Через три дня Гудериан начал новое наступление. И снова войска генерала Белова, – а теперь генерал Белов командовал не только кавалерийским корпусом, но и всеми войсками, оборонявшими Каширу, – остановили фашистскую армию. И не только остановили, но и погнали прочь от Москвы.

Шутили над Гудерианом тогда солдаты:

– Наш-то Белов, того, дернул, выходит, его копытом.

Услыхал генерал про копыто:

– А что же, верно. – И сам смеялся: – Только не я, генерал Белов, витязь советский побил фашистов…

Потом повернулся к тем – к «неверующим», кто о кавалерии сказал, как о дне вчерашнем:

– Ну что – по домам? На покой? В музей?!

Смутились «неверующие», однако тут же нашлись.

– В музей, – говорят и добавляют: – В музей нашей доблести русской и русской славы.

Броня

В 112-й танковой дивизии, которой командовал полковник Андрей Лаврентьевич Гетман, служил старшина Илларион Махарадзе.

Патриот он своей дивизии. Считает, что все у них в дивизии самое лучшее. И командир дивизии полковник Гетман лучше всех других командиров, и замполит, то есть заместитель командира по политической части, лучше всех других замполитов; и командир батальона, в котором служил Махарадзе, лучше всех других командиров; и командир танка лейтенант Огнивцев, непосредственный начальник старшины Махарадзе, лучше всех других командиров танков. И лучший повар на весь Западный фронт именно у них, в их 112-й танковой дивизии. И лучший парикмахер тоже у них в дивизии. И лучший начпрод (это начальник по продовольствию), и лучший начхоз (это начальник хозяйственной части). И танки самые лучшие тоже у них в 112-й. А надо сказать, что большинство танков в дивизии было как раз устаревшего типа. Не тягаться им с лучшими советскими танками.

Уступали они и фашистским. И моторы у них слабее, и броня тоньше. Крепче были фашистские танки.

– Нет, наши крепче, – утверждает старшина Махарадзе.

– Да где же крепче, – возражают солдаты, – раз броня у них тоньше, раз силы в моторах меньше.

– Крепче, крепче, – стоит на своем танкист.

К инженеру солдаты его водили, к командиру батальона его водили, в инструкции и наставления носом сунули.

– Нет, наши танки крепче, крепче, – повторяет опять Махарадзе. – Неточность, видать, в инструкциях.

Вот ведь кавказец. Вот ведь упрямец.

Дивизия полковника Гетмана входила в войска, оборонявшие подходы к столице с юга. Дралась она за Тулу, сражалась за Серпухов, под Каширой помогала генералу Белову.

Немало геройских дел на счету у танкистов. И вот выпал дивизии новый подвиг.

30 ноября 1941 года фашисты предприняли еще одну попытку ударить на Москву с юга. Бой разгорелся у селений Манышино и Суходол. 80 первоклассных фашистских танков обрушились на дивизию полковника Гетмана.

Отважно сражались танкисты. Вместе с подоспевшими сюда пехотинцами остановили они фашистов. Как ни пытались фашисты подмять дивизию Гетмана, в какие ни ходили они атаки – и в лоб, и во фланг, и строем клин, и строем таран, – удержались советские танки. Сами танкисты потом поражались: откуда в танках такая крепость, как устояли они в сражении!

Закончился бой.

– Ага, а я что говорил! – торжествует старшина Махарадзе. И снова свое: – Крепче наши танки, крепче. Не чета им фашистские.

– Да как же – крепче, – кто-то снова полез из спорщиков.

– Крепче, – подтвердил Илларион Махарадзе. И поясняет, почему они крепче. – Броня – это раз, – загнул палец старшина Махарадзе. – Упорство в бою – это два. Вера в победу – три. Геройство, считай, – четыре. Так у кого же танки, выходит, крепче?

Смотрят солдаты на старшину Махарадзе.

– Ты смотри, правду, поди, говорит кавказец. От геройства и верно металл крепчает.

«Напишу из Москвы»

Не удается фашистам прорваться к Москве ни с юга, ни с севера.

– Брать ее штурмом, брать ее в лоб! – отдают приказ фашистские генералы.

И вот вечер накануне нового наступления. Обер-лейтенант Альберт Наймган спустился к себе в землянку. Достал бумагу, начал писать письмо. Пишет своему дядюшке, отставному генералу, в Берлин. Уверен Наймган в победе.

«Дорогой дядюшка! – строчит Наймган. – Десять минут тому назад я вернулся из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву…» Пишет Наймган, торопится: «Москва наша! Россия наша! Европа наша! Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Утром напишу из Москвы».

