Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2

Очень меня порадовали ребята в N. Y. Лёня Соков, наконец, счастлив до предела: вся семья с ним, есть возможность работать, сын растёт, жена скоро будет на хорошей работе. Сам весь так и сияет, хоть и устал от всех хлопот. Герловины сняли помещение в центре Сохо. Бывший гараж, переделанный в студию. Высокое помещение с верхним светом, к потолку подвешен агрегат для нагревания воздуха, спят на антресолях. Римма теперь снимается тут же на фоне Дали и Поллока. Громадные холсты, у них находятся на реставрации – этим подрабатывают.

Сашина мастерская, как и в Москве, в подвале, а район напоминает Новопесчаные улицы. Русских в N. Y. гораздо больше, чем в Париже, в метро оглянешься – обязательно кто-нибудь читает «Новое русское слово». Город как будто очень близок и знаком – то ли по трофейным фильмам, просмотренным в детстве, то ли ещё почему. Ни один из виденных мной западных городов не напоминает так Москву, как N. Y., – отчасти своей архитектурной безалаберностью, шириной улиц, домами-коробками и архитектурными излишествами. Проспект Мира или Ленинский проспект – типичные нью-йоркские улицы. А вообще это тема для большого письма, которое я всё собираюсь написать и напишу. Пока что с письмами тришкин кафтан: написал одно, не успел написать другое. Каждый номер журнала – это сотни две или больше писем – туда-сюда, по всем вопросам и деталям. Московские письма по почте не приходят уже года два – как обрезало. Наверное, и мои даже поздравительные тоже перехватываются. А вообще, каждое московское письмо для меня праздник, я их месяцами таскаю с собой в сумке и перечитываю в электричке. Надеюсь тебя увидеть здесь по гостевому вызову. Шансы есть, т. к. у советских сейчас такое гиблое положение, что им терять нечего. А те мордовороты, которые посылались раньше, дело не улучшали, а наоборот. Теперь выгораживаются Окуджавой – раз в неск. месяцев его концерты в Париже.

Игорь

Комар-Меламид – Шелковскому 09.05.82

Дорогой Игорь.

«Человек предполагает, а…» и т. д. Как ты помнишь, мы рассчитывали показать «пост-соцреализм» (звучит как почётный пост у доски соцсоревнования) в мае и, отдыхая от кистей, во время выставки переработать черновики лекции, которую читали в каком-то страшно изысканном обществе (знакомились с конгрессменами и Бжезинским, из чего ты можешь заключить, как давно это было – при Картере аж!).

Но, увы! Статья в «Артфоруме»9 была опубликована неожиданно быстро: посуди сам, обычно даже короткие рецензии на текущие выставки появляются месяца через три, четыре после закрытия. Поэтому мы решили закончить другие, нерепродуцированные полотна, что, естественно, заставляет отложить выставку на начало – середину осени. Когда мы начинали эту «ностальгическую эпопею», казалось, все выльется в типичную для нашего метода работы серию в 5–7 объектов (в этом случае – холстов), а потом спляшем перед камерой с магнитной видеозаписью или будем мериться хуями со зрителями или т. п., как водилось. Но неожиданно тема так затянула, что уже сто сюжетов и эскизов лежат на столе, и надо их сделать видимыми, но не видно одного – конца работе.

Таким образом, мы не можем, как обещали (за что просим по-человечески понять и простить), в мае полностью отдаться статье «Образ Сталина и иконография зла в русском искусстве». Но уговор – дороже денег, совмещая обработку черновиков той лекции (они хранились разрезанными на абзацы, т. к. мы читали по очереди, короткими монологами, что чрезвычайно затрудняет задачу собрать всё в компактную и простую форму) с подготовкой очень важной для нас выставки. Вероятно, закончим русский текст к концу лета. Сколько потребуется времени переводчику – не знаем.

Сходная ситуация со статьёй Джейми. Она очень много пишет о новых веяниях в Нью-Йоркском искусстве и, чисто психологически, нуждается в тематической паузе, чтобы ещё раз, более ретроспективно, писать о нас. Материалы для репродукций зависят от её замысла и структуры статьи. Всё, что ей потребуется, дадим немедленно. (Спасибо за слайды Серова. Упоминаемой тобой публикации не получали.)

Что касается конфликта между некоторыми художниками и кураторами, то мы предпочитаем не лезть в это дело. Скажем одно: для русских выставок, выставка «Самиздата» собрала необыкновенное количество рецензий.

