Колесница (сборник)

– Спасибо за подаренное счастье! В машине мой придурок. Он намного моложе тебя, но в подметки тебе не годится. Ничего не бойся. Таких женщин, как я, ты еще не встречал… Пока-пока!

И, открыв дверцу, быстро шмыгнула в лимузин. Муж так и не вышел, не помог жене сесть в машину.

Глава восьмая

Выходя из кабинета, я успел позвонить жене, сказать, что все нормально, все довольны, что выдвигаюсь домой. В вагоне метро было полупусто, время – десятый час, уже глухое для нашей ветки: спальные районы успели поглотить не только рабочих, но и служащих, начинающих и в девять, и даже в десять часов утра трудовую деятельность.

Я уселся на сиденье, думал о жене. Последние годы, связанные с ее болезнями, сблизили нас еще сильнее. Моя «мамочка» вошла в неприятный период возраста женщины, когда жар сменяется холодом, тоска и депрессия – несоизмеряемой кипучей деятельностью и беспричинным весельем. Дети знали об этом, даже младший сын стал жить самостоятельной жизнью с однокурсницей по университету, снимая однокомнатную квартирку за мой счет. Да и я приноровился, а проще – не обращал внимания на эти приливы-отливы. Делал все так, как мы жили и десять, и двадцать лет назад.

«Кстати, – подумал я, – скоро тридцатилетие со дня свадьбы, тридцать лет супружеской жизни. Только надо встретить юбилей без сюрпризов… Без сюрпризов!» Я прекрасно понимал, что и кого я имел в виду. Но мне не хотелось вспоминать пережитое сегодня, я специально отгонял от себя образ этой женщины. «Что, разве мало красивых женщин? Думай о Тамаре… Просто классика, и мужу никогда не изменит. А Нинель? Сорок – сорок пять, разведена, предана как собака, немного холодновата, угловата, но, смотри, когда ее раскочегаришь, какая красавица становится! И нема как рыба».

Господи, какую чушь я несу! Ведь скоро и мой ю-би-лей… Пятьдесят лет. Вершина горы! Все остальное будет уже с горы… Пока ты на колеснице! Ко-лес-ни-це! И на все это осталось чуть-чуть месяцев. Остальное – умирание.

А жена? Ей пятьдесят пять. Официальный рубеж для выхода на пенсию. Боже мой, надо все спрятать, завуалировать… Она этого не вынесет, не переживет. Я уже лет пять чувствую приближение наших дней рождения по ее самочувствию, настроению, даже умело маскируемому поведению.

С женой я познакомился, учась на втором курсе вуза, когда уже думал, что все знаю, всех, кого хотел, поимел, когда мое личное окружение не переставало восхищаться моими заметками, опубликованными в областной молодежной газете. У меня даже было красненькое удостоверение внештатного корреспондента официального печатного органа с моим фото, печатью и подписью главного редактора.

На посиделки к старшекурсникам меня вытащил мой сосед по комнате в общежитии, подводник, весельчак и балагур, который, естественно, в силу возраста (старше нас на пять лет), мало общался с младшекурсниками. Его все звали Леха, а вообще-то по паспорту он был Леонид. И я всегда при всех подчеркнуто называл его Леонидом Ивановичем. При всем при том ему это нравилось. Ведь он не салага какой-нибудь, а моряк-подводник!

Он сказал, показывая на меня, что вот этот парень – хороший журналист, печатается, пришел с ним и принес бутыль «Рояля».

– Закуска – за вами. Девоньки, как – примем моего товарища? Зовут его Андрей. Не смотрите, что он молодо выглядит – он умный и может быть молчаливым и час, и два, и сколько надо…

– А повод-то какой спирт хлестать? – спросила моя будущая жена по имени Мила и посмотрела мне прямо в глаза, как следователь на допросе.

– Повод элементарный, – сказал с пафосом подводник Леха, – День Парижской коммуны. Как историк гарантирую – ни одна проверка ни слова не скажет. А потом – выход нового фильма о подводниках… Это моя профессиональная гордость и принадлежность.

