Орфей неприкаянный

Знали бы мы, что день грядущий нам готовит!

15

1В. Дорогой Илья Семёнович!

«…всё ли ещё служит

Старый наш учитель или нет»

Г. Полонский.

Драгоценные сэры, пэры и прочие мэры! А также юные, да и не слишком юные, друзья! Если по окончании педагогического института вы вдруг, по недоразумению, или присущей вам с детства блажи, любви к риску и самоистязанию, решили—таки зарабатывать на убогое существование преподаванием, то с моей стороны нелишне напомнить вам о некоторых вещах, характеризующих современный процесс обучения.

Во—первых, поскорее привыкните к мысли, что вы – обыкновенный, и не самый большой, винтик в системе предоставления образовательных услуг. Именно этим словосочетанием в настоящем и обозначают взаимодействие со школьниками. Поэтому с вашим персональным мнением не станут особо считаться ни родители, ни дирекция, ни, что неизбежно выводится из сказанного, подопечные.

Во—вторых, не забывайте правило, взятое на вооружение администрациями большинства учебных заведений: отрицательная оценка у ученика, это плохой показатель труда учителя. Будьте лояльны. Случись, Петя завуалированно, а вероятнее, открыто, пошлёт вас в пешее эротическое путешествие, без опаски нарисуйте ему в дневник «3». А лучше – «4», к вам же меньше претензий. Не беда, что Петенька – дуб дубом, и не в одном вашем предмете. Посылая вас далеко и надолго, он мило и беззлобно «самовыражёвывается». Не верите? Окститесь, уважаемые, мне не даст соврать его «яжемать». Мало того, молчание Петюни в ответ на вашу просьбу рассказать о Куликовской битве или строении атома, решительно доказывает то, что своими дурацкими требованиями вы запугали бедное несчастное дитё, доведя кроху до частичной немоты. Следовательно, начальство обязано провести среди вас разъяснительную работу. И ещё более замечательно, ежели демонстративную порку чиновники управления организуют и руководству сего богоспасаемого учреждения, посмевшему связаться с таким извергом, как вы. Дабы избежать очерченных выше неприятностей, излучайте оптимизм, смело ставьте хорошие отметки за красивые глаза, и почаще улыбайтесь, заверяя окружающих в своём полном согласии со всем происходящим. А не то цак заставят в ноздри вдеть и «ку» придётся исполнять на каждом шагу.

В—третьих, помните: директор и завуч в любой спорной ситуации встанут на колени позицию «яжематери» с её высокоодарённым отпрыском. Им намного проще попросить вас выложить заявление об увольнении по собственному желанию, и принять на освободившееся место более сговорчивого и покладистого сотрудника, чутко улавливающего модные реалии и предписания реформы среднего образования, нежели ежемесячно отбиваться от министерских проверок и отсылать в ведомство тонны никому не интересных, и никем не читаемых отчётов. Впрочем, сейчас количество документов исчисляют не тоннами, а мегабайтами. Разумеется, от сего факта не легче.

В—четвертых, зарубите на носу девиз передовой российской средней школы: «Учащийся всегда прав! Прежде чем усомниться в его правоте, посмотри пункт первый». И действуйте, исходя из указанного девиза.

В—пятых, избавьтесь от вредных иллюзий, будто дети идут в класс постигать новое. Они там делают, что угодно, только не учатся. Вы можете разбиться в лепёшку и трудиться на две ставки, положив болт на личную жизнь, ваши старания ничего не меняют, абсолютно не важны и не нужны в принципе. Вы тратите нервы ради очередной бессмысленной таблички, обречённой пять лет храниться нерассмотренной на пыльном сервере департамента.

В—шестых, попрощайтесь навечно со своим свободным временем. У вас его не останется совершенно. Вы будете заняты шесть дней в неделю. С восьми утра до часу дня. Или с двенадцати до семи. А уцелевший от сна и еды промежуток вы проверяете тетрадки, пишете конспекты, составляете графики, готовитесь к следующему дню, изобретая инновационные методы муштры. Что? Я писал об их ненадобности? Тонко подмечено! Однако, я не утверждал, что с вас их не спросят. Спросят. В хвост и гриву!

В—седьмых, восьмых и всех остальных обретаются сущие мелочи, о коих и заговаривать—то не следовало бы. Но не поленюсь и вскользь упомяну. К примеру, повышение голоса и призывы помолчать, пока излагается материал, равняются ныне моральному издевательству. Если вас, не дай Бог, кто—то из школяров толкнул, пнул, ударил, обматерил, и так далее, то виноваты в инциденте непременно вы. Ибо спровоцировали дитятко на проявление агрессии. Подобное же отхватите и от его папани—мамани.

