Колесница (сборник)

– О’кей, – сказал он. – Это недоразумение, мы его преодолели.

Он снова попыхтел сигарой-сигаретой.

– У нас возникло или нет напряжение?

– Ну что вы!

– Тогда два слова о себе. Больше десяти лет – Штаты. Ни одного прокола. Потом много еще кое-чего. В звании полковника ушел в отставку. Но остаюсь в активе: совет ветеранов внешней разведки, написание книг о ее истории. Это вся жизнь. Сейчас второй отрезок жизни, меньший. И мне его хочется тоже пройти без сучка, как говорят… Я сейчас больше на личных поручениях Клемашина. Так что нам не так часто придется контачить с вами. Командуйте, вносите предложения, разворачивайте, сворачивайте… Я поддержу, если увижу, если докажете, что это надо.

Опять попыхтел сигарой, снял очки, достал из стола лайковую тряпочку, стал тщательно протирать стекла. Смотрел на меня чуть-чуть помутневшими от возраста светло-карими глазами. Не щурился, видимо, привык к дальнозоркости и хождению без очков. «Тогда какого хрена напялил дорогие очки, да еще затененные? – подумал я. – Опять на впечатление работает? Вот позер, артист хренов!»

– Я могу вам иногда, в порядке шефской помощи, кое-что показывать на предмет редактуры? Это не по основной работе. Это по книге Биг Босса, я ее должен закончить в этом году. Время сжато до предела…

– Да, если это не будет мешать основной работе. Надеюсь, вечером, после шести часов, мы отдыхаем?

– Всякое бывает, но большие задержки здесь не поощряются. Аппарат должен следовать внутреннему распорядку дня. Правда, у аудиторов может твориться что угодно. Слышал, что нередко и ночами люди работают, особенно перед заседаниями коллегий… Спасибо за понимание.

– Ничего, не стоит. Клемашину мы служим все: и большие, и маленькие. Можно встречную просьбу высказать? Я знаю, что вы тоже недавно в управление пришли. Но, может быть, уже набрали какой-то информации? Что за люди здесь, как с ними себя вести? Профессионализм на каком месте котируется?

– Интересные вопросы. Запомните одну простую вещь: здесь нет случайных людей. В кого вы ни плюнете, обязательно попадете в чьего-то протеже. Особенно у нас: почему-то все считают, что, кто не знает финансы, тот знает или быстро познает пиар-работу и рекламу. Вот сразу и несут объективки в наше подразделение: педагоги, военные, информационщики, программисты, юристы и даже медработники. У меня лично скопилось более десятка кадров, не успеваю собеседовать.

– Вот поэтому и держите в отделах столько вакансий? На всякий случай?

– Да, святое дело. А если от имени Клемашина позвонят, дадут команду взять человека? Как, например, вас взяли. Вы думаете, что на ваше место никого не было, что оно ждало только вас?

– По крайней мере, я не перебегал дорогу старому начальнику отдела. Его довели до пенсии, заранее предупредили и по-честному оформили все привилегии пенсионера госслужбы.

– Я вам покажу претендентов на вашу должность, некоторые из них работают, как вы говорите, в нашей конторе. Но на более низких должностях.

– Боже мой, Сергей Сергеевич, но ведь, занимаясь рекламой, ее не только надо знать, но и любить или хотя бы уважать, что ли! Что же я говорю вам, профессионалу-журналисту, такие прописные истины? Или имиджевая реклама, тот же пиар… Ну кто вместо меня, начальника отдела, напишет статью, как вы говорите, Биг Боссу для международного журнала «Бенкер», а? Тем более в двухдневный срок. Конечно, ее потом посмотрят помощники, аудиторы… Но ведь статью-то все равно буду писать я. И отвечать перед командиром буду я. Вот такая у нас истина, и другой нет. Другое – это непрофессионально.

– Я очень рад и надеюсь, что у нас с вами не будет разногласий на этот счет. Главное – вы уже отдекларировали, что готовы брать всю полноту ответственности на себя. Это и профессионально, и даже по-мужски. Я буду всячески помогать вам. Хотя бы ради того, чтобы выглядеть в ваших глазах профессионалом.

«Вот и поговорили! – подумал я о начале нашей встречи. – Я думал, что он возьмет всю полноту ответственности на себя. Он с радостью взвалил эту ответственность на меня. Да и… Может, так будет даже лучше».

– Меньше промежуточных инстанций – меньше тумана, – сказал я вслух.