Скандал на страницах «Виллидж Войс» только способствовал рекламе русского нашествия на Нью-Йоркский мир искусства. Мы пытались мирить Герловиных с Тупицыными, но безрезультатно. Эта ситуация касается не менее болезненных вопросов самолюбия, чем в конфликте между Соковым и Косолаповым, когда уже все давно забыли о трёхметровой бельевой защепке Ольденбурга, сделанной им ещё тогда, когда все мы копировали гипсовые головы Венер и Сократов.

Ещё раз надеемся на великодушное твоё прощение и чисто профессиональное понимание ситуации с переносом срока выставки. Также надеемся, что несколько дней и ночей, когда мы с Катей Фитцпатрик подготавливали пресс-конференцию к твоему приезду (результатом чего явилась неплохая страница в «Арт-Ньюс»), зачтутся нам как «смягчающее вину обстоятельство». <…>

Всегда твои, К/М

Сидоров – Шелковскому 10.05.82

Дорогой Игорь!

Получил твои письма от 18-4-82 и 23-4-82, а также посылку с № 3 (4 шт.). 2 комплекта открыток, обложки и др. мелочи. Большое спасибо. Как всегда, сначала отвечу на твои письма.

Может быть, ты подождёшь удобного случая, чтобы напечатать цветную обложку к «Типажам» (впрочем, это может быть и суперобложка – тогда не пропадёт старая), т. к. в самой книжке будут цветные иллюстрации, то, по-моему, цвет на обложке необходим. Хотя я могу и ошибаться.

По поводу Хармса напишу недели через две-три, после того как побываю в Ленинграде и переговорю с редактором и составителем. Но, в принципе, есть «промежуточное» предложение.

Посылка (19) была снабжена 4-мя адресами: на обёртке самой коробки, на пластиковой сумке, на бумажке (картонке) в сумке и в сопроводительной записке. Куда они всё это повыкидывали – не знаю.

Странно, что тебе виднее стало о художественной ситуации в Ленинграде и в Одессе – я тебе писал об этом много раз (что в Ленинграде всего 3–4 приличных художника: Дышленко, Михнов, Гаврильчик и Журков (начинающий) и может быть ещё 2–3 (да про одного забыл – Альберт Розин!); в Одессе – ни одного! Ты, наверно, думаешь, что я тебе присылаю всё, что ко мне попадает в руки. Это было бы смешно, т. к. я держу на руках весь этот бред, который ты видел у Ирины Баскиной или который тебе прислал Серов. Кстати, такая «разгромная» статья под названием «Живопись Одессы» давно мною задумана, но пока нет автора, который бы взялся за эту работу (совсем противно?), а ведь у нас совсем нет критического материала, но с чего-то нужно начинать.

Ж. [Жак Мелконян] привёз Игорю М. [Макаревичу] за эту работу диапроектор для широкой плёнки – и всё!

Со Шварцманом пока глухо. Мне кажется, что ему что-то наговорил Штейнберг, т. к. он резко изменил своё отношение к публикации сразу же после встречи с ним на Рождество, которое они справляли вместе. Более глубокая причина – недостаточно «хвалебная» ст. Пацюкова. Вот если бы его поставили выше Малевича – тогда другое дело! Обычная наша ситуация.

Слайды Пивоварова обязательно должны прислать (вместе с другими материалами Кабака и Гороховского). Я теперь сделать почти ничего не могу, т. к. Витя уехал из Союза совсем и забрал свои работы. Есть один альбом у Кабака и, если слайды не придут, я его пересниму, но подождём до июня.

Будет очень хорошо, если ты напишешь письмо Боре О. [Орлову] – он мой самый бескорыстный помощник и доброжелатель. Обязательно нужно, чтобы он был в № 5.

Кстати, о № 5. Я заканчиваю подборку для всего номера – у тебя будет большой выбор по всем рубрикам. Ориентировочно весь материал будет готов к середине июля.

Елизавета Изм. видела № 3 и имеет несколько открыток и обложек. Тебе она передаёт самые тёплые приветы.

Письмо № 70 никак нет времени закончить, т. к. сейчас у меня самый «противный» период – зарабатывание денег. С каждым годом это делать всё труднее и труднее. Всё время приходится менять способы – сейчас я делаю перегородчатые эмали. Работа требует хороших нервов и душевного равновесия. Очень большая нагрузка на глаза (именно поэтому я пишу так крупно и отрывисто, чтобы не перенапрягать зрение). Трудно заниматься такой работой, когда ничего нет и весь инструмент и материал приходится делать самому (на что уходит 80 % времени). Зато эта работа приносит в месяц 3–4 зарплаты академика.

