Любить не модно

Возвращаюсь к фотке Кайла в фэйсбуке, любуюсь его белозубой улыбкой, и ставлю лайк.

Как же я по нему скучаю…

Мы два года вместе. И это были лучшие два года в моей жизни, пока не пришлось уехать от него на другой материк.

Временно уехать, разумеется.

Но Кайл обещал ждать. Он любит меня – точно знаю. Так же сильно, как люблю его я.

– Привет, – какое-то лохматое чудовище в красной рубашке на выпуск, падает за мою парту, подпирает рукой голову и дважды подмигивает, скалясь во все зубы. – Меня зовут Кирюша, и мне поручено передать тебе привет… От кого? От моего сердца, конечно же.

WTF?!!

Да что не так с этой школой?!

– Круто, да? – протягивает мне ладошку. – Дай пять!

Как же вовремя у меня телефон зазвонил!

Теперь этот Кирюша – крупный должник моей матери, потому что отшивать вот таких вот придурков я научилась ещё года три назад. Отшивать так, что к ним до конца учебного года приклеивались прозвища, коими обязаны они были мне.

– Да, мама? Да, мама. Да! Мама! Я в школе, мама! Не знаю, когда буду! Я не брала твои подкладки в лифчик! Всё, пока! – Кладу трубку. – Что? – невозмутимо интересуюсь у застывшего в замешательстве Кирюши.

***

Урок русской литературы проходил мучительно долго, нудно и вообще, я, кажется, уснула под конец.

Проснулась от звонка и шумихи вокруг, сгребла в сумку тетрадь с ручкой и, не дожидаясь от учителя разрешения на выход, первой покинула кабинет. И это, к слову, тоже было не намеренно сделано: в Штатах учитель теряет свой авторитет в классе одновременно со звонком на перемену.

Надо будет почаще вспоминать, что я больше не в Штатах.

***

Ну и почему он не отвечает?

Обычно, задержка ответа на мои сообщения у Кайла занимает не больше трёх-четырёх минут. У него-то нет проблем с интернетом. А у меня, кажется, трафик заканчивается.

Да почему он не отвечает?!

Написала ему уже с десяток сообщений, а он прочитал и молчит!

– Только посмотри на неё!

– Же-е-есть!

– Вот ржака!

А ещё вот это напрягает.

Сижу в столовой, за последним столом у окна, пью подкрашенную в цвет чая воду с сахаром, никого не трогаю, и слышу, как уже третья проходящая мимо компашка откровенно с меня ржёт. Нет – не смеётся, а реально ржёт!

– Да что не так? – Бросаю телефон в сумочку, делаю глоток чая, кривлюсь в отвращении, отодвигаю стакан подальше и решаю покинуть обитель хлебных котлет и яблочного компота.

Кто-то намеренно задевает меня плечом, так что сумочка падает на пол. И хорошо, что только сумочка.

– Глаза разуй, принцесска! Тебе тут не курорт, – летит в спину.

Что ж, слухи в этой школе разошлись гораздо быстрее, чем я предполагала. И страшно представить, какой будет итоговый вариант причины, по которой дочь олигарха переехала в этот Богом забытый город. А я ведь ещё ничего и сделать не успела!

Да и как, вообще, пытаться поладить с людьми, которые заочно ставят на тебе крест только потому, что у тебя блестящие каштановые волосы, стройная фигура и ухоженная кожа, красивый макияж, на тебе короткая юбка, ты переехала из Штатов в чёртову «деревню» и выглядишь в разы лучше, чем любая из этих девиц?..

Ну, что я виновата, что ли, что мой папочка…

– Идиот! – взвизгиваю, увидев своё отражение в зеркале туалета. Впиваюсь пальцами в края раковины и сдавливаю так сильно, что кричать уже от боли хочется. – Вот же… вот же идиот!

Включаю воду и всеми силами пытаюсь отмыть большие чёрные буквы, оставленные кем-то на моём лбу! И этот кто-то, очевидно, тот, кто сидел передо мной на уроке русской литературы и зря времени не терял, когда я позволила себя пару минут вздремнуть!