Собеседник сделал вид, что не расслышал моей фразы. Сигара-сигарета давно истлела, Тужлов выглядел усталым. Видимо, достал я его.

«И что это я вдруг разошелся?» – сидел я напротив него и тоже, наверное, имел не самый лучший вид.

Ничего, нормально, с молодым начальником так не поговоришь. А этот хоть понял, чего я хочу и что я прошу у него. Жизнь так сложилась, что сейчас мне придется работать с этим человеком. Он знает Клемашина, во всяком случае, имеет на него выходы. Уже проще организовывать работу с командиром. Доступ к телу в нашем деле – это больше половины успеха.

– Я в столовую. Хотите, провожу вас, пообедаем вместе? У нас очень приличная столовая.

– Да, я уже слышал. С удовольствием. Только приведу стол в порядок.

– Тогда жду вас ровно через семь минут.

– А если раньше? Нельзя? – я заулыбался.

Он понял юмор, ответил:

– Раньше я не успею выбросить пепельницу, помыть руки… Ну и все такое прочее.

Зашел в наш большой кабинет, увидел, как сотрудники собираются, видимо, тоже в столовую. На меня от своего стола смотрела Юля. Она была в светло-кремовом «суперстаром» пыльнике, на голове – легкая косынка. Я пожал плечами, показал кивком головы на стенку, за которой был кабинет Тужлова.

– Все понятно. Девочки, срочно в столовую, иначе попадем в лапы Тужлова! Он изнасилует своими рассказами, обеду будешь не рад, – с этими слова Юля первой направилась к двери. Все остальные потянулись за ней.

– Идемте, – сказал Павел, незаметно подойдя сзади.

– Только надо зайти за Тужловым, он собирался вместе со мной.

– Сто против одного, что он уже на полпути к главному зданию.

– Но он же сказал, что будет ждать!

– Сколько минут?

– Семь…

– Вот он и ждал ровно семь минут.

Я засмеялся, Павел вторил мне более тонко и заливисто. Сказал:

– Ладно, поедим без него. Я приглашаю вас на чашку кофе, не возражаете? В конце соседнего с нами парка есть прекрасное маленькое кафе с тортиками, пирожными, салатами. А главное, кофе делают отличный. Да и по парку пройдемся, подышим зеленью, разомнемся… Хотите?

– Спасибо, Павел. И давай перейдем на «ты».

– Это как получится. Я не очень храбрый на такие поступки. Буду привыкать.

Зелень уже устала от лета и жары. Но стояли еще зелеными липы, шумел листвой старый тополь, покрытый гигантскими серебристыми наслоениями вместо коры. То ли помесь южного тополя, пирамидального, с тополем из среднерусской полосы, то ли юннаты вывели новый сорт, я не знал. А дерево было громадным, под ним когда-то располагалась танцевальная площадка, обустроенная сейчас по-современному: детская песочница, ближе к забору приютилось небольшое кафе с семью столиками. Павел кивнул пробегающей официантке, та на ходу спросила:

– Как обычно?

– Да, – сказал Павел, – только нас двое.

Сели за столик рядом с детской песочницей, в которой копались трое малышей. Они были настолько малы, что даже не могли еще членораздельно объясняться друг с другом. Мычали, вскрикивали, колошматили друг друга пластмассовыми лопатами, падали, теряя равновесие. По периметру песочницы сидели три мамаши, совсем молодые девочки, красиво одетые, держали в руках по чашечке кофе. Они не обращали внимания на своих чад, о чем-то живо беседовали.

– Я люблю этот уголок, – сказал Павел. – Чем-то детство напоминает, своих детей вспоминаешь… Приятно становится. Я не прав?

– Прав.

– Я заказал салат «Цезарь». Он такой большой, что и первое, и второе заменит. По чашке кофе и по кусочку торта «Прага». Сойдет для первого раза?

И без перехода:

– Вам надо продумать систему поведения. Здесь нельзя командовать людьми, нельзя накричать на кого-то, резко отказать в какой-то просьбе человеку из другого подразделения. Здесь все невероятно взаимосвязано. Вот в нашем медпункте, просто шикарном, оборудованном лучше многих спецполиклиник, работает, например, моя жена. И я рад, что она туда попала, не без моего, конечно, участия.

– Да, я уже в курсе. Мне сказали, почему так подолгу держат вакансии. На всякий случай.