– Лёнечка, у тебя нюх собачий! Мы молчали, никого из мужиков не хотели звать, но ты пришел, и тебе мы не можем отказать. Вчера у Светки был юбилей. Она, естественно, смоталась на день к маме с папой, а вот сегодня накрыла стол. Так что ваш «Рояль», надо понимать, будет подарком на двадцатипятилетие Светланы Константиновны!

– Дура ты, Милка! – сказала красивая высокая девушка с копной черных кудрявых волос. – Всё готова разболтать, даже о моих двадцати пяти проболталась…

– Светик, тебе только двадцать пять. И ты совсем скоро заканчиваешь вуз, и уедешь по распределению, и станешь абсолютно самостоятельным человеком. А тебе – всего-то двадцать пять! Так что кто из нас дура? Мне вот уже восемнадцать, и ничего – не дергаюсь по поводу того, что закончу институт почти в двадцать шесть…

Раздался дружный смех. Я ничегошеньки не понял с их возрастами. Усвоил только одно: вот этой красивой статной черноволосой женщине вчера исполнилось двадцать пять. Это плохо, потому что мне девятнадцать и они, все пять женщин, собравшихся здесь, скорее всего, вышибут меня отсюда как малолетку.

– Андрей, насколько я помню, ты стихи пишешь? – спросила опять Мила.

– Нет, я об этом никогда не говорил. У меня лучше заметки получаются…

– Пока суть да дело, почитай!

– Нет, я лучше Окуджаву почитаю. Можно?

– Его мы и без тебя почитаем, – вставила Светлана Константиновна. – Ты вот умудрись своими понравиться!

– Ну, хорошо. Только не обижайтесь, если что.

И я начал читать, подражая, а может, и сдирая у кого-то из символистов:

– Эта черная ночь – словно черная кошка.А черная кошка – как черная ночь.До счастья осталось совсем немножко —Лишь черную кошку в душе превозмочь…

Воцарилась гробовая тишина. Все смотрели на меня. Леня начал ежиться. Я знал, что он любит стихи, читает их по пьянке часами, причем в аудитории не нуждается. Нередко слушателем становился я один, и он мог всего Есенина до полуночи читать. Видимо, он раздумывал, как меня спасти.

– А еще? – попросила девушка, имя которой я не знал, но где-то видел ее в коридорах вуза.

– Да, Андрей, пожалуйста, почитай еще! – сказали сразу несколько девушек.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Это мой товарищ написал, еще в Москве, куда я случайно попал… Ну, это неважно.

И без перехода:

– Я иду по глубокой сини,Закатав штаны до колен.Улыбаются кровью осины,Где-то дальний костер догорел…

В дверь громко постучали. Я умолк, машинально подвинулся к окну. Стук повторился и требовательный голос:

– Девочки, откройте! Комендант!

– Не закрыто! – как-то грубо и с пренебрежением крикнула Светлана.

В комнату вошла женщина в очках и с большими белыми оголенными руками, в платье с вырезом до пышных грудей и букетом цветов.

– Господи, Наталья Семеновна, ну вы как всегда! – сказала мягко, пытаясь, видимо, сгладить Светкину грубость, Мила. – Только командирским голосом вы можете общаться с нами…

– Нет, это шутка. Я вас люблю как выпускников. Вы моя опора и надежда вот перед такими сопляками, – комендант показала на меня рукой.

– Ну что вы так огульно, Наталья Семеновна! – встрял Леонид. – Это наш писатель, признанный журналист, его девочки сегодня специально пригласили на свое мероприятие…

– Ладно, балабол! – сказала комендант. – С тобой у меня будет официальный разговор, но только не сегодня. Не будем Светочке праздник портить. С днем рождения, тебя, дорогая ты наша красавица, активистка, моя помощница по наведению порядка и дисциплины! Вот сразу чувствуется, что человек из военной семьи!

Она на удивление быстро вручила цветы, расцеловала Светлану, категорически отказалась сесть за пока еще не до конца накрытый стол и удалилась, сказав на прощанье:

– Приглядывайте за этими, смотрите, чтоб не надрались!