– Кирюш-ш-ша, да? – шиплю злобно, лихорадочно пытаясь смыть этот чёртов маркер с лица. – Тебе жить надоело, Кирюша, или что?! Блин!

Хватаю бумажные полотенца, отматываю метра два, смачиваю водой и тру лоб! До красноты! До боли тру! Снова отматываю, снова смачиваю водой, и снова тру-тру-тру!

– Да чтоб тебя! – бросаю комок мокрой бумаги в зеркало и молча, тяжело дыша, наблюдаю, как он медленно сползает по гладкой поверхности, подобно большому слизняку.

– Перманентный. Маркер, – за спиной раздаётся довольный смешок, хлопает дверь одной из кабинок и, так как даже на возмущение слов не находится, всё, что остаётся, это наблюдать как скалится этот «мелированный пацан» в юбке по имени Жанна, с рожей не иначе как столяра Петра Петровича.

С важным видом подходит к соседнему зеркалу и подкрашивает губы ярко-розовой помадой. Звонко делает губами «Чп-а!», и я ловлю себя на мысли, что мне хочется открыть дверь одной из кабинок и проблеваться.

– С первым днём в школе, америкоска, – улыбается паскудно, и, виляя толстым задом, обтянутым голубыми джинсами, направляется к двери. – И не забывай, где ты находишься, америкоска, – добавляет напоследок. – Будешь и дальше выпендриваться, и следующим, что будет украшать твою кукольную физиономию, станет фингал под глазом, поняла? Это моя школа. И либо ты затыкаешься до конца учебного года и соглашаешься с этим, либо пи**уешь на хрен в свою долбаную Америку. – Выдерживает паузу и добавляет: – Я просила Кирилла написать слово «шлюха», но так как ты и есть шлюха, он видимо подумал о возможности поиметь тебя, и написал свойственную ему фигню. Дурачок он у нас. Не держи зла. Удачи!

– Спасибо, – бурчу себе под нос, уже после того, как остаюсь в туалете одна.

А в Штатах такие, как Жанна, обычно изгоями школы становятся – не признанные обществом фрики. В России же таких мужеподобных, хабалистых девчонок боятся. Чудеса.

Вновь смотрю на своё вымученное зеркальное отражение, и вижу слёзы в ярких голубых глазах раньше, чем успеваю почувствовать жжение.

– Ну вот… Теперь я, как мама размазнёй стала.

Всхлипываю пару раз, вытираю слёзы, делаю глубокий вдох, настраиваю себя на то, что всё могло быть куда хуже и слово «Сися» на лбу – не самое позорное, что там могло быть написано, и собираюсь с высоко поднятой головой выйти из туалета, как на телефон приходит долгожданное сообщение.

– Кайл, – выдыхаю с трепетом, вновь едва слёзы сдерживая – на этот раз от жгучей потребности обнять своего парня, вдохнуть его запах, уткнуться носом в шею и забыть обо всём на свете. Кайл всегда чувствует, когда мне плохо. Всегда! И сейчас его поддержка – лучшее лекарство от всех невзгод.

Кайл: «Детка, привет. Прости, что долго не отвечал. Был занят».

– Малыш мой… – хлюпаю носом, с любовью и благодарностью вчитываясь в каждую букву.

Кайл: «Крис. Нам было хорошо вместе и всё такое, но ты там, а я здесь… в общем… Прости, детка, но нам надо расстаться. И это… я теперь с Эшли короче, а она ревнивая очень, так что не пиши мне больше, ок?… Удачи!»

Глава 3

– Кайл… Кайл… – шепчу себе под нос, выплёвывая его имя, как змея.

«Кайл… Да какой ты Кайл?! Николай Грачёв – вот ты кто! Разбалованный сынок бывшего партнёра по бизнесу моего отца! Думаешь, в Штаты переехал, так и о корнях своих забыть можно? Вести себя со мной как зажравшаяся свинья можно? Скотина. Урод!»