– Ха-хи-хи-хи! – тоненько засмеялся Павел. – Вы действительно уже в курсе. Вы одну из любимых фраз Клемашина только что сказали: «Так, на всякий случай…»

– Значит, и ты здесь человек не случайный?

– Да, мы несколько лет работали вместе с нашим начальником управления. В начале девяностых даже пытались создать свой бизнес. К счастью, не получилось. Я не умею, точнее, не создан для бизнеса. А партнер, предельно осторожный человек, не захотел никому доверить дело после моего ухода. Так вот и «спала» структура несколько лет, пока сама по себе не умерла.

Павел помолчал, посмотрел на детей, которых одна из мамаш энергично растащила друг от друга. Иначе бы уже образовалась куча-мала. И без перехода:

– А я вас помню. Вы тогда в Совмине работали и, насколько я знаю, помогли нашему информбюро с арендой помещения на площадях госструктуры за копейки. И начальник вас помнит… Но это другая история. Он вас очень боится, это, прошу, между нами. Он просто потерял покой.

– Понимаешь, его ошибка в том, что он, не имя опыта, не достигнув соответствующего должностного уровня, не понимает, как проходят самые верхние линии связи. А неверная оценка ситуации порождает неправильное поведение.

Я посмотрел на Павла, увидел в его глазах не только непонимание, нежелание меня слушать, но и страх. Я замолчал, сделал вид, что показалась официантка. Она, и точно, вышла из подсобного помещения с подносом, но прошла к другому столику. Тогда я быстро закончил неприятный и непонятный для моего собеседника разговор:

– Конечно, я помогу ему. Обещаю, это никак не отразится на его карьере. У меня другие задачи и планы.

Я знал, что сказал Павлу самое главное и что эта информация сегодня же дойдет до нашего молодого начальника. Ну и хорошо, и слава богу! Без теорий и подходов, прямо и в лоб.

– Я завидую ребятам, которые будут работать с вами. Но я думаю, что вы недолго будете в этом отделе… – Павел умолк на полуслове.

Пришел наш «Цезарь». Официантка ловко расставила огромные тарелки из светлой необожженной глины, флакончики с оливковым маслом, винным уксусом, баночку с красным перцем, разложила ножи и вилки, на плетеную хлебницу положила буквально дымящийся лаваш. В конце выставила перед каждым по стакану питьевой воды. Спросила:

– Кофе со сливками? – и посмотрела на меня.

«Значит, Павел пьет кофе без сливок, – подумал я. – Поддержу товарища».

Сказал:

– Без сливок и крепкий, можно большую чашку.

Официантка убежала, а Павел, отломив себе пол-лаваша, заметил, улыбаясь:

– Наугад действовали или знали про кофе?

– Интуиция помогла.

Поели сытно, кофе был замечательный, торт, к сожалению, суховатым оказался. О работе не говорили больше ни слова. Павел рассказывал о полиграфии: какое это интересное и важное дело. У памятника Великому русскому доктору присели на скамейку и минут пять посидели практически молча, переваривали пищу. Павел чуть не задремал. Я был благодарен ему за умение держать паузы.

Глава шестая

Не успел включить компьютер, как раздался телефонный звонок:

– Андрей Юрьевич, еще раз здравствуйте! Это Келин побеспокоил. Вы успели пообедать? Очень хорошо. Хотел бы вас попросить подойти ко мне. Через полчаса у меня будет встреча с очень важным человеком, он организует работу с нужными СМИ, ну и многое другое.

Я не стал включать компьютер, сел в будто костяное, узкое и страшно неудобное кресло, посмотрел на Нинель Иосифовну. Она тут же встала из-за стола и направилась ко мне.

– Что случилось? Я могу чем-то помочь?

– Останетесь за меня, это во-первых. Во-вторых, я не успел поговорить с остальными сотрудниками. А встречу с начальником уже не перенесешь. Да я и не хочу откладывать кадровый разговор надолго. Скажите, как они, тянут? И сколько у нас вакансий?

– Вакансия одна – ставка консультанта. Хорошая ставка, для человека со стажем это приличные деньги, можно по классному чину вытянуть на госсоветника третьего класса. Но вы знаете, что такими ставками мы, как правило, не распоряжаемся. Это резерв главного командования. Ну а сотрудницы – наши люди, все прошли школу нашего аппарата, грамотные, знают редактуру, корректуру…

– За всеми кто-то стоит?

– Да, за всеми. И они молоды, у них хорошая обучаемость.