Разумеется, среди посещающих школу найдутся и те, кому учиться интересно, но подавляющее дебилизированное большинство с чавканьем и довольным плотоядным урчанием переваривает эти единицы, вынуждая уподобляться основной массе. Погоды одиночки никогда не делают.

Отдельная песня – педагогический коллектив. Он, обычно, бабский. Почему? Женщины гораздо быстрее и безболезненнее приспосабливаются к самым неприятным условиям. На первое место они ставят выживание, а не соблюдение при этом древних дурацких максим. Естественно, мужчина тоже способен и махнуть рукой, и закрыть глаза на творящееся вокруг, но его будет глодать совесть, и он подчас отваживается взбрыкнуть. У дамочек с понятием совести проще, – оно, по сути, отсутствует. Наверное, это не хорошо и не плохо. Это факт, являющийся результатом воздействия на объекты внешних обстоятельств. А что же тогда главное в сарафанной компании? Пустячки: быть незаметным, не выделяться и не иметь индивидуального воззрения. Во всём соглашаться с руководством, строить ему глазки и превозносить до небес. Придерживаясь сих нехитрых правил, вы получаете шанс рассчитывать на некоторую прибавку к зарплате и покровительство.

В те далёкие, почти мифические времена, когда я начинал трудиться терпилой учителем, перечисленное выше носило зачаточный характер и проявлялось спорадически. Однако постепенно, год от года, реальных, взвешенных требований, основанных на опыте предыдущих поколений, становилось меньше и меньше. От них отказывались, как от вредных, несоответствующих либеральному этапу развития государства, и ущемляющих права детишек. О правах прочих – стыдливо умалчивалось. Система, исподволь, выхолостив себя до состояния самопожирания, принялась насаждать регионализации и инновации в малейшем чихе, принимая на «ура» любую аляповатую хрень. Лишь бы звучало красиво и непонятно. Не бралось в расчёт, что внедрение сплошь и рядом игровых форм и методов обесценивает суть знания, принижает его важность, не позволяет осмыслить информацию. Да и в долговременной памяти с таким подходом ничего не сохраняется. Ныне труд педагога низведён до уровня ведущего шоу. И чем оно красочнее, тем выше вас ценят.

Где вы, принципиальный и вдохновенный Илья Семёнович Мельников? Сколько недель продержались бы вы в затрапезной МОУСОШ города Пупыринско—Огурцовского? Какое количество проблем доставили бы вы директору и лично себе? Смогли бы вы собрать филиал «Комеди-клаб» в 11 классе? Ах, нет? Ну, извините. «Вы не вникаете в суть актуальной методики преподавания, вы не в силах организовать развлекательный учебный процесс, на уроках скучно. Развеселите их, в конце концов! Спляшите, спойте, Илья Семёнович, вы же отлично, говорят, поёте. Только не ветхого, устаревшего и неактуального Заболоцкого, а кого—нибудь популярненького. Да хоть, Стаса Михайлова. Его, ого—го, кто уважает! Устройте рэп—баттл, наконец, это невероятно популярно у мальчиков и девочек! Что значит, ваше призвание излагать материал, воспитывать? Вам никто и не запрещает нести свет просвещения. Но несите его с огоньком, с юмором, с шуточками! А вы чем занимаетесь? Вы же заставляете несовершеннолетних думать! ДУМАТЬ! Зачем им это? Вы выпали из реальности, Илья Семёнович, и кажется, безнадёжно. Не перестроились. Мыслить нынче совсем не обязательно. Достаточно научиться эмоционально реагировать. От дум – голова болит и пухнет. У слона она большая, пускай он и думает. Из думающего человека не получится квалифицированного потребителя. Думающий индивид попытается жить нравственно, по справедливости, по чести. Вы представляете перспективы ребёнка, решившегося жить порядочно? Вы же изуродуете ему судьбу! Он вас проклинать до самой смерти станет! Жить надо легко. Жить надо, наслаждаясь. Ведь он же этого достоин! И потом, господин Мельников, про воспитание необходимо забыть. Да, увы… Формирование личности – насилие над свободой. Пусть семья лепит из них граждан. А вам я давно хотел предложить вести „Курс молодого потребителя“. Научите старшеклассников правильно оформлять кредиты в банках, ипотеку, объясните, почему не стоит давать деньги в беспроцентный долг друзьям, растолкуйте всю привлекательность продажи своих способностей на рынке труда. Вот что им в жизни пригодится. А не ваш Шмидт или Маресьев».

