Не хочу.

– Не ходи туда больше, – шепчет, но приказным тоном. – Там одно быдло тусуется. Тебе повезло, что ещё не на самых отмороженных нарвалась.

– Как ты меня нашёл? – скрипуче, всё ещё прожигая взглядом приборную панель, где мне подмигивают зелёные огоньки.

– Видел в какую сторону ты пошла, – вздыхает. – Уж точно не в сторону дома. А город у нас маленький.

– И за мной попёрся? – резко перевожу на него взгляд полный недоверия и встречаюсь с двумя недобро прищуренными глазами. – С чего бы?

Выдерживает паузу и вновь вздыхает:

– Потому что знаю, что в той стороне.

– И что же?

– Сама видела.

– Бандитский район?

– Типа того.

– Похоже не понаслышке знаешь?

– Я там живу.

И теперь замолкаю я.

«И тебе там самое место», – добавить хочется, но сдерживаюсь.

– Какого чёрта тебя вообще в ту сторону понесло? – сердито, и откидывается затылком на подголовник, прикрывая глаза. А я продолжаю смотреть на его профиль неотрывно, взглядом рисуя контур ровного носа, пухлых губ и словно из камня высеченного подбородка, и в собственных чувствах разобраться пытаюсь. Вроде бы и благодарна. Вроде бы и бесконечно зла. Не знаю. Подумаю над этим позже.

– Разбалованная малолетка, вот ты кто! – говорит вдруг, ударяя по рулю, и я решаю, что чёрт с ней – с благодарностью! С чего вообще ради?

– За что только на мою голову свалилась?! Ходячая проблема! – впивается мне в лицо сердитым взглядом. – Нравится тебе другим жизнь портить? Нравится всё усложнять? Нравится повышенное внимание, да? Плевать: любят тебя, или ненавидят, главное, чтобы равнодушных не было, я прав?! Неудивительно, что тебя все бросают и… – осекается, будто и сам понимая, что сказал лишнего, но смотрит на меня в лице не меняясь, словно реакции моей бурной ожидая. Протеста ожидая.

– С чего взял? – тихо шипя, как змея, что стоит мне больших усилий.

Молчать продолжает. Вновь волосы ерошит и отводит взгляд в сторону.

– Сама вчера сказала, – бросает небрежно. – Когда пьяную тебя домой вёз.

– М-м-м… – не знаю, что ответить. Потому что не помню ничего, но зарекаюсь, чёрт, что с этого дня больше ни капли алкоголя мне на язык не попадёт! И плевать на женский кодекс!

– Тебя отец бросил, – добавляет не глядя, а я молча наблюдаю за тем, как дёргается на его шее кадык, так что колючая лоза, что тянется к самому уху, будто на глазах оживает. – Парень тебя бросил. Может пора задуматься над тем, что проблема не в них, а…