– Текст напишут? Заметку в газету, журнал?

– Видите ли, до вашего прихода такой задачи не ставилось. Но если вы дадите им «рыбу», подготовленную вами или любым подразделением нашего комитета, они отредактируют, хоть для заграницы сделают материал. Можно не беспокоиться и не перепроверять.

– И на том спасибо, что не безнадежно. Разложите, пожалуйста, мне в папку все личные дела сотрудников по принципу профессиональной пригодности. А я пока сформулирую вопросы для разговора.

Мы углубились в работу. В блокнот я записывал вопрос за вопросом, которые предполагал задать человеку, якобы могущему организовать тесные контакты с нужными нам СМИ. Кадровый состав отдела сейчас меня интересовал меньше всего. Надо готовить разговор о пресс-службе, ее структуре, штатной численности, персональном составе. И вводить эту структуру надо приказом, так чтобы каждого из старых сотрудников призвать поучаствовать в собеседовании, чтобы они поняли, потянут на новом месте или им лучше перебраться в другое подразделение.

Нинель Иосифовна сидела, молча, положив руки на застегнутую папку, смотрела на меня.

– Все готово? – спросил я, заканчивая с вопросником.

– Илья Михайлович Келин не любит спешить, особенно с кадровыми вопросами. Не спешите, Андрей Юрьевич, и вы. Я бы вообще сегодня не открывала эту папку, на вашем месте. Поговорим обо всем позже.

– Ладно, я, кажется, понял вас, спасибо. Но папку все-таки я возьму с собой, на всякий случай. Пожелайте мне ни пуха!

– Ни пуха, – сказала Нинель Иосифовна и тут же поплевала через левое плечо.

– Кстати, а сколько лет Келину?

– Тридцать четвертый пошёл.

– Боже мой…

Концовку моей речи Нинель Иосифовна уже не слышала. Я ее бормотал, двигаясь по коридору. Ступеньки, затем по ходу движения – подобие самого нелепого на этом месте фонтана, потом, кажется, порожек, за который я уже успел запнуться сегодня пару раз, охрана и улица. Опять ступеньки, но уже на лестнице под мрамор. Что-то будет здесь дождливой осенью или по перволёдку! Ни решеток не выложили, ни рельефа не выбили на мраморе.

По всей улице расположились корпуса мединститута. Старые, обшарпанные, они наводили на меня ужас. Кафедра такая-то или такая-то, длиннющие коридоры, окна открыты, в палатах лежат больные. Их не просто лечат, на них учат студентов.

«Веселая жизнь, не дай господи!» – думал я о больных, вместо того чтобы думать о встрече с начальством.

Где-то здесь глазной институт, в который по скорой помощи попал один мой молодой сотрудник: умудрился промыть линзы техническим лосьоном и засунуть их в глаза. Как же ему было плохо, как больно, как он это все выдержал! Зрачки у него были красные, а белки – желто-зеленые. Я не мог на него смотреть, он напоминал мне инопланетянина.

Так, катафалк, люди в черном… Видимо, вот здесь и располагается морг, о котором меня спрашивал разведчик Тужлов. Все до кучи. И какой дурак разместил пиар-подразделение именно в этом месте?! Очень удобное местечко для приема журналистов – чтобы не забывались, не расхолаживались, помнили о бренности. И всем наплевать, никто не восстал, не прорвался к руководителю, не доказал… А может, он и не знает, может, и доказывать-то ничего не надо было… Оппа, остановка! Кажется, подходит троллейбус. Хоть одну остановку да проеду, сэкономлю время.

Илья Михайлович сидел на представительском этаже, если так можно выразиться, только с другой стороны от входа в приемную председателя Комитета. Там тоже была дверь, видимо, ею могли воспользоваться начальники подразделений, чьи кабинеты не имели прямого выхода на приемную руководителя.

Просторная комната, два стола, красивая девушка за одним из них – брюнетка, похожая на диктора первого канала ТВ. В стене – дверь, закрыта, за ней – кабинет нашего начальника.

– Вас как зовут? – спросил я первым сотрудницу приемной.

– А вы – новый…

– Новый, новый. Приглашен на совещание.

– Посидите, вас пригласят. А звать меня Лена. У нас нет приемной, это такой же кабинет сотрудников управления, как и везде. А за дверью работает наш начальник, Илья Михайлович.

Дверь открылась, наполовину показалось тело моего старого знакомого по ресторану с горилкой. Он высунул голову, кивнул мне и скрылся в глубине кабинета. Я встал и пошел за ним.