Получил ли ты все материалы Славы Л. [Лебедева]? Очень беспокоюсь. Переделка заняла бы ещё 3 недели.

С «фильмами» для цветной печати продолжаю экспериментировать; о первых результатах немедленно сообщу. Извини за краткость. Устаю – А.

Шелковский – Сидорову 17.05.82

Дорогой Алик!

Получил твоё письмо от 10-5 (71) и все предыдущие без исключения. Моё предыдущее письмо к тебе было от 1-5-82. Напиши, дошло ли оно до тебя.

С П. [посылкой] 19 продолжаются сложности. Звонил ещё раз, напоминал (первый раз пообещали, но не выслали). Обещали снова. Сегодня получил письмо, что не знают точно, что надо выслать, что некоторые материалы с пометкой «Архив» положены уже «в архив» (эти люди тоже занимаются какими-то публикациями) и теперь не могут их найти, не знают, где и что, что вещи лежат с февраля и уже забыто, что и куда.

Ты учти впредь возможность таких ситуаций. При пересылке через эмигрантов или славистов всегда есть некоторый риск. Каждый копает под себя, ревнив к деятельности других или просто ленив и необязателен. Предлог, чтобы не отсылать (адрес потерялся), – всегда найдётся. Сейчас мне остаётся ждать, когда что-то ко мне прибудет (посылки идут дольше, чем письма. В письме написали, что «отсылают»), и сравнить потом содержимое с твоим описанием. Это хорошо, что у меня есть это описание и адрес этих людей. А если б не было ни того ни другого? Вот и объяснение, почему в прошлом году из 14 отправлений до меня дошло только 2.

Кстати, даже это сегодняшнее письмо не результат моих телефонных звонков и просьб. Я послал журнал – вот меня и благодарят за него, и заодно и что-то о посылке. Не считай, что западные люди автоматически точны и исполнительны. У нас хоть есть понимание цели, а у них и этого нет. <…>

Будь осторожен с пересылкой мат. к № 5. Как видишь, пока что маленькими порциями доходит лучше, чем большими. Приготовься к тому, что скоро не будет надёжного канала.

В № 4 будут перемены. Не пришёл материал о Комаре-Меламиде. Они слишком сейчас заняты, а Джейми Г. [Гамбрэлл] только что опубликовала о них большую статью и ей требуется психологический отдых, прежде чем опять писать на тот же сюжет.

Я рад, т. к. уже все материалы могут не влезть в №, почти не осталось места для «Галереи».

Вместо Лисицкого будут напечатаны два письма Чекрыгина к Ларионову. Лисицкий потом. Довольно интересная глава из книги Паперного. Спасибо громадное А. Щ. [Щенникову] за архитектурные журналы, очень они меня выручают. Перед ним я в долгу – не ответил на 2 его письма, нет времени, каждый день пишу письма и самые насущные. Стр. 59 третьего номера тоже обещана уже накопившимся у меня архивам по советскому искусству.

Что касается Хармса, то «Синтаксис», наверное, возьмётся, если будут найдены деньги на издание. Я же не возьмусь даже и на таких условиях – у меня совсем нет времени. Работа над журналом (а в промежутках над открытками и книжечками) съедает все дни целиком. <…>

Всё, что я планирую, я планирую на основе того, что у меня уже есть. Как я могу знать, что ещё когда-то ко мне придёт? Обложка № 3 – результат того, что это до меня дошло. Вот, кстати, насчёт точки зрения Бехтеревой на всю зарубежную художественно-выставочную практику. Все выставки, все издания делаются не на основе того, что надо бы сделать в идеальном случае, при идеальной ситуации, а на основе того, что есть. Здесь я могу стать даже на защиту Шемякина – был у него Ремизов – выставил Ремизова, а не кого-то другого, кого у него не было. Так же и журнал – печатаются те материалы, которые доходят, тех художников, которые как-то о себе позаботились или, по крайней мере, не боятся и не прячутся. Я послал эту книжечку Боулту и Голомштоку. Боулт ответил – «какое счастье, что мы не в этом болоте» (он жил долго в Москве, по-русски говорит хорошо). Голомшток возмутился: они там думают, что мы здесь как бы антиминистерство культуры – такой же аппарат, планомерно работающий, распределяющий роли и места, издающий периодику и т. д.