Новую свою попытку прорваться к Москве фашисты начали с кратчайшего, Западного направления. Прорвали вражеские дивизии фронт под городом Наро-Фоминском, устремились вперед.

Торжествуют фашистские генералы:

– Путь на Москву открыт!

Посылают депешу быстрей в Берлин:

«Путь на Москву открыт!»

Мчат к Москве фашистские танки и мотоциклетные части. Пройдено пять километров… десять… пятнадцать, деревня Акулово. Здесь, под Акуловом, встретил враг заслон. Разгорелся смертельный бой. Не прошли здесь фашисты дальше.

Пытаются враги пробиться теперь южнее Наро-Фоминска. Прошли пять километров… десять… пятнадцать. Село Петровское. И здесь, у Петровского, преградили дорогу фашистам наши. Разгорелся смертельный бой. Не прорвались фашисты дальше.

Повернули фашисты на север. Устремились к станции Голицыно. Прошли пять километров… десять… пятнадцать… У деревень Бурцево и Юшково – стоп! Стоят здесь на страже наши. Разгорелся смертельный бой. И здесь не прорвались фашисты дальше. Захлебнулась и здесь атака.

Отбили советские воины новый прорыв на Москву. Отползли, отошли фашистские танки к своим исходным рубежам. Отошли фашисты и все же не верят в силу советских войск. Успокаивают сами себя фашистские генералы:

– Ничего, ничего – отдохнем, поднажмем, осилим!

А в это время на север, на юг от Москвы и здесь, на Западном направлении, собирали советские части свежие силы. К Москве подходили новые дивизии, в войска поступали новые танки и новые пушки. Наша армия готовилась нанести сокрушительный удар по врагу.

Готовы войска. Нужен лишь сигнал к наступлению.

И он поступил.

На одних участках фронта 5-го, а на других 6 декабря 1941 года войска, оборонявшие Москву, перешли в грандиозное наступление. Наша армия стала громить врага и погнала его на запад.

Ну, а как же с письмом Наймгана? Дописал ли его офицер?

Нет, не успел. Погиб лейтенант Наймган. Вместе с письмом в снегах под Москвой остался.

«Тайфуном» назвали фашисты свое наступление.

Взвился «Тайфун», как ястреб. Рухнул, как камень, в пропасть. Укротили его советские солдаты.

Переломилось

Переломилось. Свершилось. Сдвинулось. Наступает наша армия. Рванулись войска вперед. Громят фашистов армии генералов Говорова, Рокоссовского, Кузнецова, Голикова, танкисты Лелюшенко, Катукова, Гетмана, Ротмистрова, конники Доватора и Белова, герои-панфиловцы и артиллерийские дивизионы.

Успешно идет наступление. Много отважных солдат из разных сел, городов, областей, республик защищало Москву. Здесь москвичи и рязанцы, украинцы и белорусы, латыши и казахи и много других бойцов. Перед самым наступлением прибыло в войска пополнение – сибиряки и уральцы.

В канун наступления командующий Западным фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков направился к войскам. Приехал сначала как раз к уральцам. Рослый уральцы народ, красивый.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

Поговорили о том о сем.

– Как настроение?

– Боевое, товарищ командующий!

– Как доехали?

– Люксом, люксом!

А сами в теплушках ехали.

– Готовы идти в наступление?

– Готовы, товарищ командующий!

– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!

Простился Жуков с уральцами, поехал в дивизии к сибирякам. Ядреный сибирский народ, смекалистый.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

Пошли разговоры о том о сем. Как настроение? Как доехали? Как вас тут встретили? И наконец:

– Готовы идти в наступление?

– Хоть сию минуту, товарищ командующий!

– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!

Поехал Жуков в полки к москвичам.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

И тут разговоры о том о сем. О Москве, о войне, о московской хватке. Закаленный народ москвичи. В боях и в защите стойкий.

Смотрит Жуков на москвичей:

– Ну как, товарищи, готовы идти в наступление?

– Заждались, товарищ командующий!

Объехал Жуков другие дивизии. Встречался с казахами и белорусами, с латышами и украинцами. Побывал у рязанцев, у каширцев, у туляков. Всюду один ответ. Скорее ударить по лютому зверю. Скорее разить врага. Ехал Жуков назад, на командный пункт, смотрел на снег, на поля Подмосковья.

«Момент наступил. Самый момент», – рассуждал Жуков.

Доложил он в Ставку Верховного Главнокомандования, что готовы войска к наступлению.

Дала Ставка приказ к боям.

Ходики

Наступают советские войска. Отходят фашисты, сжигают все на своем пути, минируют.