Спирт – коварная штука. Когда мы с вина, которого, естественно, не хватило, все-таки перешли на спирт, то скоро-скоро стали без конца говорить друг другу:

– А ты меня уважаешь?

Мужиков в кампании не прибавилось, и поэтому Леха, как абсолютно здоровый и потребный человек, шел на ура. Мне, который соблюдал рамки приличия по праву варяга и которого могли выгнать в любую минуту, было видно гораздо больше, чем остальному подвыпившему сообществу. Леха уже минимум дважды выходил то с одной, то с другой девушками, отсутствовал минут по десять-пятнадцать. Курили, нет в этом ничего предосудительного. Но такую же операцию и я проводил не раз, только у себя, на младших курсах. За эти десять-пятнадцать минут мы такое вытворяли в конце длиннющего коридора, в комнатах, которые назывались душевыми, что черту бы там было страшно появиться. Света, Мила и еще одна девушка, которую, кажется, звали Нина, сидели за столом и тихонько пели задушевными голосами. Песни лились грустные, как правило, о неразделенной любви и все такое прочее.

Я маялся без дела, без понимания и поддержки, без выпивки, которую одному принимать не хотелось. Наконец на дальней тумбочке я нашел проигрыватель, покрутил-повертел его, выбрал пластинку, поставил фокстрот и включил. Да так громко получилось с непривычки, что все вздрогнули.

– Вот молодежь, не даст вздремнуть! – сказала Нина. – А ну-ка, идем танцевать! – и потащила меня за руку.

Мы станцевали на «пять», легко, слившись в едином экстазе. Это не мои слова, классика цитировали девочки-филологи. За Ниной потанцевать захотелось Миле. Нам с ней выпал «Маленький цветок». Она до того расчувствовалась, что в конце вообще положила мне голову на плечо. Свете танцевать не хотелось, она демонстративно не выходила из-за стола. Потом еще зазвучал медленный танец, и нам волей-неволей пришлось снова идти с Милой, потому что Нину стал обрабатывать освободившийся к этому времени Леонид. Я чувствовал, принимал все ее тело, почему-то вздрагивающее при каждом прикосновении моих рук к ее груди. Стал прижиматься покрепче, почувствовал упругость грудей, живота, спины.

«Ничего, – думал я, – девочка вполне стройненькая и упругая. Наверное, спортом занимается».

Спросил:

– В секцию ходишь?

– Да, еще со школы лыжами занимаюсь, по первому разряду бегаю…

– Ни фига себе!

– А ты?

– Говорят, в армию могу загреметь. Военную кафедру аннулировали, не знаю, что теперь делать.

– Скоро?

– Не дожидаясь зимней сессии.

– Грустишь?

– Ужасно.

– Девушка есть? Переживает?

– Какая дура будет ждать столько времени? Сейчас все проще. Сошлись, контакт есть, – значит, и секс пойдет. Пожили, пока не надоест, и разбежались. Без проблем и претензий.

– А Леня – твой друг? Он же служил, скажет, что нужно делать.

– Он сосед по комнате. Хороший мужик, но зачем его парить чужими проблемами? А ты – с парнем? Почему одна сегодня?

– Все осталось на малой родине. Забыли друг друга… В общем, длинная история, не в мою пользу.

– Пойдем покурим?

– Я не курю. Но с тобой выйду проветриться. Пока Леня здесь спирт уговаривает, курилка свободна, – она хитро посмотрела на меня, первой пошла к выходу.

Я абсолютно точно почувствовал, что она сейчас будет моей. Что-то во взгляде у нее было такое: и желание, и бесшабашность, и женская притягательность. Нельзя сказать, что она была красавицей. Но все было при ней: рост, груди, ноги, лицо с чуточку курносым носом. В общем, на первый взгляд, вполне приличная девушка.

Я первым поцеловал ее, когда мы зашли в царство белого кафеля душевых комнат. Она ответила спокойно, без надрыва и страсти. «Наверное, опыта нет», – подумал я и решил ей преподать урок. На второй-третий поцелуй она вдруг стала реагировать, обхватила мою голову, стала тихо постанывать, когда я касался ее языка.

– Поверни ключ, – только чудом расслышал я эти слова.