Продолжаю писать 18-5. Только что получил П19. Сверил по списку – есть всё, кроме 2-х рукописей Васильева и рукописи Вейсберга – именно тех, где была пометка «для архива» (надо было добавить «для архива А – Я»). Но эти потери не так страшны, тем более что Вейсберг у меня есть из другой посылки. Напишу, может, ещё дошлют. <…>

Просмотрел фото Хр. Хр. Сп. [храма Христа Спасителя]. Пока впечатление, что снято хаотично. Смогу ли я восстановить порядок страниц? Все ли листы сняты? Что на широких плёнках – фрагменты или листы другого формата? Не мог бы ты переснять ещё раз хотя бы на узкую плёнку, но пронумеровав чётко все листы с первого (с обложки) до последнего?

Первые размышления – если это издавать, то можно было бы издать в виде альбомчика небольшого формата (14 × 20?) с маленьким предисловием, рассказывающим его историю10. Кто мог бы написать это предисловие? По части дизайнерской я уже вижу, как можно было бы сделать макет наиболее эффектно (и вместе с тем просто). Но заняться этой работой мне хотелось бы только после того, как будет готов макет № 4. (Вот сейчас пишу это письмо, и в голову приходят всякие идеи. Например, можно было бы взять эпиграф из Шаляпина: «никогда не знали, что от него ожидать – то ли станцует лезгинку, то ли взорвёт храм Христа Спасителя»). (Если бы были другие материалы подобного рода, то можно было бы начать новую серию «Летопись эпохи».)

Рукопись того же автора, что и «Как быть свидетелем», собираюсь предложить издательству «Синтаксис», т. к., повторяю, самому мне всё это уже не под силу и в смысле времени, и в смысле денег. Надо ещё довыпускать те книжечки, которые уже объявлены, это долгая работа, к тому же эта серия всё-таки про искусство, а выпуск второй книжки про юрисдикцию сделает сильный крен в эту сторону.

Тороплюсь отправить это письмо. В заключение посылаю тебе фотокопии переписки со Штейнбергом, чтобы ты был в курсе его настроения.

Стоит ли делать «разгромную» статью о художниках «Одессы»? Это ведь не их вина, а их беда.

Крепко тебя обнимаю. И.

Гройс – Шелковскому 17.05.82

Дорогой Игорь!

Я договорился с моим английским другом, что он будет переводить для «А – Я». Он 8 лет жил в Москве, и у него русская жена. Так что язык он знает очень хорошо. Кроме того, он человек очень исполнительный и аккуратный. Его денежные дела не очень хороши. Так что ему надо будет платить за перевод. Но немного. Я думаю, что ты сам сможешь с ним договориться. Я его предупредил, что на деньги здесь нельзя рассчитывать. Но хоть что-нибудь… В любом случае Англия ближе, и я уверен, что переводы будут намного лучше и быстрее делаться.

Я получил 3 статьи И. Кабакова. Они достаточно длинные. Для «А – Я» не годятся. Но из них можно сделать книжечку. Статьи о себе, о Булатове и, вообще, о московской художественной ситуации. Я считаю, что издание такой книжечки было бы очень полезным.

Если ты сможешь её издать, я отредактирую статьи. <…>

Борис

Письмо Маргариты Тупицыной в газету «Виллидж Войс» 05.82 11

Искусство, доступное публике

Уважаемая редакция,

Статья «Запретные плоды» является одной из первых статей западных критиков (см. также др. заметку Питера Шелдела «Русская революция», «Войс», 17 июля), которая правильно интерпретирует значение современного русского искусства. Замечания по поводу того, что «выставка самиздата предлагает политику нейтралитета, с энтузиазмом проводимую на руинах революции» и «что это скорее вера в авангард, свободу выражения, в процесс, нежели в результат, в искусство как социальную терапию», – точно суммирует смысл современного русского искусства.

Тем не менее заявление организаторов выставки, что «негативная среда для современного искусства в России имеет свою печальную, равно как и позитивную сторону: запретный плод сладок», требует уточнения. Современный русский авангард [неомодернизм] развился в середине 70‐х, когда социальная среда в России была весьма благоприятной по сравнению с предшествующим периодом. Возникли новые возможности для организации публичных выставок, и художественная жизнь в Москве обрела новую силу, иными словами, произошла своего рода микрореволюция. Всё это повторяет знакомую историю, поскольку хорошо известно, что в 20‐е годы отечественный авангард достиг своего апогея при поддержке властей и получил широкий доступ к публике.

