Индийский хлопок и британский интерес. Овеществленная политика в колониальную эпоху

Баласор – большой город, в милю длиной и в полмили в его самой широкой части. Он стоит на реке Бори Беллаун, вода в ней обычно находится на уровне восьми футов и пригодна для перемещения судов в сухие доки, которых здесь много. Но весной вода поднимается выше. По реке могут ходить суда грузоподъемностью не более ста тонн, однако они не в состоянии преодолеть устье за исключением весенних месяцев… Со здания английской фактории[40] открывается прекрасный вид. С юго-запада на северо-запад лежат равнины, которые граничат на расстоянии в двенадцать миль с горами Нилгур. К югу возвышается аккуратный городок… К востоку видны изгибы реки Бори Беллаун, протекающей по местности, усеянной деревнями насколько хватает глаз… К северу располагаются невозделываемые угодья, орошаемые речной водой… 1 мая я покинул Будрак рано, пересек реку Солиунди шириной в триста ярдов, в это время года пригодную для переправы вброд. Я прошел не более четырех миль и обнаружил ручей всего в двадцать пять ярдов шириной, но такой глубокий и быстрый, что мне пришлось нанимать лодки, чтобы перебраться на другой берег. Он называется Тунда-Нулла, через него есть хороший каменный мост, но поврежденный у основания с обеих сторон стремительным потоком. 2 мая я вступил на территорию паргана[41] Даумнагар и через две мили перешел еще через один ручей по каменному мосту, давно не ремонтировавшемуся, но пригодному для провоза пушек…» [Там же: 2, 4, 10].

Основное внимание Мотта было приковано к местному ландшафту, который в его описании обрел конкретные природные и рукотворные маркеры, обладавшие определенными размерами, сориентированные по сторонам света, размещенные на точно вымеренных друг от друга расстояниях. При этом нигде в тексте не указано, каким образом он рассчитывал дистанции – пользовался ли информацией сопровождавших его слуг и местных жителей или имел при себе какие-то инструменты[42]. Упомянул он только компас. Однако из других источников известно, что в XVIII в. использовались «во-первых, инструменты для измерения дистанций – цепи и шагомеры. Далее, инструменты для измерения углов – квадранты и секстанты; компасы, угломеры и теодолиты; и, в-третьих, телескопы, созданные специально для производства астрономических работ, а также хронометры и часы для перевода времени в соответствии с долготами» [Исторические записки 1945: 198[43] ]. К слову, Джеймс Рэннел появился в Индии за три года до путешествия Мотта и лишь приступил к обследованию Бенгалии и Бихара, которое завершилось изданием в 1781 г. «Атласа Бенгалии» с масштабом 1 дюйм: 5 миль. Мотт же, по сути, создал словесную карту Ориссы или тех ее районов, где побывал. и, вернувшись в Калькутту с испещренными листами бумаги, не только «доставил» туда эту часть Индостана, но сделал ее «проходимой», знакомой, наполненной ландшафтными объектами, описанной таким образом, что давало возможность спланировать маршрут как мирных, так и военных экспедиций. Теперь стратеги из Ост-Индской компании «знали» эту местность, им было известно местоположение городов, крепостей, маратхских гарнизонов, расстояние между деревнями, колодцами, точками привалов, состояние дорог, переправ, мостов, глубина рек и высота гор. Сидя в кабинете, они «чувствовали» жару, «мокли» под муссонными дождями и открывали путь в Центральную Индию.

Маратхский воин. Путевая зарисовка из книги [Форбс 1835]

Мотта также интересовал потенциал пахотных угодий в Ориссе, условия сельскохозяйственного труда, налоговые отношения между землевладельцами и арендаторами, состояние ремесел. Он напрямую связывал запустение и бедность, царившие в посещенных им краях, с правлением маратхов, чей отрицательный образ он с особой старательностью выписывал на протяжении всего повествования. Он будто прикидывал, что можно получить с этих земель, и подспудно проводил мысль о том, что британцы были бы более рачительными хозяевами. По всему тексту рассыпаны замечания такого рода:

«…в окрестностях живет много мелких талукдаров[44], которые из-за притеснений махраттов в свою очередь угнетают арендаторов, и это стало причиной запустения страны» [Мотт 1930: 5].