– Знакомьтесь! Наш новый начальник пиар-отдела Андрей Юрьевич. А это, – Келин показал рукой на единственного гостя, развалившегося на полдивана, – хозяин самого известного агентства в стране – Михаил Константинович Школьник.

Он не то чтобы постарел, он как будто выцвел и поизносился за эти десять лет, что мы с ним не встречались. Одет по моде – в джинсах, мятых, с бахромой, пиджак от Валентино, но такой жеваный, что на него смотреть было неприятно. Но одежда – не главное. Главное, он сильно располнел, стал шире в полтора раза. Глаза ему будто искусственно раскрыли и зафиксировали в этом неудобном для него положении. Темные мешки под глазами, – видимо, есть проблемы с почками. Таким предстал передо мной Миша Школьник, тихой сапой уведший в последний год перестройки информационную ленту с Гостелерадио. Он с парой журналистов стал «наяривать» информацию по всем телефонным факсам контор, кооперативов, офисов нуворишей… Поначалу эта мазня шла бесплатно, но, надо отдать должное, совершенствовалась, потом помощники-секретари приемных стали ее подкладывать в папки к начальству. А через год некоторые начальники сами стали просить информацию. А им говорят:

– Подписка. За информацию теперь надо платить.

И платили, подписывались. В столице тогда, навскидку, несколько тысяч заметных контор держали офисы, более половины – представительства провинциальных компаний. Ничего не скажешь, на хорошую жилу напал Миша!

Был он и у меня в Совмине в самом начале своей лихой карьеры. Просил помочь с помещением, с деньжатами. В общем, не знаю почему, но помощь я ему организовал: получил он и ведро нефти, и ведро угля. И вот сейчас он – один из богатейших людей медиасообщества, как его представляют в кулуарах, владеет коммуникационными каналами, говорят, что участвует на самом верху в выработке информационной политики. Ну, и деньги зарабатывает. Вот, наверное, поэтому и здесь, в Комитете, очутился.

– Мы знакомы? – спросил он меня. – Где-то я видел ваше лицо… Хотя, столько тусовок, встреч, столько знакомств мимолетных… Вот только что с Вадиком обедали. Невозможно поесть спокойно!

– Вы с Вадимом Ивановичем ездили на обед? Он обычно здесь принимает, в его зале… – замялся Келин.

– Я ему сделал предложение, от которого он не смог отказаться. Ха-ха-хё-х! – засмеялся Школьник, колышась всем телом. – Мы были у моего друга в галерее, у художника Церетели. Полтора часа хохм, воспоминаний, смеха… А вино! Настоящее грузинское. Мы обо всем договорились, он не стал отпускать меня, сказал, чтобы я сразу заехал к тебе, Илья, и порешал все вопросы. Так что большого собрания не стоило сейчас собирать. Все мы обговорили, обо всем договорились, дорогой… как вас?

– Андрей Юрьевич, – торопливо подсказал Келин. – Но мне был звонок от Вадима Ивановича, он предупредил о разговоре с вами, Михаил Константинович, и дал команду на встречу позвать Ермолова, то бишь Андрея Юрьевича.

– О чем речь, команды шефа надо исполнять, – сказал я и сразу сел в приставное кресло. – Миша торопит события, ему некогда старые годы шевелить. Но сейчас не конец перестройки, не Кравченко на Гостелерадио, да и мы, как и десять лет назад, не частная лавочка.

– Да-да, что-то припоминаю… Но и я, слава богу, и в администрации поработал, и в двух государственных выборных компаниях поучаствовал. Меня в медиамире знают. Меня Блумберг запросто принимает! А с Вадимом Ивановичем мы просто старые друзья… Вы же знаете, Андрей Юрьевич, как это у нас бывает?

– Знаю, Михаил Константинович. Только давайте послушаем для начала Илью, потом я выскажу свои соображения. А потом вас послушаем, ваши предложения. Вадим Иванович вот с этого молодого человека спросит, – показал я головой на Келина, – если что. А он запросто спросит с меня. Это так, на всякий случай, наша страховка. О ней мы не должны забывать. Кстати, если вопрос с нашим руководителем принципиально решен, а вам уже некогда, присылайте своего заместителя, встретимся и все обсудим.