Тот наивный вьюнош, коим я представляюсь себе теперь, никак не ожидал настолько глубокого погружения в доставшуюся ему роль учителя—предметника. Подписав мою челобитную о приёме на работу, директор, Штрафунова Владлена Семёновна, грузноватая женщина лет пятидесяти, познакомила меня с главой методического объединения преподавателей истории, Грачёвой Натальей Валентиновной. Штрафунова на то время занимала должность года два – три, Грачёва числилась в 15-ой – четыре.

«Пятнашка» среди подобных учебных заведений Тачанска ничем особым не отличалась. Не находясь на спецфинансировании муниципалитета, она обладала их типичными пороками. Призовые места конкурсанты выигрывали не часто, основной состав педколлектива устоялся, и влачил жалкое существование, не видя зарплаты по шесть месяцев. Само собой, костяк его состоял из дамочек возраста глубоко за тридцать, обременённых детьми и мужьями, содержавшими вынужденных иждивенцев.

Нового инвентаря, современных технических средств, в школу не поступало лет двадцать пять. Ремонты, и косметические, и достаточно серьёзные, проводились за счёт поборов с родителей. Мытьё полов техничками ежемесячно оплачивалось также карманов несчастных предков.

Промеж учащихся водилось несколько типов с уголовными наклонностями, перечёркивавших администрации все достижения. Однако поделать с ними начальство ничего не могло. Чувствуя полнейшую безнаказанность, наглецы творили, что вздумается. От выколачивания денег с малышей, до ночных погромов кабинетов. Вызываемые на беседы к директору, завучу, они, слушая угрозы и нотации, снисходительно улыбались и продолжали вытворять то, к чему привыкли. Исключать их никто не брался, а не перевести в следующий класс – означало скомкать показатели, поэтому тунеядцев перетаскивали дальше и дальше, стремясь поскорее доволочить до выпуска. А за ним следовало заявление мамаш обарзевших утырков о зачислении в 10-й, и отказать руководство тоже не решалось. Попытка скинуть альтернативно одарённых товарищей на домашнее обучение, была единственным шансом оградить детские коллективы от их разлагающего влияния. Правда, для сего требовалось отыскать нешуточные причины. И ошмётки, доводящие взрослых людей до предынфарктных состояний, без проблем сворачивали кровь окружающим. Как говорится: «Нету у вас методов против Кости Сапрыкина!»

Нехитрые секреты эти я постиг уже в течение первого же сезона. А последние деньки перед 1 сентября Грачёва запрягла меня в наведение порядка в шкафах с методичками, атласами, картинами и прочим бумажным хламом. Вышеперечисленное хранилось хаотично, и я начал с того, что разложил документацию по периодам, создавая попутно опись имеющегося.

Грачёва, гражданка весьма вальяжная и томная, избегала лишних телодвижений, предпочитая пользоваться чужими наработками. Любимым её времяпрепровождением являлось распитие кофия с многочисленными подружками, из которых она выделяла математичек: Филонову Дарью Михайловну и Крабову Викторию Максимовну.

Собираясь на переменах в лаборантской кабинета физики, они кипятили чайник и, отпивая из чашечек крохотными глотками, делали большие глаза и перемывали косточки сослуживцам, мужьям. Грачёва поправляла короткие светлые волосы, открывала форточку, закуривала и печально повествовала о далеко не радужных отношениях с супругом, совершенно её не ценившим, а вовсю крутившим романы с юными продавщицами его магазинов.

Разведёнка Вика, маленькая, худая стервозная женщина с прокуренным грубым голосом и длинным носом, любительница выпить не только кофейку, а и кое—чего покрепче, сочувственно убеждала Грачёву завести молодого любовника. Филонова загадочно улыбалась и помешивала ложечкой сахарок в кофе. Её семья считались близкой к идеалу, что, однако не помешало ей вскоре попытаться охмурить Костю Герлова, не принявшего её ухаживаний и не оценившего приносимой жертвы со стороны 36-летней особы, имеющей ребёнка.

Общешкольный педагогический совет состоялся 31 августа.