«Кундеа-парра находится в трех косах[45] к юго-востоку от Куло, где я задержался на два дня, чтобы дать слугам запастись всем необходимым… так как оставшаяся часть пути пролегала через местности слабо населенные, гористые, плохо культивируемые и варварские во всех смыслах этого слова [Там же: 21].

«К северо-востоку от реки Шуру показались руины некогда большого города… нет необходимости говорить, что на протяжении всего моего путешествия, в какие бы прежде цветущие места я ни прибывал, я находил их в упадке и обезлюдевшими после истребления населения махраттами» [Там же: 8].

«Я остановился в маленькой деревне Кхассамгар… ее жители не выращивали ни бобовые, ни зерновые сорта, а только те, которые поспевали в сезон дождей. Культурами, созревающими в другие месяцы, местное население пренебрегало, так как все время жило в ожидании разорительных набегов махраттов» [Там же: 27].

Такое положение дел удивляло Мотта:

«Политика махраттов по управлению этой страной представляется очень странной для меня, сына свободы, обученного тому, что правительство учреждается для защиты каждого человека и самые отверженные и угнетенные имеют право на жалобу, которая обязана быть удовлетворена, если это не ущемляет общее благо. Люди же этой страны, наделенные от природы стоическим безразличием, которая притупляет любую чувствительность, обнаруживают в своих сердцах подлое и жалкое вероломство, оно лишает их доверия к соседям, препятствует союзу с теми, кто мог бы их защитить, подчиняют тем, кому они не в силах противостоять, а сами они в отчаянии взывают к воле бога» [Там же: 27].

На периферии авторского внимания остался ресурсный и сырьевой потенциал провинции, за исключением драгоценных камней. Слово «хлопок» упоминается в дневнике только три раза, причем в значении сырья лишь один. Например, он описывал деревню Куло, большой торговый центр, куда купцы из Берара и других районов Индии привозили хлопок и разную продукцию на буйволиных повозках, а возвращались груженые солью и европейскими товарами. С января по апрель они собирались в караваны для безопасности и преодолевали расстояние в 500–600 миль. Мотт никак не мог взять в толк, что мешало им проехать еще 120 миль, чтобы добраться до побережья. Наоборот, оттуда в Куло прибывали торговцы для совершения преимущественно бартерных сделок, денежного оборота почти не было [Там же: 22]. Гораздо чаще он упоминал другой хлопчатобумажный предмет колониального торга – муслин.

Такой избирательный интерес Мотта к сельскохозяйственной земле и ландшафту был вполне объясним. Чиновники Ост-Индской компании в этот период нуждались в средствах как для покупки колониального товара, так и для содержания армии и административного аппарата. Учитывая, что во второй половине XVIII в. у колонизаторов был небольшой ассортимент, который они могли предложить местному обществу в обмен на их продукцию, им приходилось расплачиваться за нее в основном серебром и золотом, вывоз которых из метрополии в условиях меркантилисткой политики был крайне нежелателен. Поэтому им важно было изыскать источник денег внутри колонии[46]. Получение контроля еще не столько над территорией, источником сырья и ресурсов и местом обитания платежеспособных жителей, сколько над «обложенным налогами населением» [Глушкова 2016: 208], обрабатывающим землю, открывало такие перспективы. Как пишет индийский историк Ирфан Хабиб, «в отличие от империалистов более позднего времени, сражавшихся за колониальные рынки, завоеватели доиндустриальной эпохи, имевшие в своем распоряжении весь мир в качестве рынка, охотились именно за товарами, предметами потребления» [Хабиб 2007: 300]. Кроме того, британцы, прибывшие в Индостан по морю и основавшие свои фактории на побережье, нуждались в обретении земной тверди под ногами в прямом смысле слова, чтобы беспрепятственно вести бизнес, и, главное, коммуницировать с другими английскими факториями по суше. Например, Шивбхат Сатхе, субедар Ориссы, поставленный на этот пост Рагхуджи и Джаноджи вместо Мирзы Салеха, заместителя Мир Хабиба, будучи не в силах оказывать военное давление на британцев для получения с них чаутха, использовал другие методы. В частности, он препятствовал хождению английской почты (дак) через этот регион и терроризировал гомаштов, коммерческих агентов Ост-Индской компании, ответственных за сбор готовой продукции (например, хлопчатобумажного полотна) у непосредственных производителей, складирование в накопительных центрах (аурунг) и переправку ее в фактории[47] [Коларкар 1984: 347]. В 1769 г. Джаноджи, после того, как Компания не откликнулась на его просьбу о помощи в борьбе против пешвы, не позволил британской армии пройти через Ориссу на пути из Мадраса в Бенгалию [Уиллс 1926: 32]. Поэтому чиновники и служащие Компании интересовались в подробностях, как эта суша была устроена с точки зрения ее пересечения пешком, на лошадях, буйволиных повозках или в паланкинах, с товаром или оружием, большими или малыми группами, зимой или летом.