– МАЛОДУШНОЕ ЖИВОТНОЕ!

– Маркова! – восклицает учительница биологии и до меня не сразу доходит, что все присутствующие на уроке, как один вылупились на меня и рты поразевали. – Ты… ты что себе позволяешь, Маркова? Забыла, что на уроке находишься?!

Действительно.

Какого чёрта я на уроке?

Десять минут назад меня бросили! Меня! Бросили!

Он, правда, меня бросил?..

Может это дурной сон? Я сплю?..

Ещё вчера писал, как сильно скучает, как любит меня до беспамятства, а сегодня… а сегодня он рвёт со мной из-за какой-то там Эшли?!

– Урод конченый!

– МАРКОВА!

– Новенькой походу башню сорвало.

– А ну-ка прекратить смех! Маркова, а что там у тебя на лбу?

– Татуха! – ржёт кто-то.

Ну и пусть смеются. Вообще плевала я на них! На школу эту плевала! На город этот плевала с высокой колокольни!

Мне надо в Штаты – вот что!

Но, сперва…

Бросаю телефон в сумочку и на автопилоте бреду по проходу к двери.

– Ты ещё пожалеешь! – шиплю себе под нос. – Ещё умолять будешь, чтобы простила.

– Маркова, ты куда собралась?!

– КОЗЁЛ! – хлопаю дверью позади себя.

Сбегаю вниз по лестнице на первый этаж. Не замечаю ничего вокруг, действую на эмоциях, в глазах пелена из слёз, но нет… не-е-ет! Я больше не заплачу! Только не из-за говнюка, возомнившего себя Голливудским мачо!

Хватаю куртку из гардероба и сходу на кого-то налетаю в дверях.

– Кристина? – слышу уже вслед недоумевающий голос завуча Раисы Павловны. – Кристина, ты куда собралась в середине урока? Что это значит? Кристина!

– Да отвали ты! – рявкаю, толкая дверь на улицу.

Просто нервы сдали. Просто накопилось слишком много. Просто я тоже человек! Обычный… не робот.

***

– Виски со льдом, – бросаю девушке за стойкой и плюхаюсь на высокий барный стул. Алина, или как там её, тут же прекращает натирать бокал полотенцем и во все свои телячьи глазки пялится на меня. Пялится так, будто понятия не имеет, что такое виски!.. Или лёд?..

Да-да… я снова здесь. Снова в этом странном заведении под названием «Клевер». То ли кафе… то ли бар… Одно знаю – слово «бар» я здесь точно слышала, а учитывая то, что в этой деревне чёрт ногу сломит в поисках более-менее цивильного местечка, где можно выпить, то и объяснять особо не надо, почему я вновь направилась сюда, а не в какую-нибудь «барыжку» – любимое место отдыха местной алкашни и забулдыг.

Отстукиваю длинными красными ноготками по лакированной столешнице и взглядом даю Алине шанс принять заказ и сдвинуться с места, наконец!

– Мы… мы не работаем, – растерянно произносит та, шевеля одними губами, и это невольно наталкивает на мысль, что остальное её тело попросту парализовало при виде меня.

Странно. Обычно при виде меня парализует только парней.

– Простите, – добавляет.

Сперва поворачиваю голову направо, затем налево, насчитываю пятерых посетителей за столиками и вновь возвращаю взгляд Алине.

– Я таблички на входе не заметила, или закрыто здесь индивидуально для меня?

– А-а?… А! Нет-нет-нет! – головой затрясла, поставила бокал на стойку и для чего-то принялась вытирать руки полотенцем.

Ну слава Богу – не парализовало. Было бы у меня другое настроение, непременно закатила бы глаза. Но всё, чего хочется в нынешнем расположении духа, это тупо наорать на неё… да за просто так! Просто потому, что тормоз! Просто потому, что бесит меня всё сегодня!