В одном из уцелевших крестьянских домов временно разместился штаб генерала Константина Константиновича Рокоссовского. Прославилась армия Рокоссовского в боях за Москву. Герои-панфиловцы сражались именно в этой армии.

Очистили саперы дом от фашистских мин. Штаб приступил к работе. Рокоссовский, начальник штаба армии генерал Малинин и член Военного совета армии генерал Лобачев склонились над картой. Нужно подготовить и передать войскам срочные распоряжения.

Однако в избу то и дело входят различные люди. Свои же штабные работники рады поздравить генералов с успехом, от местных жителей поблагодарить за освобождение, офицеры из штаба фронта – за сводками новостей.

Отрывают от срочной работы посетители генералов. Ко всему приехали корреспонденты. Много и разные. Журналисты, фотокорреспонденты и даже один кинооператор с огромным штативом и неуклюжей камерой. Набросились корреспонденты на генералов, как соколы на добычу. Особенно усердствует фотокорреспондент.

– Подойдите, подойдите сюда поближе, товарищ командующий! – командует Рокоссовскому.

– Присядьте, товарищ генерал, присядьте. – Это к начальнику штаба генералу Малинину.

– Привстаньте, товарищ генерал, привстаньте. – Это к члену Военного совета генералу Лобачеву.

Машет руками, командует. Словно не они здесь генералы, а он генерал.

Посмотрел на корреспондента генерал Малинин. Человек он резкий, вспыльчивый. Шепчет Рокоссовскому:

– Гнать их отсюда, товарищ командующий!

– Неделикатно. Нет, нет, – шепчет в ответ Рокоссовский.

Висят на стене часы ходики. Тик-так, тик-так… – отбивают время.

Пропадают дорогие минуты у генералов. Часы старые-старые. Циферблат со щербинкой. Одна стрелка чуть-чуть подогнута. Вместо гирь висят мешочки с какими-то грузилами.

Глянул Рокоссовский на ходики, затем на корреспондентов и говорит:

– Дорогие товарищи, только очень прошу, не прикасайтесь и не подходите близко к часам: они заминированы.

Сказал и хитро глянул на генерала Малинина.

«Как – заминированы! Тут все проверено», – хотел было сказать Малинин. Однако Рокоссовский делает ему знак: молчи, мол, молчи.

Промолчал генерал Малинин. Понял, что Рокоссовский решил припугнуть журналистов.

– Заминированы, – вновь повторил Рокоссовский.

Рассчитывал Рокоссовский – уйдут журналисты. А те и не думают.

По-прежнему больше других старается фотокорреспондент:

– Станьте сюда, станьте сюда, товарищ командующий… Передвиньтесь чуть-чуть. Левее. Левее. Еще левее. Отлично. Благодарю, – это к генералам Малинину и Лобачеву.

Затем совсем вплотную подошел к ходикам. Изловчился и снял так, что на одном снимке и генералы, и ходики.

– Осторожно, они заминированы, – вновь говорит Рокоссовский.

– Ничего-ничего, – отвечает фотокорреспондент. – Это даже еще интереснее. Редкостный будет снимок.

Щелкнул отдельно ходики. Повернулся опять к генералам. И другие журналисты идут в атаку. И эти терзают военачальников.

Так и не получилось ничего с выдумкой у Рокоссовского. Развел он руками, посмотрел на Малинина, на Лобачева:

– Не ожидал!

Повернулся к корреспондентам. Руки поднял:

– Сдаюсь!

Пришлось Малинину «взяться» за журналистов.

Ушли журналисты. Усмехается Рокоссовский:

– Ишь боевой народ!

Глянул на ходики.

Тик-так, тик-так… – отсчитывают время ходики.

Прибыл

Было это перед самой войной. Павел Коркин, житель подмосковного села Бабкино, отбывал солдатскую службу на Дальнем Востоке, в стрелковой дивизии полковника Белобородова.

Жили солдаты рядом с рекой Уссури. Широка, полноводна, быстра Уссури…

Отличился солдат в учениях, дали ему краткосрочный отпуск домой в награду.

Пишет Коркин родным письмо: «Ждите, еду. Ваш Павел Коркин».

Не уехал тогда солдат. Задержала его война. Лишь напрасно письмо отправил.

Осенью 1941 года дальневосточная дивизия полковника Белобородова в числе других войск была переброшена под Москву, на помощь защитникам советской столицы. Отличились в сражениях дальневосточники. Заслужили гвардейские звания.

И вот теперь вместе со всеми гвардейцы Белобородова громили фашистов, гнали врага на запад. Через несколько дней наступления солдаты вышли к берегу Истры, к Истринскому водохранилищу.