Почти восемь месяцев Мотт был в пути. 2 ноября 1866 г. он пересек реку Суварнарекху в обратном направлении и был «рад ощутить под ногами английскую [курсив мой. – С. С.] землю» [Там же: 40].

Первая англо-маратхская война

Смерть Джаноджи в 1772 г., не оставившего после себя наследника, спровоцировала всплеск внутрисемейных кровавых конфликтов, разрешившихся официальным возведением в сан сенасахеба субы его племянника Рагхуджи II (1775–1816), сына его младшего брата Мудходжи (I). Последний выполнял роль опекуна и регента и, по сути, был главной политической фигурой в Нагпурском княжестве до смерти в 1785 г. В 1772 же году умер пешва Мадхав-рав I, что также повлекло не менее жестокую борьбу за пунский трон. После убийства пешвы Нараян-рава (1772–1773) и смещения пешвы Рагхунатх-рава (1773–1774) на это место пришел Мадхав-рав II (1774–1795). А в британском стане в 1772 г. новым генерал-губернатором Бенгалии был назначен Уоррен Хейстингс (1772–1785). 12 января 1777 г. он в письме личному секретарю Александру Эллиоту, находившемуся тогда в Англии, так излагал свое видение политики в Индии: «Вам хорошо известна общая система, которую я хотел бы внедрить в Индии: расширить влияние британской нации на все части Индии, расположенные вблизи наших владений, без увеличения защитных средств и вступления в рискованные или неопределенные сделки, и принять верность тех из наших соседей, которые захотят числиться в друзьях и союзниках

Его Величества короля Великобритании[48]… На этом основании я создам союз с Бераром. Эта страна – более важна для нас, чем любые другие, из-за близости к нашим владениям, и поэтому мы должны установить связь с ней раньше, чем это сделают другие [Кейт 1922: 88, 89].

Иоганн Цоффани. Уоррен Хейстингс, генерал-губернатор Бенгалии

В том числе и из-за такой установки британских властей период с 1775 по 1782 г. был временем относительного спокойствия для нагпурских Бхосле. Ост-Индская компания сконцентрировала внимание на западной части Маратхской державы. Воспользовавшись раздорами между претендентами на титул пешвы, Бомбейский совет английской Ост-Индской компании в 1775 г. заключил с изгнанным родственником пешвы Рагхунатх-равом Суратский договор, по которому британцам отходили маратхские земли – округ Бассейн, о. Салсетт и другие мелкие острова близ Бомбея в обмен на предоставление ему военной помощи. Это событие положило начало первой англо-маратхской войне (1775–1782). Когда в 1778 г. Индии достигла весть об англо-французской войне (1778–1783), Хейстингс поторопился заключить союз с Мудходжи на случай столкновения с французами и их вероятным союзником в лице пешвы на Индийском субконтиненте. В «Записке» от 9 июля 1778 г. Хейстингс отмечал, что «помочь ему может только сила, равная пешве… Мудходжи Бхосле, глава Берара, отвечает такой характеристике. Его семья всегда имела высокий статус среди властителей Индии. Его отец Рагхуджи подчинил Бенгалию, вынудив платить чаутх, в тот момент, когда ею управлял самый талантливый из ее правителей. Его брат Джаноджи сжег Пуну, когда власть пешвы была в зените. Его владения простираются от морского побережья Ориссы и западных границ Бенгалии до предместий Аурангабада. Его доходы внушительны, его силы многочисленны» (цит. по [Уиллс 1926: 48–54]). Британцы хорошо уловили разницу в происхождении власти пешв и нагпурских князей и планировали разыграть эту карту. Заключив союз, они готовы были оказать Бхосле «поддержку в их претензиях на суверенную власть» и первенство среди маратхских правителей. «У наших же границ, – продолжал Хейстингс, – будет мощный буфер, а наш альянс сможет противостоять, а при грамотной политике и сокрушить государство маратхов… Я рекомендую Компании немедленно отправить к Мудходжи Бхосле посланника со всеми полномочиями для заключения союза» (цит. по [Уиллс 1926: 48–54]). Как видно, земля в центре Индии по-прежнему имела пока стратегическое значение.