– Вот теперь я действительно вспомнил вас! Вы бы позвонили, что ли, зашли бы, обговорили ситуацию… Ну не начальником же отдела, дорогой Андрей Юрьевич! Ваше положение, да и возраст… Господи, что иногда жизнь делает с людьми?! А идея с замом синхронно пришла нам в голову. Я в офис сейчас, отдохну после обеда немного. А тебе, Илья, позвонит мой зам, Воскресенский, ты его должен знать. Вот обо всем и договоритесь.

– Хорошо, – постарался опередить меня Келин. – Только вы напрасно так, Михаил Константинович! Вадим Иванович просил Андрея Юрьевича принять участие…

– Он, в отличие от некоторых, помнит, что… – начал я, теряя контроль.

– Все-все, друзья мои! Чао-чао! Пока-пока! – заторопился Школьник, перебивая меня. – Всё с заместителями. Руководители, в принципе, договорились. Теперь очередь помощников.

Он уже выходил из кабинета, когда я сказал:

– Блумберг начинал не в стоптанных ботинках. Не забывай об этом!

Келин пошел его провожать, слов моих не понял, успел сказать:

– Подождите меня минутку.

Заглянула «дикторша с первого канала ТВ»:

– Вам кофе сделать? Крепкий?

– Да, с коньяком, – пошутил я. Получилось пошло. – Спасибо, Лена.

– Круто вы его поставили на место! Какой он жутко неприятный человек!

Не дождавшись от меня ответа, Лена удалилась. Я встал, подошел к окну, стал смотреть на внутренний двор: десятки окон, яркая подсветка кабинетов и кабинетиков, люди копошатся, разговаривают друг с другом, как в немом кино.

«Ладно, плюнь, не заводись, не бери в голову! Ты сам помогал, тебе команду никто не давал. Сейчас – что, завидуешь? Да ты бы мог десяток таких агентств, газет, журналов создать! Что не создавал? Государев человек хренов…»

Нет, я бы не выдержал. Ни холуйского поведения на первых порах, когда Школьник и ему подобные ходили по приемным высоких чиновников и вымаливали крохи, ни нынешнего их положения с миллионами долларов, когда они опять холуи перед высокопоставленными и хамы с подчиненными. Вот кто истинное быдло, а не народ, обманутый ими! Это все от психологии нуворишей, отсутствия культуры, образованности: быдло даже с миллионами остаётся им…

– Ваш кофе, – девушка поставила чашку с блюдцем на приставной столик у дивана, помогла мне вернуться в привычную рабочую обстановку. – Вы так серьезны, что просто страшно! А вы знаете, что я числюсь в вашем отделе?

– А вы созданы для нашего отдела-то? Уж больно вы красивая, такие журналистки чаще всего становятся дикторами на ТВ, ведут какие-то программы…

– Спасибо, но я, во-первых, не журналистка, а выпускница иняза. Во-вторых, действительно спасибо вам за комплимент. Как приятно общаться со зрелым человеком: все-то он видит, все замечает, понимает!

– Возвращайтесь к нам на выселки, будем вместе работать. Хватит кофе подавать. Я не хочу вас обидеть, хочу разбудить в вас филолога-профессионала.

– Я не обиделась, вы правы. Только с начальником старого отдела невозможно было работать.

– Вы подумайте, – сказал я и отпил глоток крепчайшего, сваренного в машине напитка. – Боже, какая прелесть! Это вы сами, без буфета?

– Вы сходите в наш буфет, почувствуете разницу. Можно я к вам, как вы сказали, на выселки буду приходить?

– Вы моя сотрудница?

– Ваша.

– Искренне ваш, Шурик. Помните у Улицкой?

– Помню.

– Как бы всю жизнь не проплыть по поверхности, а, Ленок?

– Только Келину пока не говорите – обидится.

– Мы ему подберем другую – такую девочку, которая подходит для этой роли во всех отношениях. И, думаю, совсем не обязательно ей знать два языка…

– Лена, никого не пускайте ко мне! – это в кабинет стремительно вошел Келин. – Андрей Юрьевич, ну вы даете! Это же Школьник! Он же может позвонить Вадиму Ивановичу, обольет вас грязью… Что тогда будем делать?

– Ни-че-го. Он не позвонит – его лимит на сегодня и ближайшие дни уже исчерпан. Видели, как он ретировался, все перевел на зама? Так что дождемся звонка Воскресенского или кого там он обяжет, будем спокойно работать. А это были понты, и вы знаете об этом лучше меня, поскольку я не общаюсь с этой категорией людей уже долгие годы.