Истра, Истра… За Истрой – Бабкино. Смотрит Коркин: родимый край. Справа – плотина Истринского водохранилища. Впереди – возвышенный берег Истры. Берег лесистый, с круглыми склонами. Хорошо здесь держать оборону. Засели на нем фашисты. Открыли огонь по нашим.

– Ура! – кричит Коркин.

Бросились наши войска в атаку. Не страшны им огонь и взрывы. Вот-вот и ворвутся на правый берег. И вдруг водяной вал высотой в четыре метра обрушился на советские части. Отпрянули наши солдаты. Это фашисты взорвали плотину Истринского водохранилища. Забурлила, устремилась вода вперед. Разлилась, раздвинулась Истра. Смотрит Коркин: не Истра – река Уссури. Да где Уссури – вместе Амур и Волга.

Остановилось успешное продвижение.

– Рус, цурюк! Рус, назад! – голосят фашисты.

Охватила Коркина злость. Глянул солдат налево, направо. На тот берег крутой, вдали.

– Братцы, вперед! Братцы, не трусь! Братцы, вплавь на подручных средствах!

Ожили солдаты. Бросились к недалеким избам. Разобрали заборы. Кто на бревнах, кто на воротах, кто просто так – устремились гвардейцы в воду.

Смотрят фашисты во все глаза. В реальность всего не верят. Вот на воде колыхнулись уже плоты, вот надувные лодки. Ударила дружно советская артиллерия. В небе появились советские штурмовики.

Дружно идет атака.

– Вперед! Ура! Вперед! – кричит Коркин.

Первым догреб до берега. Первым рванулся на фашистов.

Ворвались гвардейцы на прибрежные кручи. Бежали фашисты.

Как снег на голову, явился Коркин в родное Бабкино.

– Павлуша! – всплеснула руками мать и тут же заплакала.

Улыбается ей солдат:

– Письмо получила? Писал, что буду. Прибыл. Встречайте. Прибыл!

Бегут навстречу родня, соседи. Встречает героя Бабкино.

Дом

Советские войска стремительно продвигались вперед. На одном из участков фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага танкисты.

И вдруг остановка. Взорванный мост впереди, прямо перед танками. Случилось это на пути к Волоколамску, в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки – лишь снаряды пустил по ветру.

– Ауфвидерзеен! Прощайте! – кричат фашисты.

– Бродом, – кто-то предложил, – бродом, товарищ генерал, через речку.

Посмотрел генерал Катуков – петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши. Не подняться на кручи танкам.

Задумался генерал.

Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.

– Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, – обратилась она к Катукову. – Там речка уже. Подъем положе.

Двинулись танки вперед за женщиной. Вот дом в лощине. Подъем от речки. Место здесь вправду лучше. И все же… Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков. Без моста не пройти тут танкам.

– Нужен мост, – говорят танкисты. – Бревна нужны.

– Есть бревна, – ответила женщина.

Осмотрелись танкисты вокруг: где же бревна?

– Да вот они, вот, – говорит женщина и показывает на свой дом.

– Так ведь дом! – вырвалось у танкистов.

Посмотрела женщина на дом, на воинов.

– Да что дом – деревяшки-полешки. То ли народ теряет… О доме ль сейчас печалиться, – сказала женщина. – Правда, Петя? – обратилась к мальчику. Затем снова к солдатам: – Разбирайте его, родимые.

Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу. Как же без дома в такую пору?

Поняла женщина:

– Да мы в землянке уж как-нибудь. – И снова к мальчику: – Правда, Петя?

– Правда, маманя, – ответил Петя.

И все же мнутся, стоят танкисты.

Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу ударила.

– Ну что ж, спасибо, – сказал генерал Катуков.

Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам. Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.

– Как вас звать-величать? – кричат танкисты. – Словом добрым кого нам вспоминать?

– Кузнецовы мы с Петенькой, – отвечает, зардевшись, женщина.

– А по имени, имени-отчеству?

– Александра Григорьевна, Петр Иванович.

– Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырем становись, Петр Иванович.

Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов. Дальше пошли на запад.

Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли ее сполохи. Но не стерла память людские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той же лощине, на том же месте новый красуется дом. Надпись на доме: Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершенный в годы Великой Отечественной войны.

Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.

«Француженка»

«Француженка» – так солдаты назвали пушку.

Когда сержанту Барабину впервые ее вручили, глянул солдат и ахнул. Пушка была выпуска 1897 года, – выходит, из нее деды еще стреляли.

– Да-а-а… – протянул солдат.

– Зато – «француженка», – говорят Барабину.