– Уважаемые калеки коллеги, – взяла слово Штрафунова, – я с удовольствием представляю вам нового учителя гуманитарных дисциплин. Максимов Сергей Васильевич. Сергей Васильевич, встаньте, чтобы Вас все видели. Он будет работать с 5, 6, 10 и 11-ми классами. Сергей Васильевич взялся вести «Историю», «Основы государства и права», «Основы экономики». В общей сложности – 30 учебных часов. Это – немало, но он справится. Диплом у него почти красный.

– Это как? – засмеялся костлявый бородатый физик Жбанов. – В полосочку?

– Лишь одна отметка воспрепятствовала Сергею Васильевичу вытянуть окончание института на «отлично. Но я уверена, у него большое будущее в нашем дружном и высокопрофессиональном коллективе. И, конечно, мы возлагаем на нового сотрудника определённые надежды.

Да, они возлагали на меня надежды, но, едва я начал воплощать их в жизнь, – схватились за головы. Ибо их надежды по ряду позиций заметно расходились с моими. Ожидания администрации не выходили за пределы связки «хорошие результаты учеников – знание предмета», мои во главу угла ставили «привитие детям любви к истории, понимание её», и закономерно проистекавшее из названного, выведение положительных баллов.

К сожалению, нехилая нагрузка не позволяла углубляться в новаторство. Решались исключительно повседневные рутинные задачи. Творчество же предполагает наличие некоего количества времени, и не любит работы в авральном режиме.

5-е и 6-е обучались во II-ю смену, а 10-е и 11-е – в I-ю. Расписание из—за непрофессионализма ответственного лица и нехватки свободных аудиторий компоновалось коряво, и я, уходя утром в школу, возвращался обратно не ранее половины седьмого вечера, таща баул с ученической мазнёй, и еле волоча ноги от усталости. Говорить я не мог, горло после длительного вещания на повышенных тонах, жгло огнём, и оно чудом слегка восстанавливалось к утру. Пристроив дипломат с учебниками в коридоре, я переодевался, заваривал сосиску с бич пакетом (бабушка не напрягала себя приготовлением пищи) и, орудуя ложкой, брался за проверку пятидесяти – шестидесяти тетрадок, на что тратилось около 90 минут. Затем обкладывался книжками и принимался за составлением конспектов. Если на завтра стояли занятия в 1 – 2 параллелях и по одному курсу, то я управлялся сравнительно быстро. Ну, а в трёх – четырёх, то завершал писанину к 00:30. Поднимаясь поутру в шесть, вновь заливал кипятком китайскую лапшу и сарделькой, и в 07:30 выруливал из квартиры. И так – пять дней в неделю. Вторник выделялся для методических изысканий, и я, отсыпаясь, обретал возможность поехать в центр, в учительскую библиотеку. О каком творческом подходе при подобных объёмах можно рассуждать без смеха? Типичный рабочий день выглядел следующим образом: 2 урока по «ИДМ»16, 2 – по «ИР»17, 2 – «Права». Иногда варьировалось, т.к. «Право» поставили в план 1 раз в неделю, «Экономику» —1. «Историю» в 10—11 классах по три раза, в 5—6—х по два.

– Разрешите представиться, – с хрипотцой в голосе заговорил я, скрывая трясущиеся от нервного напряжения руки, – меня зовут Максимов Сергей Васильевич, я буду вести у вас «Историю России», «Экономику» и «Право». Сперва предлагаю познакомиться, поэтому сейчас стану называть по журналу фамилии, а вас прошу подниматься при этом. Кстати, где список?

Прохаживаюсь от стола к двери и обратно.

– А у нас ещё нет журнала! – кричит кто—то с места.

– Странно, а когда же появится?

– В следующий понедельник, примерно.

Невыспавшиеся, сонные, зевающие лица. Кому—то с похмелья. У некоторых на партах тощие тетрадки и пеналы. Иные роются в сумках. Девчонки заинтересованно пялятся.

– А талоны на усиленное питание учебники вам выдали?

– Да нафиг они вообще сдались. Я спать хочу!

– Неа, учебников в библиотеке нету. А покупать, – родители не миллионеры.

– Ладно, с книгами порешаем. А теперь давайте—ка приступим к занятию. Для начала попытайтесь припомнить изученное до летних каникул.

– А расскажите про себя! Вы женаты?

– Да мы ничего не изучали! После третьей четверти Михал Петрович уволился.

– А до того?

– А мы всё забыли!

– Значит, постараемся оперативно записать то, что потребуется для освоения нового курса. Тема у нас сегодня – «Начало Великой Отечественной войны». Но перед этим материалом необходимо выяснить, какие именно государства уже оказались захваченными Германией к 1941 году. Кто—нибудь знает?