– Я имела в виду: бар открывается только в восемь вечера, – и улыбку из себя любезную выдавливает. – А сейчас и двенадцати дня нет.

– То есть… до восьми вечера это – кафе? – глаза щурю.

– Ага, – улыбка Алины становится ещё шире, и ещё более доброжелательнее. – А после восьми мы можем продавать алкоголь и устраиваем концерты.

Чего-чего?.. А, да пофиг.

Глаза щуру, всматриваясь в это ангельское личико и…

Чёрт! Я знаю, кого она мне напоминает своей внешностью! Упрощённая, не особо эффектная, но вполне симпатичная версия Камерон Диас. Точно! Выкачать из Камерон всю стервозность, самоуверенность и обольстительность и вовсе будет не отличить.

– Как насчёт ромашкового чая? – хлопает ангельскими глазками Камер… тьфу, Алина! – Он отлично снимает усталость и помогает справиться со стрессом.

– Разве, похоже, что у меня стресс?.. А? Разве, похоже, что у МЕНЯ стресс?! – складываю руки на стойке и подаюсь вперёд. – И разве я похожа на ту, кто хочет ромашкового чая?.. Не надо. Не отвечай. Просто сделай одолжение: налей мне виски и можешь продолжать натирать свой бокал.

Улыбка Алины гаснет. Руки опускаются. Тело вновь парализует.

Чёрт.

– Здесь есть кто-нибудь ещё из персонала?

– Как насчёт меня? – раздаётся сбоку уже знакомый мне мужской голос и уровень моей стрессоустойчивости падает ниже плинтуса.

А этот… выскочка, какого дьявола здесь забыл?

Руки на груди сложил с важным видом, подбородок задрал, волосы назад загрёб, будто его физиономию это как-то от простодушия спасти поможет, губы поджал, а глазёнками так зыркает, словно у меня осталось меньше минуты, прежде чем его тяжёлый ботинок смачно пнёт меня под зад через порог двери.

– Она тебе нагрубила? – переводит взгляд «следователя» на Алину.

Да!

– Нет.

«НЕТ?!» – Круто разворачиваю к ней голову.

– Я думал, у тебя хватит совести сюда больше не приходить, – выскочка щурит глаза и впивается в меня строгим осуждающим взглядом.

– Я тоже так думала, – фыркаю и смотрю на бейджик Алины, будто до этого момента понятия не имела, как её зовут. – Алина, так что насчёт…

– Тебе же сказали: алкоголь продаётся только после восьми, – вставляет свои пять копеек татуированный фрик.

– А я вроде как не с тобой разговариваю. Почему? А потому что ты здесь не работаешь!

– Это не помешает мне выставить буйного посетителя за дверь.

– Мить, всё нормально, – тоненьким голоском лепечет Алина. – Уверена, девушка и так всё поняла.

– Слышал, Митя? – многозначительно играю бровями. – У нас всё нормально. Иди, погуляй.

Но Митя не хочет гулять. Продолжает смотреть на меня настойчивым взглядом, до тех пор, пока не замечает надписи на моём лбу и не сдерживает гнусненький такой смешок. Ну, то есть – уверена, – он и раньше заметил эту позорную надпись «сися», потому что только слепой может её не заметить, но видимо тактичность, или что-то вроде этого, останавливала парнишку указать мне на неё с самого начала.

– Ха. Ха. – Поворачиваюсь к Алине. – А теперь виски. Или книгу жалоб.

– И что ты в ней напишешь? – усмехается Ми-и-итя-я.

Да блин! До чего ж назойливый тип!

– Напишу, что сегодня утром, кое-кто высмеял меня перед десятками посетителей, нагрубил и велел больше никогда не переступать порог этого заведения. – Растягиваю губы в гадкой улыбке и хлопаю ресницами. – Уверена, что владельца кафе заинтересует информация о том, что какой-то грубиян нахамил посетителю и выставил его на посмешище, даже не являясь работником данного заведения.

– И что? – в открытую надо мной смеётся, так что только плечи дёргаются.