Я вскочил, запер дверь в комнату и тут же вернулся к ней на жесткую лавку.

– Я не хочу ложиться на эти доски, – сказала она.

– Встань и стой спокойно. Я все сделаю сам.

Нет, ничего подобного: она сама сняла блузку, расстегнула лифчик, сбросила юбку и осталась в маленьких белых трусиках. У неё было прекрасное тело. Ноги, правда, чуточку коротковаты, но какие груди, бедра! Втянутый живот состоял из одних мышц. Я уже тоже стоял голый, обнял ее, прижался к ней. Мне было страшно неудобно из-за нашего примерно одинакового роста. Тогда Мила сняла трусики и поставила ногу на лавку…

Обратный процесс одевания я не видел. Очухался, когда мы уже выходили из душевых комнат. Мила была невозмутимой, лишь глаза выдавали то счастье, которое накопилось в них за эти пятнадцать минут. Прошлись до конца коридора, вернулись назад к их комнате, встали. И она сказала:

– А теперь иди и думай до завтра, стоит ли тебе возвращаться сюда. Я не шучу. Скоро я заканчиваю институт. Надо обо всем крепко подумать.

…Я пришел к ней и сказал, что не могу больше без нее, и спросил, будет ли она ждать меня из армии. Мила ответила, чтобы я посоветовался с родителями, поухаживал за ней, хотя бы немного.

– Я должна привыкнуть к тебе, – сказала она. – А там примем решение.

Но эта показная холодность разбивалась о наши жаркие встречи в постели. Мне никогда ни с кем не было так хорошо, уютно, страстно. И я полностью захватил ее своей неуемной, ненасытной энергией. Она уже не могла без меня, моих ласк и поцелуев, без стонов и, чтобы не разбудить соседей по общежитским комнатам, без сдавленных криков. Я все чаще стал провожать Леню в ночную лабораторию НИИ «Стройконструкция»: ему всегда были нужны деньги и он с удовольствием перехватывал мои дежурства. Третья койка в комнате, на наше счастье, была свободной.

Служить в армию я пошел женатым: моя жена Людмила Константиновна Ермолова (в девичестве Гусева) к этому времени была на четвертом месяце беременности. Вот так естественно и просто все разрешилось. Старший сын родился, когда я уже получил звание младшего сержанта. Приехал на побывку, дали мне из-за малости моей службы всего пять дней.

– Ну два выходных еще прихвати. Но в понедельник к восьми ноль-ноль – как штык! – сказал миролюбиво старшина роты. – Я с ротным договорился. Поцелуй сына от имени всей нашей роты. Ты молодец, сержант! Вот так надо служить.

Мила была замотанная, но вся светилась. Она любила меня, наверное, больше, чем я ее. Хотя я так ее любил, что на первых порах в армии не находил себе места. Она металась между мной и сыном. Ночью, когда малыш спал, мы разговаривали. Я говорил, что пойду сразу в газету, буду зарабатывать, а с институтом год-другой потянем, успею закончить. Она была категорически против: только учеба. В этом ее поддерживали родители. А моя мама говорила:

– Ничего, сообща вытянем и сына, и учебу. Работай внештатно, зарабатывай гонорар.

Потом я гладил ее белое, мягкое, ставшее после родов округлым тело и не мог налюбоваться женственностью, которую оно приобрело. По сравнению с ней я так и оставался пацаном, на чью голову вдруг свалилось отцовство. Нет, конечно, сына я любил, просто обожал, но через пять… четыре… три и так далее дней мне надо было возвращаться в часть. И прощай моя молодая семья еще на два года! Я думал, что от этой мысли сойду с ума.

Опять помогла жена, вернула мне силы, а главное – надежду, когда твердо сказала, что если вырвусь в отпуск к моменту окончания ее проблем и женских запретов, то с рождением второго ребенка меня отпустят домой. Я не смог вырваться домой. Тогда Мила приехала ко мне всего на сутки: малыша нельзя было надолго оставлять без матери. Сняла дом в деревне, и мы любили друг друга страшно вспомнить сколько раз, и не предохранялись, и бесконечно «улетали». Но тогда Господь не дал нам ребенка. В дальнейшей нашей жизни это счастье случилось только через пять лет.