Реплики:

– Африка!

– Америка!

– Гондурас!

– Беларусь!

– Сибирь!

Стараясь не унывать, шучу:

– Неужели Африка и Сибирь стали странами?

– Ага!

– А если серьёзно?

– Да не знаем мы ничё!

– Тогда открываем тетрадь и переписываем с доски название.

– А я тетрадку посеял по дороге. Пакет, …, порвался.

Хохочут.

– А я ручку дома оставил!

– У кого не в чем или нечем писать, попросите листок и карандаш у соседей.

Минут пять уходит на то, чтобы у всех отыскались бумажки и письменный прибор.

– Итак, территории, завоёванные фашистской Германией к 22.06.1941. Франция, Польша…. Кстати, кто озвучит дату нападения Германии на СССР?

Недоуменное молчание. Переглядываются. Стриженый пацан с дальней парты первого ряда орёт:

– 9 мая.

Симпатичная, внимательная и догадливая девушка, произносит:

– 22 июня 1941 года.

– Умничка! Молодец.

– Вау! Ерохина уже – «умничка»! Быстро! А—а—а!

– А вот Россия сдалась бы, пили б щас пиво немецкое и жили, как в Америке.

– Сомневаюсь. Разве что в виде перегноя, компоста.

– А что такое перегной?

И тэ дэ, и тэ пэ! К звонку я мог смело выжимать рубашку и пиджак. Затем приходили следующие, и повторялась, мало отличающаяся от предыдущей, сценка.

По поводу литературы обращаюсь к директору.

– Да, – подтверждает она, – пособий в школе не хватает. Город не закупает. Но один на троих наскребём, не волнуйтесь.

– А с чем же они домашнее станут выполнять? С одним учебником на троих?

– Это исключительно от вас зависит, Сергей Васильевич. Проявите изворотливость находчивость, смекалку. Вы же институт закончили. Рассмотрите целесообразность выдачи задания на дом.

– По «Экономике» и «Праву» тоже нет?

– Нет. Откуда?! Ранее они не преподавались.

Мысленно проклинаю тот день, когда я ступил под своды сего дурдома.

– Да, кстати. Вам необходимо до субботы представить программы по вашим предметам на утверждение Марии Гедеоновне.

– Где ж я их возьму? Я был уверен, раз вы меня нагружаете этими дисциплинами, то уж расчасовка—то в наличии.

– Найдите где—нибудь. У друзей поспрашивайте. В конце концов, сами составьте. Но в названный срок положите готовенькое на стол Должниковой.

Не отходя от кассы, звоню Пушарову. Он – завуч, вдруг выручит.

– Нет, – бодро рапортует Сашка, – у нас точно не водится. Позвони на факультет, к Маслову, может, там что—то посоветуют.

– Зашибись!

Вылавливаю Грачёву, как руководителя объединения.

Она пучит глаза, отрицательно качает головой, и отворачивается к зеркалу подправить помаду:

– Выкручивайтесь. Вам зарплату платят.

Выцепляю на бегу двух наших предметников, Бодрову и Маломерову. Но им не до моих проблем. И они ничем помочь не в состоянии.

До трёх ночи сижу, составляю проект. Один, другой. В пятницу отношу Должниковой.

– С чем пожаловали, Сергей Васильевич?

– С планами по «Основам экономических знаний» и «Праву».

– Ну, это не ко мне! Вам к Плашкиной. Учебно—методическим процессом она занимается. Но её пока нет. Будет в понедельник. Вы оставьте бумаги у неё на тумбочке. Хотя, постойте. Дайте, взгляну. О, нет! Неправильно. Поначалу должна идти пояснительная записка, а уж потом остальное. Надо переделать. И оформлено не в соответствии со стандартом.

Переделываю за воскресенье, и несу Плашкиной. Вероника Борисовна берёт, листает.

– Вообще—то, Сергей Васильевич, служебные документы полагается печатать. Я абсолютно не ориентируюсь в вашем почерке. Есть у вас печатная машинка или компьютер? Нет? Тогда подойдите к секретарю, она возьмётся.

Спускаюсь в секретарскую. Объясняю ситуацию. Секретарша считает листы и называет цифру. Мнусь, но соглашаюсь, ибо иного выхода нет.

– Гони Деньги сразу.

– Ох, у меня нет с собой такой суммы. Завтра занесу. А когда готово будет?

– Ну, на следующей недельке напомните.