– А то, что администратор, – для убедительности бросаю ещё один взгляд на бейдж Алины, – не предпринял никаких мер, чтобы сгладить ситуацию и даже не принёс извинений пострадавшей стороне.

И Митя замолкает. Лоб хмурить начинает и слабо качает головой, будто понять что-то никак не может. Что – не удивительно!

– Для чего ты пришла? – негромко спрашивает. – Поскандалить?

– Нет, всё проще – выпить.

И вновь тишина. Такая напряжённая, что кажется я слышу как у этого НЕ(до)работника скрипят челюсти.

Медленно выдыхаю, пытаюсь выдавить из себя улыбку, которая, скорее всего, напоминает злую гримасу, и настойчивым полушёпотом обращаюсь к Алине:

– Я не могу сейчас пойти домой. Просто не могу. Но если прямо сейчас не напьюсь, то не выполню одно из главных правил женского кодекса, понимаешь? Ты-то должна меня понять!

И тут сбоку гадкое, насмешливое фырканье раздаётся:

– У женщин есть кодекс?

Смеряю Митю тяжёлым взглядом из-под бровей и низким, злобным голосом сообщаю:

– Да. И пишется он благодаря таким козлам, как ты!

– Алин, дай ей банку пива и пусть валит отсюда. По кассе не проводи, – смотрит на меня, не моргая, а обращается к девушке за стойкой.

– Банку пива? – удивлённо переспрашивает Алина, и да! Я хотела задать тот же вопрос только с другой интонацией.

Нет, я понимаю, что в этом городе всем плевать на то, что кому-то полчаса назад в дребезги разбили сердце, наплевали в душу, и вообще заклеймили «сисей», и, возможно я повела себя не правильно – на эмоциях, – требуя в кафе предоставить мне алкоголь, но, простите… банка пива? Серьёзно? Этот выскочка велел всучить мне банку пива и проводить до двери?.. Я что… похожа на нищенку, у которой отходяк и ей срочно требуется спасительная банка пива, чтобы справиться с похмельем?

– Ты только что унизил меня. Снова.

– А ты минуту назад назвала меня козлом.

– Мить? – настойчиво зовёт Алина, пока мы с этим гоблином убивает друг друга взглядами. – Мить, прекрати, а?

Неужто Алинка про женский кодекс вспомнила?

– Я сама разберусь. Иди.

– Иди, Митя, – подхватываю Алину и киваю в сторону выхода. Если честно, то во мне даже интерес разгорелся: кто же этот парень, чёрт возьми, такой и почему так долго здесь торчит, даже не являясь работником кафе?

– Слушай, – в поисках шелестящих бумажек, к которым никак не могу привыкнуть, вытряхиваю немногочисленное содержимое сумочки на стойку и вопросительно смотрю на Митю, – а давай я дам тебе ещё пятьсот рублей, а ты мне расскажешь, какие функции выполняешь в данном заведении?

Да, меня понесло. А потому что не надо было одному козлу меня бросать, а второму меня доставать! Можно считать, что я так релаксирую.

– Что это? – А тон Мити вдруг меняется, лоб разглаживается от морщинок, а в глазах появляется настолько весёлый блеск, что даже как-то не по себе становится.

И тут я понимаю причину…

Чёрт!

Не успеваю подхватить со стойки выложенное на неё барахлишко, как Митя уже вцепившись пальцами в тетрадь, которая сегодня была со мной на каждом из уроков, весело присвистывает, а затем начинает… ну, да… ржать. А что ещё ему делать?

Хочется влепить себе пощёчину за тупость.

– Кристина Маркова! – объявляет выразительно, прочитав моё имя на обложке. – Ученица 11 «А» класса!.. Подожди… это шутка, да?

– Отдай! – вскакиваю со стула и пытаюсь выхватить у него эту злополучную тетрадь. – Отдай, сказала!