Так вот и набралось тридцать лет супружеской жизни, перевалили серебряный юбилей.

«Людмила-Мила-Милка (как у Толстого в повести о породистой красавице – охотничьей собаке Милке)… Что я тебе скажу сегодня? – думал я, трясясь на рельсовых стыках линии метро. – Скажу, что очень люблю тебя. И что мы никогда не расстанемся, до самой смерти. Ни при каких обстоятельствах! Сейчас я наведу ванную с отварами, возьму тебя, маленькую, с больными ножками, и отнесу в это лекарственное царство. Потом насухо вытру полотенцем и снова понесу на руках в постель. А потом ты будешь моя, любимая женщина… Пропади пропадом эти ревматизмы! Вот же гадость: на машине ездить может, а ходить, передвигаться – нет…»

Гнусавый голос объявил мою остановку следующей. Я скомандовал себе: «Все, встал, собрался, домой! К больной, старой, но моей любимой жене!»

Глава девятая

Мы обеспечили тылы, нашли алиби и встретились с Юлией на скамейке у памятника Великому доктору. В парк нельзя было идти: слишком излюбленное место прогулок нашего брата – чиновничества из Комитета. Пошли по тихим улочкам. Концовка жаркого лета напугала горожан несколькими прохладными дождливыми днями, и вот сразу упало на их головы теплое, ласковое бабье лето. Мы даже не успели переодеться в осенние одежды для холодов.

Юля несла пыльник на руке, на ладони болтался ремешок небольшой сумочки. Походка от бедра, опять легкое шелковое платье светло-вишневого цвета, косынка папирусного оттенка и туфли на неизменных высоких каблуках. Только сегодня они были под цвет платья – темно-вишневыми.

Я – в том же костюме в полоску, как и в тот памятный первый рабочий день, хороших разношенных ботинках, дорогой рубашке из «Стокмана», купленной по случаю за полцены. Галстук снял и спрятал в карман пиджака.

Несколько дней Юлия старалась меня не замечать, мимоходом здоровалась, вместе со всеми внимательно слушала мои речи на утренних планерках, не выпячивалась, вопросов не задавала. Всю мелочевку решала с Нинель Иосифовной.

«Вот это школа! – невольно восхищался я ее поведением. – Да, таких женщин у меня еще не было. Это, наверное, своеобразный карантин, что ли, пауза, взятая для раздумий. А может, все гораздо проще: справила потребность, успокоила любопытство, подвесила на крючок на всякий случай – и пока…»

В таких раздумьях я пребывал несколько дней. Но потом успокоился, закрутилась колесо подошедших дел и мероприятий на публику, забывать даже стал девушку. С удовольствием встречался с Леной в предбаннике начальника, пил кофе, дышал ее молодым телом. Тогда же почему-то впервые подумал: «Как же мерзко, наверное, смотрится старый козел рядом с такой молодой и свежей девочкой, как Елена!»

Мысль не новая, где-то я уже такое не раз читал. Не помню, тогда меня это не зацепило. Наверное, был помоложе. А вот теперь зацепило, вспомнил… И даже не знаешь, как себя вести. Не обращать на нее внимания – глупо, мы один коллектив. Лезть с разговорами – сочтут за старческий маразм или, того хуже, пошлое кокетство.

Меня это волновало по чисто прикладному и шкурному интересу: все это я мысленно переносил на Юлию. Ведь там тоже разница почти двадцать лет. Но на четвертый-пятый день я смирился: переосмыслил свое значение в нашем бурном знакомстве. Интерес прошел, надо выстраивать наши обычные отношения, как и со всеми. И вперед. «А прощальные слова? – не унимался я. – А глаза влюбленной женщины, а мой страх чего стоил? Жаль, чисто по-мужски жаль совсем потерять такую женщину!»

Потом был звонок по телефону, причем когда Нинель Иосифовна ушла в главный корпус. Почти шепотом:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Все совпадения с ФИО, местами работы и жительства, с должностями и эпизодами биографий героев повести являются случайными.