– А пораньше никак?

– Никак. У меня и своих дел навалом.

Из—за двери слышится голос Владлены Семёновны:

– Сергей Васильевич, загляните, пожалуйста, ко мне на минутку.

Заглядываю.

– Вы в пятницу должны были отчитаться по разработкам по «Экономике» и «Праву». Надеюсь, Вы справились?

Обрисовываю картинку.

– Нет, Сергей Васильевич, так не пойдёт. Составляя программы самостоятельно, вы обязаны согласовать их в рабочем порядке с методистом городского Управления. А уж затем представить Плашкиной на подпись. И необходимо в считаные дни провернуть это. Мы совершаем должностное преступление, дозволяя проводить курс без учебной документации, вы же понимаете…

– Что же делать?

– Не знаю. Ускорьтесь. Вы человек с высшим образованием, подумайте.

Начало трудовой деятельности оказалось бодрым.

Разумеется, ни через неделю, ни через две, поурочные таблицы мне не утвердили, и теорию я выдавал по примерному плану. Дети занимались без учебников, на слух, под запись. Хорошо, хоть по «Истории России», по книге на троих всё же выделили.

– Сергей Васильевич, – услыхал я в октябре от Плашкиной, – классные руководители завалили нас жалобами. Почему Вы учащихся оставляете после уроков?

– Да они являются без подготовки, и ни бэ, ни мэ. А тестовые работы? 50% не могут выполнить элементарные, простейшие задания. Вот и приходится…

– Если ученик затрудняется ответить на вопрос, значит, он для него слишком сложен. Нужно упрощать. Пересмотреть подачу материала, обновить форму контроля. Требуется уделять больше времени индивидуальному подходу. Посоветуйтесь с Грачёвой, у неё в закромах профессиональных наработок поройтесь, она не вчера в школу поступила.

Бесспорно, недовольство Марианны Борисовны имели под собой основания. Со второй половины сентября у моего кабинета регулярно стала собираться очередь из тех, кто желал исправить полученные «двойки». Они по одному рассказывали то, за незнание чего и схлопотали плохую оценку.

Постепенно, благодаря чрезмерному рвению и неоправданной принципиальности, я прослыл самодуром, зверем, самодовольным недоговороспособным типом, а у школоты заслужил кликухи «Макся» и «Очкастый». В конце декабря дамочки, взбешённые падением показателей успеваемости, принялись наседать на меня один за другим, убеждая, что подобным образом поступать нельзя. Но уговоры не спасали, и они жаловались Штрафуновой или Должниковой.

По окончании первого моего года, я, вместо того, чтобы, равняясь на передовиков производства, точить лясы с подружками и гонять чаи, весь июнь по четыре часа в день возился с неуспевающими.

Перед уроком. Максимов. (Худ. В. фон Голдберг)

Усилился контроль со стороны завучей. Они несколько раз в неделю высиживали на «Истории», не обнаруживая, однако, в методах ведения ни малейшей крамолы.

Наивно было бы предполагать, будто я гнул свою линию чересчур категорично, бездумно и не шёл на компромиссы. У любого самого последнего лодыря и раздолбая всегда имелся шанс исправить «неуд» на «отлично». Беда в том, что, привыкнув получать удовлетворительные отметки на халяву, многие намеревались привычный трюк обстряпать и со мною. А классные наставники всячески поддерживали таких учеников в их стремлениях. Ни о каком единстве коллектива не то, что речи не шло, об этом вообще глупо упоминать.

Ярким подтверждением данного тезиса являлась позиция учителей по поводу более чем полугодовых задержек зарплаты.

Но прежде – говорящая статистика. В описываемый период в Нижнем Тачанске, по данным гестапо МВД, насчитывалось 403000 человек. Реально, конечно, проживало больше, ведь некоторые обитали тут безо всякой регистрации. Из указанных 403 тысяч – 47% составляли мужчины и 53% – женщины. Смертность превышала рождаемость на 200%. Большая часть населения трудилась на крупных градообразующих комбинатах, доведённых реформаторами до плачевного состояния. Долги по заработной плате на заводах оборонного комплекса достигали в среднем от 8 до 12 месяцев. Не выдавались в срок пенсии. Долг города только бюджетникам к лету вырос до 380 млрд. рублей. Открыто поговаривали, что поступающие из центра и области деньги, прокручиваются в коммерческих банках, а мэр, не стесняясь, отдыхал на курортах Швейцарии, Италии, приобрёл домик в Шотландии.