Александр Эллиот

20 июля 1778 г. упомянутый выше Александр Эллиот отправился в Нагпур в сопровождении помощника Роберта Фаркураха, капитана Уильяма Кэмпбелла и лейтенанта Джеймса Андерсона. Это была первая официальная британская миссия ко двору нагпурского раджи, а сами они стали первыми британцами, которые добрались до Нагпура. К 10 августа, преодолев 290 миль хорошо знакомого англичанам пути, они добрались до Каттака (там располагалась одна из ост-индских факторий). С этого момента они начали вести «Журнал путешествия из Каттака в Нагпур, начавшегося 11 августа 1778 г.».

Мне не удалось найти этот документ, но читавший его К. Уиллс написал о постигшем его разочаровании, так как обнаружил в нем в основном топографические детали местности [Там же: 56]. На самом деле эти записи уточняли и дополняли уже составленную Моттом словесную карту района. Эллиот двигался по маршруту Мотта до местечка Бауд, где последний повернул на Самбалпур. Эллиот же отправился дальше на запад к Сонпуру, столице одноименного княжества. Уиллс привел выдержку из «Журнала путешествия…»: «Сонпур – большая деревня с фортом, защищенным бамбуковой изгородью и земляным валом, расположенными вдоль реки Маханади… Река Тел отделяет владения раджи Берара Мудходжи от земель его брата Бимбаджи, раджи Чхаттисгарха[49] – дистрикт Бауд к востоку от реки принадлежит первому, а Сонпур к западу от реки находится на территории раджи Самбалпура, который платит налоги Бимбаджи» (цит. по [Там же: 56]). Путешествие Эллиота оказалось тяжелым и трагичным, оно пришлось на время непрерывных и сильных муссонов и пролегало в той части Индии, где, по выражению Уиллса, и «сегодня (1926 г. – С. С.) находятся самые дикие и труднопроходимые тракты полуострова» [Там же: 56]. В результате Эллиот заболел. В двухстах милях от Каттака в деревне Семра на берегу ручья Латх в семи милях от Сарангарха 12 сентября 1778 г. он скончался. Роберт Фаркурах за три дня до этого писал

У. Хейстингсу: «Его лихорадка ухудшается, и в ситуации, когда мы лишены какой-либо медицинской помощи и иного крова, кроме как плохой палатки, а ливни сменяются жарой, трудно предсказать исход событий» (цит. по [Там же: 57]). Хейстингс распорядился возвести надгробие, на котором высечены слова: «Александр Эллиот, эсквайр, которому в очень раннем возрасте выпала честь исполнить важную миссию при нагпурском дворе, умер от лихорадки в этом месте 12 сентября 1778 г. в возрасте 23 лет; этот памятник сооружен над его останками в знак признания его заслуг и в память об утрате, которое понесло государство с его смертью, по приказу генерал-губернатора» (цит. по: [Там же: 58]). Хейстингс подарил Вишванатху Саи, радже Сарангарха, царственный подарок – слона в обмен на обещание ухаживать за могилой. По словам Уиллса, в 1926 г. надгробие все еще стояло и находилось под присмотром нынешнего раджи, праправнука Вишванатха.

Бимбаджи Бхосле

Оставшаяся группа продолжила путь:

29.09 – пересекла реку Маханади.

7.10 – достигла деревни Мохра рядом с рекой Кхарун. Там 15 октября скончался еще один участник миссии – Роберт Фаркурах. Судя по расследованию К. Уиллса, над могилой был возведен памятник, однако к 1926 г. он не сохранился.

17.10 – группа прибыла в Ратанпур, столицу владений Бимбаджи.

26.10 – Маро.

6.11 – добрались до Ланжи уже в сопровождении высланного Мудходжи посла.

9.11 – Тирора.

12.11 – Тхарса. 14.11 – Нагпур.