Следует заметить также, что исторически термин «Самиздат» был введён поэтами, распространяющими свои напечатанные под копирку книги стихов, часто традиционных по форме и содержанию, а также политическими диссидентами, которые пользовались теми же методами для распространения своих взглядов. В лагере «Визуального Самиздата» мы встречаем не более дюжины авторов. Они никогда не представляли движения в России, поскольку не имели между собой никакой коммуникации. Большая часть работ, выставленных во Франклин Фёрнис, была сделана после того, как художники эмигрировали.

Маргарита Тупицына,

куратор Центра современного русского искусства в Америке, 599 Бродвей, Нью-Йорк.

Шелковский – Тупицыной 05.82

Дорогая Рита,

Я получил перевод твоего письма в газету «Виллидж Войс». Если этот перевод соответствует оригиналу, то тогда почти каждая строчка твоего письма или не точна, или содержит ложь.

Ты пишешь, что авангард в 20‐е гг. получил поддержку властей и достиг своего апогея», да ещё добавляешь, что «это хорошо известно».

Именно плохо известно, иначе ты не ставила бы всё с ног на голову. Не авангард получил поддержку властей, а власти получили поддержку революционно настроенных художников авангарда – это не одно и то же. Эти художники сразу же приняли революцию, первыми откликнулись и пошли на службу новому режиму. Их существование в первые годы советской власти объясняется отчасти слабостью нового государства, которому первые годы было не до искусства, отчасти широтой взглядов и терпимостью Луначарского – фигуры среди большевиков не самой типичной. Ни Ленин, ни Троцкий, никто из их окружения, ни тем более позже Сталин и его соратники и приспешники не питали к авангарду никаких симпатий. Авангард терпели (как позже НЭП12) до тех пор, пока государство не окрепло и не прибрало всё, в том числе и искусство, к своим рукам.

О каком «апогее» ты говоришь? Апогей Малевича «Черный квадрат» создан в 13‐м году, до революции создано большинство его супрематических картин. В начале 20‐х гг. эмигрировали Кандинский, Шагал и многие другие представители авангарда, а в конце 20‐х гг. тот же Малевич уже отстранялся от преподавания и даже арестовывался.

Ещё более чудовищным выглядит сравнение 70‐х гг. с 20‐ми. В 20‐е гг. художники, продолжая ещё инерцию 10‐х, объединялись открыто в группировки, печатали в типографиях свои манифесты, открывали свои выставки открыто, а не полутайно, как это происходило в болезненной атмосфере 70‐х гг., с милицией и стукачами в зале.

Утверждение о том, что в 70‐е гг. «произошла своего рода микрореволюция», лежит целиком на твоей совести. Просто ты не знаешь, что было в 50‐е и 60‐е. Ты напоминаешь желторотого цыплёнка, для которого мир начал существовать лишь с того момента, как он вылупился из яйца.

Те, кто помнит 50‐е гг., могут сказать, что именно тогда, в середине 50‐х гг., произошёл психологический перелом, который определил во многом противостояние властей и общества в последующие десятилетия. Каждое из этих десятилетий имело свои этапы, но чем «социальная среда в 70‐е гг. была более благоприятной по сравнению с предшествующим периодом»? Более хитрой тактикой властей? Спасибо за такую «благоприятность».

Такой же обман в твоих сообщениях о том, что такое Самиздат. Если поэт сам печатал под копирку и распространял свои стихи, значит в чём-то их содержание или форма не были традиционными и официальными, оды партии в самиздате не ходили. С оттенком пренебрежительности ты пишешь, что «диссиденты пользовались Самиздатом для своей политической пропаганды». Здесь, на Западе, слово «пропаганда» носит отрицательный смысл. Основной задачей диссидентов было донести до общества правдивую информацию, этому была посвящена «Хроника текущих событий» и другие издания. Диссиденты политической пропагандой не занимались, оставь этот термин советской власти.

Всё твоё письмо в газету «Виллидж Войс» носит характер вздорности и капризной придирчивости, причём придирчивости не по существу. Ты прекрасно знаешь, что иногда в искусстве, особенно такого толка, о котором идёт речь, не важно, где работы были сделаны, так же как не имеет значения, знакомы или нет между собой их авторы. Чем тебя не устраивает их число («не больше дюжины»)?