Пушка действительно была французской. Во Франции ее изготовили. Еще в Первую мировую войну попала она в Россию. Оказалась пушка на батарее, в которой служил Барабин в самые тяжелые часы Московской битвы. Много требовалось тогда вооружения. И вот случайно где-то на артиллерийских складах было обнаружено несколько старых пушек. Были здесь пушки русские, были английские, была и французская. Отправили их на фронт. Французская и досталась сержанту Барабину.

Артиллерийская батарея, как правило, состоит из четырех пушек. Из четырех состояла и батарея Барабина. Три пушки современные, новые, только что пришедшие с заводов. Четвертая, барабинская, – французская.

Долго бурчал артиллерист. Смотрел на пушку, как на дите нелюбимое. Все раздражало солдата в пушке. И вид старинный, и бьет ближе других, и много возни, пока перезарядишь.

– Утиль, – бурчал солдат. – Доисторический век.

Солдаты смеются:

– Зато – «француженка»!

Побурчал-побурчал Барабин, а затем и привык к «француженке». А когда подбил первый фашистский танк, даже расцеловал пушку. Кто-то сказал:

– Любовь начинается.

И не ошибся.

Сержант Барабин был прекрасным артиллеристом. Прекрасным оружием стала в его руках и «француженка».

Сражалась пушка на Минском шоссе в армии, которой командовал генерал Леонид Александрович Говоров. Сдерживала вместе с другими натиск фашистов. И вот теперь вместе со всеми пошла вперед.

Проезжал как-то генерал Говоров мимо артиллерийской позиции. Увидел необычную пушку. Спросил у офицера, что за пушка.

– «Француженка», – ответили генералу.

Объяснили офицеры генералу, откуда пушка и как к ним попала.

– Да, нелегкие были дни, – сказал генерал Говоров.

А когда узнал, что «француженка» танк подбила, даже похлопал ее по стволу.

– Спасибо, – сказал, – «француженка».

Недолго после этого пробыла пушка в войсках. Поступили с Урала новые пушки. Много тогда нового оружия для наступающих армий под Москву приходило. Нет уже больше нужды во «француженке». Прислали новую пушку и для сержанта Барабина.

Уперся было Барабин. То да се. Привык, не отдает он свою «француженку». Однако приказ есть приказ. Пришлось артиллеристу расстаться с пушкой.

Обнял он ее, расцеловал.

– Ну что ж, прощай, родимая.

Покатила на склады опять «француженка».

Случилось так, что генерал Говоров через несколько дней вновь встретил Барабина. Узнал он сержанта. Спросил:

– Ну, как «француженка»?

Показал Барабин на новую пушку. Была она дальнобойной, скорострельной, самой последней, самой совершенной конструкции.

– Да, время другое, другая сила, – сказал Говоров.

Сержант-лейтенант

Сержант Павел Бирюков служил адъютантом у командующего стрелкового батальона. Произошло это перед самым нашим наступлением. Получил Бирюков от командира задание отправиться на передовую, установить связь с ротами.

Отправился Бирюков. Идет по обочине леса, вдруг видит – из леса выходит колонна фашистов. Схватил Бирюков автомат, бросился за сосну, открыл по врагам огонь. Побежали фашисты. Однако быстро пришли в себя. Поняли, что перед ними всего-то один русский боец. Ответили они на огонь Бирюкова своим огнем. Но и на помощь советскому солдату пришли товарищи. Завязалась перестрелка.

Точно стрелял Бирюков. Уже не стоит за сосной, а прилег. Выбирает, как снайпер, цели. Прицелится. Скажет:

– Понеслись! – и выпускает пули.

Снова прицелится. И снова:

– Вперед, голубушки.

Не ошибаются пули, точно летят в фашистов.

Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.

Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за фашистами.

– Да куда ты! – кричат товарищи.

Не услышал, видать, боец. Несется, кричит:

– Сдавайтесь!

Фашистов много, а он один.

– Сдавайтесь! – кричит. – Сдавайтесь!

Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.

– Рус! – закричали фашисты. – Рус!

Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один. Увлекся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, швырнул гранату.

Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других траншеях.

В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе, трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, минометы, фашистские пулеметы – восемь пулеметов одних досталось, – вернулись к своим позициям.

За свой героический подвиг сержант Бирюков был награжден орденом. Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.

Поздравили его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:

– В окопы вбежал сержантом, выбежал – лейтенантом. Еще два окопа – майором будешь.

Через день началось наступление. Офицером шел Павел Бирюков в наступление.

Доватор

В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…

Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.

Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:

– Наших кровей – казацких!

Спорят бойцы, откуда он родом:

– С Дона.

– С Кубани!