Путь занял около трех с половиной месяцев. Оставшиеся участники экспедиции не имели полномочий на ведение переговоров. Поэтому после месяца пребывания в Нагпуре 12 декабря они отправились в путь на северо-запад от Нагпура и, миновав Савнер, Пандхерну, Мул-тай, Бетул, Шахпур, добрались до Хошангабада на территории княжества Бхопал, где лагерем расположились английские войска, высланные Хейстингсом в качестве военного подкрепления миссии Эллиота[50]. Возглавлявший их полковник Лесли умер 3 октября. Заменившему его полковнику Годдарду было поручено провести переговоры. Он в свою очередь отправил лейтенанта Дэниэла Уотерстоуна в Нагпур, который в письме Хейстингсу доложил о полном провале планов англичан, так как нагпурцы не поддержали идею союза с Ост-Индской компанией и отказались вступать в открытое противостояние с Пуной. 1 января 1779 г. Уотерстоун покинул Нагпур.

Описание пути экспедиции Эллиота, хотя и не столь подробное, как у Мотта, заполнило еще один кусок карты, существовавшей пока только в виде слов на бумаге. На самой же земле в центре Индии появились первые материальные, высеченные в камне, скорбные свидетельства тяжелого, медленного, но упорного продвижения британцев вглубь континента – надгробия и кенотафы, разбросанные вдоль дорог как путеводные знаки для идущих вслед за ними.

В 1779 г. усилиями Наны Пхаднависа, министра при пешве и главной политической фигуры в тот период в Пуне, удалось создать антибританский альянс и объединить силы пешвы, Синдии, Мудходжи Бхосле, хайдарабадского низама Али Хана и майсурского наваба Хайдара Али. Каждый из участников должен был на своем направлении беспокоить британцев и не дать им сконцентрировать силы в одном месте. Бхосле следовало выступить в поход на Бенгалию, что они и сделали в августе (по другим сведениям, в октябре) 1779 г. Однако пошли они в обход, достигнув Каттака только к маю 1780 г., т. е. к началу сезона дождей, когда никакие действия были невозможны. Британцев они предупредили о своих маневрах. Тем не менее, прежде чем направить через Ориссу войска на помощь Мадрасу, армия которого сражалась с майсурским навабом[51], бенгальские власти выслали еще одну делегацию в Каттак под руководством Дэвида Андерсона, брата Джеймса Андерсона из миссии Эллиота, чтобы наверняка избежать столкновения с силами Мудходжи. В результате двухэтапных переговоров в 1781 г. и вручения маратхам подарка размером в три лакха рупий было достигнуто соглашение, по которому британцы обещали Нагпуру еще 13 лакхов и помощь в установлении власти над районом Мандла, а нагпурцы в свою очередь обязались увести войска из Ориссы[52]. Как писал Грант Дафф, «путем ужасной политики господин Хейстингс временно отколол восточных маратхов от конфедерации и обратил их против Хайдара Али и пешвы в тот момент, когда не было сомнений, что они с 30 тысячами лошадей могли вторгнуться в Бенгалию и сжечь все города от Бурдвана до Пойнт-Палмирэс» [Грант Дафф 1826: 451]. Однако до того, как договор вступил в силу, открылся другой канал для переговоров со стороны Махадджи Синдия, в результате которых в 1782 г. был подписан Салбайский договор, ознаменовавший конец Первой англо-маратхской войны. Среди прочего договор закрепил за британцами Салсетт и район Броач на побережье Гуджарата.

Однако чтобы не пренебрегать отношениями с нагпурским раджой, который «был явно разочарован тем, что вместо него другой правитель стал ключевой фигурой в переговорах между британцами и маратхами» [Сен 1994, II: 256], Хейстингс отправил к его двору агента Чарлза Чэпмена, чья миссия носила скорее формальный характер[53]. 22 января 1782 г. он прибыл в Нагпур и всего на шесть дней пересекся с неким господином по фамилии Томас. К. Уиллс упоминал дневник путешествия Томаса из Нагпура в Каттак, копию которого ему удалось раздобыть в статистическом ведомстве в Калькутте. По словам Уиллса, в дневнике содержалось много информации о внутреннем устройстве страны. Сам путь длиной в 294 коса, или 588 миль, Томас преодолел в рекордные сроки – всего за 31 день, указав, кстати, что по дороге ему попалась могила Эллиота.