Митя поднимает руку ещё выше, так что мне не дотянуться, и никак не может избавиться от этого противнейшего, глумливого смеха:

– Так ты школьница, что ли? – Оглядывает меня с ног до головы и ещё громче смеяться начинает. – Стоп-стоп… так это я тут перед школьницей распинался?

Складываю руки на груди и яростно сдуваю прядь волос, упавшую на лицо:

– Не заметила, чтобы ты тут распинался!

– Алина! – кивает на растерявшуюся девушку за прилавком. – Прячь пиво, Алина! У нас тут малолетняя алкоголичка нарисовалась!

– Я не алкоголичка! – сжимаю кулаки, вытягивая руки по швам.

– Да-а? – Митя выразительно выгибает брови. – А кто это у нас тут виски требовал, а? А кто это у нас тут книгу жалоб просил? Не одна ли маленькая, наглая школьница случайно, м?.. Уж очень на тебя похожая!

Замечаю, что не только этот придурок и Алина с меня глаз не сводят, но и немногочисленные посетили глазами хлопать не ленятся и, откровенно посмеиваясь, переговариваются между собой.

– Мне помочь тебе выйти, или сама справишься? – с громким хлопком моя тетрадь падает на стойку и некоторое время я пялюсь исключительно на неё, будто это как-то поможет избежать позора.

В Штатах подделать документы – сущий пустяк, так что с посещением клубов после двенадцати, да и с покупкой алкоголя у меня никогда проблем не было. Да и я в принципе пью редко – балуюсь за компанию скорее, но кто бы мог подумать, что желание напиться вдребезги, впервые в жизни и с большого горя у меня появится именно в России, и именно в баре, где работают идиоты, вроде этого!

Вновь расплакаться хочется.

«Только попробуй и точно получишь пощёчину», – угрожаю себе мысленно.

– Митя, хватит, – на удивление строгий голос Алины, заставляет меня поднять на девушку взгляд. – Она ещё маленькая, перестань.

– Маленькие не заказывают виски в двенадцать дня, – отвечает ей Митя, складывает руки на груди и тяжело вздыхает. – Ладно, Алина права. Давай, забирай свои вещи и иди домой, уроки делай.

– И вот он снова включил режим «милого парня»! – раздражённо выпаливаю.

– Ты – ребёнок, так что я признаю, что погорячился.

Хватаю сумочку со стула, не глядя запихиваю в неё тетрадь и пудреницу, с гордым видом распрямляю плечи и бросаю на этого слепого идиота высокомерный взгляд.

– Ребёнок? – расслабленно усмехаюсь. – Где ты видел ребёнка с такой фигурой и третьим размером груди?

Кто-то из посетителей громко смеётся с моей реплики, и я точно знаю, что в этот раз в дураках осталась не я. Только кто-то вроде этого Мити взглянув на то, как я выгляжу, может сравнить меня с ребёнком.

– Хм, – беззвучно усмехается, кривя губы в повеселённой ухмылочке. – Я знал, что ты это скажешь.

– О, правда?.. – улыбаюсь шире. – Тогда это доказывает, что ты пялился на мою грудь.

Больше не собираясь продолжать эту глупую дискуссию, второй раз за этот паршивый день стучу каблуками к выходу, как вслед доносится:

– Зубная паста!

– Что, прости?

Смотрит вслед и улыбается странной глупой улыбочкой:

– Перманентный маркер… смывается зубной пастой.

***

Вся моя жизнь полетела к чертям. У меня не осталось ничего, что было мне дорого. Любимые люди предали меня. Мама стала плаксивым ребёнком, а я вынуждена быть взрослым, который её утешает. Это сложно… Боже, это так сложно – держаться, быть сильной, не сломаться пополам, не упасть духом и продолжать жить, улыбаться, делать вид, что ничего страшного не случилось. Что всё наладится, вернётся на свои круги, и жизнь моя станет прежней…

Как сильно я должна верить в то, что всё станет прежним?.. Станет ли?..