Два-три раза ты сможешь подобными экстравагантными заявлениями привлечь к себе внимание, но потом тебя перестанут воспринимать всерьёз и ты просто-напросто дисквалифицируешь себя как искусствовед.

Твоё заявление о благоприятной для художников атмосфере в Союзе наносит удар в спину не только тем, кто уехал и выставляется на этой выставке, но и всем тем, кто остался.

Всего наилучшего, Игорь Шелковский

Шелковский – Тупицыной 21.05.82

Дорогая Рита.

Посылаю тебе моё письмо, явившееся как реакция на твой текст в «Виллидж Войс», возмутивший меня до глубины души (подчёркиваю – если перевод соответствует тому, что напечатано).

Одно дело все эти склоки между нами, на это можно наплевать и полностью их игнорировать. Другое дело, когда мы выступаем публично и дезинформируем публику и так очень плохо информированную.

Пойми меня правильно. Я не становлюсь ни на чью сторону. Я не знаю, что сделали Герловины, за что ты имеешь на них такой зуб. Может, они тоже в чём-то неправы, в чём-то передёрнули и в чём-то сфальшивили (а может, нет – я не знаю). Сейчас речь идёт о тебе, ты должна отвечать за то, что ты печатаешь, поэтому я и написал тебе это письмо.

Затронутые тобой темы я считаю очень важными и принципиальными. Постарайся не обижаться на это моё письмо, а понять его по существу. Буду рад любым обоснованным возражениям, как в главном, так и в деталях.

Искренне тебе желаю всего хорошего.

Игорь Ш.

Худяков – Шелковскому 22.05.82

Дорогой Шелковский!

Получил от тебя очередную реляцию сегодня (от 15 мая), до этого была от 10 мая. Хорошо, что карточки нашлись, а то завтра мне фотограф должен отдать повторную группу фотографий, и я бы тебе снова выслал фото. Так что – мерси за сообщения. Жалко, что плакаты помялись, надо было бы как-то получше отослать, но я ничего не придумал и понадеялся на почту. Вместе с плакатами послал 2 каталога – отдельным конвертом – с 2-мя пригласительными билетами и 2-мя press release, т. е. короткими сообщениями для информативных органов о выставке. Надеюсь, что ты их уже получил тоже. Очень поломались плакаты? Выслать ещё? Ты просишь слайд. Старик, не помню, какую именно работу мы смотрели, подобных у меня сейчас 9, целая серия, и я тебе 2 слайда 2-х из серии работ послал. Я и сфотографировал лишь эти 2 работы (из 9). Так что «смирись». На выставке – 38 работ. Саша [Косолапов] называет выставку мою: «персоналочка». А ты, старик, удивляешься, чего это тут ссорятся. Смотри! Какие страсти бушуют в грудях местных. (И раз, и два в разговорах со мной так назвал. Меня лишь, конечно, позабавило, и я не отреагировал.)

С некоторыми из твоих «соредакторов» пришлось прервать отношения, неожиданно для меня, хамство «выперло» из особы. Я спросил мужа соредактора (на открытии моём), послал ли он тебе статью. Тот, смущённо, отрицательно закачал головой. Старик, я повторяю тебе: старик, ведь это надо быть ангелом, чтобы статью писать о ком-то постороннем, не о себе, и «прославлять» этого постороннего, не себя.

Если бы ты слышал, сколько гордости было в сообщении: «Звонил Шелковский. Говорит, что из‐за меня журнал задерживается на 2 месяца!..» Я, конечно, не мог настаивать, чтобы он всё же обо мне статью тебе послал, это не этично. Ты заказчик, а не я. И как-то надо тебе помочь с текстом. И как мне неохота о себе писать (ибо рассказ ведётся средствами изобразительными сейчас, в моих работах, а не в словесном материале), придётся ухватиться за компромисс: т. е. помочь тебе с переводом из каталога. Соредактор неплохо, надо признать, написал. Но не дала в своё время для просмотра мне текста, перед тем как отправить Доджу. Заявила: «Зачем?! Это моя творческая работа!..» Так что в тексте есть неточности фактические. Правда, немного, но всё же. Я отредактирую эти неточности в английском варианте для тебя, а ты уже сам придумай, как оговорить это в журнале (т. е. упомянуть факт отклонения от первоначального текста в твоём журнале). Ну и сделаю перевод. Это выход для тебя. <…>