Джордж Форстер

Следующие несколько лет были временем относительного затишья в отношениях между бенгальскими властями и Бхосле. В 1785 г. Уоррен Хейстингс покинул Индию. После недолгого пребывания на этом посту сэра Джона Макферсона (1785–1786) новым генерал-губернатором Бенгалии стал лорд Чарлз Корнуоллис (1786–1793). На фоне беспокойства, доставляемого британцам майсурским правителем Типу Султаном (1782–1799) на юге, они вновь начали искать союза с маратхами и низамом Хайдарабада. С этой целью в конце 1787 г. генерал-губернатор отправил ко двору Бхосле Джорджа Форстера, который стал первым официальным британским резидентом в Нагпуре (1788–1791). 15 января он прибыл в столицу княжества из расположенного к северо-западу от нее Канпура, входившего в состав Ауда. Форстер был опытным путешественником: свой путь от Бенареса до Англии в период с декабря 1782 г. по июль 1784 г. он описал в двухтомном издании «Путешествие из Бенгалии в Англию через Северную Индию, Кашмир, Афганистан, Персию, Каспийское море и Россию» [Форстер 1798][54]. В Нагпуре у него были задачи дипломатического рода, поэтому вместо описания дороги он уже 11 апреля 1788 г. представил Корнуоллису «Очерк истории нагпурской ветви семьи Бхосле от завоевания ею своей страны до настоящего времени»[55], а также «Отчет о территориях, доходах, вооруженных силах и полиции нынешнего раджи, Мудходжи Бхосле». К. Уиллс привел этот текст полностью [Уиллс 1926: 88–103]. В нем Форстер дал личную оценку радже и его сыновьям, описал их ближайшее окружение и расстановку сил при дворе. Перейдя к характеристике территории, он четко обозначил географические рубежи княжества:

«С севера оно ограничено маленькой рекой Шер, бегущей на протяжении восьми миль на север от деревни Лакхнадон и отделяющей земли Бхосле от владений Баладжи, правителя Калпи. На западе княжество простирается до Ратанпура и включает все его районы. На юго-востоке Самбалпур и другие мелкие независимые индусские княжества служат барьером между владениями раджи и Каттаком (Ориссой. – С. С.), который ему подчиняется. На юге разграничительной является полоса в двадцать миль до реки Годавари, протекающей по территории низама. На юго-западе земли окружены рекой Годавари, образующей границу вокруг Берара. На севере княжество доходит до реки Нармады» (цит. по [Уиллс 1926: 96]).

Джон Копли. Чарлз Корнуоллис, генерал-губернатор Бенгалии

Ежегодный доход княжеской казны Форстер оценил в 52 лакха рупий и дал разбивку по вкладу отдельных регионов княжества в общую копилку. Хотя К. Уиллс, сравнивая цифры Форстера с теми, что приводил Джеймс Рэннел в «Мемуаре» [Рэннел 1788], считал, что первый их несколько занизил. Также Форстер показал некоторые статьи и суммы расходов. Далее шла информация по численности, составу и состоянию войск. Он насчитал 10 500 человек/лошадей в составе кавалерии, разбросанных в разных частях княжества, и 300 сипаев, «ужасно одетых и плохо вымуштрованных» (цит. по [Уиллс 1926: 98]). «Нерегулярная пехота, численность которой невозможно определить, в основном рассредоточена по фортам и не заслуживает упоминания. Плохая артиллерия Мудходжи столь же плохо и содержится. Она исчисляется пятнадцатью единицами разного калибра. Пушки были произведены на нагпурском оружейном дворе местными оружейниками и находятся сейчас на обслуживании небольшой группы европейцев, прибывших сюда из разных краев[56]» [Там же]. Оценка материальных ресурсов Бхосле была очень важна, так как просветила британцев относительно «мощи» этой династии. Как записал Форстер в своем отчете: «На основе сведений касательно доходов и вооруженных сил Мудходжи Бхосле, он, как представляется, занимает второстепенную позицию среди правителей Индии» [Там же]. Кроме того, Форстер описал и сам город, обратив внимание на дорогие здания, которые возводились в то время, «что отнимает немалую долю средств у бюджета и заведомо не даст радже втянуться в какое-нибудь военное предприятие» [Там же: 103]. В этом отчете уже не ландшафт Нагпурского княжества, а его ресурсы и богатства стали облекаться в форму цифр и отчетов, уместившихся на нескольких рукописных листах.