Как сильно нужно желать, чтобы отец, в котором я души не чаяла, вернулся, прижал к груди и ласково назвал меня своим котёнком. Как сильно нужно молиться, чтобы мама перестала лить слёзы по ночам, просыпаться с кругами под воспалёнными глазами и пачками пить успокоительное?.. Как сильно я должна сдерживать себя, чтобы не срываться на других просто потому, что мне всё осточертело! Как перестать превращаться в бездушную стерву, если у меня… если в этом мире у меня никого не осталось! Нет никого рядом!

Это… всё это – не мой мир. Моего мира не стало. Он рухнул.

Люди могут думать обо мне всё, что угодно, считать сукой, тупой американской девкой, разбалованной папочкиной дочкой… мне всё равно. Люди завистливы, даже если никогда не признаются в этом вслух – так все мы устроены. И у меня нет сил и желания доказывать кому-то свою позицию, оправдывать себя, или же пытаться подстроиться под них… Им не понять, что Маугли, выросшему в джунглях, чужд цивилизованный мир. Ребёнку, родившемуся с золотой ложкой во рту и в одну минуту ставшему нищим, не просто сложно оказаться в новом, чужом для него мире – ему страшно. Ему очень… очень страшно.

Но кого это волнует?

Их не волную я.

А меня не волнуют они. И не имеет значения: гордость это, или простая дурость. И не имеет значения: кто из нас Маугли, а кто ребёнок с золотой ложкой.

Одно я знаю точно – предают все.

Проще быть одному.

***

Два часа спустя

– Эээээй, тыыыыы… – воплю протяжно, с трудом шевеля заплетающимся и странно онемевшим языком.

А почему мой язык вообще онемел, а?!

– Слышшшшь?! К тебе обращаюссссь! Выскочаааа-аауууу! – с демонстративным возмущением захлопываю за собой дверь «Клевера», круто разворачиваюсь на каблуках и по странным причинам едва не теряю равновесие. – Чёэт… увасполы…такиескользике-е-е-е-а-а?..

В глазах плывёт, но я не пьяная! Не-е-е-т! Я просто… просто слегка навеселе! Вот… нет, не пьяная я. Точно говорю!

– Тыыыы! – нахожу взглядом зелёную рубашку в клетку у барной стойки и резко указываю пальцем на её владельца – ну, для пущего эффекта вроде как. – А ну-ка верни мой телефоооооон!

– Я же сказал: вернётся, – слышу фырканье в ответ и целенаправленно двигаюсь к стойке.

– Мить, она пьяная, не горячись.

– Не лезь, Алин.

– Это кто здесь пьяный, ааааа?!..

Физиономия выскочки плавает из стороны в сторону и троится. Трижды с силой моргаю, но она всё равно почему-то плавает! И троится! Что за фигня?

– Теле… фон! – требую, протягивая раскрытую ладонь. – Живоооо!

– Ты сама его здесь забыла, – плавающая физиономия оказывается над моим личиком, и укачивать начинает ещё сильнее. – А теперь заявляешься сюда пьяная в стельку, орёшь как ненормальная и пугаешь посетителей? – шипит недовольно.

Вот же зануда какая! Шипит! Да на меня!

– Сколько тебе? Семнадцать? – плавающие из стороны в сторону глаза придирчиво сужаются. – Не рано так напиваться?

– Мнепчтивосемндацать…

– Что?

Взмахиваю руками, так что – ХА! – этому татуированному упырю приходится выгнуть спину, чтобы по морде не получить. Хаха!

– Чё эт он режим «мамаши», что ли включил? – Звонко и, конечно же, не по-идиотски смеюсь. Я ведь не идиотка! – Упс! Прости, я сказала это вслух?

– Митя, уведи её отсюда.

– Эт кто ща сказал? – перевожу расплывчатый взгляд на белое пятно, маячащее за спиной выскочки. – О! Камерон… приветик.

– Пойдём со мной, Кристина. Я помогу тебе умыться.

– Убери руки от меня, Камерон! Я не твоя фанатка! Тааак… телефон мой гдеее?